Σχίσιμο (Схисимо)

 Еще один листок был отложен в сторону. Дазай складывал их аккуратно, хотя даже не смотрел на то, как это делает: не отрывал взгляда от продолжения текста.  – Тебе это нравится, правда? – в какой-то момент Дазай все же отрывает глаза, заодно еще и пытается сесть чуть удобнее на подушке – ноги немного стали затекать, он слишком долго сидел без движения, совсем нехорошо сводить начало. Вытягивает правую ногу – да, так определенно легче.  – О чем вы, сенсей? – Акутагава же лишний раз не позволяет себе шевельнуться. Он сидит на татами чуть в отдалении от своего учителя, что устроился на энгава по своему обыкновению; они сидели молча, и было до этого слышно лишь то, как шуршат страницы, когда Дазай убирал одну – другую, третью, да цикады пели в саду.  – Психология. Ее странности. Твои тексты пронизаны этим. Здесь я особо резко это чувствую. Даже немного жестоко. Но мне нравится, что у твоих текстов есть второе дно.  – Вы слишком хвалите, сенсей.  – Если тебя смущает похвала, то расценивай это как указание на направление, куда дальше двигаться.  – Но я не уверен, что хочу всегда двигаться… В этом ключе, – Рюноскэ говорит это и будто бы ему становится страшно от произнесенной фразы. Дазай убирает листы от лица и поворачивает голову, рассматривая его. Немного осунувшийся вид. Чем он занимался весь день? Только строчил тексты?  – Ну так что тебе мешает потом свернуть? Поиски – вот главное, двигатель, Рюноскэ-кун. Иначе застрянешь и будет писать одно и то же. Это наскучит. По поводу этого текста – убери отсюда излишнюю эмоциональность пришедшей к профессору женщины. Не описывай ее столь досконально, дай читателю самому проникнуться, намекни лишь мазками, минимально, но метко. Ты сегодня это написал?  – Я начал еще раньше. Сегодня закончил.  – В прошлый раз ты мне не дал посмотреть.  – Этот текст для меня куда более особенный. Хотел лучше подготовить и начисто переписать.  – Да, он в самом деле стоит того. Можешь отправить в журнал, думаю, интерес к себе быстро привлечешь.  Акутагава не отвечает. Дазай видит, что тот сомневается, из-за чего хочется подняться и прижать его прямо ногой к полу, склониться низко и прошипеть, мол, когда ты уже перестанешь мямлить и сомневаться, но Осаму этого не делает по причине того, что после утомительной прогулки по городу ему лень делать лишние движения, вплоть до того, что сменить позу, от чего тело и затекло, да и сейчас ему больно хорошо сиделось, было бы ради чего напрягаться, все равно он так сразу мозги ему не вправит.  – Я читал сегодня ваши наброски, – вдруг решается он подать голос, на что Дазай лишь немо кивает. – Мне кое-что очень понравилось. О человеке, что еще молод, но уже с щемящей ностальгией и болью оглядывается на свое прошлое, потому что вся его радость осталась именно там.  – Трагично, тебе не кажется? – протянул Дазай, все еще просматривая черновики, будто надеется еще откопать что-то интересное в тексте своего приставучего помощника-ученика.  – Очень больно написано. Внезапно много описаний, словно картина. Я несколько раз перечитал. Поражает.  Дазай снова смотрит на него. Молчит.  – Самым зацепившим, – Акутагава сглатывает, – мне показался отрывок, где этот человек, Юкио-сан, где его охватывает это чувство ностальгии, описано… Он словно занимается любовью с этими воспоминаниями.  – Мой старый заказчик, этот болван тупорылый, Хориэ-сан, попросил написать какую-нибудь легкую эротику для него, но так, чтобы это было необычно. Я подумал и решил, что вторым действующим в этом соитии лицом будет не человек, а нечто, что и дорого, и причиняет дикую боль при определенных условиях. Текст надо будет еще довести до ума, там нет концовки, но, уверен, он будет доволен.  – Хориэ-сан очень популярен сейчас.  – О да, среди его писем обнаружилось одно совсем уж слезливое, боялся, что пока я ничего не пишу для него, он растеряет своих поклонников. Сделай одолжение, отпишись ему, что я в процессе работы и скоро передам ему рукопись, пусть не страдает. Честно говоря, мне интересно, как вскоре о нем вскроется правда, что он сущий бездарь? Как тебе его письма? Столько ошибок, я больше трачу время на расшифровку.  – Вы не боитесь, что тогда все узнают о вас?  – Что-нибудь придумаю, – Дазай пожимает плечами.  – Хочу прочитать скорее финальную версию текста.  – Тебе так понравилось?  – Меня задело.  – У тебя есть похожие воспоминания? Которые приятны и в то же время от них сейчас становится больно?  – Кое-что. Но не так много. Возможно, они появятся через некоторое время. А у вас?  Дазай качнул головой, из чего Рюноскэ не совсем понял, что именно это значило.  – Вы рано утром ушли. Ничего не сказали. Ичиё-тян снова начала придумывать самое худшее.  – Да уж, так я себя зарекомендовал. Тебе интересует, где я был? Искал вдохновение, – Дазай откидывается спиной на деревянную опору и полностью вытягивает ноги. – Больно капризное оно. Сложно ухватить.  – Вам повезло?  – Я озадачен, – хмыкает Дазай, ловя какое-то странное удовольствие от такого перебрасывания короткими фразами с Рюноскэ. Правда, перед глазами тут же появляется столовая дома этого француза, и вырисовывается картина того, чего Дазай не сделал, когда с веранды увидел там Чую. Оценивал, однако, Осаму свои силы слишком пессимистично, понимая, что, несмотря на все свою внешнюю хрупкость и изящность, этот лисенок скорее бы пригвоздил его к полу, и не оседлал бы, как того требовало бешеное воображение, а, скорее всего, впечатал бы ногой в морду. Воспоминаний о поцелуях с ним было недостаточно, да и они были подпорчены тем, что он потом увидел, хотя, признаться, был отчасти до сих пор под сладким впечатлением и даже знал уже, где в одном из рассказов впихнуть подобную сцену. Можно даже будет оставить этот привкус разочарования, что он сам испытал, так будет естественнее.  – Вы вернулись очень усталым, Дазай-сенсей. Мори-сан прислал мне записку о том, что вам первое время противопоказаны нагрузки, там же он расписал режим дня, просит меня проследить…  – Акутагава, – голос прозвучал резко, и тот немедленно вздрогнул, поняв, на какую тропу ступил. Замер. – Подойди, – еще резче.  – Сенсей, прошу прощения, я забыл об уговоре, – он склонился к полу.  – Я сказал подойти.  Рюноскэ-кун – мальчик послушный. Дазаю кажется, что он даже на расстоянии слышит, как забилось его сердце, тяжело и больно. Но хочется ощущать трепет, а не этот страх сейчас. Юноша стоит рядом, ожидая, что его снова отчитают за то, что он нарушил одно из правил, влезая в тему здоровья своего учителя, но Дазай лишь смотрит на него снизу-вверх, положив руку поверх своего бедра.  – Садись, – Осаму практически видит, как у него перехватывает дыхание, при этом у самого Дазая мельком перед глазами проскакивает какое-то темное большое помещение, где будто кто-то стонет от боли, но он смаргивает, прогоняя очередной сбой в своей голове относительно восприятия реальности, и повторяет приказ.  Теперь ждать не приходится – на его коленях приятная тяжесть, чуть подрагивающая, и Дазай тянет руку, оглаживая голое колено, торчащее из-под юката.  – Напишешь для меня небольшой рассказ? – Дазай чуть тянет его ближе к себе за пояс.  – Какой?  – О том, как на человека пало проклятие, и его тень материализовалась в этом мире. Задумка такая: сначала его эту пугает, потому что он словно бы начинает видеть себя со стороны, все свои недостатки, но затем это же помогает ему познать себя, – Дазай оттягивает край юката, оглаживая горячее бедро – на него смотрят, не моргая. – И позволь этой тени жестко отыметь своего хозяина.  Акутагава теряется в который раз. Он вроде бы и согласен на любой вызов, но в глазах такая глупая нерешительность. Дазай внезапно хватает его за руку, прижимая ладонь к своему паху и чуть вскидывая бедра.  – Ну? Я долго тебя ждать не собираюсь. Шевелись.  Он в очередной раз колеблется, не зная, стоит ли ему потом отползти в сторону, но пристальный взгляд Дазая понимает четко и не двигается с места; чуть подается вперед, упираясь коленями в деревянное покрытие и нависая над Дазаем, заводит руку меж ног, предварительно облизав свои пальцы. Дазай чуть приподнимается на локтях, проводя языком по его губам, а затем ловя ртом все сдавленные стоны, пока Рюноскэ пытается растянуть себя. Тут он его не торопит, скорее даже наслаждается тем, что вынудил это делать именно так, обильно слюнявит его рот, и Акутагава собирает излишки, снова и снова проникая в себя пальцами глубже. Дазай забирается рукой себе под юката, под которым ничего нет – он и без того устал сегодня подыхать от жары, и сжимает свой член, не отводя глаза от сосредоточенного лица юноши над ним, вылавливая признаки все сильнее нарастающего возбуждения.  – Бери в рот, – чуть слышно шепчет Дазай, и Рюноскэ немного неуклюже отползает назад, обхватывая влажными губами головку члена, проходясь по ней щекотно языком. Руки от себя так и не убирает – по-прежнему все еще туго. Дазай на самом деле не так уж часто брал его, а за месяцы пребывания в дурке нерешительный ученик так вообще отвык, но сегодня вечером Осаму больно хотелось ощутить, как он будет погружаться в нечто тугое и горячее. И дело было вовсе не в том, что таким образом он пытался компенсировать невозможность сделать то же самое с Чуей, он даже не пытался представить его, по сути, сейчас было неважно – ему просто хотелось кем-то владеть, и его помощник идеально подходил на эту роль, не говоря уже о том, что удовольствие явно получат оба, он в этом плане никогда того не обделял – самому ведь нравилось.  