Телохранитель

      Азирафель ничего не видел — только слышал торопливый бег, шуршание веток и ветер в собственных ушах. А ещё билось сердце — очень сильно и быстро.       Он закрыл глаза на мгновение и силой заставил себя шевельнуться. Только сейчас он обнаружил, насколько сильно взмок от охватившей его паники. Ничего вокруг не поменялось, пустырь не изменил своих мрачных красот, земля под ногами не разверзлась и окружающее пространство не превратилось в геенну огненную — однако Азирафель не мог отделаться от ощущения, что оказался в настоящем аду.       Или в кошмарном сне.       Или в дикой помеси и того и другого.       Он повернул голову опять, затем заставил себя развернуться полностью. Ни Кроули, ни преследователя он не видел — только слышал треск и шелест, нарушавшие полнейшую тишину. В какой-то миг всё происходящее действительно показалось страшным сном. Шорохи удалялись, он стоял посреди пустыря, как идиот, и только ветер ласково трепал его волосы, как бы говоря: «Ничего страшного, ты скоро проснёшься».       Но он не просыпался.       И это пугало больше всего — осознание, что всё происходящее реально, как никогда прежде.       Что его и впрямь кто-то преследует.       Что он никогда от него не отстанет.       Что этот кошмар никогда не закончится.       — Какого чёрта?..       Азирафель замолчал, не узнав собственного голоса. Никогда он не звучал так… даже описать подобную интонацию не хватало воображения. Что-то иное, чем всегда, было в его голосе — большее, чем простая усталость, жуткое, отчаянное, нечеловеческое.       Он хотел спросить себя: «Какого чёрта я вообще здесь стою?», но, оборвав вопрос на середине, так и не смог произнести его вновь. Надо же, он от страха едва не начал палить в кусты… Нужно было сразу отдать оружие Кроули — так надёжнее, разумнее, но в миг, когда его тело объяла густая, словно патока, паника, ни о какой разумности не могло идти речи. Мозг отключился напрочь, не давая телу никаких команд. Только спустя какое-то время Азирафель начал приходить в себя.       Из горла вырвался нервный смешок — ни черта не весёлый, если уж на то пошло.       «Идиот… в смертельно опасной ситуации ты бы уже валялся на земле с дырой от пули в башке!»       Азирафель огляделся — тишина гробовая. Как он завидовал поразительно быстрой реакции Кроули и его умению так держать себя в руках! Он тоже хотел быть таким смелым — не стоять посреди пустыря, как потерянный ребёнок, а действовать, не полагаясь на эмоции — только разум, только холодный расчёт. Хотелось, как в кино — самому кинуться в погоню, схватить преследователя за шиворот и отпинать, отведя в полицию. Выглядеть и чувствовать себя крутым. Не слабым, как сейчас. Не беззащитным.       Почему он такой?       Мелькнула чёрная тень — это Кроули возник будто из ниоткуда, запыхавшийся, растрёпанный, с листьями в волосах и на одежде.       — Ублюдок сбежал, — проронил он на выдохе, и Азирафель только закрыл глаза, ещё сильнее желая проснуться.       — Ты видел его лицо? — спросил он зачем-то, всё ещё не открывая глаз.       — Нет, — голос телохранителя не выражал практически ничего. — Он был в бандане.       Чёрт. Как в тот раз…       — Поехали домой, Азирафель, — Кроули коснулся его руки — нежно, ласково. Такой контраст между мрачным тоном и чувственным касанием. Сбивало с толку — ещё сильнее, чем то, что произошло десять минут назад.       В машине (Кроули снова пустил его на переднее сиденье) стало чуть спокойнее. Играла классика рока на минимальной громкости, не мешая мыслям снова выстраиваться в нормальном порядке. Кроули, чертыхаясь едва слышно, стряхивал с себя приставшие листики и репейник, и всё время посматривал в сторону Азирафеля. Тот успокаивался — возможно, причиной тому стал тот факт, что он был не один. В кои-то веки.       — Знаешь, я в какой-то момент подумал, будто мне показалось, — проговорил он голосом, лишь едва-едва не дотягивающим до задушенного шёпота. Кроули вновь посмотрел на него, внимательно слушая. — Просто ты сначала повёл себя так, словно ничего не услышал, а звук был так близко… я, черт возьми, действительно решил, что окончательно сошёл с ума.       