***
Это трудно было назвать зажигательным танцем. Они медленно двигались под музыку, принимая красивые позы и застывая, за их парой повторяли движения еще сотни три танцующих, создавая зеркальный эффект, но Джаред, приняв удобное положение у стены, не спускал глаз с этой первой пары. Дженсен сиял сдержанной, робкой красотой, его бледная кожа, казалось, мягко светилась, он двигался изящно, не совершая ни единой ошибки, но что-то привлекало внимание в его движениях, может быть, некоторая скованность? Так же внимательно, как и Джаред, следил за своим партнером по танцу и правитель. Джаред видел, как он хмурился, будто хотел разгадать загадку, потом наклонился к Дженсену и сказал что-то, тот рассмеялся в ответ легко, смущенно, вспыхнули щеки — и, очарованный, правитель улыбнулся. Но потом — никто не заметил этого, кроме Джареда и Эрмина — Дженсен будто пошатнулся. Быстро выправился и, извинившись, продолжил танец. Но тут сдвинулся браслет на руке, и Джаред видел, как с лица правителя сбежала улыбка. Эрмин спросил что-то, Дженсен покачал в отрицательном жесте головой и вновь залился краской. Он выглядел таким юным, таким трогательным, что Джаред покачал головой, прошептал в смешанных чувствах: «Вот сука». В нем боролись и восхищение, и ревность, и страх, и нечто вроде отвращения к тому, как умело Дженсен манипулировал альфой, правителем. Сразу после того, как музыка прервалась, правитель наклонил голову, поблагодарив всех за танец, и обратил вновь все свое внимание к Дженсену. Все разбредались по огромной бальной зале, создав вокруг правителя и Дженсена правильный круг, но правитель, однако, решил, что лучше поговорить с заинтересовавшим его омегой, к тому же родственником по мужу, в месте уединенном, сделал кому-то знак рукой и отошел к трону. А к Дженсену подошел чрезвычайно важный, увешанный драгоценностями господин и указал ему рукой: мол, пойдемте со мною. Дженсен оглянулся растерянно, так было похоже, что он не ожидал ничего подобного, но Джаред уже был рядом и слышал, как слуга правителя говорит: — Пойдемте, я провожу вас, Дженсен. Вам сразу станет лучше в тишине и покое, вам принесут вина, фруктов. Ваш охранник? Он постоит за дверями, исполнит свою функцию, не бойтесь. Там вам ничего не угрожает. Дженсен неуверенно кивнул и прошептал Джареду одними губами: «Никуда не уходи и никого не пускай». Джаред кивнул, думая, что вряд ли на самом деле его услуги пригодятся. Правитель сумеет защитить свои приватные разговоры. Оказалось, Джаред ошибался, это было немного обидно, но, с другой стороны, чего бояться правителю в собственном дворце? Конечно, они допустили Джареда покараулить у дверей, за которыми скрылся Дженсен — еще бы, почему нет? — когда двери закрыли на замок. Но Джаред, выбрав подходящий момент, вскрыл замок и, проскользнув внутрь, аккуратно закрыл за собою дверь, дождавшись щелчка. В пустом тамбуре не было ничего, в нише на подставке торчала ваза, дальше были еще двери, теперь уже без замка, потом еще, а потом Джаред услышал голоса и притаился, чувствуя, что в последнее время он превращается в профессионального сталкера. Только и делает, что следит за Дженсеном, подслушивает, подглядывает — надоело страшно, но еще страшнее было за Дженсена. Что там происходит? — … доходили нехорошие слухи. Синяя борода, неизвестно куда пропал первый супруг-омега, потом второй. Неужели это мой брат? Невероятно… Теперь ты, милый. Покажись же. — Нет, нет… мой господин, это все неправда. Он… он хороший, я так люблю его! Он ничего не сделал. Голос Дженсена дрожал, прерывался, правитель мягко перебил его: — И все-таки. Прошу тебя, разденься. Или я позову слуг и выйдет неловко. Дженсен всхлипнул, потом послышалось шуршание шелка и через некоторое время голос правителя, совсем не мягкий, с нотками зарождающегося гнева, но больше пока в нем было недоумения: — Невероятно. И это мой брат. На тебе же места живого нет, старые шрамы, свежие… господи. Послышался непонятый шум, кажется, Дженсен упал на колени, потом раздался