Morsmordre

Я безупречен. Сегодня я выгляжу так, как если бы мне в последний раз в жизни довелось испытать удобство идеально сшитого костюма и прелести начищенной до зеркального блеска обуви. Прическа аккуратно уложена, а на лице не видно ни тени беспокойства. Сегодня я идеален. И при этом, я словно уже заранее знал, что меня ждет. Но я не сбегу. Совершу попытку, но отдам волю случаю. Процесс начнется с минуты на минуту. Уже почти все в сборе. Люциус с отцом уселись недалеко от меня и хранили напряженное молчание. Я тоже молчал. Нам обоим было о чем подумать. Младший Малфой периодически бросал на меня косые взгляды, словно желая убедиться, что не он один тут испуган, но по мне вряд ли можно что-то сказать. И его это выбешивает. Жутко выбешивает. Хорошо, что хоть с Гарри все в порядке. Правильным было решение наложить на него следящие чары, ведь теперь даже с края земли я смогу узнать, что с ним происходит и не попадет ли он в беду. Высокие своды «могильного каземата», как я уже успел обозвать этот паршивый зал, неприятно давили на психику и вызывали желание бежать отсюда, причем очень быстро, не оглядываясь. Но я не сдвинусь с места. Возможно, что Игорь просто забудет сдать меня и сегодняшний вечер уже завтра сможет вызвать у меня улыбку, но верилось в это с трудом. Как и ожидалось, процесс начался максимально быстро. Из дальнего угла донесся звук шагов, дверь отворилась, и вошли три человека. Вернее, один человек и два дементора. Меня пробрал ледяной холод. Огромного роста, в капюшонах, скрывающих лица, дементоры медленно заскользили к стоящему в центре креслу, впившись в руки идущего между ними человека костлявыми, как у скелета, пальцами. Тот едва волочился, вот-вот упадет в обморок, и я невольно разделял его ужас… При своей нелюбви к Каркарову я не мог не сочувствовать его положению. Только вот, главное, не тяни меня за собой, сволочь! Зрители сидели, оцепенев, пока дементоры, опустив несчастного в кресло с цепями, не удалились восвояси, захлопнув за собой дверь. Узника била крупная дрожь. Цепи кресла ожили, сверкнули золотом и обвили руки пленника, приковав его к креслу. Неожиданно пробрала новая волна холода и я поежился. — Игорь Каркаров, — раздался скрипучий голос отца. — Вас доставили из Азкабана для дачи показаний перед Министерством магии. Вы заявили, что готовы сотрудничать с нами и можете сообщить важную информацию. Каркаров выпрямился, насколько позволяли ему цепи. Я же приготовился слушать. — Да, сэр. Я хочу быть полезным Министерству. Хочу помочь. Я… мне известно, что Министерство намерено задержать… э-э… последних сторонников Темного Лорда. Я очень хочу помочь… чем могу… По скамьям пронесся шепот. На себе я уловил взгляд Малфоя младшего. Похоже, что и ему стало не по себе после его слов. Словно мы присутствуем на нашей собственной казни, которая проходит очень медленно и изощренно. — Крауч собирается выпустить его. Они наверняка договорились. Я полгода его выслеживал, наконец поймал. А Крауч хочет отпустить его… если он назовет еще несколько имен. А я считаю, пусть назовет имена и катится обратно к дементорам, — послышался скрипучий голос Грюма, который жестом пригрозил Каркарову, который зацепился взглядом за мракоборца. Сидящий рядом Дамблдор лишь неодобрительно хмыкнул, но предпочел промолчать. — А-а, я совсем забыл… Ты, Альбус, не любишь дементоров, — желчно усмехнулся Грюм. — Что нет, то нет, — спокойно ответил Дамблдор. — Я давно считаю, что Министерство зря пригласило в союзники этих малопривлекательных существ. — Но для такого негодяя… Я скривился. Ненавижу