Середина весны

К концу декабря дождь продолжал изредка сменяться противным липким снегом, но и тот быстро таял. Детишки-школьники вообще ходили в своих бессменных гольфах и не испытывали по этому поводу никаких тревог. Тем не менее, город преобразился. Можно было наткнуться на людей, несущих домой связанные еловые деревья или жирных гусей, иногда встречались прогуливающиеся вдоль улиц Санты в длинных балахонах, а вокруг них всегда были толпы ребятишек. С утра я заглянула в кабинет мистера Соломонса, наткнувшись на его очаровательное: «Какого хрена нужно?» после моего стука. На столе у него стояла ханукия с несколькими зажжёнными свечками, а воздухе пахло маслом. Обычно в пекарне нельзя было ничего жечь, даже курить нельзя было — чисто практический запрет. Но на протяжении этих дней и исключительно для мистера Соломонса запрет отменялся. — Не наденете галстук? — поинтересовалась я, глядя, как он старательно разглаживал белоснежный талит. Как обычно. — Эйприл, золотце, даже если я приду туда в мундире короля Георга, они одинаково рады будут меня видеть. Я хмыкнула. Мы шли туда не развлекаться, это ясно, но ничего не мешало ему отказаться от своей упёртости. — Я хотела поговорить насчёт оплаты. — Ты правда испортишь такой прекрасный день своими меркантильными проблемами? — Да, — кивнула я с совершенно серьёзным видом. — Я хочу, чтобы вы заплатили мне шестьдесят фунтов за то, что мы собираемся делать. Я всё посчитала. Может, я и была в чём-то плоха, но считать потенциальную прибыль я умела хорошо. Единственное, что я посчитать не могла — двери в своей голове, за которыми я всё хоронила знакомых людей. В тот вечер, оставшись один на один с бесконечным звоном в ушах, в стерильной белизне вокруг, в арктическом холоде и пустоте, я вдруг поняла — у меня больше нет места. Все комнаты были забиты людьми, мёртвыми как физически, так и метафорически. Больше некуда было складывать эти трупы, и я не собиралась этого делать. Я стояла на улице, смотрела на выгоревшую изнутри лавку и мне в голову пришло единственное желание — облить эти двери бензином и поджечь. — А я хочу увидеть Землю Обетованную, но, как видишь, мы всё ещё в сраном Лондоне. — Я знаю, что вы не рассказали мне всего плана, но подозреваю, что без меня он не сработает так чётко, — отвернувшись, я подошла к столу и аккуратно поправила покосившуюся свечку. Дело было даже не столько в ней, сколько в демонстрации моей открытой спины с тату на ней. — Если вам нужны мои навыки взломщика, вам придётся за них заплатить. А они вам нужны, иначе зачем я вообще здесь? Ничего другого я не умею. У Алфи Соломонса всегда был план. Он был и сегодня. А я даже не знала насколько далеко он идёт. Быть может, мы приедем туда, и он просто выстрелит Ирме в голову. Я бы не удивилась, но наверное расстроилась. Он сделал несколько шагов вперёд, так что нас разделяло расстояние вытянутой руки, я обернулась, поймав долгий немигающий взгляд. Он даже заставил меня невольно передёрнуть непокрытыми плечами. — Так что у вас нет выбора, — наконец проговорила я, почему-то куда тише, чем планировала. — Всё, что ты сейчас сказала, звучит, как полная хрень, — отозвался мистер Соломонс. — Но мне нравится твоя уверенность. По рукам. Я выдохнула, удивившись, как быстро он согласился, но вместо руки протянула небольшую коробочку. — Можете считать это подарком на Хануку. — Это мне? — наигранно-трогательно произнёс мужчина. — Как это мило с твоей стороны. Он открыл футляр. Там был браслет моей матери. — Я говорила с вашими ювелирами. Они оценили это примерно в сотню фунтов. До вчерашнего дня я даже не знала, что он правда столько стоит. И как его ещё не украли вместе с рукой? Я долго обдумывала этот шаг. Не в моих силах было спорить с правилами этого мира, о которых мистер Соломонс говорил. Либо ты, либо тебя. Я не пошла бы на такое, а складывать трупы мне больше некуда. — Это значит, мне не придётся больше платить за тебя налоги? Забавно. Я даже усмехнулась. В конце концов, отец выкупил этот