его голос, лихорадочный, такой искренний, жалкий, он захлебывался рыданиями, и хотелось заткнуть себе уши. Не может быть, нет, Дженсен не может любить Дьерка, но Дженсен… умолял правителя: — Пожалуйста, пожалуйста, мой господин, не наказывайте его, он ни в чем не виноват! Это я, я все, я неловкий, глупый, он всего лишь воспитывал меня, он хотел как лучше! Правитель молчал, возможно, удивленный горячей защитой омеги своего мужа, потом спросил ласково: — Дженсен? Ты боишься его? — Нет, мой господин. Я боюсь, что вы накажете его, а он… он… он не захочет меня после этого видеть. Я этого не переживу, мой господин. Стояла тишина так долго, что Джаред не выдержал и высунул нос из дверей, никто не смотрел на него. Дженсен стоял на коленях перед правителем, полураздетый, такой красивый, с ясным, детски-наивным, испуганным взглядом, с заплаканным лицом, а правитель, задумчиво приподняв его голову за подбородок, смотрел в его лицо и улыбался каким-то своим далеким мыслям.***
— Ты красивый, — наконец сказал Эрмин. Он водил большим пальцем по пухлой нижней губе омеги, и как будто невзначай, палец нырнул внутрь. Дженсен прикрыл глаза и принялся сосать это палец, сохраняя удивительно невинный вид, скулы его вновь порозовели, он дышал часто, прерывисто, потом будто опомнился, отшатнулся и закрыл лицо ладонями. Эрмин погладил Дженсена по волосам, спросил участливо: — Ну что ты? Посмотри на меня. Что ты? Дженсен опустил ладони и беззащитно посмотрел вверх, в лицо правителя; приоткрыв рот, он проговорил едва слышно: — Вы так прекрасны. Я… Мне стыдно, я должен думать о муже, но возле вас… я теряю голову. Простите, простите меня, я такой испорченный. Такой плохой. Дьерк правильно наказывает меня… Дженсен вновь закрыл лицо, но правитель, довольно смеясь, развел его руки и шутливо спросил: — Прекрасный? Ты считаешь меня прекрасным? — О да, — выдохнул Дженсен так искренне, что Джаред чуть зубами не заскрипел, чувствуя, как пробуждается ревность. — Я готов все для вас сделать, все что угодно. Но это ведь неправильно, мой господин? — наивно хлопая ресницами, сказал Дженсен. — Напротив, — ответил коварный Эрмин, — это совершенно нормальное желание сделать что-то для своего правителя. Ты хороший, правильный омега, отзывчивый, нежный… Может быть, не слишком умный, но это ничего. Это даже хорошо. Не забивай себе голову пустяками, милый, давай лучше посмотрим, что ты готов для меня сделать. Джаред скривился, настолько топорно Эрмин клеил недалекого на его взгляд омегу, но, однако же, горечь во рту не проходила. Его слегка подташнивало от действий Дженсена. Но оторваться от зрелища его великолепной игры он не мог. Эрмин встал перед Дженсеном, сделал что-то со своей одеждой и проговорил, пошло ухмыляясь: — Посмотри. Тебе нравится? Дженсен как завороженный посмотрел, облизнулся, потом, робко подняв взгляд к лицу Эрмина, спросил: — Можно? Джаред отвернулся и с неудовольствием слушал стоны правителя, размышляя, какие же все они, альфы, в сущности, одинаковые, и как легко, как просто ими управлять. Потом стонал Дженсен, охал, вскрикивал, лепетал: Ооо, пожалуйста, мой господин, вам нет равных, еще, еще, оооох… Потом Дженсен тихонечко всхлипывал и говорил жалобно: — Это ужасно, да? Мне так хорошо было с вами, мой господин… Я ужасный, ужасный, нет мне прощения… Но что же делать? Вы так прекрасны, кто может устоять перед вами? Эрмин, польщенный, довольно хмыкал и уговаривал глупого омегу: — Что ты, милый. Это ты прекрасен. Не беспокойся ни о чем, я что-нибудь придумаю. Братец мой будет сильно занят, чтобы докучать тебе, а потом я придумаю, как сказать ему, чтобы он не трогал тебя. — Нет, нет! Пожалуйста, нет! Не говорите ему, не то он решит, что я жаловался, и бросит меня. — И ты умрешь от горя? Дженсен смущенно замолчал, будто пристыженный, Эрмин же, чрезвычайно довольный проведенным временем, проговорил усмехаясь: — Не плачь, милый. Все будет хорошо. — Но я… Я… я увижу вас снова, мой господин? Голос Дженсена был полон робкой надежды и страха, правитель его тут же успокоил: — Конечно, милый.***