Грюма. Всей своей душой его терпеть не могу. Для этого причин хватает. — Вы сказали, что можете сообщить нам несколько имен, Каркаров, — невозмутимо продолжил отец. — Мы вас слушаем. — Да… все те, кого я назову — это ближайшие помощники Темного Лорда, — Каркарову не хватало воздуха. — Они… на моих глазах… выполняли его приказы. Я назову их имена в подтверждение того, что совсем от него отрекаюсь. Меня переполняет столь глубокое раскаяние, что я не нахожу… — Имена! — резко потребовал властным голосом отец. Отчего-то вспомнились рождественские каникулы с первого курса. Тогда он точно таким же тоном указывал мне на мои ошибки в заклинаниях для согревания, пока я стоял практически раздетым на морозе. За его спиной тогда сокрушалась от бессилия заплаканная мать, а он надзирателем следил за тем, чтобы я не сдох там. Для него, что, нет разницы между мной и Игорем? Бред какой-то… Каркаров шумно вдохнул. Вот и началось. — Во-первых, Антонин Долохов. Я… я сам видел, как он пытал многих ни в чем не повинных маглов. И тех, кто… кто был против Темного Лорда… И… — И сам помогал ему, — закончил Грюм. Абсолютно верно. Пять баллов за смекалку, хренов урод! — Долохов уже пойман, — заявил Крауч-старший. — Сразу же после вас. — Пойман? Очень, очень рад слышать. Ага, прям таки рад? А то я не вижу твой мельтешащий взгляд и поджатые губы. И кого ты там следующим решишь сдать? — Кто еще? — холодно спросил папа. — Кто? Розье, конечно, — поторопился добавить Каркаров. — Эван Розье. Вот тупица. Решил пройтись по самым-самым? Не боишься, что на свободе еще остались те, кто бы с радостью тебе пояснил за все твои выпады? — Розье нет в живых. Его выследили вскоре после вашего ареста. Он оказал сопротивление и был убит. — Он… он ничего другого не заслуживал. Каркаров в отчаянии: он боится, что его донос не будет иметь никакой ценности. И в этот самый момент наши взгляды так неудачно встретились. Он был очень удивлен. Видимо тот не ожидал меня здесь увидеть. Он не знал, похоже, что я на свободе. Я мрачно, не моргая, уставился на него как бы говоря «Только попробуй, гад!». Сложно сказать, что для себя решил Игорь, но явно ничего хорошего. Он пренебрежительно отвернулся обратно к судье, хотя и было очевидно, что я для него теперь что-то да значу. Он стал увереннее. — Еще кто? — спросил отец. — Трэверс… он помог убить МакКиннонов, — просипел Каркаров. Он снова недобро зыркнул в мою сторону, якобы намекая, что имен у него не так уж и много осталось, — Мальсибер… применял заклятие Империус… многих людей превратил в страшных злодеев… Еще Руквуд, он был шпионом, поставлял Тому-Кого-Нет информацию, которую добывал в Министерстве. На этот раз попал точно в цель. Зрители взволнованно зашептались. Я нервно цыкнул и облизнул пересохшие от волнения губы. Руквуда всем было запрещено подставлять под какое-либо подозрение — он был неприкосновенен. Шпионы в Министерстве достаточно редки и ценны, а Руквуд был на хорошем счету у местных политиканов и «прочих-прочих» — он был вне всяких подозрений. Были и клятвы, и обещания Лорду — как Игорь смог это все обойти? — Руквуд? — переспросил Крауч-старший, кивнув волшебнице, сидевшей скамейкой ниже. Та принялась быстро что-то записывать, — Августус Руквуд из Отдела Тайн? — Да, он, — закивал Каркаров и снова покосился забитой гиеной в мою сторону. Забитой и хитро ухмыляющейся гиеной, — Для сбора информации он, несомненно, использовал хорошо отлаженную шпионскую сеть, существующую в Министерстве и за его стенами… — Трэверса и Мальсибера мы уже задержали, — прервал папа. — Что до