Кроули хмыкнул, переводя взгляд на дорогу.       — Как видите — нет. Я услышал сразу, но сделал вид, будто ничего не заметил, чтобы этот мудак не понял, что его вычислили. Простите, что напугал.       — Господи, за что ты извиняешься?       — Я почти его догнал, — Кроули нервно постучал пальцами по рулю. — Но он прыгнул в тачку и уехал. Я хотел уж было догнать его на своей, но оставлять вас одного… Благо я запомнил номер. Свяжусь со знакомым в полиции, посмотрим, чья машина. Возможно, она выведет нас на этого…       — Хорошо. Хорошо, — Азирафель не знал, кого он успокаивал этим «хорошо» — Кроули или себя. В любом случае, это было неважно. Главное, что ни с одним из них ничего дурного не случилось. А найти этого человека в бандане — дело времени.       «Где ты? Почему не отвечаешь? С тобой всё в порядке?»       Напиши это ему кто-то из родных или знакомых, Азирафель бы почувствовал тепло в груди от осознания, что о нём заботятся. Улыбнулся бы такому посланию, осознал, что он кому-то на самом деле важен.       Если бы… если бы эти слова не были написаны тем самым человеком на обратной стороне фотографии Азирафеля. Очередной. Если бы он вновь не увидел чёртов конверт среди пришедших писем, если бы не открыл… Чёрт знает, зачем он это делал. Письма других фанатов переставали иметь для него хоть какое-то значение — он не открывал их. Лишь складывал в стопки — благодаря этому башни из нераспечатанных конвертов занимали уже почти половину письменного стола. Азирафель не обращал внимания.       «Где ты? Почему не отвечаешь? С тобой всё в порядке?»       Твою мать, да какого чёрта?!       Он отбросил фотографию с текстом на обратной стороне — снимок упал на пол. Пока Кроули созванивался со знакомыми в полиции и ждал хоть какой-то информации о владельце машины, Азирафель пытался привести себя в порядок. Получалось скверно — как всегда за последние дни.       Он взглянул на себя в зеркало — и не узнал собственного отражения. Ещё более бледное, чем всегда, круги под глазами — черные, будто месяца три не спал. Кажется, даже морщинок прибавилось… Азирафель выдохнул, открыл кран. Холодная вода полилась на подрагивающие ладони, потом — на лицо, немного приводя в чувства. Нельзя показываться перед Кроули в таком виде, нельзя заставлять его беспокоиться — он и так слишком нервничал из-за человека в бандане. Не хватало доставлять ему ещё больше неприятностей…       Азирафель вытер лицо полотенцем и вышел из ванной. Странно… он настолько погрузился в себя, что даже не помнил, как в ней оказался. Будто телепортировался.       Фотография лежала на полу. Он поднял её, стараясь не рассматривать, и тут же порвал. Клочки полетели в мусорное ведро под письменным столом, и так забитое доверху другими бумажками. Он смотрел на них холодным взглядом — не было в его душе ни смятения, ни ярости. Только дотлевало что-то, тихо совсем, не выходя наружу, не показываясь, не раздуваясь до размеров пожара. Как бы Азирафель к себе ни прислушивался, он не мог дать этому чувству названия.       Он думал, напряжённо и сосредоточенно, но мыслей было так много, что они перебивали друг друга, разбегались, не давая ухватиться ни за одну и довести до конца. Азирафель едва слышал голос Кроули с первого этажа — тот, разговаривая по телефону, имел привычку бродить по комнате без всякой цели, туда-сюда… Эта мысль слегка успокоила его. Заставила улыбнуться — как и другие на первый взгляд совершенно незаметные привычки Кроули.       Азирафель понял, что стоит столбом посреди комнаты уже минут пять или около того, и решил спуститься вниз. Скоро ужин, однако есть совершенно не хотелось. Скоро спать, но он боялся, что, как только его веки сомкнутся, снова всплывут на поверхность кошмары из подсознания. Ему захотелось раствориться прямо здесь, в душноватом воздухе комнаты, расщепиться на атомы, перестать существовать.       Но это было невозможно.       Азирафель похлопал себя по щекам, вдохнул глубоко и направился вниз, ведомый знакомым голосом с первого этажа.       