И все же, пока его член упирается в щеку Рюноскэ, в голове проскальзывают мысли о том, как бы это делал Чуя. После поцелуев с ним Дазай уже и не сомневался, что того вполне привлекают мужчины, или же вообще только мужчины, ну а сцена с Рембо была так вообще крайне красноречивой, и Осаму уверен, что Чуя бы точно прямо там отсосал этому французу, если бы его не остановили.  Эти мысли ускользают рваными, когда Дазай ощущает, что Акутагава таки все же демонстрирует недурную сноровку, и в собственной груди бьются стоны – Дазай гладит его по волосам, чуть сильнее давя на голову, но и не грубо, хотя порой вдавливал так, что тот начинал задыхаться, а из глаз капали слезы, но сейчас он позволил ему делать все в своем темпе, разве что заставил оторваться, когда почувствовал, что может кончить слишком рано. Рюноскэ чуть выпрямляется, с его губ капает слюна, он тяжело дышит и весь красный, что кажется странным, учитывая обычную серость его лица, и он завороженно смотрит на Дазая, который тянет к нему руку, чтобы раздвинуть полы юката, оставив при этом пояс завязанным, но съехавшим чуть выше. Осаму самому хочется взять в рот чужой член, но он сделает это позже, и снова манит к себе Рюноскэ, и тот уже более не колеблется.  Насаживается он аккуратно, пытаясь зачем-то скрыть болезненные ощущения, что Дазай все же легко читает по зажмуренным глазам и напряженной нижней челюсти, сам он начинает дышать тяжелее, позволяя себе провалиться в приятное ощущение того, как его мужское естество плотно обхватывают горячие ткани. Чуть даже кривится – слишком чувствительно, но в этом тоже есть какая-то своя искра, и он слабо обхватывает член Акутагавы рукой, проводя по головке подушечками пальцев, собирая мелкие капли, а затем слизывая их. Чуть поворачивает голову набок – черт, ему кажется, что даже без башки тануки наблюдает за ними. Долбаный извращенец.  Рюноскэ пытается пробовать двигаться и опускается чуть ниже, шипя сквозь зубы, а Дазай думает о том, хотел бы он, чтобы Чуя увидел его сейчас. Так и не определяется. Разве что мельком всплывает мысль о том, что он был бы не прочь, если бы этот Рембо увидел, как человек, которого он впервые узрел этим утром, трахает его помощника, Дазай даже в доли секунд детально представил это, ощущая, как это было бы соблазнительно – иметь Чую, когда он стоит на коленях, упираясь головой в футон, но в этот же момент Рюноскэ начинает двигаться активнее, и это тут же выносит на этот раз в очень даже приятную реальность.  Дазай забирается руками под юката, обхватывая его за ягодицы, и все же частично сам контролирует его движения, но, как только замечает, что Акутагава начинает окончательно теряться от ощущений, дает ему возможность все делать самому, тем более что и без того начало крышу сносить. Рюноскэ, поначалу явно стесняясь своих стонов, уже перестает ими давиться, забыв о том, что в этом доме они не одни. Девочки-служанки жили отдельно в дальнем небольшом домике и приходили на хозяйскую территорию обычно, только если их посылала Ичиё-тян, но слышимость тут все же была хорошая. Впрочем, им давно пора привыкнуть.  Прежде чем Акутагава успевает кончить, Дазай резко меняет положение, опрокинув его на спину, и вбивается несколькими сильными толчками, вырывая сдавленные из-за сбитого дыхания крики; он обхватывает член Акутагавы рукой, чувствуя, как вязкое тепло обволакивает пальцы, которыми затем начинает чертить на его груди несуществующие иероглифы, оставляя белесые следы. Сам же он тоже кончает ему на живот и точно так же размазывает сперму, словно пишет на его теле какую-то повесть на придуманном только что языке из несуществующих знаков. Рюноскэ смотрит заворожено, дыша через рот, и Дазай склоняется, чтобы поцеловать его.  – Как ты думаешь, это станет потом для тебя грустными воспоминаниями? – спрашивает он, скапливая во рту слюну и отправляя в другой послушно распахнутый рот.  – Я не хочу этого только в воспоминаниях, – Рюноскэ даже не сразу понимает, что говорит это вслух. – Вы прекрасны, Дазай-сенсей, – этим он явно решает добить сам себя, а тот улыбается, наслаждаясь тем, что с ним делает: целует в веки, целует снова в губы, распахивая юката и потираясь своим животом о живот, что дрожит, а затем отползает назад.  Хочется немного просто вкусить этот момент расслабления, и Дазай не сразу заставляет себя сокращать мышцы. На улице слишком жарко, а он тварь довольно ленивая, размеренная в такую погоду, шевелится медленно, позволяя растекаться отголоскам удовольствия по своему телу.  