Σχίσιμο (Схисимо)

 Почему-то, когда Дазай оказался на территории собственного дома, он крался, словно боялся, что кто-то засечет его. Внимательно прислушивался. Кажется, девочки проводят уборку. Если он зайдет сейчас через главный вход, то его присутствие не сразу заметят, однако спалился еще на подъеме по ступеням, когда едва не навернулся, из-за того, что его уже начало вести от этой жуткой жары. Дурацкая слабость все еще время от времени его посещала, не говоря уже о том, что погода нещадно давила. Немного злясь, Дазай так и уселся на ступенях, откинувшись на спину, отбросив чертов пиджак в сторону и расстегнув часть пуговиц на груди. Надо срочно переодеться в юката, но ему теперь не так просто будет заставить себя подняться. Смотрел на голубое небо, где – сука! – ни одного облачка. Чуть опустил глаза – в поле зрения попали ветви сакуры, что росла у самого входа. Безумно красиво. Всегда больно почему-то смотреть на то, как весной она облетает.  Он бы так себе и валялся тут дальше, но его уже давно обнаружили, и по грохоту гэта Дазай слышал, как со стороны сада на него движется целая армия.  – Дазай-сама! – судя по голосу, Хи-тян возглавляет отряд. – Дазай-сама! Вы вернулись! Дазай-сама, а Акутагава-кун так и не выходит из своей комнаты! Мы стучали к нему! Мы даже хотели извиниться! Но он только обругал нас нехорошими словами, которые вы ему запрещаете при нас произносить!  – Если подает голос, значит, все с ним нормально, – боже, Дазай не хотел разбираться еще и с душевной травмой своего ученика!  – Мы принесли ему поесть, но еда так и осталась, он не взял ничего! – по голосу Сумирэ-тян вообще может показаться, что она сейчас заплачет, Дазай даже чуть приподнимается, чтобы глянуть на нее. Самая маленькая среди этой бешеной компании, хотя самая старшая.  Стоят, выстроились. Хоть картину с них пиши. Даже в обычных юката, что на них сейчас, все такие прелестные. Дазай на автомате отпечатывает себе в голове образ, зелень, чуть смазанная солнечным светом, лишь дополняет картину.  – Акутагава-кун не пропадет! – вещает он важным тоном. – Думаю, он достаточно силен духом, – а, может, и нихрена вовсе. – Меня больше волнует Хацуё-тян. Как она там?  – Ичиё-сан все время с ней, – отвечает Мицуко-тян с легким поклоном. – Они в доме, там не так жарко. Хацуё-сан немного неважно себя чувствует, но ей надо просто больше отдыхать.  – Дазай-сама, и все же! – Маая-тян выступает вперед. – Нас беспокоит Акутагава-кун! Мы не хотели его обижать вчера! Да еще и перед гостем!  Ох, знали бы вы, невинные создания, как на руку вчера сыграли!  – Ладно-ладно, прогуляюсь к нему, – Дазай отмахивается. – А теперь марш все работой заниматься. Кёка-тян, иди сюда.  Девушка бодро выступает из толпы и замирает в поклоне. Тихая и молчаливая. Остальные с любопытством косятся на нее, о, эти голодные взгляды, но Дазай шикает на них, и они тут же мчатся обратно за дом. Кёка же смирно стоит, ожидая указаний.  – Кёка-тян, можешь привести ко мне этого своего Ацуши-куна? У меня будет для него одно важное задание. Ты всегда говорила, что он юноша довольно шустрый. Поощрение прилагается.  – Позвать его прямо сейчас?  – Как закончишь дела по дому. Подружкам не болтай.  – Поняла, Дазай-сама, – она изящно кланяется, а потом сама несется прочь по дорожке, гремя гэта.  А Дазай тем временем заставляет себя подняться и дойти до домика, где затаился Акутагава. Изначально это помещение вообще никак не использовалось, хотя домик считался жилым, но, когда Дазай сюда перебрался, внутри хранилось какое-то барахло и старые поломанные перегородки, изувеченные ширмы. Он сюда сам в жизни бы не полез рыться, однако ж Рюноскэ сам попросил у него разрешения перебраться в это пыльное убежище, и Осаму не видел никаких препятствий. Он сдвинул сёдзи и прошел вглубь домика. По ощущениям тут прохладнее немного, может, из-за того, что в эту часть проникает мало солнца. Дазай пробирается до той части, где была комната Акутагавы, отмечая чистоту вокруг, однако сдвинуть фусума ему не удается. Так, забаррикадировался, значит?  – Рюноскэ-кун! Не откроешь по-хорошему, я выставлю тебя отсюда ко всем чертям, и ты меня в глаза даже не увидишь! – главное, правильно мотивировать! Пусть и отдавало завышенной самооценкой, но Дазай зато практически сразу услышал шуршание и какой-то грохот, и створка уехала в сторону. Теперь можно было лицезреть вовсю виноватую мину.  – Сенсей, я просто не хотел пускать этих мерзавок! Они с утра тут трутся…  – А ты со вчерашнего дня не вылезаешь, – Дазай, обходя его, прошел в комнату, осматриваясь. Темновато, свет плохо проходил через закрытые сёдзи, и Дазай сдвинул их в сторону. Так лучше. Он заново оценил обстановку. Рюноскэ явно сидел только что за столом, что был завален бумагой. Кажется, время он проводил крайне плодотворно, и мужчина наклонился, чтобы взять листок.  – Дазай-сенсей, это еще не готово, не читайте!  – Ты же не про меня, надеюсь, опять пишешь? – хмыкает тот, всматриваясь в текст. – Интересно. Ты всю ночь тут работал?  – Я…  – А где то, из-за чего вчера весь шум поднялся? Или ты не слышал, что я тебе сказал? – Дазай озирается, словно ищет самое потайное место в полупустой комнате, задерживаясь взглядом на осиирэ и, кажется, угадывает правильно, потому как Акутагава еще больше начинает нервничать.  – Это… Оно не стоит прочтения, я просто… Вы же говорите, что иногда надо просто писать что-то, чтобы отрабатывать стиль. Особенно, если прежде подобного не писал.  – Интересный у тебя подход в таком случае, я не против как бы, однако, Рюноскэ-кун, это не повод тут прятаться. Я жду. Доставай. Или вытряхну все сам, – Дазай садится прямо на татами, кидая рядом свой пиджак, он невольно трет шею, чувствуя, что кончики волос снова стали влажными, здесь душновато, совсем уже не знаешь, куда деваться, хочется закутаться во что-нибудь мокрое.  Рюноскэ тем временем весь взмок вовсе не от влияния погоды: он судорожно ищет в голове очередной предлог отказать, но и так прекрасно понимает, что его учителя не пробить ничем, косится на него чуть ли не с какой-то детской обидой, явно мысленно проклинает весь женский род и лезет в осиирэ, где все завалено книгами, и с самых верхних полок вытаскивает кучу листов. Дазай едва сдерживает комментарий в себе касаемо объема, ему сейчас на самом деле интересно наблюдать за смущением Акутагавы, пусть обычно это и бесит, но в этот миг тешит самолюбие.  – Здесь все перепутано, это все из-за этих соплячек мелких, – бубнит Акутагава, складывая листы перед Дазаем, тот цепляет пальцами сразу несколько штук и начинает пробегать глазами. Вообще-то не предполагал зачитываться этими творениями, но раз пришел, и раз решил повоспитывать – придется.  Молчал минут десять, а то и дольше. Рюноскэ все это время сидел на расстоянии на коленях, полусогнутый, боящийся поднять голову. Дазай пробегался глазами по тексту, откладывал листы аккуратно в сторону, выуживал новый наугад.  – Знаешь, скажу, что ты не пренебрегаешь описаниями всего окружающего, хотя тут явно весь посыл направлен на действие. Вполне полноценно смотрится. Только вот, – и тут видно, как пальцы Рюноскэ сжимаются в кулаки, – ты все равно больно зажат. – Не хватает детальности, чувственности, что ли, хотя, уверен, тебе это по силам. Напиши еще что-нибудь подобное, только не со мной в качестве действующего лица, думаю, именно это тебя смущает. Ты сам себя смущаешься, Рюноскэ-кун. Ведь ты писал это все для себя.  – Дазай-сенсей, я не хотел выразить непочтительность… Я…  – Знаешь, мне даже обидно, – Дазай подается вперед, хватая его за подбородок, сильно надавливая пальцами, – мне казалось, тебе всего хватает. Или тебе лучше, когда ты не наедине со мной, а пишешь это вдали от меня? – он притягивает его себе ближе – на него смотрят во все глаза, затаив дыхание. – Можешь не отвечать. Здесь очень жарко, надо освежиться, ты вон тоже весь взмок – Дазай резко поднимается. – Скажу девочкам, чтобы все приготовили.  До Акутагавы не сразу доходит даже. Наверно, дошло в тот момент, когда Дазай уже вышел из комнаты и бодро отправился в основной дом, чтобы подготовиться к принятию охлаждающей ванны.  