***
Повезло, что дома никого кроме эльфов не оказалось — вид мой был действительно не самый лучший и от лишних вопросов я не смог бы увернуться. От привычного аристократичного лоска, выражающегося в уложенной прическе, идеально подобранной одежде, чистой и аккуратной обуви, а так же матово бледной коже ничего не осталось. Длинный и потертый кожаный плащ, армейские ботинки, взъерошенные и слегка мокрые волосы, нездоровая бледность, красные и уставшие глаза. Увидь это сейчас кто-нибудь — подумал бы, что пришел если не с войны, то точно после долгой лихорадки. Но опять же, хорошо, что дома никого нет. Затратив несколько минут на смену одежды и доведения внешности до адекватного вида, я столкнулся в коридоре с эльфийкой Винки. — Хозяин прийти так незаметно. Мы даже не смогли встретить вас, — оправдывалась она, но заметив в руках скомканные вещи, которые завернуты в плащ, та поинтересовалась. — Я могу вам чем-нибудь помочь? Не было ни сил, ни настроения на разговоры с ней. Буркнув что-то неразборчивое, что должно было означать отказ от помощи, я поспешно скрылся за одной из дверей, перед этим чуть не сбив другого эльфа с ног. Но тот все же устоял и даже ухом не повел. В этом доме вся прислуга уже давно была привыкшей к подобному к себе отношению с моей стороны. Винки лишь горестно вздохнула и, покачав головой, пошла выполнять прерванную работу.***
Эльфы не должны вмешиваться в дела магов. Им следует прислуживать и всецело подчиняться своим хозяевам — в этом и есть для них главный смысл их жизни. Но как порой сложно молчать, когда знаешь страшную правду. Сдерживают ее лишь особенности отношений между эльфами и магами, а также страх. В данном случае этот страх был перед младшим Краучем. Барти держал всех эльфов семьи в страхе перед ним самим и даже если кто-то и что-то знал, то ничего поделать с этим не мог. Им приходилось, просто молча выполнять свою работу, ведь именно так и должны поступать хорошие эльфы. А эльфы семьи Крауч — одни из лучших.
***
С тех пор прошло чуть больше недели. В департаменте никто даже и не подозревал меня. Я как раз начал проходить стажировку, когда шло дело Лестрейнджей. Отец любезно пригласил меня на допрос подсудимых, заверив, что набираться опыта на подобных следствиях — лучше всего. Находясь в зале суда, я видел их. За это недолгое время у меня уже успели сложиться некоторые опасения, что меня могли возненавидеть. Я спасся, а они — нет. Чем не повод? Но я зря за это переживал. Увидев меня, Белла кротким взглядом дала понять, что рада, что кое-кто не попался, и на душе стало немного легче. Они меня не винят. Это же был наш общий план. На передних рядах в тот день сидела Августа Лонгботтом с маленьким внуком на руках. Держалась она стойко и воинственно. И даже когда в зал ввели обвиняемых, она позволила себе только презрительно скривиться и бросить убийственный взгляд в сторону вошедших. Те, в свою очередь, и глазом не повели. Они, впрочем, как и я, не ощущали на себе груза вины и держались вполне уверенно. Отец стал зачитывать им свои обвинения и когда закончил, то позволил сотруднику отдела дознания применить свои методы допроса. Дементоры, стоявшие до этого над душами скованных, отшатнулись в сторону входной двери. Они были обязаны дать магам возможность делать свою работу. Каждому из прикованных дали Сыворотку Правды и применив одно из своих заклятий, маги приготовились слушать откровения. Было множество вопросов. Лестрейнджи беспрекословно подчинялись и отвечали, хотя было видно, что они периодически старались противиться действию зелья. — …Был ли с вами кто-то еще, кто участвовал в похищении и в последующем допросе мракоборца Фрэнка Лонгботтома и его жены? — словно гром среди ясного неба выбился из череды вопросов