***
Джаред работал уже месяц на Арни, когда второй раз столкнулся с Дженсеном. Казалось, тот его нарочно избегает, но Джаред не гонялся за исчезающим омегой. Он знакомился с Дэнни, с другими людьми в доме, изучал обстановку. Запоминал все: планировку, имена слуг, расстояния от беседки в парке до кабинета Дьерка, кучу всяких мелочей, казавшихся именно мелочами и ненужностями, но кто знает, как и когда пригодится эта мелочь. Потихоньку перед глазами вставала жизнь омеги, до этого бывшая за семью печатями. По оброненному слову Айбе, по взгляду Дьерка, по болтовне других слуг Джаред медленно заполнял белые пятна истории Дженсена. Сейчас Дженсен, и это было видно невооруженным взглядом, держал весь дом в руках, особенно когда отсутствовал хозяин. А так как Дьерк отсутствовал часто, все решения принимались младшим мужем. Он следил за гаремом, ему отчитывались в расходах и ему приносили списки нужного. Он составлял меню и почти всегда он принимал решение о приеме слуг, хотя выбирал их сам Дьерк. Или ему так казалось, что выбирает он. Но раньше, раньше все было по-другому. Слуги ненавидели и боялись Рейведека, старшего мужа Арни, — а Дженсена, может, и боялись, но не слишком. Слушались охотно и бранили его решения, казавшиеся им неправильными, без оглядки, часто жаловались ему самому, и говорили с удовольствием, что с Рейведеком такое и представить было нельзя. Странно было то, что все в доме с затаенным страхом отзывались о Рейведеке — так, словно ожидали, что он вот-вот вернется и мирное житье кончится. Но стоило спросить: где старший муж-омега и что с ним, — никто не отвечал, испуганно озираясь, все замолкали и расходились. Джаред сейчас уже не сомневался, что в дом Арни он попал благодаря Дженсену, но то, как его избегает омега, наводило на сомнения. А ведь у них были вполне приличные поводы для встреч, из-за Дэнни, но Дженсен не пользовался этими поводами. Другие охранники — их было полно в доме — говорили, что ему повезло, и к нему Дженсен не цепляется. Это хороший признак, другие, если не нравились, вылетали из дома моментально. А никто не хотел терять кусок хлеба с икрой: жалованье приличное и делать, собственно, ничего такого не нужно. Джареду вот это — ничего не нужно делать — крайне не нравилось, он изнывал здесь, и терпел подобное положение исключительно из-за Дженсена. Думал все время о нем, размышлял, готовился неизвестно к чему, и все равно оказался застигнутым врасплох, когда Дженсен все-таки соизволил с ним поговорить. Ну как… Поговорить. Скорее, это было похоже на нападение. Джаред, как всегда, отвез Дэнни в бассейн и сел в холле ожидать. Раньше он поднимался на балкончик и наблюдал за своим подопечным сверху. Но, убедившись, что мальчику тут ничего не угрожает, все чаще оставался внизу, в холле, сканируя взглядом входящих-выходящих. И как уж он пропустил Дженсена, или тот проник через служебный вход, но ему на плечо вдруг опустилась рука и очень знакомый голос проговорил с сарказмом: — Ты плохой охранник, Джаред. Если б мне вздумалось украсть Дэнни, чтобы проучить тебя, я бы вывел его даже не через служебный вход, а через открытое окно на первом этаже, и никто бы не узнал, где он и как пропал. Ты завтра уже не работал бы на Арни. Джаред медленно сложил газету на коленях и, не оборачиваясь, спросил: — А разве это не ты нанял меня? Дьерк в роли ручной обезьянки неплох, и думаю, ты ему внушил нужную мысль, а потом сделал вид, что недоволен его выбором. Но выбор был твой, Дженсен. Дженсен убрал руку с его плеча и, уже не играя, глухо приказал: — Иди за мной. Он даже не ждал Джареда, когда тот вскочил, уже был в нескольких шагах, уходил стремительно в сторону служебных помещений, и Джаред кинулся догонять его. Догнал уже в каком-то узком темном проходе: поворот, еще поворот, еще лестница наверх, потом вниз. Дженсен затащил его в каморку и, не дав ступить вперед, оглядеться, придавил его к двери своим телом, буквально упал на него, дрожащий, враз обессилевший, такой… знакомый, трепетный, страдающий. Вмиг пересохло горло, и Джаред поднял руки и положил их на плечи Дженсена. Тот прерывисто