Акутагава явно не ожидает, что к нему потянутся снова, он тоже балансировал где-то на грани липкой летней дремоты, но затем Рюноскэ находит в себе силы привстать на локтях и наблюдать, как Осаму берет в рот его расслабленный член. Дазай уже даже не обращает внимания на этот свой фетиш, когда ему хочется пососать именно после того, как Акутагава кончает. В этой податливости есть что-то, и он снова невольно забредает в мысли о том, как бы это было с Чуей. Думает о том, как Рембо имеет Чую и зачем-то представляет себя им. Видел его всего-ничего, но как-то легко входит в его шкуру, представляя, что его язык – язык Рембо, и постепенно это член Чуи твердеет сильнее во рту, но затем это ощущение пропадает, и Дазай даже этому рад, потому что его передергивает, он даже выпускает член изо рта. Акутагава, который начал в забывчивости ерошить ему волосы, принимает это за попытку схватить больше воздуха, они и так оба дышат тяжело, а тела мокрые – вечерний зной все еще дает о себе знать. Дазай в самом деле вдыхает, и вдруг понимает для себя одну простую вещь: он не хочет представлять, как он будет иметь Чую здесь, в этом доме, в этом саду, в доме Рембо, на веранде или на тех ступеньках, где он его целовал – фантазия его слишком тонкая субстанция, способная на все, и он просто не хочет предвосхищать ощущения, которых определенно решил добиться.  Дазай нетороплив, наслаждается – Акутагава кончает во второй раз, заслуженно получив свою награду. Дазай никогда не отстраняется, слизывает все, проводит языком по губам, а потом откидывается на спину, водя рукой по груди. Если так подумать, уже ради этого стоило взять этого странного парня к себе. Дазай ни в коем случае не рассматривал его как игрушку, бесплатную шлюху, на которой можно оторваться; бесил дико местами, но ему в то же время – что странно – нравилось пользоваться тем, что Рюноскэ так робок. Возможно, когда он, наконец, победит в себе это, то у Дазая пропадет интерес, но и он сам, как он надеялся, более ему не нужен будет.  – Не удивляйся, – вдруг произносит Дазай, совершенно непривычным тоном, расслабленным, легким, – но я был бы не против чего-нибудь поесть.  Акутагава еще толком не пришел в себя, поэтому не сразу реагирует на его фразу.  – А? Поесть? Я прикажу Ичиё-тян что-нибудь принести вам, – еле-еле пытается встать, не зная, какое действие совершить прежде всего, коленями прижал полы юката к полу, из-за чего не сразу смог запахнуться – его до сих пор потряхивает и видно, что он бы с радостью еще тут просто повалялся.  – Ко мне присоединишься? – спрашивая это, Дазай смотрит в дом, где видит тень Сибата-доно, что грустно наблюдает за ним. Пытается сморгнуть, но выдуманный собственным сознанием призрак исчезает не сразу.  – Мне надо поработать, Дазай-сенсей. С вашими же документами, – в этот раз Рюноскэ даже не мямлит, хотя обычно боится в чем-то ему отказывать, и Осаму лишь отмахивается, мол, я сам тебя на это подписал, так что как хочешь.  На самом деле он даже рад, что есть кто-то, кто способен разбираться с его делами, а то сам бы он точно сдох от остановки сердца, когда его постиг бы ужас того, что придется возиться со всем самому. Способностей хватало, даже бывали порывы, как вот прошлой ночью, когда себя надо было чем-то занять, но сейчас лень победила, да и тело было слишком расслабленно. А вот его ученик явно просто нашел повод сбежать подальше и в одиночестве посмаковать все то, что с ним вытворял сенсей.  Этой ночью Дазай не решился снова истязать себя отсутствием полноценного сна. Он отредактировал кое-что из своих работ, поедая параллельно кусочки рыбы, что тащил с блюда не глядя, сделал пометки для Акутагавы, что надо переписать, а что уже можно отправлять на печать; снова перебрал часть корреспонденции, прогулялся даже в сад, когда совсем стемнело; помедитировал мысленно возле пруда, слушая, как там плещутся карпики, представляя их страшными зубастыми чудовищами, которые раздирают его на части или просто откусывают ногу или руку, бросив его умирать от потери крови и болевого шока. Нет, такой вид смерти не вдохновлял, и Дазаю оставалось лишь принять ванную и развалиться на футоне во влажном юката, чтобы не было так жарко.  