один особо опасный. Особо опасный лично для меня. Я напрягся. — Да, был, — безвольно ответила Белла, мутным взглядом глядя куда-то в пустоту. В этот момент я был готов, еще до произнесения имени, расталкивая при этом всех и перепрыгивая через скамьи и столы, ринуться в сторону выхода. На языке уже вертелось заклинание Патронуса, Непростительные и несколько оборонительно — сокрушающих заклятий. И благо, что никто не заметил, как я неестественно резко дернулся, когда задали этот вопрос — спалился бы еще до обвинения. «Неужели она меня так просто сдаст?» судорожно крутилось у меня в голове. Рука быстро легла на палочку, а ноги приготовились к резкому старту. — И кто это был? Назовите имя! Отец! Как же я его в эту минуту ненавижу! — Мы не можем знать его имени, — ответил неожиданно Родольфус. — Почему? — уже явно злился судья. Я же — ликовал. Как я мог забыть об этом? Носители метки, без желания предать Тёмного Лорда и его последователей не могут выдать чужих имен и их тайн. Даже под действием Сыворотки Правды. В Родольфусе я уж точно могу быть полностью уверен — он не предаст. — Лорд Волан-де-Морт всегда действовал под покровом строжайшей секретности. Мы не знали друг друга, не знали имен.… Это было известно только ему одному, — процедил сквозь зубы уже Рабастан. Белла утвердительно кивнула, как бы подтверждая правдивость сказанных слов. Это была чистейшая ложь. Ложь под зельем Правды. Как же сейчас хорошо-то стало! Я понял, что именно наша Метка только что спасла мою шкуру. Если бы не она, то схватили бы меня сейчас под крепкие ручонки и приковали бы к такому же стулу, как и Лестрейнджей. Четвертый в ряду — все были бы в сборе! Но благодаря перестраховкам Лорда я только что избежал полного краха. — Разумная тактика, защищающая от предателей. Предусмотрел все, гад, — послышалось с задних рядов недовольное кряхтение. Обернувшись, чтобы лицезреть этого умника я встретился взглядом с Аластором Грюмом. Тот сразу меня приметил, а его глаз перестал дергаться в разные стороны. Он, не мигая, пристально таращился в мою сторону. Меня снова пробрала легкая волна неконтролируемой дрожи. Жуткий он какой-то. Хотя, впрочем, отводить взгляд первым я не собирался. С этим человеком необходимо быть предельно аккуратным. Когда все это затянулось, я вопросительно приподнял бровь как бы спрашивая «И что теперь?», но он лишь желчно усмехнулся и продолжил и дальше «пытать» меня своим взглядом. Мерзость какая… Заметив наши странные игры в гляделки, сидящий рядом с ним Альбус Дамблдор укоризненно ткнул его в бок чем-то непонятным. Судя по тому, что потом директор школы раскрыл это «что-то» и отправил содержимое в рот, можно было понять, что это был коробок, в котором Альбус хранил свои конфеты. Аластор лишь хмыкнул и, ничуть не смутившись, взял у директора горсть сладостей и разом запихнул их себе в рот. Директор лишь удрученно покачал головой и продолжил лицезреть процесс, а смотреть там было на что. Через время, когда я в следующий раз повернулся в сторону верхних трибун, то снова поймал на себе странный взгляд мракоборца. И что это только что было? Последующие вопросы отца больше не затрагивали мою личность. Когда их попросили воссоздать череду событий по правильному хронологическому порядку, то они без задержки рассказывали все, чудесным образом опуская мое присутствие. По их версии именно Белла добила Лонгботтомов, а не я. — … Последние несколько минут они больше не просили о пощаде. Они молчали. Я продолжала применять заклятия даже тогда, когда они перестали дышать. На этих словах защитная маска Августы Лонгботтом треснула, и она горестно разрыдалась. В зале повисла тишина, и никто бы не решился сейчас перебить плач старухи. Маленький Невилл, что все это время был