Середина весны

Ноттингем, стоящий возле дверей кафе, вскинул револьвер и направил дуло в мою сторону. Револьвер у него был небольшой — такие носили дамочки под одеждой или в сумочках для самозащиты. В руках копа такой выглядел бы комично, если бы Ноттингем был в форме. Но он приехал в штатском. И почему-то этот факт внушил мне уверенности. Я невольно сделала несколько шагов назад. — В ваших интересах не оказывать сопротивления, — тут же одёрнул меня мужчина, щёлкая предохранителем. Вместе с этим щелчком у меня что-то сплющилось в животе, и я инстинктивно вскинула руки, хотя сдаваться так легко не собиралась. — А то что? Застрелите меня? Он впервые стоял без своей набившей оскомину улыбки. Абсолютно ледяное, непроницаемое лицо. — Если это будет необходимо. В кафе были только я и он. Ни мистера Соломонса, ни его людей (судя по тому, что Ноттингем легко зашёл в кафе и никто его не остановил). Я опять осталась один на один со своими дрожащими коленками и проблемами. — Мы можем договориться, — ровно проговорила я. — Не обязательно делать это так. — Договориться? Мне вдруг стало интересно, как он вообще меня нашёл. Я знала, конечно, что моё «предательство» быстро вскроется — переписка пропала, сейф открыт, меня нет. Но я не думала, что Ноттингем сможет так скоро не только выйти на мой след, но и раздобыть ордер на арест. Всё это было как-то подозрительно. — Скажите, где то, что Ирма украла. Он усмехнулся, но совсем не весело. Скорее, это была усмешка палача. — Я здесь не для того, чтобы вести переговоры. Он отрезал это, будто лезвие топора упало откуда-то сверху. По его лицу и тону вдруг явно стало видно, что теперь мне не светит ни грамма той учтивости, с какой он прежде относился ко мне. Теперь я в его глазах ничем не лучше мафии. Теперь я — такая же крыса. — Тогда учтите, что когда вы арестуете меня и я предстану перед судом, ему станет известно обо всём, что Ирма делала. О каждом деле, каждом грабеже, — я могла сложить целую повесть, потому что сама была её героем. — Если вы отправите меня в этот ад, будьте уверены, её я прихвачу с собой. И мне будет плевать, потому что для меня жизнь всё равно будет кончена. Какая участь ждёт девушку в тюрьме? Ответ очевиден. В лучшем случае, смерть от чахотки, или отравления, или дружелюбных сокамерниц, или ещё сотни других причин. В худшем, клеймо позора на оставшиеся немногие годы. — Вы этого не сделаете. — Ещё как сделаю, — хмыкнула я. — Хотя бы из уважения к той дружбе, что между нами была когда-то. Я любила Ирму, и это единственная помощь, какую я могу ей оказать теперь. Ирма была права, когда сказала, что мы похожи. В нас обоих, как выражалась бабушка, был огонь. Вот только я была камином по сравнению с неконтролируемым пожаром Ирмы. Возможно, она даже переживёт тюремное заключение и обернёт его себе на пользу. В любом случае, я надеюсь, в тюрьме до неё не доберётся мафия. Я огражу мир от неё, а её саму от мира. — Эйприл Милосердная… — протянул издевательски Ноттингем. — Думаете, вас так увековечат в церковных витражах? — Если и вы любите её, то это ваш шанс спасти её от собственной опрометчивости. Он помолчал, а потом вдруг опустил пистолет. Я незаметно выдохнула, следом за ним опуская руки. — У меня есть идея получше, — револьвер всё ещё лежал у него в руке, мужчина сделала пару шагов ко мне, как к товарищу по заговору. — Приведите мне Алфи Соломонса. Не успев сдержаться, я вскинула брови. — Думаете, это так просто? — Я думаю, что вы найдёте способ. Неожиданно, что-то хрустнуло у меня в голове со звуком ломающихся костей. Я смотрела на Ноттингема, на его убранные назад светлые волосы, на первые мелкие морщинки в уголках его глаз, на длинный нос, на то, как он щурился, смотря на меня, будто я была солнцем. И вдруг он показался мне удивительно похожим на… крысу. — Его смерть избавит всех нас от множества проблем, — продолжал он тем временем, пока я продолжала вглядываться в его черты. — Я получу повышение, а вы будете свободны. Вы ведь этого хотите, Эйприл? «Ты понятия не имеешь, чего я хочу», — промелькнуло у меня в голове, а потом вдобавок, будто всполохом: «Ты даже понятия не имеешь, чего хочешь сам». — А как же