Руквуда… Хорошо, Каркаров, если вы больше не можете назвать никаких важных имен, то заседание совета на этом прекращается. Вас пока отвезут в Азкабан, а мы здесь будем решать… — О, нет! Я слышал еще одно, пожалуй, — испытывающее протянул Каркаров. — Что? — не понял Бартемиус. — Имя. Я точно знаю, он был одним из самых верных и приближенных к Тёмному Лорду людей. Я вздрогнул. — На его счету, уж точно, достаточно злодеяний. Он принимал участие в захватах, пытках, перехватах, доносе информации прямиком из Министерства, а также в многочисленных казнях. Из последнего, о чем я знаю: он применил заклятие Круциатус, — на этом слове он повысил голос и дергано обернулся в мою сторону. Тут я окончательно понял, что это мой конец, — против известного мракоборца Фрэнка Лонгботтома и его жены! Выждав несколько секунд, тот злорадно добавил: — И я точно знаю, что он все ещё на свободе! Задержав дыхание и, бесшумно поднявшись с места, пропуская при этом сердечные удары, я стал стремительно спускаться в сторону выхода. Я кого-то задел, этот кто-то возмущенно зашипел на меня, но я даже не обратил на это внимания. Черт! Черт! Черт! Эта тварь все же сдаст меня! Черт! Ненавижу! Я уже спустился на несколько уровней вниз по ступеням. Я не поднимаю глаз. Не хочу встретиться с кем-то взглядом. Не хочу, чтобы они увидели во мне страх. Я не хочу к дементорам. — Имя! Назовите имя этого мерзавца! — уже сорвался на крик Крауч-старший, поднявшись за кафедрой, от волнения, во весь свой рост и повиснув над столешницей. Мерзавца? Закройся, папа! Большего мерзавца, чем ты я за всю свою жизнь не встречал. Все это произошло из-за тебя. Абсолютно все! Я бы и к Пожирателям возможно даже и не присоединился, если бы только не ты… — Барти Крауч…! Я резко остановился и наконец, взглянул в глаза Игоря. Тот нагло ухмылялся гнилыми зубами и ликовал. Теперь его точно отпустят. Здесь нет никаких сомнений. Только одно мое имя способно на подобное, даже если бы я был самым низшим в иерархии Пожирателей. В резко наступившей тишине послышался шокированный вопль Риты Скитер. Все присутствующие отчего-то повернулись в сторону моего отца и только те, которые были свидетелями моих поползновений сбежать, пытались сойтись с мыслью что я — тот самый, о ком сейчас шла речь. И они были слишком шокированы, чтобы попытаться схватить меня. Отец молчал и пытался понять, о чем говорит подсудимый. Все его нутро не давало ему возможности полностью осознать ситуацию. И видимо его лицо было столь вопрошающим, что Каркаров решил торжествующе добавить. — … младший. Тут же я понял, что больше не могу продолжать так стоять. В мгновение, оценив ситуацию вокруг себя, я построил максимально короткий план побега и, в прыжке взобравшись на перегородку разделяющую ряды сидящих, я стал, чуть ли не по головам бежать к выходу из зала. Сейчас я действовал лишь на инстинктах выживания. Я перестал осознавать, где я, и что происходит. Сейчас самое главное — это бежать. Причем очень быстро. И… я не понял, кто и когда в меня послал сшибающее с ног заклятие. Я лишь почувствовал, что упал на что-то скользящее. Это бумаги. Дела, договора, заверения… Больно как-то. Голова раскалывается. Кажется, кровоточить стала. Там был не к месту деревянный угол стола. Меня грубо подхватили под руки. Сжали так, что, кажется, вот-вот и разорвут на части — четвертуют. Больно. Очень больно и противно. Мерзко все это. Они меня куда-то волокут. В зале поднялась полная неразбериха. Шум, крики… — Держите его! Крепче держите! Этот вопль словно привел к осознанию происходящего. Пытаюсь вырваться, но