прижат к родственнице, не понимал всего происходящего, но словно чувствуя состояние бабушки, тот тоже разрыдался. Как же раздражает это нытье! Все смотрели на эту сцену и не могли сдержать своих горестных взглядов. А вот я не мог оторваться от своих бедных друзей. Они были в старой оборванной одежде, которую им выдали в месте временного заключения. Все они были как один — бледные, нездорово выглядящие, грязные и явно очень голодные и истощенные. Как по мне — это их сейчас стоило жалеть, а не старуху Лонгботтом. У этого Невилла появился шанс стать хорошим магом, а не копией Фрэнка и Алисы — старуха даже в какой-то степени выиграла во всем этом. Но, похоже, что она все-таки была привязана к погибшим, раз она тут так надрывается. Мы воюем за правое дело, но большинство магов против нас. А почему? Потому что это самое «большинство» родилось с грязной кровью. Речь не о Лонгботтомах — они-то другие. Речь о магглорожденных, да и о полукровках тоже — хотя их влияние видно гораздо меньше. Если бы им всем только хватило ума понять, что благодаря вмешательству «нечистокровных» через несколько десятков лет в Англии вообще может не остаться носящих магию людей. Наверное только тогда бы к нам стали относиться иначе. Но они, в большинстве своем не хотят даже, и думать о таком! «Как же можно ущемлять в правах таких же, как и мы все, магов?» вопрошают они. Очень просто. Они отличаются от нас. Они — другие. В будущем это будет понятно уже всем, но только менять ситуацию может быть уже поздно. Очередной громкий всхлип старухи вывел меня из себя, и я уже хотел было применить к себе временно оглушающее заклятие (конечно же, не всерьез), как плачь резко оборвался грубой, но такой мне родной тирадой. — Закройся старая кошелка! Противно слушать это нытье! Из-за твоих покойников погибло множество наших друзей — это нам впору плакать, раз нас судят подобные вам мрази! Заткнись, слышишь?! Когда Лорд вернется, то первым делом он освободит нас и наградит! Мы — всегда были, есть и будем верны ему! И можешь быть уверена — я не оставлю ни одного живого Лонгботтома на этой земле. Вы еще пожалеете, что не поддерживаете нашу сторону… По-видимому, сыворотка Правды перестала действовать, и сознание Пожирателей вернулось к норме. Но Беллу очень быстро заткнули заклинанием. Она пыталась еще что-то сказать, но все было тщетно. Августа с новой силой продолжила плакать, вытирая при этом лицо безобразно зеленого оттенка платком. Родольфус и Рабастан тактично решили промолчать, когда Белла толкала свою пламенную речь — они не были столь поспешными в суждениях как их любимая девица. Братья понимали, что им, скорее всего, светит пожизненный срок, но есть и нечто похуже этого — поцелуй Дементора. И в этом они были абсолютно правы. Лучше уж вечность гнить в камере, чем такая вот участь. А Августа, казалось, и не собиралась замолкать. Сквозь рыдания она пыталась утихомирить своего заморыша — Невилл словно старался выть как можно громче, чтобы заглушить нытье бабушки. Все тщетно. Перед глазами старухи наверняка стоят светлые семейные воспоминания к которым примешаны отторгаемые сознанием кадры замученных тел и пустых глаз. И как такое можно пережить? Судебный процесс не мог так дальше продолжаться. К своей неудаче я сидел прямо позади Лонгботтомов и все это наблюдал с первых рядов. В какой-то момент, я поймал на себе нетерпеливо выжидающий взгляд отца. Я не понял, что он от меня хочет и сначала отвел ничего не выражающий взгляд в сторону, но когда вновь посмотрел в сторону Бартемиуса, то понял — он неотрывно и очень пристально следил за мной. Сверлит глазами, упырь, и молчит. По телу прошелся замогильный холод. Казалось, что в это мгновение я даже позабыл, как дышать. Что он от меня хочет? Почему