Ирма? — совершенно невежливо вопросом на вопрос ответила я. Он на долю секунды снисходительно улыбнулся, словно я спрашивала его о маленькой девочке и её капризах. — Позлится немного, но всё же примет и такую «справедливость». У меня в голове, словно нарисованные чернилами на тонком пергаменте, парили два разных образа Ноттингема. Тот, что я видела в первую встречу и тот, что видела сейчас. Даже после разговора в машине, ощущая неуютное и неясное беспокойство, я всё равно продолжала думать, что Ноттингем — другой. Он из тех, кого так не хватало этому городу. Из тех, кто не поступиться убеждениями, но будет руководствоваться ими, чтобы нести благо. Что он искренне хочет очистить родной город от преступности. А теперь он — полицейский, который должен чтить закон, как Библию — открыто говорит мне, что готов убить человека ради какой-то высшей цели. И я бы признала его убеждения, если бы он сам признавал их. Если бы он сказал: «Я собираюсь убить Алфи Соломонса при первой возможности, потому что считаю его отбросом общества, сукиным сыном и он не стоит и моего ногтя». Это было бы так же противно, но хотя бы честно. Но вместо этого он говорил: «Я собираюсь устроить самосуд, потому что мне приходится это делать». Такое простое открытие — и вот всё прежнее будто отскочило назад, будто кроме этого кафе не было ничего больше. Будто мир снаружи не существовал, а я осталась одна в целом мире с этим лицемерным человеком. — Вы были на войне? — Причём тут это? — он улыбнулся, словно пытаясь отшутиться, но я сохраняла серьёзное лицо, не оставляя ему выбора. Пришлось кивнуть и отозваться: — Да, был. — Там вы так же безыскусно решали проблемы? Кажется, он меня понял. Его несерьёзность по отношению ко мне медленно выпарилась с лица и он произнёс стальным тоном: — Думаете вы здесь были чище, чем мы там? Мы, по крайней мере, делали грязные вещи ради великой цели, — и опять это эфемерное «благо» сквозило в его словах: ведь так было проще оправдать себя. — Ирма рассказывала мне, чем занимались «Девочки из Ислингтона», и это имеет мало общего со святостью, которую вы так старательно на себя натягиваете. К горлу подступил ком чего-то склизкого, с привкусом прошлого. Я вдруг поняла, что объединяло Ноттингема с Ирмой — стремление обелиться. Даже если ради этого нужно пожертвовать правдой. — Вы правы, — наконец кивнула я, набирая воздуха. — Я притворялась, воровала, обижала, лгала, ранила людей, подставляла невинных и пользовалась чужой добротой, но на моих руках нет чужой крови и никогда не будет. Так что да, я гораздо честнее вас. А вот мы с ней различались в этом. То, чем занимались «Девочки из Ислингтона» для меня всегда было постыдным, но необходимым способом выжить. А она всегда считала, что мы восстанавливаем справедливость. Наверное, поэтому она всегда спала лучше меня. — Я не стану потакать безрассудным желаниям Ирмы, в которых нет ни грамма настоящей борьбы за справедливость. Как и не стану помогать вам, потому что вы — двуличный мерзкий тип. Вы улыбались Джорджу Фелану в лицо, а за спиной спали с его женой. Вы разглагольствуете о мафии, купающейся в крови людей, но сами готовы нырнуть за ними, прикидываясь, что это жертва для вас. И при всём этом думаете, что лучше их? Внутри будто прорвало плотину, которая давным-давно копила трещины. До меня в одночасье дошло и другое — почему мой босс так не любил его, почему был недоволен, когда я выгораживала его, когда купилась на его внешнее очарование. — Мистер Соломонс понял, что вы за человек давным-давно и прислушайся я к нему, может быть, тоже бы знала, что под вашей лицемерной улыбкой давно всё сгнило. Можете называть их всех крысами, но в одном он точно лучше вас. Я осознавала, что если не замолчу прямо сейчас, то наговорю лишнего, но вместо этого продолжала выплёвывать слова, словно яд и всё сильнее разворачивала свой капюшон гадюки, потому что просто не знала, как остановиться. — Он не прикрывается благородными мотивами. Если он собирается убить человека, то хотя бы делает это по причине, которую сам действительно считает достойной. Может быть, эта причина — полнейшее дерьмо, она жестока и бескомпромиссна, но он хотя бы не врёт. А