Они быстро шли по бесконечным анфиладам дворца, Джаред злился и искал укромное место, но дворец был полон людей. Отовсюду слышался смех, разговоры, во всех маленьких нишах и будуарах, в кальянных сидели люди. Джаред не останавливался и летел вперед, таща за руку Дженсена. Тот не сопротивлялся, шел, придерживая одной рукой на горле шелковый платок, другую не пытаясь вырвать из цепкой хватки Джареда. Они забежали куда-то очень далеко, в хозяйственные помещения, Джаред нашел, наконец, какой-то закуток и пихнул туда Дженсена. Захлопнул ногой за собою дверь и зарычал на Дженсена: — Чего ты добиваешься?! Дженсен невозмутимо поправил платок и не к месту нежно улыбнулся: — Скучал по тебе. Можно поцелую тебя? — Нет! От тебя несет Эрмином! — рявкнул Джаред. Дженсен перестал улыбаться, побледнел, и Джаред тут же почувствовал себя виноватым, но Дженсен уже наступал на него, скаля зубы: — Противно, да? Шлюха? Шлюха. А ты слышал, что он сказал? Ты настоящий омега, сказал он. Этот сукин сын, он такими и видит омег — текущими шлюшками, обожающими своего господина, лишь бы ебал хорошо. Бьет — не бьет, какая разница. — Дженсен, прости. — Да пошел ты. Я пользуюсь оружием омег, раз меня создала таким природа, и я буду делать… Джаред залепил Дженсену пощечину, тот ахнул и кинулся на него с кулаками и невнятной бранью, и Джаред схватил его в объятия, поцеловал. Тот сперва отчаянно вырывался, потом все слабее, потом обнял его за шею и отвечал страстно, жарко, отчаянно. Ярость, обида — перетекла в страсть, желание. Джаред ласкал Дженсена, гладил, не забывая о больной его спине, руки сами задирали серебристый, с зеленым оттенком шелк. Он раскопал во всех этих многослойных тряпках Дженсена, погладил там, там было мокро, скользко после недавнего траха. Дженсен глухо застонал ему в рот, насаживаясь на его пальцы, и, черт, плевать на все — Джаред приподнял Дженсена на руках, усадил на крошечный подоконник и воткнулся в горячее, трепетное его нутро. Дженсен откинул голову назад и низко застонал, держась за его плечи, качаясь на его члене, выл на одной ноте: — Джаред. Джаред, Джааааред… Еще. Господи, еще…***
Секс, как известно, хорошо помогает при скандалах. Оба успокоились немного, Дженсен, слезши с подоконника и поправляя одежду, жестко, холодно говорил: — Я знаю, что делаю. Я не идиот, как думает Эрмин. — Как раз таки он прав, ты идиот. Он смотрел на тебя… Дженсен, я не пойму, ты хочешь к нему в гарем? Где сотня таких, как Ведди? Ты с ума сошел? Из огня да в полымя. — Нет, Джаред. Эрмин не будет ссориться с братом из-за глупого шлюховатого омеги. И в гарем меня не возьмет, я стар для этого на полжизни. Ты видел, какие там цветочки? Даже наложником — нет. Я гожусь разве что маленькой интрижки. — Но… — Эрмин не будет ссориться, не из-за чего. А вот Дьерк… Дьерк возненавидит брата, если сделать все правильно. Джаред, подумав, что́ Дженсен подразумевает под «правильно», побледнел. — Дженсен… Он ведь может… ты можешь пострадать. Дженсен спокойно кивнул: — Да.***
Напряжение нарастало медленно, незаметно, как тесто в кадке, становилось тесно ему в огромном доме Дьерка. Но пока что альфа не понимал, что происходит, мотался без конца по поручениям брата-правителя по стране, а раз или два раза в неделю, по той или иной пристойной причине, приезжали за Дженсеном слуги Эрмина и увозили его во дворец. Всякий раз с ним ездил Джаред, но он предпочитал в покои, где проходили встречи правителя и омеги, не входить, умело прикидывался мебелью, и вскоре его, безмолвного, и вовсе перестали замечать. А Дьерк становился мрачнее, кажется начиная что-то подозревать, но не смея озвучить свои подозрения. Трахал Дженсена, чуял чужой запах, не верил, не верил себе, но теперь бил Дженсена без всяких просьб с его стороны, смертным боем лупил, жестоко, тяжелой многохвостой плетью, потом так же жестоко трахал. Дженсен таял на глазах, но, как однажды подслушал Джаред, все так же перед правителем мужа