браслет за деньги, которые украл у мафии, так что в каком-то смысле он больше его, чем мой. — Это значит, я больше вам не принадлежу. Вы получили назад то, что украл мой отец, а я выплачиваю вам то, что вы запросили за мою жизнь, — откровенно выдохлась, как марафонец на очень длинной дистанции. — И после сегодняшнего вечера мы пойдём разными путями. За две сотни фунтов я куплю себе чёртову кучу канистр с бензином и сожгу всё. Останется ещё на билет на поезд. — И что будешь делать? Поселишься в домике у моря? Я легко улыбнулась. Подняла глаза, чтобы посмотреть на его серьёзное лицо находящееся куда ближе, чем положено. Вообще-то это всё ещё были деловые отношения. — Может быть. — Заберёшь Сирила? Ему понравится. Я помолчала. А потом спросила, прекрасно зная, что прозвучит двусмысленно: — А вы? Он загораживал мне свет так, что я подумала бы, что лампа похожа на нимб, будь на его месте кто-то другой. — А я останусь тут и буду следить за временем. — Через чудо-очки? Осторожно и опустив глаза, я потянулась и коснулась груди чуть западнее сердца, ладонью чувствуя не только висящие на цепочке очки, но и мерные удары под всей этой штукатуркой, породами костей и пуленепробиваемой заносчивостью. Он не соврал. Сердце у него правда было. — Они мне не нужны. Я и так знаю, чем всё кончится. Я тоже знала и не должна была позволять этому случиться. Не должна была поддаваться на провокацию, не должна была так легко сдаваться и позволять поцеловать себя. Не должна была давать усадить себя на столешницу. Со столами у меня вообще какие-то проблемы, ей богу. От прикосновений всё внутри будто выгорало — пожар, начавшийся куда раньше, чем я планировала и не по моей инициативе. Я знала, куда идут скользящие по бёдрам руки, знала куда они ведут, но в голове у меня дребезжали только слова Ирмы. Хотела бы я увидеть её лицо, если она об этом узнает. Когда она узнает. Она станет меня презирать. Я не верила, что Ирма не вспоминала, не думала обо всех тех годах, что мы были близки. Она будет вспоминать их и потом, спрашивая себя раз за разом «Как же я не разглядела?». Как позволила себе открыться, отдать часть души человеку, который способен на такое? В её глазах это будет выглядеть так. Я руками скользнула под рубашку, натыкаясь пальцами на шрамы, запинаясь о последствия войны — не только Великой, но и Локальной. И тут у меня в голове что-то треснуло, словно упавшая фарфоровая чашка раскололась на две половинки. Ирма осталась за одной из дверей. Я заперла её в комнате ещё после того разговора на свадьбе. И если я действительно планирую там всё сжечь, какое мне дело? Я построю на развалинах этих комнат свой новый дом, а на золе будут отлично расти розы. А хуже всего, что мне не хотелось оставлять в этих развалинах Алфи Соломонса. Он тоже заслужил свой садик на пепелище. Я резко отстранилась. Своим невидящим, расфокусированным взглядом нашла почти на ощупь его взгляд. — Вы забыли о времени, — голос сел, прозвучал как испорченная граммофонная пластинка. — Нам пора ехать. Если я сделаю это, то позволю Ирме победить. Ведь это будет не любовь, ей нет места в закопчённом подполье Кэмдена. Рахель хороший тому пример. Мы стояли по разные стороны железной дороги, слыша, как приближается поезд. Для него сделать шаг, значило обречь меня смотреть на борьбу, исход которой давно понятен. Я не боялась этого, но сделала шаг не поэтому. А потому что хотела что-то доказать. Вот только мне не нужно ничего доказывать. Ни Ирме, ни кому-то ещё. Я спрыгнула со столешницы, поправляя плечики платья и причёску. Потом снова подняла глаза, приблизилась к лицу мужчины так, что почти касалась губами щеки и произнесла тихо: — Вы хотите всё в этой жизни, кроме самой жизни. Это был бы компромисс из жалости. К ней, к нему и к себе. А я уже обещала кое-кому очень важному не соглашаться на подобное. Я приподнялась на носочках и оставила лёгкий поцелуй на колючей щеке. Почти глупо и по-фарисейский невинно после произошедшего. Но сейчас это всё, что я могла себе позволить.