один из страж, что схватил меня, как-то слабо бьет под ребра, и я сгибаюсь пополам. Впрочем, это не прекратило попытки вырваться. Наверняка выглядит жалко со стороны, но я не могу по-другому. Не могу спокойно идти за решетку. Я не хочу! — Уберите ваши грязные руки, жалкие ничтожества! — срываюсь я на крик. Мне больно. Мне противно. Эти уроды волокут меня куда-то сквозь расступающуюся толпу. За спиной я слышу хриплый смех Каркарова. Я нервно облизываю губы и скалюсь при виде испуганной Риты Скитер. Меня ослепила вспышка колдокамеры. Похоже, что сегодня в «Пророке» появится отличная сенсационная статья об ужасной семейной трагедии. Чудно! Я бью ногой по одному из держащих меня охранников. Тот, на мгновение, отпускает мое предплечье, но меня тут же подхватывает кто-то другой. Стало больнее. Тот, кого я пнул, оклемавшись, сильно ударил по моим ногам, и я потерял равновесие. Дальше я неразборчиво старался высвободиться руками, но ничего не выходило. Меня приволокли прямо к лику «Высшего и Всемогущего», черт бы его побрал. — Ну, здравствуй, отец! Я улыбаюсь. Ситуация давно вышла из-под контроля. Я снова чувствую то покалывающее в голове ощущение, которое я испытывал, когда измывался над Лонгботтомами. Оно сводит с ума, заставляет говорить и делать не то, что правильно, а то, что хочется; то, что находится под слоем обыкновенного сознания; то, что больше свойственно животным, а не людям; то, что даже для животных было бы «слишком». Я уже не раз до этого ощущал подобное. Похоже, что это можно сравнить только с безумием. Отец бледен. Только что я разрушил все то, над чем он так усердно трудился. И только ради этого потрясающего лица можно было бы продать душу Дьяволу и очутиться на этом суде вновь. — Уведите его в камеру временного заключения. Холодно и никаких эмоций! Прямо как я и ожидал, ничего нового. Но почему тогда так больно? Почему я надеялся, что хоть сейчас он проявит что-то более реальное ко мне, нежели снисхождение и удовлетворение, пусть это даже и была бы банальная ненависть. Почему же сейчас я готов расплакаться, как тот одиннадцатилетний мальчик стоящий по колено в сугробе, с обожженными руками и обмороженными ногами. Тогда у меня была причина для слез — я не ожидал предательства с его стороны. Но сейчас я знал, что все так и произойдет. Почему же мне сейчас так больно… И я закричал. Меня поволокли к выходу. Один из сопровождающих громко закричал и отпустил меня. Затем последовал сильный удар по лицу. Похоже, что в порыве эмоций я его укусил. Я продолжаю вырываться, отбиваться, выкрикивать угрозы всех раскромсать при первой же возможности и я знаю, что сдержу свои слова. — Рано радуешься! Тебе, жалкая крыса, я придумаю самую ужасную участь! Можешь уже начинать готовиться к публичной казни в средневековом антураже! — выкрикнул я, когда проходил мимо все еще смеющегося Каркарова — ему повезло встретить меня на суде. Теперь он практически на свободе и может позволить себе подобное глумление. Как и ожидалось, мои слова его еще больше раззадорили. Он что-то мне выкрикнул в ответ, но я не услышал что. Я был уже у самого выхода. Где-то в толпе мелькнула голова Люциуса — он стремительно уходил. Вот кому сегодня действительно повезло, так это ему. Злодей пойман, а добропорядочный Малфой может быть спокоен за свою репутацию. Дело уже завершилось и никакого продолжения с разоблачениями не будет. Он снова вне подозрений. Из зала меня вывели под десятки высверливающих во мне дыру пар глаз. Я не обернусь. У меня нет больше на это сил. Я чувствую, как очень быстро мои силы меня покидают. Неожиданно