у вас, мистер Грэхам, нет принципов, что делает вас ни только не лучше Алфи Соломонса, а, возможно, даже хуже! Я подходила всё ближе, говоря всё это, пока не оказалась на расстоянии вытянутой руки от Ноттингема. Сердце у меня билось, как пташка, запутавшаяся в колючем кусте. Руки дрожали, но какое-то необъяснимое чувство ужасающего торжества начало разрастаться внизу живота. Я знала, что мне не стоило этого говорить, но была рада, что сделала это. Ноттингем упорно и молчаливо смотрел на меня всё это время. Потом вдруг наклонился вперёд, будто разглядел что-то крошечное и заглянул в глаза. Его лицо неожиданно вытянулось, он расплылся в усмешке и в каждом движении мышц сквозило невысказанное: «Поверить не могу!». Я подумала, это касается моей дерзости, но он вдруг выдал, как диагноз: — Моя девочка, да вы влюбились в него. Я почувствовала это так, словно он наотмашь выписал мне пощёчину. Даже в ушах зазвенело. Я замотала головой и глупо протянула: — Я не… Но закончить мысль не успела. — Браво! Браво! — раздалось со стороны чёрного выхода. Хлопки ладоней приглушались кожей перчаток. — Я собирался сам, но, мать твою, это было восхитительно! Я обернулась, чтобы встретиться взглядом с мистером Соломонсом и тут же отвести глаза, словно мне должно быть стыдно за что-то. События вечера крутились вокруг меня с бешеной скоростью, как листья в воздушном потоке ветра, закручивались и шуршали, а я думала только о том, как бы дожить до конца дня. Ноттингем, едва завидев его, снова щёлкнул предохранителем, на что мистер Соломонс отозвался в привычной расслабленной манере: — Осторожнее, это ведь не игрушка. Хотя… выглядит она, конечно, дерьмово. Это вообще для чего? Кроликов что ли пугать? — Стой на месте, — отрезал коп. — Ты арестован. — За что это? — с выражением искреннего удивления поинтересовался мужчина. — Для начала, за производство и продажу алкоголя без лицензии. А дальше посмотрим, что ещё можно добавить, чтобы обеспечить тебе петлю, Алфи. — Ага, — кивнул он, словно искренне был рад выслушать точку зрения противника, но считал её полным бредом. А после полез во внутренний карман пальто. — Так, где-то у меня это было… Ноттингем дёрнулся, будто ожидал, что он вынет ствол. Но если был выбор между путём насилия и путём хитрости, мой босс неизменно выбирал второе. — Спокойно, просто бумаги. Вот они! — из кармана показались документы. Настоящие документы. Мистер Соломонс поочередно перебирал лицензии и показывал их Ноттингему. — У нас тут белый хлеб, чёрный хлеб, булочные, пекарни, пекари — всё в полном порядке. Нет, серьёзно, их проверял мой юрист, так что тебе не о чём беспокоиться, друг, всё абсолютно легально. Там, на кладбище, в день похорон моей бабушки, мы заключили сделку. И благодаря ей были вынуждены идти по этому пути хитрости вдвоём. Сейчас же мы молча смотрели друг на друга. Ноттингем переваривал произошедшее, мистер Соломонс убирал свои бумаги, а я просто глядела на них обоих поочерёдно. Наконец, Ноттингем вздохнул, словно кое-как уложил всё это. Лицо у него было каким-то неожиданно умиротворённым. Даже слишком для того, кто проиграл. — Ну, дверь прямо у тебя за спиной, — мистер Соломонс указал тростью на дверь, а сам направился к барной стойке. — Извинись за ложные обвинения и выметайся нахрен отсюда. Прежде, чем это произойдёт, мне бы очень хотелось узнать, как он вообще меня нашёл. Но вместо этого мне оставалось только стоять и смотреть, как Ноттингем приближается и протягивает мне руку, со словами: — Примите мои извинения, мисс Рид. Я подняла ладонь, но на миг замерла, так и не пожав ему руку. Замерла, потому что его лицо и эта улыбка — всё вновь было таким, каким виделось мне в первый раз. Каким мне это показали. Это была маска, а под ней прятались настоящие желания. Я заметила, что палец у него по-прежнему лежит на спусковом крючке. Правда, слишком поздно. Успев глянуть через плечо, я увидела, что мистер Соломонс стоял спиной к нам. В следующую секунду, пальцы обхватили меня за запястье. Я взвизгнула. Толчок. Секунда — и я стояла спиной к Ноттингему. Ствол упирался мне в подбородок. — В одном ты ошибся, Алфи. Тебе не стоило брать её с собой. Одной рукой