Возвращение в Харрикейн

Расползающиеся очертания усиленно пытались собраться воедино. Прошитые навылет конечности, истекающие кровью где-то там, в забытой реальности, как настоящие стигматы; запертое вне пространства и времени сознание, что в этот момент пыталось собрать спонтанные образы вокруг себя, всеми силами напоминая о том, что уже успело произойти. Через секунду сотни тысяч событий исчезли из памяти, а ощущение абсолютной бестелесности сменилось на отягощающий вакуум — душевные фантомные боли, не иначе. Всё, что случилось за двадцать семь лет — всего лишь сон от третьего лица, ведь здесь, в безжизненном и полом мире, времени никогда не было. Либо, если угодно, его течение остановилось на самом его зарождении — если оно когда-то происходило. Резервная зона — а именно так это пространство именовалось в документах — место явно нерукотворное. Проекция нейросети? Возможно, но теплится надежда, что на этом список создателей в воображаемых титрах не заканчивается. Вопрос, конечно, морально-этический, но как могут непрограммируемые объекты, создаваемые алгоритмами, принадлежать человеку? Ведь на их существование уже ничто не сможет повлиять — ни создатель, ни рядовой посетитель. Теперь я — наблюдатель, бесправный статист — а вокруг лишь обломки чужой памяти, навсегда захороненные на "жестком диске" этой псевдо-копии реальности обрывки фраз да участки симуляции. Вот самая первая пиццерия — Family Diner, где на крохотной сцене выступает несопоставимый по размерам толстомордый аниматроник. Несколько раз — вероятно, это разные даты, — у кафе останавливается вытянутый фиолетовый лимузин с разбитой фарой. Высокий статный мужчина, женщина его возраста и дети-дошкольники — образцовая американская семейка. Пока отпрыски резвятся в яме с шарами или внимательно наблюдают за дерганными движениями робота, родители в компании с «Шато…» или чем-нибудь подешевле мило воркуют о делах насущных, — для перехода на остросоциальные темы или проблемы мировой экономики требуется градус помощнее. Герой же каждый раз заказывает черный кофе — и выпивает залпом, как семейство направляется к выходу. В следующий раз жена выходит из кафе, жестом отправив главу семьи к малышам. Наблюдатель вскакивает из-за стола… видимо, симуляция была еще в бете, потому герой спокойно прошел сквозь дверь забегаловки. Вскакивает на мотоцикл, пока та заводит машину…а дальше, у загородного дома за пустырём, направляется вслед за ней в опрятную гостиную, где под обрывающиеся реплики женщины достает верёвку и тащит беднягу в ванную. Подвесив несчастную к потолку и продержав несколько минут, он достает странный, не до конца различимый аппарат — и тело медленно распадается на куски, тут же исчезающие в воздухе. Следующий эпизод — подключение устройства к новому роботу, в сравнении с чурбаном из Diner невероятно утонченному и элегантному. Внутренности начинают искриться, и робот пытается напасть на того, кто его активировал — но так же, как и другие материи, проходит сквозь наблюдателя. Повествование напрочь сбивается — слайд-шоу узких коридоров, облицованных чёрно-белой плиткой прерывается лишь на несколько секунд запятнанными кровью дверями. Вот окровавленная табличка с надписью Safe Room лежит на уже однотонном полу. А это… Безликая сущность, — то, во что обратилось эфемерное сознание, постепенно начала приобретать форму. Просмотру бессвязной презентации стала мешать материализующаяся рука с простреленным запястьем — по микрометру или пикселю ещё не физическое, но хотя бы образное тело проецировалось разумом, заставляя вернуть все потерянные черты. Возвращая минуту за минутой, год за годом, всю прошедшую и пока ещё не потерянную навеки жизнь. Встреча с Винсентом, поимка с поличным и расстрел в камере тоже станут частью этого места. Но до меня всё, оставленное здесь, могло принадлежать только одному сознанию. Сознанию, что осталось без собственного сосуда и нарушило правила существования симуляции, став узником, запечатанным между мирами. Мне необходимо вернуться обратно. И в реальность, и в Мираж. Ведь иначе никто не помешает Тени снова и снова безжалостно убивать в попытке заслужить смерть. Но лишь одно я знаю точно — даже смерть не станет для него искуплением.