подкашиваются ноги. Я плетусь по мрачному коридору Министерства. Там впереди одна сплошная серость. Меня ждут многочисленные камеры. Камеры, камеры, камеры… Отвратительно! На пути с нами столкнулась девка из архивов. Надоедливая такая… как же ее звали? Дебра? Долорес? Дафна? Может Дария? Совсем не помню… А откуда я ее вообще знаю? И почему она так отшатнулась от меня? Она, что, испугалась? Да, меня, наверное, теперь следует бояться. — Мистер Крауч…? — прикрыв рот рукой, та только и смогла, что прошептать это. Я смерил ее непонимающим взглядом. Что ей от меня сейчас надо? — Возможно, как-нибудь позже поговорим, дорогуша, но сейчас, как видишь… — невнятно бросил ей напоследок, не до конца понимая, что возможно этого «позже» может больше и не быть. Я очень быстро ослаб. Разум рассеивается. Я практически не шел. Меня тащили под руки. Почему в теле не осталось больше сил? Еще с несколько минут назад я мог совершать попытки избить охранников, а сейчас я уже не в силах и на своих двоих стоять. И только тогда, когда меня завели в подземельную камеру и закрыли за моей спиной дверь, только тогда я осознал, что все это время, начиная еще с коридора, меня вел под руки, вместе с охранниками, дементор. Неужели это конец? Меня казнят или я умру в стенах Азкабана? Что из этого хуже? Нет! После всего, я просто не имею права на такую вот смерть. Даже если это и есть конец, то никто не запретит мне считать его моим началом. Просто я буду смотреть на него с другой стороны. Теперь у меня развязаны руки. Осталось лишь найти выход из этого кошмара.

***

Впервые за последние несколько месяцев я смог нормально выспаться. Не знаю, сколько точно времени прошло с тех пор, как меня сюда привели, но я успел за это время поспать, поскучать, обойти камеру вдоль и поперек, покричать, попсиховать, немного расплакаться, а так же попытаться завести беседу с соседями, но за стенами никого не оказалось. Сев на подвесную койку, запрокинув ногу на ногу и сложив смиренно руки, я стал дожидаться, когда за мной придут. По моим подсчетам это должно произойти очень скоро. За эти часы я окончательно смог успокоиться. Я продумал все свои предстоящие слова на суде и мыслями уже был где-то далеко от этого холодного места. По связи слежения, которая установилась у меня с Гарри, я проверил как он там. Похоже, что у него все хорошо — он не голоден и не расстроен. Мальчик все это время продолжал играться с серебряными часами, которые я ему отдал, а его родственники и понятия не имеют о том, почему Гарри уже которые сутки перестал их раздражать нытьем. К детям я никогда не испытывал каких-то особых теплых чувств, но к Поттеру появилось что-то вроде ответственности. Забавно это как-то выходит. Я и ответственность… В коридоре послышались шаги. Это наверняка за мной. За решеткой показалось несколько мракоборцев и два дементора. Я и бровью не повел при виде них. — Бартемиус Крауч-младший, вас необходимо доставить в зал суда для вынесения приговора. Попрошу подойти к решеткам и не делать глупостей вроде тех, что вы недавно тут устроили. Я никак не отреагировал на замечание. Не спеша, я встал, театрально осмотрел камеру на наличие вещей (которых у меня естественно с собой и не было), а затем в несколько шагов приблизился вплотную к прутьям, испещренным сдерживающими рунами. Ближайший мракоборец, которым оказался, по-видимому, новичок, испуганно отшатнулся, на что получил лишь надменные насмешки со стороны своих коллег. — Ничего он тебе теперь не сделает, Бен. Замок отварили, и в камеру вошел один из мракоборцев. — Не будешь