Естественно, что грядущим днем, зная о том, что Артюр Рембо собирается временно по делам покинуть Йокогаму, Дазай намеревался усилить свой натиск на Накахару, но с самого утра его планы ожидал провал. Сначала в его доме появился тот самый Хориэ-сан, который определенно был не в духе, а его слава требовала новой подпитки. Дазай был крайне спокоен, когда выслушивал негодования относительно того, как он мог на такой длительный срок загреметь в больницу и не подумать о других людях. Это же эгоизм! Вот тут уж Осаму точно не нуждался в пояснениях. Потому что лучше многих знал, что самоубийства – всегда эгоизм, но оправдываться даже не пытался и вообще реагировал мало, просто в итоге сунув этому идиоту под нос отредактированную рукопись, а тому и не надо было больше, чтобы начать излучать радость от того, что он снова сможет потешить свое эго. Люди так забавны. Дазай, правда, не отдал ему текст сразу, необходимо было, чтобы Рюноскэ снял с него копию, а потом уже рукопись доставят домой к Хориэ-сану. Он всегда скрежетал на это правило зубами, но деньги вперед – на том и распрощались.  Дазай не успел и опомниться, как к нему нагрянул еще один гость. Хироцу-сан. Именно ему Осаму отправлял короткие рассказы для публикации под чужими именами, которые тот сам и выдумывал, когда отдавал рассказ для печати. Давно его не видел. На вид ему так лет пятьдесят, смотрится импозантно, обмотанный легким шарфом, словно богема какая, но он ни капли не выпендривается, ему идет; Дазай мельком знал, что тот был участником военных действий, сильно подорвал здоровье, рано оставил службу, а чтобы как-то прокормить себя и вроде как имеющуюся семью, решился сначала заниматься редактированием текстов, а потом даже нашел постоянную работу в качестве помощника редактора.  Вообще-то, если быть честным, приход этого человека сильно озадачил. Дазай, конечно, особо не проявил внешне своего удивления, но заранее насторожился. Обычно Хироцу-сан лично являлся после того, как Дазай отправлял ему послание о том, что рукописи готовы, и он может их забрать, а тут – еще было рано для этого. И все же он не мог не пригласить его в дом, где они расположились в большой комнате на подушечках возле столика, где Ичиё-тян расставила для них холодные напитки, а затем незаметно скрылась. Дазай не сразу начал слушать, что говорил его гость: никак не мог выкинуть из головы очередное видение, когда мелкие цветочки на кимоно Ичиё-тян внезапно начали моргать. Открыли свои мерзкие глазенки, вытаращились на него и захлопнулись. И так несколько раз. Выглядело настолько мерзко, что Дазай ощутил неприятное давление в горле. Всякая дрянь ему мерещилась, словно он опиума какого обкурился, но это было реально чем-то мерзким. Надо будет сказать девушке, чтобы больше это не надевала.  – Так что вы про журнал говорили? – Осаму все же уловил часть слов, но все равно пришлось переспрашивать.  – Так вот, Дазай-сан, у меня наконец-то появились ресурсы для выпуска своего журнала. И я сейчас пытаюсь собрать единомышленников. Ко мне уже присоединилось несколько людей. Мы хотим работать независимо, печатать то, что нам по душе, не вырезая ничего из текстов, не портя их цензурой или чем-то еще. Дазай-сан, вы же знаете, что порой не на все ваши тексты я получаю разрешение. Они частенько несколько пугают.  – Однако редактор соглашается, – Дазай шнырял взглядом по стенам, теперь ему мерещилось, что мелкие мерзкие глазки следят за ним отовсюду. Паранойя какая-то. Он схватил стакан, откуда из кувшина плеснул себе холодной пока еще воды. Наверно, это жара так дурно на него стала действовать. – Я видел в недавнем номере рассказ про куклу каракури, а он весьма кровавый.  – Ну, читателя тоже приходится чем-то завлекать и небольшой шок не повредит, тем более рассказ в самом деле очень понравился редактору. Однако я знаю, что вы пишете еще куда более захватывающие вещи, которые мы не сможем представить для столь широкой обыденной публики. И, Дазай-сан, вы не думали все же начать писать под своим именем?  Под своим. Нет. Дазай уж точно не нуждался в славе или чем-то подобном. Он смотрел пустым взглядом на пришедшего к нему мужчину, размышляя, как бы так помягче его послать, потому что Дазаю было откровенно похеру на всякого рода свободу творчества и тому подобное. Он вновь и вновь хотел объяснять, что пишет не ради того, чтобы внести свою никому нахрен не нужную лепту в литературу, а чтобы не спятить окончательно от того, что в его голове! Вот он уже сейчас мысленно продумывает жуткий рассказ в детективно-мистическом жанре с этими ебаными глазками, что примерещились ему. И у него точно найдется заказчик на подобное, нежели он будет отдавать свои писульки для какого-то дешевенького никому неизвестного, зато независимого журнала. Дазай не был помешан на роскоши, деньгах, но жрать и спать все же желал комфортно просто хотя бы ради того, чтобы хоть это не напрягало его в жизни, в отличие от той дряни, что порой мерещится. Может, однажды он от всего от этого откажется, бросит этот дом и пойдет побираться где-нибудь на улицах Йокогамы, сядет на землю и будет нести какую-нибудь херотень, распугивая всех вокруг, но не сейчас, тем более, когда у него внутри хоть что-то зашевелилось после выхода из лечебницы.  