***

Здание фонда было в нескольких кварталах от Квин Стрит, почти у самого Ковент Гардена, но всё же не в зоне влияния еврейской мафии, на границе с Кэмденом. Должно быть, Ирма осталась довольна. Нельзя лизнуть локоть, даже если он кажется близким. Пока машина ехала, мимо в окне проплывали украшенные к Рождеству витрины, зазывающие покупать фейерверки и детские игрушки. Мы оба старательно делали вид, что ничего не произошло. Ну, или во всяком случае, я делала вид, а мистер Соломонс как будто бы и вправду стёр это из памяти. Всё, что его заботило — грядущий вечер. Это было похоже на все предыдущие вечера: на входе так же спрашивали приглашение, богатенькие мужья и их блестящие, как королевские люстры жёны двигались по залу в строгом порядке иерархии, даже если он казался случайным. Я подумала, как у Ирмы не кружится голова от подобной одинаковой суеты. Улыбайся высокопоставленным лицам, плавясь под электрическим светом в душных залах. По крайней мере, всё это в последний раз. — Твоя подружка уже здесь, — я мгновенно нашла глазами Ирму, когда мы ещё только вошли. Её красное платье с чёрным стеклярусом делало её лёгкой мишенью. — Жду не дождусь с ней поболтать. Она стояла недалеко от сцены, закрытой занавесом. Я поймала её короткий взгляд, она почти мгновенно отвернулась. — Спасибо, дружище, — бросил мистер Соломонс, но не мне, а официанту, беря с подноса шампанское. Он с совершенно спокойным видом опустил палец в бокал, а потом коснулся его языком, словно брезгуя отпивать из бокала, как нормальные люди. Наше появление и так привлекло ненужное внимание. — Ну и бурду они подают. Редкостное пойло, — пробубнел он, а потом с самой дружелюбной улыбкой бросил человеку, мимо которого мы проходили, всучив ему бокал: — С Рождеством! С Рождеством, дружище! Могу поспорить, у присутствующих лопнула пара сосудиков в глазу от подобного диссонанса. Мистер Соломонс, наверное, был богаче половины здесь присутствующих, но всё равно был лишним. Они праздновали Рождество, а он не мог ещё громче кричать о своей религиозной и этнической принадлежности, даже будь у него огромная звезда Давида над головой. — Племянник мистера Сабини тоже здесь, — бросила я. Нежно-розовый костюм Леона также нельзя было не заметить. Они оба стояли по разные стороны большой богато наряженной в золотые и белые украшения ели. На верхушке красовалась новая электрическая звезда. Я словно только сейчас вспомнила, в честь чего вообще вся суматоха. Хм, если повезёт, буду дома к Рождеству. — Макаронники — последнее, о чём тебе стоит волноваться, — ответил мне мистер Соломонс. — А что насчёт Адама Брамвелла? — я пробежалась глазами по невысокому полноватому человеку, с которым он любезничал и невольно вцепилась сильнее в руку мужчины. — Не хотелось бы с ним пересекаться. — Неужели у тебя есть ужасные секреты, которыми ты со мной не поделилась? — Он ювелир. Я его обокрала однажды. — Однажды? — Трижды, если быть точнее, — я скривилась. Очередное напоминание. Я надеялась, что встречи с прошлым ограничатся Ирмой. От всего этого у меня свело желудок. Я вспомнила, как на Рождество мама готовила разноцветное желе — жёлтое, зелёное и розовое, и ещё безумно вкусный бисквит Королевы Виктории с джемом. А по утрам я находила в чулках яблоки, леденцы и изюм в шоколаде. В шестнадцать на Рождество родители подарили мне роликовые коньки, и я разбила лоб, катаясь в них по дому. До сих пор остался шрам. Это было наше последнее совместное Рождество. Чуть больше, чем через полгода началась война. — А вот и сэр Стюарт Мать Его Уэсли. Я проследила взгляд мистера Соломонса, направленный в сторону собеседника Ирмы. По одному его лицу и осанке было понятно, что в Парламенте он бывает чаще, чем я на свежем воздухе. Я ничего о нём не знала, кроме того, что он редкостный антисемит, даже по нынешним меркам. Медленно ко мне приходило понимание того, откуда растут ноги у небывалой самоуверенности Ирмы. Она сама любезно улыбнулась ему, протянула руку, а потом повернулась и нацелилась на нас. Я вдохнула поглубже, словно предстояло идти на глубину. — Как мило, что вы пришли, — она сразу дала понять, что за разговор это будет. Ирма не звучала так, как тогда на свадьбе, когда пыталась скрыть своё лицо. Нет, теперь