брыкаться, и в зал тебя отведу я, а не эти, — и он кивнул в сторону дементоров. Я лишь презрительно хмыкнул. На пути в зал суда мы шли в относительном молчании. Боковым зрением я отчетливо видел, как мракоборцы откровенно издеваются над своим новичком. Подталкивают его в мою сторону, взъерошивают его волосы и перешептываясь за его спиной впоследствии смеются, кивая на этого беднягу. По-видимому, парню не хватало мужества что-либо им ответить. Не смотря даже на то, что был он явно не из робкого десятка. Чувствовалось это. В какой-то момент один из мракоборцев перестарался и толкнул Бена с особой силой. Тот врезался в меня и тут же испуганно отскочил в сторону. — П-прости…те! — пролепетал тот стараясь не смотреть на меня. Огромные глаза метались из стороны в сторону, а лопоухость и торчащие ежиком волосы придавали этому типу особую комичность. Интересно было бы прочесть его мысли, но парень, похоже что неплохой окклюмент. Я раздраженно вздохнул, облизнул губы и гаркнул на смеющихся за нашей спиной госслужащих. — Приятно самоутверждаться за счет слабого и неопытного? Чувствуете себя хоть сколько-то значимыми? — А тебе-то какое дело до него, Крауч? — Никакого. Просто нравственно страдаю от прибывания в компании таких ничтожеств как вы. Выполняйте свои обязанности молча и не подвергайте себя лишней опасности. Я и без палочки способен на многое. — Иди уже, Крауч. Нравственно он страдает, слышали? — послышались очередные смешки, но реагировать на них больше попросту не хотелось. И лишь косой взгляд Бена заставлял задуматься. Он, что, благодарен? Странный какой-то… Дальше мы шли в тишине. И лишь у самой конечной двери ко мне снова обратились. — Знаешь, я все же поверить не могу, Крауч, что все это время ты водил Министерство за нос. С таким-то отцом! Неужели то — правда, что говорил про тебя Каркаров? Я взглянул на говорившего и тот слегка дернулся в сторону. Впрочем, никто кроме нас двоих этого и не заметил. Нас двоих и Бена. Я вздохнул. — То, что он сказал до моего задержания — правда. Понятия не имею, что эта крыса могла там еще наговорить ради своего освобождения. — Никогда бы на тебя не подумал, если честно. Никто тебя в подобном вообще не подозревал… Бесит… жутко бесит… — Может ты уже откроешь дверь? Нет желания провести полдня с такой компанией. Другие мракоборцы, которые все это время молчали, переглянулись между собой и, что-то шепнув дементорам, отступили. Две черные тени положили мне на плечи свои костлявые руки и, не церемонясь, потащили в открытые двери. — Хорошо тебе отдохнуть на Северном море, Крауч! — зло выплюнул мракоборец. — Благодарю! Как вернусь — поделюсь впечатлениями, — и на этих словах я подмигнул ему и залился смехом. В зале стоял громкий гул, но я умудрился лишь одним своим появлением заткнуть всех этих добропорядочных граждан. Отчего-то настроение заметно поднялось, хотя явных поводов для этого и не было. И снова этот «Могильный каземат». Как только я вошел то сразу усмотрел среди присутствующих своего отца, мать, Грюма, Дамблдора, чету Малфоев, Яксли, а так же, что стало моим личным потрясением, Каркарова. Были и другие знакомые лица, но я их знал исключительно с той стороны, что они работают с отцом, не более того. Как и во всех прежних допросах, дементоры подвели обвиняемого к железному креслу и приковали цепями за руки и ноги. Только теперь на этом уютнейшем седалище вдруг оказался я. Какая ирония! Столько раз эту сцену видел с трибун и никогда и помыслить не мог, что все дойдет аж до этого. Мысли прервал громкий всхлип мамы. Худенькая и болезненная