Кроули и впрямь бродил по гостиной, пока говорил по телефону. Походка его не была уже такой расслабленной и бесстыдной — он весь как-то подобрался, выпрямился, движения стали резкими, почти деревянными. Телохранитель не заметил стоявшего у подножия лестницы Азирафеля, или только сделал вид — в любом случае, тот позволил себе остановиться на минутку-другую и понаблюдать за этим странным мужчиной, который появился в его жизни как-то незаметно-внезапно, который ровным счётом ничего о себе не рассказывал, но привязал его к себе так, что одна только мысль о расставании пугала до чёртиков.       Глупый эгоизм, может быть, одиночество… Азирафель не знал, что и думать об этом. Кроули был для него сплошной загадкой, но, не рассказав о себе ничего совершенно, почти влюбил его в себя, нагло, бесстыдно. Фелл понял это только сейчас — стоя посреди собственного дома и глядя на прямую спину и острые плечи, рыжие волосы на затылке, которых постоянно касались пальцы, слушая напряжённый голос, но не вслушиваясь в слова. Азирафель хотел убедить себя, что это просто минутный порыв, вспышка, кратковременное очарование, попытка спроецировать возникшую привязанность на их недорабочие-недодружеские отношения в качестве влюблённости… Он правда хотел доказать себе в этот миг, что ничего к Кроули не чувствует. Осознание настигло его так неожиданно, но в то же время тихо, что оставалось только стоять оторопело, смотреть в чужую спину и думать.       Он вспомнил все свои мысли в те моменты, когда Кроули к нему прикасался. Вспомнил те странные неуместные желания в отношении телохранителя. Стремление узнать больше, приблизиться, коснуться, заговорить, поймать взгляд… это влюблённость заставляла его засматриваться на Кроули, или попросту интерес к загадочной персоне?       Любопытство? Чувства? Возникли ли они из потребности быть с кем-то, а не одному, или Азирафель таким образом искал защиты от преследователя — реального или вымышленного? Принял ли он дружескую симпатию за влюблённость, или это она и есть? Почему он стал думать об этом и осознал это в полной мере именно сейчас, в самый неподходящий для этого момент? Так нелепо, не с треском и фанфарами, как в кино, не в самый драматичный момент этой истории, а в самый, можно сказать, скучный и обыденный?       Кроули закончил говорить по телефону и повернулся. Он был без очков — в глазах цвета магмы можно было утонуть и расплавиться. Что Азирафель, собственно, и сделал. В очередной раз.       — Узнал у знакомого насчёт тачки, как раз хотел зайти рассказать, — небрежно бросил Кроули, кидая телефон на диван. Азирафель подошёл ближе, терзаемый изнутри сомнениями, противоречиями, страхом. Чувство внутри тлело. Затухнет или разгорится? Что оно вообще означает, к кому относится — к Кроули или преследователю в бандане? К человеку, присылающему письма? Ко всем сразу — и к самому себе в том числе?       — Что он сказал? — Азирафель сделал усилие над собой и принял спокойно-заинтересованное выражение лица.       — Машина принадлежит некоему Барнсу Эйру, журналисту. Мой знакомый даже адрес его предоставил — думаю, я могу наведаться к нему и поговорить.       — Я с тобой, — выпалил Азирафель, стараясь заставить голос не дрожать. Кроули приподнял брови в удивлении.       — Уверены? После всего, что случилось…       — Уверен. Это даже не обсуждается.       Телохранитель смотрел ему в глаза, словно ища ответы на свои одному ему известные вопросы. Что-то промелькнуло в его взгляде, что-то едва уловимое, незаметное почти… и тут же исчезло. Азирафель не успел даже толком подумать об этом, не успел поймать этот миг. Как и многие другие до него.       — Барнс Эйр… знакомое имя. Я слышал его раньше, — подал голос Азирафель спустя недолго длившееся молчание. Кроули пожал плечами.       — Ну, это он писал ту никчёмную статейку про нас с вами. Вроде бы, — пробормотал он, запустив пальцы в волосы. — В любом случае, плевать. Завтра нагрянем в гости к нашему наглому другу и разберёмся. Наверное, его счастье в том, что вы, мистер Фелл, едете со мной.       Азирафель удивился.       — Почему?       — Потому что, поехав в одиночку, я убил бы его на месте за это моральное издевательство над вами.       И, не сказав больше ни слова и не дождавшись какого-либо ответа, Кроули ушёл.       Следующим утром они поехали к Барнсу Эйру в Лондон.       