он так на меня смотрит? Разве я где-то прокололся? ГДЕ??? ЧТО Я СДЕЛАЛ НЕ ТАК??? СКАЖИ УЖЕ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ, ТВАРЬ!!! За мгновение я успел жуть как перепугаться. Мелькало множество сумасшедших мыслей, что я каким-то образом смог себя выдать и что отец узнал правду обо мне и о том, что я сделал. Я старался больше не отводить взгляда от него. Пусть он даже и не думает, что мне есть что скрывать. Крауч-старший был рассержен. Очень. Но когда тот мрачно мне кивнул и взглядом указал на рыдающих старуху с внуком — я все понял и облегченно выдохнул. Все же я ничем себя не выдал! Он всего лишь ждал, чтобы я успокоил этих двоих… Без лишних слов, я спустился ниже и, сев рядом с Августой, взял ее внука на руки и стал успокаивать. Как сыну судьи мне просто необходимо было проявить подобные сострадальческие качества по отношению к потерпевшим. Я должен был утешить их в трудный момент, чтобы можно было спокойно продолжать прерванный процесс. Но даже мне — тому, кто, по сути, и довел их семью до этого — стало немного неловко за свой поступок. Даже не перед Фрэнком и Алисой — их, мракоборцев, вообще не было жалко. И перед Августой я тоже не ощущал вины. Неловко было перед Невиллом — он, еще обыкновенный ребенок, который никого и пальцем не тронул, но теперь, из-за наших действий, ему придется жить без родителей, с мыслью, что они все еще где-то живы, но не могут быть рядом с ним. Они бы его точно любили и ценили. Не смотря на свое мировоззрение они бы стали явно хорошими родителями. За эту потерю стыд перед наследником Лонгботтомов неприятно стал колоть то, что принято называть совестью. Хотя внутри все достаточно быстро успокоилась, когда я снова подумал о том, что его родственники были в какой-то степени причастны к гибели Лорда. И вообще, им бы стоило, в свое время, присоединится к нам. Лонгботтомы — древний чистокровный род, который не допускает брака с «неугодными» им лицами. По сути, они должны были питать к нашим идеям лояльность, но нет. Фрэнк решил менять историю своей семьи и стать защитником всех низших и обездоленных. Жалко, что все для них так трагично закончилось. Они бы могли стать нам неплохими союзниками. Но по своей глупости… Вот теперь стало вообще не стыдно. Когда я укачивал маленького Невилла, а другой рукой успокаивающе приобнимал Августу, то боковым зрением заметил, как у Беллатрисы глаза на лоб чуть не полезли от увиденного. Даже Родольфус с Рабастаном, которые отличались менее пылким нравом, тоже не смогли абсолютно равнодушно среагировать на происходящее. Я же старался на них не смотреть. Как и было обговорено ранее, теперь мое дело — скрываться среди чиновников департамента и не привлекать внимания. Мне нельзя себя ничем выдать. И даже мои, по мнению общества, аморальные поступки, которые никак не сочетаются с тем, что сейчас происходит — обязаны быть скрыты под толстым слоем лжи и притворства. Все ради Лорда, магии, друзей и самого себя. Я должен выжить, спасти Лестрейнджей и продолжить дело Тёмного Лорда. Мне не привыкать ко лжи. Но почему Белла не может держать себя в руках? Бросив короткий осуждающий взгляд на соратников я, наконец, смог успокоить Беллатрису. Вот кому-кому, а ей никогда не удалось бы работать под прикрытием — это уж точно. У нее на лице все ее мысли и намерения читаются — просто находка для мракоборца! И без Сыворотки Правды можно допрашивать! Дело продвигалось дальше. Крауч-старший был в ярости. Он вообще ничего полезного от заключенных не узнал. Но в тоже время он ликовал — хотя бы для этих троих он умудрился добиться пожизненного в Азкабане. Бартемиус знал о примерной иерархии в рядах Пожирателей Смерти и был в курсе насколько высоко стояли Лестрейнджи. Но, благо для меня, он