волшебница, уткнувшаяся в носовой платок, не могла сдержать своего горя. Вот ее одну, во всей этой истории, действительно жалко. Отец поднялся с места и посмотрел на меня. Лицо его исказила лютая ненависть. Такая, какой я раньше никогда у него не наблюдал. Ну наконец-то. Дождался. — Вас доставили в Совет по магическому законодательству, — громко и ясно произнес он, — чтобы вынести приговор. Вы обвиняетесь в преступлении, гнуснее которого… — Отец, — выкрикнул я. Отчего-то появилось желание громко рассмеяться на его тщетные потуги выглядеть спокойно. Я же вижу, как его всего трясет и выворачивает, — скажи же, забавно все вышло! Где ты и где теперь я? Вот только… — … этот зал еще не слышал! — Крауч повысил голос, чтобы заглушить мою речь. — Мы выслушали свидетельства, доказывающие вашу вину. Вы обвиняетесь в том, что наряду с недавно заключенными Лестрейнджами… — Не смей перебивать меня! Если все эти года ты меня не слышал, то дай хотя бы сейчас высказаться! Отец на секунду запнулся, а потом уже явно агрессивнее продолжил. — … ты похитил мракоборца Фрэнка Лонгботтома и подверг его заклятию Круциатус! Довел его до бессознательного состояния… — Отец, если бы они сразу сказали, что Тёмный Лорд мертв — можно было бы обойтись и без лишних жертв! — еще громче крикнул я, пытаясь донести до него мысль, что в какой-то степени и они сами виноваты. Если бы они так не упирались, то мы, возможно и отпустили бы их. Но он не понял меня. — Вы также обвиняетесь в том, — надрывал голос Бартемиус. Он не станет меня слушать. Впрочем, ничего нового, — что, не узнав ничего от Фрэнка Лонгботтома, вы подвергли заклятию Круциатус его жену. Вы намеревались вернуть власть Тому-Кого-Нет, чтобы продолжать сеять зло, чем вы, без сомнения, занимались, пока ваш хозяин был жив. И даже узнав о его кончине, вы не остановились. Вы бесчеловечно запытали этих бедных людей, после чего запустили в небо вашу метку, как бы говоря, что вы не отступите. И я прошу присяжных… — Мама! — воскликнул я. Моя дальнейшая судьба была мне ясна, но у меня появилась безумная мысль, что я еще смогу испортить жизнь отцу. Мама будет постоянно просить его о помиловании для меня, а общество будет его осуждать. Да, надо для этого только немного жалости… Мама, сидевшая рядом с кафедрой судьи, билась в рыданиях. — Мама! Ты же понимаешь что этот тиран в большей степени сам виноват в случившемся! Помнишь, сколько раз я пытался с ним поговорить, как я старался заслужить его одобрения? Но он никогда не был доволен мною. Никогда! Зато когда я в чем-то ошибался, ему было в радость показать, как ему не плевать на меня. Помнишь вечера перед отъездом в школу? Ты каждый раз накладывала на меня скрывающие чары, чтобы только никто в Хогвартсе не заметил… — Заткнись паршивец! Тебе слово не давали! , — попытался перебить меня отец, но я продолжил. — … всех тех побоев, что оставлял на мне отец. А ведь я всего лишь хотел от него признания. Даже любви не ждал… — Замолчи! Это все ложь! — … Хотел, чтобы он принял меня и считал хотя бы за человека. Но ему всегда во мне что-то не нравилось. Он даже за мои высшие результаты по С.О.В. и Ж.А.Б.