Пересядь на лицо

      Иван стоял на коленях на кровати. Задом к нему, изогнувшись в позе кошки, расположилась Симона. Взгляд Ивана был направлен на маленькую розовую воронку, окружённую коричневым кантом, стыдливо прятавшуюся в углублении между двумя подтянутыми ягодицами.       Некогда почти гладкая промежность Симоны начала зарастать светлой породистой шёрсткой, эпицентром которой был её анус. Из углубления эта шёрстка золотистой рябью разбегались по всей попе. На пояснице сгущалась в основание высокого треугольника, от вершины которого плетёная струйка волосков тянулась по всему позвоночнику и шее, растекаясь в причёске на голове.       Он немного расставил колени, готовясь проникнуть твёрдым пенисом в центр этой воронки, несмотря на то, что окно её диафрагмы было наглухо закрыто. Как только он дотронулся кончиком до цели, Симона резко дёрнулась вперёд.       — Ой, бля, осторожно, я же просила. Ты чё так резко? — нервно сказала она.       — Да я едва коснулся! Ты чего? — недоумевая, отвечал Иван.       — Давай тихонько смотри, — предостерегла Симона, возвращаясь в исходное положение.       Иван положил руку на её копчик, отчего она немного вильнула задом, и снова задел своим пенисом её кожу. В этот раз Симона немножко подалась вперёд и сразу вернулась обратно. Иван надавил членом на анус.       — Бля-я-ять! — вскрикнула Симона. — Ты чё делаешь, а? Я сказала «тихонько». А ты врываешься, как к себе домой.       — Да я не начал ещё даже. Просто приставил — и всё.       Симона сделала глубокий вдох.       — Ладно, давай. Только аккуратно, блять! Я же говорю тебе!       Иван взял член большим и указательным пальцами и, придавая ему вибрацию, начал миллиметр за миллиметром углубляться в круп. Симона прикусила подушку и тихо, волнообразно подвывала. Через какое-то время, когда головка полностью скрылась внутри воронки, Симона оторвалась от подушки и начала истошно кричать:       — Стой! А-а-а-а! Вытаскивай! А-а-а, нет! Назад!       — Так, что делать-то? — спросил растерянный и запутавшийся Иван.       — Бля-ять. А ты что сейчас делаешь? — стоная, спросила Симона.       — Сейчас ничего не делаю.       — Вот и не делай ничего.       Около минуты они пребывали застывшими в одном положении. Симона глубоко дышала, выгнув спину и терзая руками постель. Иван держал Симону за бока, стараясь не шевелиться.       — Ну ты скоро там? — перестав дышать, ровным тоном спросила Симона.       — Что скоро? Не понял?       — Кончаешь скоро, блять, спрашиваю?       — А что кончать-то, мы же не трахаемся?       — Ну трахайся давай. Я что, просто так терпеть должна, что ли? Только не сильно, говорю.       Иван подался вперёд и, натягивая Симону на себя, погрузил весь свой фаллос в мягкую пустоту её заднего прохода. Симона бросила лицо в подушку. Ровно три секунды её не было слышно. Потом раздался сдавленный утробный стон. Затем, оторвав голову от подушки, она заревела во всю глотку, будто её режут. Иван, решив не обращать на это внимание, начал медленно покачиваться. Симона продолжала реветь, но уже тише и повышая тональность издаваемых ею звуков, в такт толчкам Ивана. Спустя минуту, Иван почувствовал подкатывающий оргазм и, усилив резкость движений, кончил.       — Су-ука-а! — раздался финальный рёв Симоны, с ударением на последний слог.       Симона продолжала отрывисто хрипеть, пока Иван медленно вынимал из неё свой инструмент. Ещё два часа не реагируя на обращения, она лежала в одном положении, медленно моргая и изредка шевеля губами.       На следующий день Симона пожаловалась Анне, что Иван своей дубиной разворотил ей весь зад, и у неё до сих пор всё болит.       — А разве у тебя за ночь не прошло? — удивилась Анна. — Здесь вроде всё быстро заживает.       — А это не заживает у меня.       Походка Симоны в самом деле изменилась — она стала ходить, переваливаясь и широко расставляя ноги.       В день, когда наступила очередная смена Симоны, она появилась у Ивана только после обеда. Выглядела она заторможенной. От неё пахло дымком, и сама она была, как будто окутана им. Черты её лица были размыты. Под обвисшими веками краснели затянутые влажной поволокой глаза.       Обычно сильные резкие движения Симоны стали плавными, даже тягучими. Как будто сгустившийся воздух мешал ей двигаться. Отталкиваясь от этой густоты и раздвигая её руками, она медленно разделась и молча, с отстранённым видом легла на кровать. Иван примостился сзади, Симона тяжело выгнулась, поднимая зад, и застыла в каком-то неестественном положении, как будто не завершила движение.       — Всё нормально? — спросил Иван, отпружинив бёдрами от её задницы.       Симона промолчала. Молча и безучастно она перенесла три подхода с двумя перерывами по пять минут.       — Хватит, — наконец-то заговорила Симона, после того, как прозвучал третий сигнал. Впрочем, на этом разговор и закончился. Она надела свой любимый халат и вышла не обернувшись.