бормотал, все теснее прижимаясь к нему: — У нас есть… совсем немного времени. Джаред, как же я… хочу тебя. Как ты пахнешь… Мммм. Джаред, Джаред. Я думал, ты умер. Потом узнал, что жив, что в городе. Господи… Джаред. Джаред, Джаред… — Что? — Джаред не мог ничего умного сказать, мысли путались, кроме одной: нельзя, нельзя ничего. Нельзя целовать, нельзя повалить на пол, раздеть, зацеловать, соединиться как разорванные две части единого целого. И ноют, невыносимо ноют, и стремятся они слиться вместе, но нельзя. Нельзя — что там говорил проклятый Айбе, и чего не сказал тоже — нельзя трахнуться, даже в презервативе, и дело не только в «человеческих жидкостях», и как же хотелось — смертельно. — Помнишь… Помнишь, ты говорил: «Не умирай»? Ты тоже — не умирай, ладно? А то все теряет смысл. Все зря… Джаред. По… поцелуй меня. Джаред не помнил, что говорил это, вернее, смутно помнил, но думать сейчас об этом не мог — изо всех сил боролся с собой, чтобы не вцепиться намертво в Дженсена, уговаривал себя и его: — Дженсен, нельзя, нам нельзя, ты же знаешь. Ты знаешь, Дженсен. Дженсен вдруг переменился, замер в его объятиях, потом выскользнул из них, сверкая глазами, шепотом закричал: — И что?! И что, ты так и будешь скулить и прятаться по углам, облизываясь издали на меня?! Ты… Ты трус, Джаред. Трус. Джаред вздрогнул как от пощечины, машинально поправил одежду. Мысли разбегались, но что-то здесь было не так. Дженсен провоцирует. Зачем? Хочет избавиться от него, но так, чтобы последствия для Джареда были максимально плохими? Гибельными? Что он задумал? И так больно было, что и вздохнуть нельзя. Джаред с трудом сглотнул и подтвердил, мрачно глядя на Дженсена: — Да, трус. Ты всегда это знал. Не был бы трусом, давно бы похитил тебя у Саливана. Забрал бы тебя оттуда… И на войну сбежал от страха. От тебя, Дженсен. — Джаред… — Ты всегда останавливал меня. Я хотел убить их всех, но ты остановил. А мне не нужно было тебя слушать, правда? И Рейрака тоже. Он говорил, что он сказал? Любовь делает людей слабыми. Слабаками. Ты… — Джаред! Джаред замолчал, хотя ему много чего еще хотелось наговорить, но главное, черт, главное: он не повелся на провокацию, и неизвестно пока, выдержал экзамен или нет, и что вообще это было, — но он смог. Он повернулся к Дженсену спиной и искал ручку, как-то выйти. Но тут Дженсен обнял его со спины, ухватил, как спрут, утянул опять в ураган чувств: — Стой… Подожди, потом… Потом не будет времени. Должен сказать. Я… я нанял тебя, да. И мне важно, чтобы за Дэнни присматривал ты. Я никому… никому не верю в этом доме, там осталось много людей Рейведека, они следят за мной и только и ждут… Пффф… Тихо. Не так хотел, не смог, прости. Осознание того, что в голосе Дженсена звучит явный страх, — отрезвило Джареда. Он забыл свою обиду и слушал внимательно горячечный шепот Дженсена не перебивая. — Очень скоро бал Семи радуг. Осталось всего полтора месяца, это, на самом деле, мало. Потому что нужно подготовиться. Я буду там, ты будешь со мной, потому что Дьерк отправится туда раньше, чтобы участвовать в церемонии награждения семи самых красивых омег королевства. И ты… мне нужна будет твоя помощь. — Все, что угодно, — откликнулся Джаред, а Дженсен сильнее прижался к нему, и он все еще дрожал. Джаред с трудом разобрал, что отчаянно шепчет Дженсен: — Ты только не мешай мне. Не вмешивайся, если не попрошу сам. И нужно подготовиться… Хорошенько подготовиться.***
Они начали понемногу общаться. Дженсен больше его не избегал, и сразу стало ясно, как много участия он принимает в жизни дома, поместья. Выяснилось почти сразу, почему Дженсену удалось выйти из дома без личной охраны, без Джареда. Он схватил первого попавшегося охранника, чтобы тот довез его до бассейна. Ему позвонили: что-то с Дэнни. Потом выяснилось: и правда звонили, но вовсе не по поводу Дэнни, а из-за оплаты. Дженсен просто воспользовался поводом. Впрочем, позже выяснилось, что Дженсен не так часто, но покидал дом один или в сопровождении лояльного охранника, его прикрывали, — но в этот раз все вылезло наружу. Конечно, никто не узнал про их неловкое свидание