не знал и половины имен всех действующих Пожирателей. Вот бы он удивился, когда узнал, на каком месте в этой иерархии стоит его собственный сын. Беллатриса, Родольфус и Рабастан больше не смотрели в мою сторону. Они, как и планировалось, не стали подставлять меня под подозрения. А до этого, было, всего лишь, секундное удивление, с которым они не смогли совладать. Отец довольно кивнул, когда мы встретились с ним взглядами. Он принял мою помощь с моральным поддержанием старухи как что-то очевидно должное. Я криво ему улыбнулся и отвел взгляд, показывая свою беспрекословную покорность. Я не имел права не подчиниться его воле, ведь я же сын будущего министра Магии, попробуй только тут высказать свое мнение! На деле я естественно не питал никакого желания прикасаться к этим.… А впрочем, я неплохо передал эмоции искреннего сожаления и желания поддержать. Я улыбался Августе, говорил успокаивающие слова, обнимал ее и успокаивал Невилла, который почему-то никак не хотел спокойно лежать у меня в руках. Эта малявка постоянно вырывалась, брыкалась и пиналась. Один раз он даже зарядил своей ногой мне в челюсть. За все это время, что я сидел с ним на руках, я несколько раз пожалел, что мы тогда так и не дошли до дома Лонгботтомов и не прикончили этого противного ребенка. Меж размышлений о гадости детей я продолжал говорить старухе неприятные вещи о Пожирателях и о том, что им «еще воздастся за их грехи». Если говорить в общих чертах, то я всячески старался соответствовать своему общественному образу. Но Августа все это время молчала и не могла оторвать взгляда от подсудимых. Она и слова за весь суд мне не сказала. И вот, Лестрейнджей все же увели. Теперь уже в один конец. Но ничего, я найду способ их вызволить. Обещал же… Я бы мог еще многого наговорить старухе Лонгботтом, чтобы лучше расположить ее к себе, если бы только на меня резко не перевели уничтожающий взгляд выцветших голубых глаз. От неожиданности я вздрогнул и, слегка улыбнувшись, вопросительно поднял бровь. От холода ее голоса мне в действительности стало очень зыбко и нехорошо. Меня словно облили ледяной водой. — Ты такой же.… Твои глаза такие же.… Этого не может быть! Ты… — Что простите? — искренне не понял я. Учтивая улыбка все не сползала с моего лица. — Мне от тебя поддержка не нужна! Отдай мне моего внука, урод! И молись. Молись всем Богам, чтобы я тебя не убила раньше времени! Это услышал только я, так как в этот самый момент зал наполнился шумом — судебный процесс завершен. — А ты у нас оказывается самая догадливая? Кто бы мог подумать… Я, спокойно протянул ей Невилла и, бросив свой самый убийственный взгляд, процедил. — Только попробуй старая мымра кому-либо взболтнуть и тогда твоего мерзкого сопляка уже ничто не спасет. Дети слабее взрослых — им хватит и малого. Леди Лонгботтом в ужасе округлила глаза. Еще немного подумав, и решив себя перестраховать, я все же склонился к самому ее уху и прошептал. — Когда в следующий раз появится мысль начать мне угрожать или вдруг кому-то нажаловаться, вспомни то, что я тебе сейчас скажу: Возможно, когда Белла будет на свободе, а она точно будет, то отчего-то передумает убивать вас. Обычно она не отказывается от своих слов, но как думаешь, может ли на нее что-то повлиять? Ты, скорее всего, не в курсе всех эксклюзивных подробностей, но именно я вел тот «допрос» — не она. Беллатриса точно не ослушается меня, если я ее об этом попрошу. Можешь быть в этом полностью уверена. Ну, так что же? Вы с Невиллом будете молчать? Мм? — на своих последних словах я уже ради шутки обратился к мальчугану, который кажется только-только решил подремать. Я разбудил его. Старуха сглотнула и, расширившимися зрачками мечась по мне словно ища за что уцепиться, лишь сдавленно