защищал, на коленях умолял «не трогать его, он ведь так любит меня, а я его, простите его, мой господин, простите!» Правитель все больше раздражался и сам не замечал, что бранит Дьерка все чаще, и отчего-то никак не мог отказаться от его омеги. Было в нем что-то такое, чего не было в блестящих, лакированных, идеальных омегах в гареме. Его так сладко было трахать, так приятно слушать его дрожащие стоны, его похвалы: «Лучший, прекрасный, вы как бог для меня, мой господин». И когда уже в доме все испуганно затаились в ожидании неминуемой грозы, Дженсен проскользнул в каморку Джареда и быстро написал ему на листке: «Завтра во дворец возьми с собой камеру. Постарайся записать нашу встречу, Джаред, это важно!», дал прочитать и немедленно выкинул в камин, быстро поцеловал его и ушел, а Джаред, оцепенев, смотрел, как в огне корчится бумага, и думал, что вот. Вот оно. Усланный на край света Дьерк должен был приехать сегодня, и его не было уже неделю. Все это время Дженсен каждый день ездил во дворец и почти свободно двигался. Лекари правителя нашли ему чудодейственную мазь, быстро заживлявшую раны. Входя к в комнату свиданий, Дженсен со значением посмотрел на Джареда, тот кивнул: мол, все хорошо. Дженсен вздохнул, решительно выпрямился и, надев на лицо простодушную маску, вошел внутрь. Украдкой оглянувшись, Джаред проскользнул за ним, прежним, проверенным способом вскрыв замок, и, спрятавшись в предбаннике, тихонько потянул на себя вторые двери, прошел еще один отсек и оказался перед раскрытыми дверями комнаты свиданий Эрмина и Дженсена. Все в ней было завалено цветами, пышными, сладкими, пахучими, на столике возле кровати стояли фрукты, Дженсен медленно раздевался и выглядел таким грустным. Эрмин спрашивал его озабоченно: — Что с тобой, Дженни? Правителю нравилось называть так Дженсена, и он терпел, хотя никому другому, и Дьерку тоже, не позволял подобного — тут лишь вздыхал и чуть не плакал. — Что такое, радость моя? Помогли ли мази? — Да, помогли. — Тогда что с тобой? Джаред подключил камеру и направил на парочку, Дженсен горестно продолжал: — Я так люблю его. Я так виноват… Как мне искупить вину перед ним? Эрмин притянул его к себе, поцеловал, огладил по заднице, не почувствовав привычного отклика, оторвался от его губ и проговорил, хитро прищурившись: — Очень просто, Дженни. Ты должен принести удовольствие и радость его брату, правителю Аресини. Этим ты искупишь любую вину перед нашим родом, милый. Становись на колени. Дженсен помедлил в этот раз, Эрмин удивленно поднял брови, и Дженсен опустился на ковер, упал как сложился: сперва на колени, потом и на руки, прогнувшись в спине и повернувшись лицом к камере, лицо его выражало отчаяние, но Эрмин этого не видел. Он встал на колени позади омеги, крупный, слегка располневший, но еще вполне крепкий для своих пятидесяти, ухватил Дженсена за зад и ловко насадил на свой член. Дженсен жалобно застонал, по лицу его заструились слезы. Эрмин натягивал на себя омегу, жестко долбился в него, глубоко вздыхая, взрыкивая и не слушая, что же лепечет Дженсен: — Господи… Ах, прости меня, прости, Дьерк, я так тебя люблю. Оооох… — Дженни… Сладкая шлюшка… — Отпустите меня, умоляю. Ооооо… — Сейчас, детка. Немного еще… Еще, сожмись! По ходу съемки у Джареда кроме прочих неприятных ощущений шевелились волосы на голове: он понял, что стремился показать Дженсен. И, пожалуй, это действительно походило на изнасилование.***
Джаред был догадливым альфой и вовремя отключил камеру, убрался прочь, когда Дженсен со значением взглянул в приотворенную дверь. А потом, где-то через часа два, когда омега вышел, поправляя одежду, свежеоттраханный, с распухшими губами, Джаред лишь подал ему платок. Дженсен благодарно кивнул, закрыл лицо, и пока они шли к машине, проговорил тихо: — Отдашь сегодня пленку Дьерку. Ничего не объясняй. Скажи просто, что ты давно что-то подозревал и сегодня решился прокрасться вслед за мной. — Он убьет тебя. — Или не меня. — Дженсен. — Я убью тебя, если ты этого не сделаешь.