Все это быстро прокрутилось в голове, но вслух он произнес:  – Мне надо подумать, Хироцу-сан. Единственное, что я точно скажу: нет, писать под своим именем я ничего не буду. Вам и без того известно, что часть моего заработка как раз и составляет моя анонимность.  – Я понимаю, – кажется, он быстро смекает, что Дазай едва ли согласится, но явно посчитал, что попытка – не пытка.  И тут вдруг осенило:  – У меня есть предложение! Всем же надо с чего-то начинать! Акутагава-кун!  Вопль, спугнувший с глаз Дазая призрак Сибата-доно, явно должно было быть слышно в любой точке дома и за его пределами. Дазай при желании с его мягкими выразительными интонациями в голосе мог быть очень громким, и Рюноскэ в самом деле не заставил себя ждать. Примчался откуда-то, одетый в брюки и рубашку, которую, судя по пуговицам, застегивал в процессе бега на зов, да не угадал со всеми отверстиями для пуговиц.  – Слушаю, Дазай-сенсей? – при этом он учтиво поклонился гостю – в таком его виде смотрелось забавно.  – Хироцу-сан, вы же знакомы? Мой протеже, Акутагава Рюноскэ-кун. При желании может выдать из себя вполне стоящие вещи. Я считаю, ему пора уже ступить на этот тернистый путь и начать выходить со своим творчеством в люди. В крупные журналы ему лезть еще рано, – а вот тут Дазай лукавил, вполне можно было, он уж точно знал, что тексты этого мальчика уже сейчас способны зацепить интерес, но не хотел пока сразу дать ему ощутить в полной мере, что он может, а то перестанет еще стараться, надо проверить его реакцию, – а вот для вашей идеи, Хироцу-сан, он вполне сойдет. Да и точно не потребует с вас больших гонораров, учитывая, что вы явно первое время будете работать только ради самой идеи, верно?  Наверно, он звучал слишком прямолинейно, что ему никто сразу не ответил, переваривая поток слов. Акутагава вообще не понимал, что происходит, а гость слегка охренел от такого откровенного намека на то, что его затея провальна в плане прибыли.  – Сенсей, я не совсем понял…  – Акутагава-кун, Хироцу-сан собирается открыть свой собственный журнал, я решил, что ты станешь тем, кто поддержит его начинание, отдашь ему свои чистовики, дабы еще больше наполнить этот мир литературой! – сейчас всех должно было сдуть от этого пафоса! Дазай старался!  – Дазай-сан, это на самом деле неплохая мысль, – мужчина терялся, кажется, он в самом деле был не против, и пусть это не то, на что он рассчитывал, приходя в этот дом, но, не поспорить, уже был рад тому, что уйдет хоть с чем-то. – Разве только я не знаком с тем, что пишет ваш помощник…  – А разве моих рекомендаций не будет достаточно? – перебил Дазай. – Моему вкусу вы доверяете?  – Несомненно!  – Прекрасно. Хотя я понимаю, что вам тоже не хочется получить кота в мешке, Акутагава-кун, принеси, пожалуйста, тот черновик, что мы с тобой смотрели вчера последним, пусть Хироцу-сан почитает, – Дазай вынул из-за пояса юката веер и принялся им обмахиваться. Господи, еще немного и он пойдет лично красть те чертовы холодильные установки из ресторана, где работал Чуя. Сдохнуть можно от такой духоты! Он бы вообще свалил куда-нибудь в лес, в горы, если бы не необходимость работать и следить за своим здоровьем. Кстати, Мори-сенсей! Черт, он же все еще под его наблюдением, надо вспомнить, когда зайти-то к нему необходимо...  – Вы уверены, Дазай-сан?  Вот прибить хочется! Вслух ничего не было сказано, но по глазам Рюноскэ уловил, что зря это спросил и тут же метнулся к себе.  – У вас тут еще ничего, – гость тоже принялся обмахиваться своим веером. – В городе вообще дышать нечем.  – Не говорите, что вы лишь ради меня тащились сюда из Токио.  – Я вас ценю, Дазай-сан, но не только ради вас, – хмыкнул тот довольно добродушно. – В Йокогаме есть еще несколько человек, с кем я бы хотел увидеться и переговорить, поэтому я даже решил остаться здесь на пару дней, снял комнату в доме одной пожилой вдовы. Ее дом немного похож на ваш, правда, поменьше, но довольно уютно. Кроме того, утром я заезжал забрать еще кое-какие рукописи, переводы. Вы увлекаетесь поэзией?  – Японской?  – Вообще.  – Не особо, – Дазай мнется. – Туда мне путь заказан.  – Значит, наверно, не оцените, – Хироцу-сан, однако, все равно лезет в свою сумку, откуда достает листы. – Редактор наш сам этим занимался, но попросил меня тоже поучаствовать. Я еще не успел толком ознакомиться, обычно все это приходит с посыльным, но я ради собственных интересов, раз уж оказался в Йокогаме, решил забрать тексты у переводчика лично, мало ли, такие знакомства не повредят. Сами понимаете. Хотите посмотреть? Это переводы французской поэзии на японский.  