Ноттингем держал меня поперёк талии, второй сжимал револьвер. Спусти он курок, и мои мозги загадочным узором раскрасили бы потолок над нами. От этой мысли меня затошнило. Я постаралась дышать глубже, но так только выдала немой страх. Вот только мистер Соломонс даже не повернулся. Он наливал виски из разных бутылок, пробовал его, а потом стабильно опрокидывал бокал на пол, заливая алкоголем доски. Я потянулась к ножу на бедре, стараясь незаметно нащупать его под юбкой. — Ну у них тут и дрянь… — пробормотал он то ли самому себе, то ли нам. Я чувствовала, что Ноттингем напряжён не меньше меня. У него будто натянулись все мышцы под рубашкой, к которой мне приходилось прижиматься спиной. Терпение лопнуло раньше, он вскинул ствол и резко выстрелил. Пуля вошла в потолок. Я сжалась. Ствол тут же вернулся в прежнее положение. Мистер Соломонс не спеша повернулся с таким видом, будто вообще впервые обнаружил нас в этой комнате, а потом произнёс невозмутимо: — Я-то думал, твой пугач мятными леденцами стреляет. Его спокойствие, даже безразличие, до трясучки нервировало Ноттингема. Он знал, что пошёл ва-банк и хотел, чтобы его соперник относился к ситуации с подобающим напряжением и серьёзностью. — Будь добр, отдай лицензии или я её застрелю, — почти прошипел он сквозь зубы. Вот только у Алфи Соломонса было своё понятие о вещах, о которых стоит волноваться. — Да насрать мне, — пожал он плечами. — Найду нового секретаря. У меня внутри в этот момент всё вывернулось. Словно кто-то наступил мне сапогом на живот и продолжал наседать, продавливая органы куда-то под рёбра. Я смотрела в пол, чтобы только не видеть лица мужчины и не заметить на нём случайно правдивость сказанного. — Секретаря — может быть, а вот взломщика… вряд ли. В игре, которую проигрывал, Ноттингем сделал ставку на мою ценность, а мне очень хотелось думать, что он не просчитался. Пальцы наконец коснулись рукояти ножа. Пока мужчины вели разговор, пока Ноттингем был сосредоточен на лице моего босса, я аккуратно подняла край юбки и поддела нож. — Справедливо, — мистер Соломонс долго думал, прежде, чем сказать это. Он вышел из-за стойки, держа в руке бутылку рома и два стакана. Мне показалось на миг, что он бросил еле заметный взгляд на мою руку, в которой я зажала нож. Пройдя к столику, он поставил стаканы на стол, разлил алкоголь. Ром красиво переливался на дне, так что янтарные блики плясали на столешнице, как солнечные зайчики, преломляясь в гранях бокалов. — Знаешь, что? Я последнее время часто думаю о крысах и о белках, — совершенно обыденным тоном произнёс мистер Соломонс. — Все любят белок, но никто не любит крыс. Есть мнение, что это из-за хвостов, да? Но мне кажется, дело в другом. Щелчок лезвия разделил момент на «до» и «после». Он произнёс, смотря прямо на Ноттингема: — В зубах. Крысы кусаются больнее. Я не знала, куда ударила. Лезвие вошло мягко. Послышался невольный вскрик за спиной. Рука на талии автоматически разжалась. Я дёрнулась вперёд. Раздался выстрел. Звук крошащегося стекла. Пуля влетела в стакан, разбила его на осколки и застряла в деревянной обшивке стен. Я налетела на стол, едва не завалившись на пол. Вцепилась в столешницу. Раньше, чем Ноттингем успел рвануться вперёд, мистер Соломонс ударил его ребром ладони по шее. В пол силы, но этого хватило, что пропихнуть весь воздух обратно. Ноттингем рухнул на пол, задыхаясь. Из бедра с боку у него торчала рукоятка. — Не вставай, друг. Полежи, отдохни, — едва тот попытался приподняться на локтях, мистер Соломонс резко надавил ногой ему на грудь, придавливая к полу. Он наклонился к нему, вглядываясь в лицо, легко хлопая по щекам. — Всё нормально? Ты с нами? Ноттингем что-то прохрипел. Я всё ещё стояла, не в силах пошевелиться. — Отлично, значит, слушай внимательно. Видишь кабинки? В них сейчас находятся свидетели, — мужчина снова выпрямился и крикнул в сторону персональных столиков за дверями: — Вы там? И к моему огромному удивлению, в каждой из пяти, кроме последней, где были мы, вдруг раздался стук. Это открытие упало на меня сверху, будто кто-то опрокинул ведро с ледяной водой. Это всё было подстроено. Вот, как Ноттингем нашёл меня. Вот, почему