она демонстрировала его с наслаждением, как лицо победителя. — Должна сказать, мне эта вражда тоже порядком надоела. — Вот и я о том же! — совершенно восторженно отозвался мистер Соломонс. — Никто не станет доверять твоей защите, если у тебя самого что-то горит и взрывается. Я знала, что это была ложь. Не потому, что он мне сказал. А потому, что научилась определять это по тону. Но она оказывала нужное влияние. Я заметила, как в глубине зрачка у Ирмы заплясали искры. Он говорил ей то, что она хотела слышать. — Мы с мужем собираемся в Америку после Нового Года, так что разумно будет закончить всё это сейчас. — Отлично! Навестите нашего общего друга — бывшего старшего инспектора Ноттингема. Уверен, он обрадуется, увидев знакомые лица среди чертовых американцев, — в ответ на слова её лицо мгновенно помрачнело. Она едва удержалась, что не скривить тёмные от помады губы. — Главное, не пейте то, что они зовут алкоголем. Я передам вам ящик чистейшего прекрасного, как сама британская земля, рома. Как подарок, в знак примирения. И с этими словами мистер Соломонс протянул ей руку. Это был грязный ход. Если Ирма хотела продолжить свой спектакль, ей нельзя было отказаться. Я еле заметно усмехнулась. Она заметила. И пожала ладонь в ответ. — Я передам ему, что вы по нему очень скучаете. — Да, да, конечно. Так и скажите. Нам всем его не хватает. Верно, Эйприл? Я кивнула. Ирма огляделась, словно ища кого-то глазами. Я заметила, что Леон посмотрел в нашу сторону. Потом развернулся и не спеша покинул зал. Ирма наконец повернулась, доставая портсигар. — Я предлагаю обмен, но вы, должно быть, уже догадались. Я не собиралась красть у вас чеки, ещё и с подписями коммунистов, — она многозначительно изогнула бровь. — В конце концов, лучшие друзья девушек — бриллианты. — Там не так много бриллиантов, больше рубины и жемчуг, — отозвалась я, хотя даже ни разу не видела эти драгоценности. Правда, Ирма этого не знала. — Я оставила все чеки за сценой. Сами понимаете, — она развела руками, демонстрируя, что деть их было просто некуда — в маленькую сумочку не влезало ничего кроме пудры и портсигара. — Эйприл, будешь другом, принесёшь? Я глянула на мистера Соломонса. — Я сам за ними схожу, а вы, девочки, поболтайте пока о былых временах. Ирма шагнула в сторону, пытаясь загородить ему дорогу. — Не очень хорошая идея. Сейчас будут зажигать ель, а потом выйдет хор. — Расскажите потом, как всё прошло, — отмахнулся мистер Соломонс. Я молча наблюдала за происходящим, не совсем понимая, что происходит. — Я хотела представить вас другу нашей семьи, сэру Уэсли. Так Ирма хотела вовлечь человека из правительства? Всё из-за этого? Но какой в этом смысл? — Ага, обязательно. Как только я получу то, что мне принадлежит. Всё, что я знала, что никаких драгоценностей никто не привёз. И ещё, что кто-то должен появиться и потребовать их у меня. Я знала, где они находятся и Ирма знала, что я обладаю такой информацией. Я не просто так упомянула перевозку во время нашей прошлой встречи. Я смотрела на маневрирующего меж людей в зале мистера Соломонса, пока он не скрылся в коридоре и меня не покидало смутное чувство тревоги. Ирма тоже смотрела, а потом повернулась и произнесла совершенно серьёзно: — Я пришлю ему адвоката. У моего мужа есть хороший друг. Я посмотрела на неё. — Что? — За организацию взрыва целого здания и сотрудничество с подпольными силами коммунистов обычно светит виселица, но не переживай. Мы всё уладим, — и с этими словами она широко улыбнулась. — Будет всего лишь пожизненный срок в тюрьме. Огни в зале приглушили перед зажиганием гирлянд на ели. И тут меня осенило. Это была ловушка. Она хотела, чтобы он пошёл туда, а не я. И он так легко купился в погоне за своими бумажками! Я сорвалась с места, а Ирма меня даже не остановила. В темноте налетела на кого-то, выскочила в полумрак коридора. Едва не сбила по пути официанта и наконец застыла у двери. Она была заперта на замок с моей стороны. Другой путь — только на сцену, сквозь занавес. Я вытащила из причёски булавку, волосы рассыпались, но внешний вид меня волновал меньше всего. Едва я достала нож, как вдруг услышала мужской голос над самым ухом: — А вот и маленький кролик. В спину мне упирался ствол.