Дазай без особого интереса вытянулся, чтобы взглянуть на выложенные на стол листы, что подрагивали от резких взмахов его веера. Он нисколько не лукавил, говоря, что не увлекается поэзией ни в каком виде. Были на то причины. Тем более все эти иностранные веяния его вообще никак не задевали. Он пробегался глазами по строчкам, улавливая чисто как человек все же пишущий, что написано, точнее переведено, это было довольно занятно и даже красиво, но он мало все же мог что оценить, не зная, насколько это было точно к оригиналу, который сюда тоже прилагался, между прочим, а в остальном струны его суицидальной души это мало задевало.  Пока он не заметил подпись в углу страницы с переводом. Вот тут-то его швырнуло приятно сначала в жар, а затем в холод.  – Это имя переводчика?  – А, да. Мы искали кого-то в Токийской школе иностранных языков, но еще раньше мне посоветовали обратиться к нему. Знаете, увиденные мною рекомендации сотрудника французского консульства многого стоят.  Еще бы. Дазай даже не знал, как ему правильно реагировать. Рекомендации. Он даже представлял, как Накахара их заработал. Ртом и своей задницей. В общем-то, Осаму и сам не знал, что его так удивило. Этот лисенок, и так уже понятно было, владел языком, но все-таки Дазай не ожидал, что такое хамло, пусть и жутко привлекательное, будет внезапно заниматься переводами французской поэзии. Ну вот он и разгадал еще одну его тайну. Хироцу-сан, вы жутко удачно сегодня завалили, Дазай даже на миг задумался о том, что пожертвует какой-нибудь свой рассказа для нового журнала.  Когда вернулся Акутагава со своими рукописями, Дазай все еще пребывал в своих мыслях, посвященных исключительно рыжим волосам, да поглядывал теперь с куда большим интересом на листы с переводом. У него было время помедитировать незаметно над ними, пока Хироцу-сан знакомился с черновиками Рюноскэ, которого отправили дальше заниматься делами, что он в спешке бросил, – Дазай даже толком не услышал, куда и зачем он собрался выйти. Интересно, Рембо уже успел свалить в Токио, может стоит уже нагрянуть и напомнить Чуе о себе, а то он явно там успел расслабиться. Наверно, расслаблялся всю ночь, раздвигая ноги и подставляясь под чужие прикосновения. Ох, мать вашу, в такую жару только о подобном и думать, но Дазай пошел еще дальше, закинув в голову мысль о том, а рискнул бы он сам отдать свою задницу на растерзание этому дикому лисенку? Как бы он сам к этому отнесся? Вот уж понесло. Честно говоря, Акутагаву он в таком случае и близко бы к себе не подпустил, не говоря уже о том, что у того и решимости бы не хватило, а вот Чуя… Черт, кровь в голове начала на глаза давить от этих мыслей. Лучше уж представлять, как обнаженный Рембо со своими струящимися волосами, что липнут к его влажной спине, берет Чую где-нибудь прямо на полу, почти что насилует. Дазая это видение воодушевляло мало, но зато он уже знал, куда можно запихнуть все промелькнувшие перед глазами детали сцены, есть у него один рассказик. Будет эффектно.  – Ваш протеже явно не обделен талантом, – в итоге заговорил Хироцу-сан, доставая платок из внутреннего кармана пиджака и промокая лоб, убирая в сторону налипшие волосы. – Где вы вообще его взяли?  – Да сам он откуда-то взялся, – пожал плечами Дазай, будто ничего в этом не было необычного; почему-то он решил, что лучше не стоит никому знать то, как он вообще на самом деле столкнулся с этим мальчиком несколько лет назад, когда хозяин книжного магазина, откуда этот мальчишка спер книгу и даже не ради денег, а чисто ради того, чтобы ее прочесть, не имея возможности заплатить, едва не разбил ему голову о стену этого самого магазина. Быть может, Акутагава до сих пор считает, что Дазай, заплативший за книгу, на которую даже не взглянул, проявил к нему доброту, но тот на самом деле просто избавлялся от денег по пути, собираясь утопиться в ближайшем канале. Он после особо не вникал, как в дальнейшем тот выследил его, как прознал о том, что это именно он автор тех вещей, что другие люди выдают за свои, но итог один – Акутагава оказался в его доме и даже получал неплохие по некоторым меркам деньги. Кажется, что-то он отдавал сестре, Дазай видел ее пару раз, но стеснительная девушка не торопилась с ним близко знакомиться.  – Глупо будет не воспользоваться возможностью. Особенно, если публике это понравится, и это станет популярным. К сожалению, пока что мало набирается материала, – посетовал Хироцу-сан. – Вы думаете, почему я завожу сейчас даже знакомства с переводчиками? У меня есть права на публикации целых поэтических циклов, но некому их перевести с того же французского. Переводчики и так не особо много получают, а за еще меньшую цену, которую я пока могу предложить, вообще не найдется тех, кто захочет возиться с объемами текстов.  Дазай размышлял пару секунд.  – Хироцу-сан, у меня есть к вам небольшое деловое предложение.  – Да? – тот почему-то насторожился, он вообще изначально относился к Дазаю с вдумчивой аккуратностью уже просто из-за того странной манеры распоряжаться своим творчеством, поэтому и сейчас приготовился к чему-то такому.  – Я отдам вам Акутагаву-куна в распоряжение, а ваша задача будет заключаться в том, чтобы привлечь внимание к тому, что он пишет, и я хочу, чтобы хотя бы парочка его рассказов появились не только в вашем журнале, кстати, как он называться будет?  – Фумидзуки.  – О, ну да, поэтично, – хмыкнул Дазай, – прям на руку. Так вот, я хочу, чтобы Акутагава-кун на своей шкурке ощутил, что значит критика, и не моя, а со стороны, от посторонних.  – Дазай-сан, боюсь заниматься вашим протеже это не…  – Я не договорил, – вроде и прозвучало без угрозы, но Хироцу-сан тут же замер. – Взамен я готов сам для вас оплатить услуги переводчика. Вот этого, – он ткнул пальцем в тексты, что так и лежали на столе. – Правда, тут еще один тонкий момент: было бы неплохо, если бы я еще и сам для него выступил в качестве заказчика без претензий на ваш журнал, разумеется, что-то вроде посредника, если уж точнее выражаться.  – Дазай-сан, вы сейчас меня очень удивили, даже не знаю и не понимаю…  – Я заплачу, сколько он попросит, договоритесь с ним. И оставьте мне тексты, которые хотите дать ему на перевод. Я сам с ним все обсужу. С учетом ваших интересов, естественно. Стоимость его работы меня не волнует.  – Дазай-сан, – мужчина сидел, замерев и уперевшись ладонями в столик, – я даже…  – Да ладно, можете открыто выразить восторг!  – Я не об этом, Дазай-сан, – хотя уголки губ его дернулись – явно был готов плясать от такого предложения. – У вас какой-то личный интерес?  – Типа того, – он даже особо не видел причины это скрывать, разве что можно просто не пояснять, что весь его интерес таится где-то в районе бедер Накахары, но кого это волнует?  – На самом деле не вижу ни одной причины вам отказать или где-то не согласиться. Так, с чего бы начать…  – С работ Акутагавы-куна.  – Да, я думаю, ему в ближайшее время стоит передать мне свои готовые тексты.  – Я заставлю его пошевелиться, – Дазай растянулся на татами, стянув со стола кувшин, в котором уже почти растаяли кусочки льда, но все равно прислонил его ко лбу, хоть чуть-чуть остудиться, слишком жарко этим летом.  – Не сомневаюсь.  – Если не расплавлюсь окончательно, даже лично что-нибудь нацарапаю для вашего журнала, но не думайте, что это станет чем-то постоянным.  – Слишком много великодушия за раз, Дазай-сан!  – Ерунда. Только, Хироцу-сан, – Дазай отнял ото лба кувшин, чуть приподнявшись на локтях – неудобно говорить с человеком, когда его не видишь. – Я хочу вас попросить устроить так, чтобы Накахара-сан пришел сюда, но вы не говорите моего имени.  – Почему это?  – Не хочу лишней огласки, – соврал Осаму, даже не собираясь придумывать какую-то более изворотливую отговорку. – Вы же знаете меня. Вы же придумаете что-нибудь?  – Вы опять хотите, чтобы я врал, Дазай-сан.  – Будто в первый раз.  – Ваше предложение, однако, слишком заманчивое, и совесть будет мучить меня не особо долго. Что ж, я постараюсь все организовать. И пришлю вам сюда тексты. Пожалуй, понадобится два-три дня.  Дазай не стал говорить, что хотел бы, чтобы Накахара чуть ли уже не завтра утром приплясывал возле его ворот, однако его рассудительная часть надавила на все точки, которые работали в основном под воздействием совсем не мозга, и Осаму пришел к соглашению со своими желаниями, не говоря уже о том, что и так понимал, что если продолжит так откровенно нападать на этого лисенка, то он зашипит, цапнет и более никогда не вернется. Надо дать ему время очухаться. Конечно, Дазай хотел воспользоваться моментом, пока Рембо не будет в городе, чуть ли не сегодня собирался снова брать в осаду дом в Яматэ, но родившийся благодаря появлению в его доме внезапного гостя план сейчас казался куда более предпочтительным, кроме того, в здравом уме Чуя бы точно не заявился к нему в жилище. Судя по его поведению, ему для чего-то нужны деньги, так что от работы он отказываться явно не будет, а Дазай не имел ничего против вложить капиталы в свой жгучий, словно чертово солнце над Йокогамой, интерес.  Боже, как чудно!