На самом деле, Азирафель проснулся с мыслью о том, что телохранитель всё-таки поехал один, но нет — спустившись, он увидел готовящего лёгкий завтрак Кроули и успокоился. Они поели быстро, наспех, привели себя в порядок и поехали сразу же, не желая ждать. Завтра съёмочный день, сложная сцена, которую наверняка с первого дубля не снимешь. Вечером нужно повторить сценарий, приготовиться, но роль, выученная наизусть, совершенно вылетела из головы. Азирафеля пробирала дрожь при одной только мысли о том, что он встретится лицом к лицу со своим преследователем.       Вот так, внезапно и неожиданно. Нагрянет сам, не дожидаясь, когда тот сделает первый шаг.       Кроули не говорил ни слова — его брови были сдвинуты к переносице, лицо вновь стало маской, через которую нельзя было разглядеть эмоций. Азирафель кидал взгляды на его профиль, хотел что-то сказать, но нужные слова не приходили в голову. Может быть, это молчание и было лучшим, что сейчас могло произойти.       Фелл не знал, взял ли Кроули оружие — взял бы его, поехав в одиночку? Вчера он сказал, что убил бы Эйра не задумываясь, если бы Азирафеля рядом не было. Что-то в тот миг надломилось в его голосе, что-то промелькнуло на озлобленном лице, глаза посмотрели иначе, не так, как обычно.       Больше они не разговаривали. Жалел ли Кроули о том, что сказал подобное? Какой смысл он вложил в эти слова на самом деле? Вкладывал ли вообще? Выпалил на эмоциях?       Чёрт, как же много вопросов…       Как сильно забита мыслями голова! Азирафель почувствовал себя подростком — только-только выброшенным из безоблачного детства, растерянно глядящим на мир взрослых, такой пугающий и непонятный; подростком, ощущающим значительные перемены в себе и не понимающим, что с ним происходит. Почему кто-то смотрит на него так, а не иначе? Почему он сам смотрит на кого-то не так, как на остальных? Почему люди кажутся такими далёкими, непонятными, враждебными?       Он словно и впрямь вернулся во время, когда ему было четырнадцать-пятнадцать — но даже тогда в его голове не царил такой бардак, который обосновался сейчас, когда ему уже далеко за тридцать.       — Что будем делать с ним после? — подал голос Азирафель, когда они почти подъехали к названному полицейским адресу. Кроули посмотрел на него — впервые за всё утро. Опять чёрная стена очков закрывала его от мира, от людей, от Азирафеля. Нельзя было сказать наверняка, нервничал ли он, злился, опасался того, что их ждёт в квартире журналиста? Следил ли тот за ними сейчас, знал ли, что они нагрянут? Был ли дома сейчас?       — Отведём в полицию. Обычно за преследование у нас сажают, — спокойно ответил Кроули. — Приехали.       Азирафель вышел из машины, вдыхая лондонский воздух, пыльный, холодный. Шум города, как ни странно, подействовал на него отрезвляюще. Кроули обошёл машину быстрым шагом и направился к подъезду дома, не мешкая. Пришлось идти за ним — что-то внутри запротестовало, испугавшись этой встречи, не захотело видеть лица, скрытого банданой. Азирафель заткнул это, пересилил себя.       Дом этот был не из самых респектабельных, как, в общем-то, и район. Людей здесь было на удивление немного, хотя раздавались громкие шумы автомобилей, и прохожие ходили по улицам. Азирафель слышал, что уровень преступности в этой части города был довольно высоким, но понимал, что с Кроули ему бояться нечего.       Барнс Эйр жил на четвёртом этаже. Лифт не работал, пришлось подниматься по лестнице. Кроули шёл быстро, перемахивая через несколько ступенек разом, Азирафель еле за ним поспевал. Он ощущал запах пыли и сырости; в углах тут и там валялись пустые бутылки и окурки от сигарет, из-за одной двери слышалась ругань и крики маленького ребёнка, из-за другой музыка. Азирафель вспомнил времена, когда только-только начинал сниматься в кино — родители помогали ему с жильём, и он жил в более-менее нормальном доме, но друзья его, тоже начинающие актёры и режиссёры, проживали в жилищах, подобных этому, среди пьяниц и бедных студентов, неблагополучных семей. Приходя к ним в гости, Азирафель часто наблюдал всякое, о чём не хотел вспоминать. Он лишь радовался про себя, что его судьба сложилась так, что он мог ни в чём себе не отказывать, помогать родителям финансово и жить в своё удовольствие в комфортных для него условиях. Но, слушая эти звуки, видя, в каком раздрае живут люди, он не мог избавиться от чувства жалости к ним — как к бездомным животным, питающимся с помойки. На мгновение он устыдился себя — своего недешёвого костюма, опрятного внешнего вида, факта, что у него денег больше, чем эти люди когда-либо смогут себе позволить. Вроде радоваться должен, но на душе всё равно становилось погано.       