в кабинке в тот момент он сказал: «Всё дело во времени». — Так вот, эти свидетели пойдут в полицейский участок и расскажут обо всём, что видели сейчас. И ты отправишься в тюрьму за превышение полномочий. Это первый способ. Ноттингем с трудом, но начал дышать ровнее. Он попытался приподняться, чтобы дотянуться рукой до рукоятки ножа, но мистер Соломонс сделал это раньше. Он убрал ногу с его груди и резко выдернул нож. Ноттингем застонал и схватился за бедро. Пальцы у него стали склизкими. Смотря на это, я почувствовала, что вот сейчас меня точно стошнит. Надавив на пальцы Ноттингема концом трости, мистер Соломонс заставил его убрать руку. — Но есть и второй способ. Ты сядешь на первый же поезд до Саутгемптона, а там на первый корабль до прекрасной и очень далёкой Америки, — коп пытался протестовать, но кончик трости продавил рану и стал вкручиваться, словно болт в отверстие от ножа. Ноттингем тут же задёргался и стиснул зубы, чтобы не кричать. — И больше никогда сюда не вернёшься. А чтобы тебе было не скучно в пути, с тобой поедет мой человек. Я ясно обрисовал перспективы? Ноттингем молчал. Тогда трость вошла ещё глубже. — Ясно! Я понял! Трость тут же оставила в покое рану. Мистер Соломонс наклонился, придерживая талит и пожал Ноттингему руку против его воли. — Приятно иметь с вами дело, бывший старший инспектор. На полу под ногой уже стала скапливаться лужа. Я зажала рот руками, сорвалась с места и вылетела на улицу. Меня всё же стошнило. И мне бы очень хотелось точно так же выдать назад весь этот вечер. Просто выскрести его изнутри и выплюнуть в сточную решётку на краю дороги. Но он осел слишком прочно, пропитал меня до костей. Мне осталось только отступить, вытирая лицо платком. Прислонившись спиной к стене кафе возле входа, я заметила спешащего с другой стороны дороги мужчину из людей моего босса. Он держал в руках зонтик. Сверху начинало накрапывать. Я закрыла глаза и поняла, что сейчас заплачу. Беззвучными и бессильными слезами, желая только оказаться подальше отсюда. Хлопнула дверь. Услышав этот звук, я сжала зубы. — Охренеть, ты пырнула его этой зубочисткой? — голос доносился со стороны. — Нет, серьёзно, ты пырнула копа грёбанным ножом? Я горжусь тобой, пуговка. Это почти насмешливое последнее слово, тыкающее меня носом в собственное прошлое, окончательно вывело меня из равновесия. Я почувствовала руку, сжимающую моё плечо. Открыла глаза и увидела, что мужчина всё ещё держит тот нож. Кровь смешивалась с крупными каплями дождя, падающими откуда-то из небесной темноты и стекала на асфальт. — Можете забрать его обратно, — на силу выдавила я и настырно скинула руку с плеча. — Он мне не нужен. Дождь усиливался. Меня прятал большой зонтик, который держал над мистером Соломонсом его человек. Но мне не хотелось прятаться. Мне показалось облако удушливого запаха рома объяло меня и я не могла вдохнуть. Так что я отлипла от стены и шагнула к краю тротуара. Капли были ледяными — по коже тут же побежали стайки мурашек. Я прислушалась в металлическому стуку и шуршанию листвы в водостоках. Изредка раздавались гудки машин. Я обернулась, стоя под первым ноябрьским дождём и в потоках света от окон кафе посмотрела на мужчину. — Я была приманкой, верно? — Я взял этот способ у твоей подружки. Он довольно тупорылый, но, как оказалось, действенный. — И всё это вы спланировали? Я спрашивала ровным тоном, потому что сил на хоть какие-то колебания голоса уже не осталось. — Ну… не всё. Я, видишь ли, не люблю игры, в которых сразу ясны правила. Теряется элемент неожиданности. — Приставленный к моей голове ствол тоже был «элементом неожиданности»? — по его лицу я поняла, какой был ответ и дожидаться, пока это будет произнесено вслух не было нужды. — Скажите мне честно, если бы он выстрелил, вам было бы жаль меня или себя? Мы поняли друг друга. И тем хуже. — Видишь ли, я проклят грёбанным раком до самого основания, так что в мире очень мало вещей, которые меня действительно волнуют… Он не закончил, но я не захотела слушать. Чувствуя, как волосы прилипли к шее, как одежда облепила всё тело, я отвернулась и молча пошла к машине, надеясь, что теперь-то этот день наконец-то закончится.