в каморке со швабрами. Ничего особенно при этом коротком свидании не произошло, и они очень быстро разошлись, Джаред вернулся к креслу в холле, а Дженсен вошел позже и устроил в холле небольшой скандал, зачем-то привлекая к себе внимание. Кто-то настучал, что Дженсен сорвался и уехал, и вечером в присутствии Джареда Дьерк Арни с суровой миной выговаривал своему омеге: — Дженсен. Ты ведь знаешь правила. Ты не должен так поступать. Ты должен был связаться с мистером Падалеки, позвонить ему. Дождаться, чтобы он привез Дэнни, и убедиться, что с ним все в порядке. А ты из-за своей неприязни к Падалеки не стал с ним даже говорить. Не дослушал, что говорит Орлай по телефону, и сразу сорвался, полетел. Дженсен, я все понимаю, Дэнни очень дорог тебе. Мне тоже дорог, но ты нарушаешь правила. Ты рискуешь репутацией. Дженсен выглядел таким подавленным, расстроенным. Джаред чувствовал себя крайне неловко в этой семейной сцене и все порывался уйти, но сэр Арни остановил его: — Останьтесь, мистер Падалеки. У меня к вам предложение. Я вижу, Дженсен все еще не доверяет вам, но, по моему мнению, вам нужно подружиться. Это будет полезно для его паранойи и для Дэнни, он, мне кажется, привык к вам. Прошу вас, останьтесь в доме. Я имею в виду, живите здесь. У вас будет своя комната и появятся еще кое-какие обязанности. Гулять с Дэнни, заниматься с ним. Вы хорошо стреляете? Научите его. Я хочу, чтобы рядом с Дэнни постоянно находился альфа, такой, как вы, серьезный, молчаливый. Дженсен протестующе начал что-то говорить, но Дьерк перебил его одним жестом и суровым тоном: — Помолчи. Я все время потакаю тебе и, вижу, ты этого не ценишь. Дженсен вдруг притих. Джаред не узнавал его. Он вновь переменился: куда делся тот, живой, трепетный, каким он был в каморке бассейна, или другой, важный, непробиваемый, холодный-высокомерный. Теперь он был воплощением омеги-наложника, он даже стал казаться моложе — такой юный, испуганный, с большими, полными слез глазами, с дрожащими губами. Дженсен жалобно проговорил: — Дьерк… Прости меня. Я так виноват! Дьерк смягчился и проговорил уже не так сердито: — Дорогой, я люблю тебя и забочусь о тебе. — Я знаю. Я… прости меня, я… я готов к наказанию, но, Дьерк, пожалуйста, — Дженсен стремительно рухнул на колении — Джаред и глазом моргнуть не успел — подполз к Дьерку, принялся целовать его руку всхлипывая и причитать: — Накажи меня. Накажи, но пусть этого противного охранника тут не будет, зачем он тут? Дэнни хорошо со мной. Дьерк, отчего-то ставший совсем довольным, с заблестевшими глазами, быстро посмотрел на Джареда и сделал ему замысловатый жест: мол, подожди за дверью, но не уходи. Джаред — ему краска бросилась в лицо — выскочил вон, задыхаясь от противоречивых чувств, и не скоро заметил, пока успокаивался, что дверь не закрылась полностью. Секретаря в столь поздний час в предбаннике не было, и Джаред, не в силах удержаться, шагнул к двери. Разговор уже ушел в далекое от первоначальной темы русло, Джаред даже сперва не понял, о чем они. Дженсен уже не плакал — постанывал, жарко, сладко, но между стонами отвечал, видно, на вопрос мужа: — … да. Я хочууу. Хочу. Дьерк мягко, слегка задыхаясь, как бывает, когда пытаешься говорить во время секса, отвечал: — Но ведь ты боишься боли, милый. Я не хочу, чтобы ты страдал. — Оооох… Но в чем тогда… смысл наказания? Если нет страдания? Я хочу почувствовать боль. — Ммммм. Дженсен. Ты… возбуждаешь меня одними своими разговорами. Что если мне понравится бить тебя? — Я… Ах! Покорно приму от вас все, мой господин. Все, что вы мне дадите… Джаред отошел от двери, он сам возбуждался не хуже Дьерка, как будто видел перед собой лежащего на столе Дженсена: на спине, с растерзанной одеждой, с голыми ногами, так сладко стонущего на его члене. Однако то, что говорил Дженсен, ему не очень нравилось. Впрочем, ему много чего не нравилось. Но он обещал помогать и вовремя вспомнил: «Что бы ты ни услышал и ни увидел, Джаред, главное, не мешай». И Джаред сидел в дальнем углу приемной, медленно считал до ста и старался не думать, но быть наготове, если Дженсен его позовет.