кивнула. — Я никому не скажу, клянусь. Только не трогайте нашу семью. Я лишь усмехнулся. — Они тоже так говорили. Августа, еще несколько минут назад готовая снова расплакаться, сейчас же держала себя, словно в ежовых рукавицах — ни одной лишней эмоции. Лишь только глаза выдают ее истинную боль. До нее не сразу дошел смысл сказанных мною слов. Она не выдержала и снова расплакалась, когда осознала, что именно я ей только что сказал. Но только плакала она уже тихо. Сдерживается что ли? — Эх, ну да ладно. Тебе я верю. Ну же, смотри, не потеряй наше доверие! — уже более весело пригрозил ей я. — Разумеется. От меня никто и ничего не узнает. — Ну, вот и договорились! — приободряющее похлопал ее по плечу, когда вставал с места. Подхватив свои вещи и, уже направляясь к выходу, я кинул ей напоследок. — Иди домой, Августа. Отдохни, испеки печенье, займись воспитанием внука — у вас еще вся жизнь впереди. Надо продолжать жить дальше, понимаешь? Сделай так, чтобы Невилл вырос достойным наследником семьи Лонгботтом. И я верю, что у вас все наладиться. Вы справитесь. Развернувшись на каблуках, я направился к самой толкучке чиновников — в той стороне был выход. Наш разговор, пожалуй, возможно, только за исключением моей последней реплики, никто так и не услышал. Все в зале собирали свои вещи, переговаривались, всячески высказывали свое мнение и спорили — словом, было очень шумно. Мне чудом повезло быть не услышанным. Да уж! Вот это я только что выкрутился! Не уверен, что могу быть полностью спокойным за свою дальнейшую судьбу, но проколоться тогда, когда допрашивают подсудимых по твоему же делу — было бы верхом «удачи». Августа — умная женщина. Она понимает, что ей же лучше будет молчать. Так что все не так уж и плохо сложилось. А ведь она могла даже не признаться мне, что догадалась…. Могла бы промолчать. Тогда бы для нее все было бы гораздо проще. Но нет, она все же не столь умна как я мог раньше подумать. Правда, это мне даже на руку. Пройдя мимо Люциуса Малфоя, я словил на себе его расчетливый взгляд. Нет, крыса, ты не сдашь меня! Не сдашь, так как я знаю твою тайну. Ты в курсе, что в случае чего я потяну тебя на дно за собой. Ведь ты — жалкий предатель, а таких как ты я всей своей душой особенно терпеть не могу! — Хорошо провести вам выходные, Крауч! — подал голос этот ублюдок. — И вам того же, Люциус! — чуть ли не шипя выпалил я. И да, эта неприязнь у нас взаимная. У нас с ним разница в восемь лет, но он умудряется меня раздражать не хуже той магловской девчонки с бешеной шавкой. Малфой был интриганом и прекрасным манипулятором. И если из нас двоих в этом он был лучше меня, то это только из-за разницы в возрасте. В остальном мы умудрялись не отставать друг от друга. Хотя вот в дуэлинге я все же лучше. Да и в академическом образовании я на порядок выше него. А про уважение от Тёмного Лорда я вообще молчу. Том уже давно догадывался, что Люциус — крыса, а какое тут может остаться уважение? Ни сказав больше ни слова, я стал обгонять некоторых неспешных чиновников, тем самым избегая общества этого неприятного сноба. Думаю, что сейчас самое время воспользоваться новыми возможностями и проверить в архивах сведения о семье Поттеров. Возможно, что-нибудь да найду там.… Действовать надо максимально быстро. Неизвестно кто еще может меня в скором времени попытаться сдать. Уже выходя из зала, я почувствовал спиной прожигающий взгляд холодных глаз. Я знаю кто это. И я предпочту не оборачиваться.***
«Дьявол», мысленно окрестила Крауча-младшего Августа Лонгботтом, когда тот уже скрылся из виду. Но к совету «Дьявола» она решила все же прислушаться. В этот раз она правильно воспитает наследника. Она не даст ему погубить себя и всю свою семью, как сделали это его родители.