А. ничего мне не сказал. Словно это было чем-то незначительным. Он не видел во мне достойного человека, волшебника, наследника… Я помолчал с секунду, наблюдая за реакцией окружающих, а затем выдал. — … А вот Тёмный Лорд был совсем другим. Меня он ценил, уважал, помогал в обучении, гордился мною. Он был мне даже большим отцом, чем ты! — и я кивнул в сторону Бартемиуса. Зал молчал. По лицам присутствующих я видел, что и без того неоднозначная личность моего отца в их глазах стала чем-то еще более нестабильным. В нем стали сомневаться, я это вижу. И я добился своего. — Это все не оправдывает тех злодеяний, что вы совершили! Я не заставлял вас, подсудимый, пытать и убивать людей, поэтому ваши претензии звучат крайне неубедительно. Я прошу присяжных, — крикнул взбешенный Крауч во всю силу легких, — тех, кто как и я, считают пожизненный срок в Азкабане заслуженным наказанием, поднять руки. — Да, поднимайте вы уже их! Давайте завершим весь этот цирк и поскорее разойдемся. Мерзавец хотел пойти в министры магии, знаете же про это? Да? Но, а как он может быть для вас хорошим министром, если отцом для единственного сына он был отвратительным? Подумайте над этим… Мама рыдает еще громче, чем прежде. Ее тонкие пальцы ломко дрожат, а лицо искривлено во всевозможных муках. Она хватается за рукав мантии отца, но тот не обращает на нее внимания. После моих слов многие присяжные отчего-то стали колебаться в решении, но спустя некоторое время зал все же единогласно поддержал обвинителя. Они и не могли иначе. Вопросы о законности и морали необходимо уметь вовремя разделять. Моей же целью был подрыв репутации отца, с чем я превосходно справился. Теперь его положение стало как никогда шатким. Дементоры вернулись в зал. Я грациозно поднялся с кресла, хотя весь мой потрепанный вид не вписывался в мои плавные и расслабленные движения. Где я вообще нахожу сейчас силы держать себя в руках? Напоследок я все же решил еще добавить проблем своему отцу и громко воскликнул: — Мне жалко оставлять с тобой маму, Отец! В этой ситуации я жалею лишь о том, что она останется жить с тобой под одной крышей и у нее не будет того, кто бы смог ее уберечь от тебя. В основном, все эти года, большая часть избиений доставалась мне, но были и такие случаи, когда отец в ярости мог поднять руку и на мать. Это были единичные случаи, но они были. За избиение семьи отца ждет еще много чего «особо приятного». Разве это не прекрасно? — Можешь запереть меня в Азкабане, отец! Это не страшно! Я уверен, что там будет намного лучше, чем с тобой! Я лгу. Я знаю, что там будет хуже. Но я не могу не позлить его. На мои плечи снова легли костлявые руки дементоров и меня повели в сторону выхода. Краем глаза я заметил, как с рядов за мной неотрывно наблюдает Каркаров. Он, подобно гиене, ехидно ухмыляется, демонстрируя всем свои почерневшие зубы. И тут меня переклинило. Не могу я просто так взять и молча уйти, не прояснив одного конкретного вопроса. Очень меня волнующего вопроса. Я резко остановился, чего мои провожатые даже и не ожидали. Я повернулся в сторону отца и громко закричал: — Черт возьми, отец, я же твой сын! Тебя это совсем не волнует? Тебя вообще это хоть когда-нибудь волновало? Скажи мне, отец! Прошу! Ответь мне на этот вопрос хотя бы сейчас! Ты вообще любил своего сына? Ты… — У меня нет сына! — Голос Бартемиуса перекрыл все остальные звуки, глаза почти вылезли из орбит. Я замер. Мама захлебнулась рыданиями и обмякла без чувств в кресле. Папа снова этого не заметил. Его лицо искажено яростью. Он сорвался. — У меня нет сына! — повторил он. Я не хотел в это верить. Я знал, что все так и будет, но до последнего надеялся… — Уведите его! — приказал он дементорам, брызжа слюной. — Уведите немедленно этого ублюдка, и пусть он там сгниет! Я, в гордом молчании, покинул зал и уже в коридоре не в силах больше сдерживаться, расплакался. Только что во мне умер ребенок, который ждал, что отец заберет его с мороза в дом и согреет в тепле. Но этот ребенок только что умер от обморожения.