Они, наконец, поднялись на четвёртый этаж — дорога эта показалась Азирафелю вечной, — и Кроули, не особо церемонясь, заколотил в дверь прямо у лестницы, обшарпанную, явно видевшую не лучшие времена. Глазка на двери не было.       Тишина. Азирафель с Кроули переглянулись — им обоим показалось, что никто не откроет, что дома никого нет. Телохранитель занёс руку для очередной серии ударов — ещё немного, и он, казалось, выломает эту дверь одним лишь сильным пинком, — однако послышалось хриплое «Иду!», заставившее Азирафеля вздрогнуть, и шаркающие шаги. Кроули сжал кулаки, Азирафель напрягся. Щёлкнула задвижка, дверь открылась с противным лязгом петель. На пороге показался Барнс Эйр — высокий молодой мужчина, тощий, усталый.       — Что вам… — приглядевшись к лицам своих «гостей», он отшатнулся. — Ох, мать твою!..       Он хотел захлопнуть дверь, но Кроули оказался проворнее — не успел кто-либо из них моргнуть, телохранитель пересёк порог и прижал журналиста к стене так резко, что тот ударился головой и застонал от боли. Азирафель, стараясь не дрожать, тоже зашёл внутрь и закрыл за собой дверь. Испуганное лицо Эйра вселило в него каплю уверенности. Страх отступил ненадолго, но нервный тремор ещё не проходил. Он смотрел на молодое, заросшее щетиной лицо и не видел ни признаков ненависти, ни признаков обожания. Ничего, что мог бы ожидать от своего сталкера.       — Здравствуй, Барнс, — дружелюбно улыбнулся Кроули, сжимая ворот его футболки. Что-то в его улыбке и тоне, которым он поздоровался, заставило Эйра жалобно заскулить. — Вижу, ты нас не ждал. Хотел бы я навалять тебе хорошенько, да думаю, мистер Фелл не оценит. Да и полицейские, которым мы тебя предоставим после нашего разговора, тоже.       — Как вы нашли меня? — выдавил Эйр, переводя взгляд на Азирафеля, стоявшего в стороне безучастно. Кроули паскудно ухмыльнулся.       — Нужно тебе было больше заботиться о том, какую тачку выбираешь, следя за человеком. Но что это мы стоим в коридоре? Давай пройдём внутрь, если ты не против, — Кроули схватил его за волосы и потащил за собой вглубь квартиры. Барнс Эйр, несмотря на протестующий скулёж, не сопротивлялся слишком рьяно. Азирафель в замешательстве прошёл вслед за ними, пока не говоря ни слова.       В гостиной, маленькой и захламлённой какими-то газетами и обрывками бумажек, Кроули швырнул журналиста на узкий, держащийся из последних сил диван и приказал не двигаться. Эйр прижался к спинке всем телом и переводил взгляд с Кроули на Азирафеля и обратно, растерянный, тяжело дышащий. Телохранитель достал пистолет и снял его с предохранителя, с явным удовольствием наблюдая за тем, как лицо мужчины бледнеет с каждой минутой. Дуло пока что смотрело в пол — в опасной близости от ног журналиста, пригвождённого к дивану взглядами мужчин.       — Только не убивайте! — выпалил он высоким голосом и замолчал.       — Ну что ты, — Кроули опять улыбнулся. — Эта штука просто будет мотивировать тебя оставаться на месте и не делать глупостей. Поверь, пуля в коленной чашечке — это очень больно.       — Не надо, пожалуйста!       — Что — не надо? Я ещё ничего не делал, дружище. Я просто хочу поговорить с тобой немного.       Кроули подошёл ближе, схватил Эйра за футболку, притягивая к себе. Дуло пистолета теперь упиралось мужчине в грудь — тот, осознав это, тяжко задышал, не скрывая выступивших на глаза слёз.       — Прошу, прошу, не убивайте! — залепетал он — его лицо совсем потеряло краски. Азирафель смотрел на это, пока не вмешиваясь. Он лишь надеялся, что в случае чего сможет Кроули остановить.       — Вот заладил. Давай так: ты рассказываешь нам всё как на духу — зачем следил за мистером Феллом, зачем фотографировал, зачем писал ту поганую статейку, а мы, так уж и быть, довезём тебя до участка, ни разу не ударив. Договорились?       — Хорошо, хорошо! — воскликнул Эйр, рьяно кивая. — Я всё расскажу, только уберите пистолет!       Кроули отвёл оружие в сторону, но обратно в кобуру не убрал. Эйру, несмотря на это, явно стало легче — не каждому будет приятно чувствовать дуло, направленное прямо в центр грудной клетки. Взгляда с пистолета он, однако, не сводил.       — Я… у меня просто не было денег! В газете, в которой я работал, не платили совсем. Всё, что я хотел — стать независимым журналистом, понимаете?       — И потому следил за мистером Феллом, решив на порче его карьеры возвысить себя.       — Нет! То есть… не совсем. Я им никогда не интересовался, но со мной кое-кто связался. Некий человек пообещал мне много денег за любую информацию об Азирафеле Фелле, за его фотографии, какие-нибудь компрометирующие факты. Он прислал мне авансом столько, сколько я никогда в жизни своей не получал! Я согласился сразу же!       — Кто этот человек? Что ему ещё нужно было знать обо мне? — наконец подал голос Азирафель, окончательно переставая понимать, что вообще происходит.       — Не знаю. Он написал мне примерно полгода назад — может, даже больше, — и предложил слежку за вами. Он хотел быть в курсе всего — где вы находитесь, что делаете, с кем проводите время. Просил много фотографий. Я не знаю, где этот парень берёт деньги, чтобы мне платить, но платит всегда исправно, и так много, сколько я ещё ни от кого не получал. Я устроился на работу в «Дэйли Ньюс», купил себе новое оборудование, но не перестал на него работать. Это был неплохой дополнительный доход.       — Зачем ты написал ту статью про меня и Кроули? Это была его идея?       — Нет, её я написал по собственной инициативе. Она неплохо выстрелила и подняла мои рейтинги, на что я и рассчитывал. А этот парень, что давал мне деньги за информацию о вас, выплатил мне вдвое больше, чем всегда, и сказал следить за вами ещё пристальнее, чем до этого.       — То есть, ты ничего не знаешь ни о нём, ни о том, чего он от меня хочет.       — Нет, клянусь, ничего не знаю.       Азирафель выдохнул, чуть пошатнувшись.       — Значит, те письма писал мне не ты.       — Письма? — переспросил Кроули удивлённо, а Эйр помотал головой из стороны в сторону.       — Я не знаю ничего ни о каких письмах, правда. Я лишь снабжал его фотографиями и информацией о том, где вы находились и с кем.       — Как он связывался с тобой?       — По телефону. Фото он приказал оставлять в конверте в разных местах, которые назначал сам. Он, кажется, звонил из телефонных будок по всему городу — номера всегда были разные.       Кроули и Азирафель переглянулись растерянно. Они не знали, что ещё можно спросить или сказать. Фелл думал, что этот визит внесёт хоть немного ясности во всё, что с ним происходит в последнее время — но так случилось, что он больше и больше всё запутал. Барнс Эйр не его сталкер, не тот, кто отправлял ему письма и фотографии — но тогда кто это? Что ему нужно от Азирафеля на самом деле?       — Хорошо. А теперь, — проговорил Кроули, всё-таки убирая оружие с глаз долой, — мы с тобой, дружище, поедем в полицию — и ты перескажешь копам всё в точности так, как сказал сейчас. Понял меня?       — Вы заявите на меня? — испуганно спросил Эйр, медленно поднимаясь.       — Скорее всего. Давай, шевелись. Пойдёмте, мистер Фелл.       Растерянный Азирафель покорной куклой последовал за ними. Кроули был зол — только дурак бы этого не понял. Но выяснять отношения не было времени — а в голове было слишком пусто, чтобы придумать хоть какое-то оправдание своему молчанию. Наверное, придумывать его даже не стоило пытаться. Поэтому он не проронил ни слова — ни когда они закрыли дверь квартиры, выйдя в подъезд, ни когда спускались по лестнице, ни когда двигались к машине.       Он лишь надеялся, что Кроули простит его за эту ложь. И ещё хотел — больше всего на свете, — чтобы весь этот дурацкий фарс с поиском преследователя наконец-то закончился.       Чтобы в его жизни снова настал покой.