Родственник, который когда-то строил этот дом, явно был большим любителем бань, потому что над этой частью дома он особо постарался. Здесь можно было расположиться целой толпой, пространства было полно, а в дальней части располагались две большие бочки со ступенями. Зимой тут, благодаря печам, все протапливалось, и сидеть здесь было блаженством. В особо холодные дни Дазай даже перебирался сюда работать, сидя в передней части комнаты, скрытой перегородками и ширмами, запах масла смешивался с ароматом дерева – еще с тех времен, когда он жил в родительском доме это почему-то служило признаком уюта, но тут, в своих владениях, Дазай ощущал это куда острее. Пока он переодевается в юката, Ичиё-сан вместе с Мицуко-тян суетятся, наполняя бочку прохладной водой, чтобы можно было снять с себя стресс от зноя, раскладывают полотенца. Дазай иногда даже жалел, что никого сюда не приглашает, тут можно было бы чудесно посидеть большой компанией, но это были лишь его мимолетные мысли и идеи, пару раз он звал сюда Оду и Анго, зимой это было актуально, но втроем так вот собраться здесь не всегда удавалось, и он наслаждался жизнью в одиночестве.  Тщательно ополоснувшись, перед тем как лезть в бочку, Дазай прежде раздвинул шире сёдзи, вид отсюда открывался на более заросшую часть сада, гортензии тут давно захватили все в свои права, было слышно, как журчит вода, что вытекала из пруда, и по привычке Осаму вслушивался в пение цикад. Кажется, прилетел кто-то новенький – чуть ли не посвистывает, такого звука прежде здесь не слышал.  Прохладная вода практически возвращает к жизни. Дазай сладко зевает, рискуя скользнуть в бочку с головой, но вовремя одергивает себя, впрочем, попытка убиться все равно бы не оправдалась, потому что Акутагава наконец-то является. Было слышно, как он возится там где-то. Дазай водит по воде рукой, ощущая исходящий от нее аромат, вдыхает глубоко, что аж голова начинает кружиться, но ему хорошо, даже посторонние мысли и видения ушли подальше на какой-то миг.  – Чего ты там возишься? – Дазай лениво чешет шею пальцами, а затем взмахом руки посылает брызги в сторону, замершего Акутагавы.  – Я думал после вас зайти, сенсей.  – Лезь сюда уже, – господи, опять приходится ему напрямую все говорить. И ведь он явно понимал все намеки, просто боялся совершить лишнее движение. Интересно, он с остальными так же нерешительно ведет себя? Женская половина этого дома не в счет.  Дазай смотрит неотрывно на него, когда тот залезает и присаживается напротив, сразу же обхватывая колени. Хочется утопиться от этой дурацкой скромности. Дазай лишь заново смачивает руку и прижимает к своему лбу. Господи, как хорошо все же. Вода быстро нагреется, но все равно еще можно посидеть немного в свежести.  – Дазай-сенсей, я вчера нормально даже не извинился перед вашим гостем. Все хорошо?  – А что может быть не так? – Дазай потягивается и снова зевает. Ну да, он же ни черта не спал ночью. Прикрыв один глаз, смотрит на Рюноскэ, что так и жмется спиной к бочке, то ли смущаясь Дазая, то ли ему просто неуютно от того, что его пустили в хозяйскую баню. Точно, Осаму как-то и не подумал об этом. Ученик не был вовсе тут у него в положении слуги, но все же благами, что предназначались для тех, кто жил в главном доме, практически не пользовался, а Дазай просто особо на это не обращал внимания. Только вот сейчас и задумался. Или же… Акутагава бросает на него украдкой взгляды, и только потом доходит – кажется, он впервые видит его полностью без бинтов. Акутагава лишний раз обычно боялся их как-то задевать, никогда не спрашивал, что под ними, а тут мог воочию наблюдать все эти толком не заживающие порезы. Дазай прикладывает пальцы к следам полосы на шее и видит, как того передергивает. Бедняга. Но Дазаю откровенно похеру.  – Я уронил постороннего человека в пруд, – Рюноскэ, сглатывая, находит тему для разговора, не самую удачную, – да еще и это жуткое представление. Позор какой-то.  – Поверь мне, он пережил это.  – Надеюсь, он не отказался от работы, которую вы ему предлагали?  – Насколько я знаю, он все забрал с собой. Тебя это должно заботить меньше всего, – нет, если Дазай еще сейчас пронежится в этой бочке, то он точно уснет, надо вылезать. Акутагава дернулся, когда его сенсей резко поднялся и отправился выбираться. – Сиди, я просто уже не могу, всю ночь работал, спать тянет.  – Вы что-то новое написали?  – Да, я отложил все для тебя. Разбери, будь добр, вместо того чтобы прятаться от меня, – Дазай замирает на ступенях, опускаясь на колени, из-за чего оказывается на одном уровне с лицом Акутагавы. – Ты ходишь к девушкам, Рюноскэ-кун?  – К девушкам, вы про…  – Да черт, я не про тех, что тут живут! Ты понял, о чем я!  – Я, бывает, но… Тут всегда много работы… И мне хватает…  – Кого? Меня тебе хватает? – Дазай крепко хватает его за волосы, отбрасывая голову назад и тянется чтобы зажать кожу на чужой шее зубами – у уха раздается сдавленный стон. – А то, что мне говорили? Когда ты трогаешь себя, ты думаешь обо мне, да? – он ведет языком по его подбородку, чуть задевая зубами. – Что ты делаешь? Просто дрочишь себе или просовываешь в себя пальцы? Сколько?  – Сенсей, то, что они говорили…  – Что ты делаешь, Рюноскэ, я хочу знать! – Дазай отпускает его и спускается на пол, хватая полотенце и обтираясь им, давая юноше, пожирающему его глазами, насладиться в полной мере зрелищем. – Ты же писатель, Рюноскэ, не бойся говорить о разных вещах с людьми.  – Это личное.  – Может быть. Но не для меня. Вылезай давай, я хочу видеть в таком случае.  – Что?! – кажется, он готов утопиться от ужаса.  – Уверен, у тебя отличное воображение, но живьем оно все же лучше, согласись. Пользуйся моментом, – забросив полотенце на плечо, Осаму проводит пальцами по собственному телу, замирая рукой на собственном члене, обхватывая его, смотрит на свою жертву, которая все же выбирается из бочки и застывает на верхних ступенях.  Осаму, ну, как всегда, невольно вспоминает Чую, когда они утром целовались, и тот прижимался к нему, очевидно, полагая, что это совсем иной человек, и это бесит, поэтому лучше переключиться на реальность, и он, поглаживая себя, наблюдает за тем, как Акутагава, чуть спустившись вниз и разведя ноги, окунает пальцы в чашечку с маслом, что было оставлено рядом с бочкой, и начинает аккуратно вкручивать в себя сначала один палец. Голову он запрокидывает, но чуть смотрит вбок, чтобы видеть своего сенсея, что тоже неотрывно следит за ним. Влажное тело манит, и Дазай невольно ведет языком во рту, словно хочет коснуться им мягкой розовой плоти, что сейчас обнажена, – Рюноскэ чуть сжимает свой член, но потом отпускает, пытаясь упираться рукой в ступени, а другой погрузить уже два пальца еще глубже в себя. Подойдя к нему, Дазай опускается и прижимается губами к колену, чуть пронзая кожу зубами, а рукой оглаживая внутреннюю часть бедра. Он ведет пальцами так, чтобы специально не касаться особо чувствительных мест, но потом все же накрывает рукой головку члена Акутагавы, вслушиваясь в его сдавленный всхлип, чуть давит подушечками, затем сильнее и даже больно, но тот только активнее двигает пальцами внутри себя. Уже три. Аромат масла, слегка сладковатый, но освежающий, начинает еще сильнее бить по ощущениям, Дазай сам окунает пальцы в скользкую массу и вымазывает ею сначала свой член, а затем вздрагивающего просто от его близости юноши. Он убирает его руку и заставляет спуститься, обхватывая крепко за ягодицы, притягивая ближе к себе; их члены соприкасаются, и Рюноскэ ахает, явно желая уже чего-то большего. Дазай чуть держит его за поясницу, другой рукой скользит меж ягодиц и резко проталкивает внутрь тут же напрягающихся мышц сразу три пальца и двигает ими куда яростнее, из-за чего его ученик уже не может сдерживать стоны уткнувшись лицом ему в шею. Освежающего эффекта ванной будто бы и не было – снова жарко, сердце бешено качает кровь; Дазаю хочется целоваться, но не с Рюноскэ, поэтому он только плотнее сжимает зубы, отключая свои мысли и ловя ощущения здесь и сейчас. Он прекрасно знал, что не получит должной разрядки, мысли о Чуе все равно останутся при нем, но на Рюноскэ всегда было приятно отвлекаться, поэтому надо было пользоваться моментом, а тот уже сам задирал ногу, обхватывая его ею.  – Сенсей, пожалуйста, больше не могу!  – Хочешь, кончить с моей помощью? – спрашивает он в самое ухо, и специально толкается в него бедрами, что аж самого начинает мутить… – Ну?  – Хочу, – голос дрожит, чуть ли не плачет.  – У меня есть одна мысль, – она была с самого начала, и Дазай просто готовился к тому, чтобы ее воплотить: он буквально заставляет юношу растянуться прямо на полу, отрывисто целует в губы, ведя языком затем по шее, груди, облизывая ребра и ловя ароматы с тела после ванны, целует живот и не отказывается себе в удовольствии немного подразнить член, но кончит Акутагава все же иначе.  Он разводит ему ноги шире, одну закинув себе на плечо, тянется к чашечке с маслом, придвигая ее к себе ближе, окунает туда пальцы, прежде вымазав себя, а затем еще раз – и снова вводит пальцы в нетерпящее дрожащее тело. Проход уже неплохо разработан, но Дазай эгоистично не собирается дать того, что хочет его ученик, и начинает погружать в него сразу четыре пальца, чуть проталкивая и пятый.  – Дазай-сенсей, – тот чуть ли не вскрикивает, скорее, даже от неожиданности, – о боже!  Лучше бы Акутагава на самом деле не смотрел на него. Дазай облизывает губы, словно собирается разделывать тело, лежащее перед ним, глаза затуманены, он упирается пальцами в простату, мышцы вокруг пульсируют и рефлекторно сжимаются. Рюноскэ стонет, пытаясь дотянуться до своего члена, но его ощутимо шлепают по рукам, а затем и по заднице.  – Не смей, так кончишь, – более нежничать он не намерен и уже довольно грубо проталкивает руку прямо в анальное отверстие, Акутагава дергается, дышит прерывисто, кажется, он даже испуган, а движения только резче и становятся. – Больно? Закончить?  – Нет, – чуть ли не всхлипом, сильно жмурится, пытаясь сдержать слезы.  – Правильно, терпи, а то встану и уйду. И тогда единственное, что будет ублажать тебя в этом доме, твоя рука.  Рюноскэ еще сильнее прошивает дрожь. И от больного удовольствия, и от ужаса. С ним еще никогда не разговаривали так, серьезность тона сковывает. Дазай кусает его ногу на своем плече, его собственный член тоже болезненно тянет, но он не отвлекается, и ему плевать, что на полу следы крови, и кровь на губах Акутагавы от того, как сильно он закусывает губы. Дазай хватает чашечку с маслом и льет прямо на яички Рюноскэ, вязкая субстанция стекает ему на руку, позволяя проникать глубже, выбивая громкие стоны.  – Больно? – снова спрашивает он, частично вытаскивая руку, но все еще оставляя пальцы внутри и давя на размягченные стенки.  – Не останавливайтесь! – юноша выдыхает и по глазам его уже понятно, что он давно уже не реагирует на боль, пальцами шарит по полу, не находя опоры, его бьет дрожь, он полностью раскрыт и уже как-то не пытается скрыть свое мазохистское возбуждение, пока не кончает себе на живот, выгибаясь в спине и не пытаясь даже сдержать крик. В такие моменты он и вовсе забывает о том, что они в доме не одни. Стоит ли после этого обвинять девочек в любопытстве?  Осаму, тяжело дыша, убирает руку, не отрывая глаз от пульсирующего после сильного оргазма отверстия, и сжимает свой член, давя большим пальцем на головку. Кто бы знал, как он сам страстно желает кончить. Он бы дал сейчас Акутагаве в рот, но тот слегка невменяемый, дольше будет соображать, что от него надо, впрочем, даже так хорошо. Тут можно и так кончить, глядя на то, как расслабляется распластанное на полу тело.  Потянувшись за полотенцем, Дазай сначала вытирает руки, а потом проводит им по телу Акутагавы, который вздрагивает, когда его касается меж ягодиц чуть влажная ткань. Осаму, чуть пошатываясь, поднимается и кидает полотенце на него.  – Напиши об этом. Все свои ощущения. Все, даже то, как ты мысленно признаешься мне в любви и просишь трахать тебя бесконечно, как ты касаешься этих шрамов на моем теле. Все что здесь – лишь физическое влечение, ничего больше, это я и так могу ощутить, на более ты открыться со мной не способен. Не можешь – так, пиши, все пиши, не переписывай, я буду смотреть только черновики. Даже если ты сейчас в какой-то момент хотел проклясть меня – это тоже. Можешь считать, что у меня странные подходы к литературе, но дело даже вовсе не в ней. Ты никогда не напишешь того, что истинно собьет читателя с ног, если не ощутишь сам.  Говоря все это, Дазай хочет знать, верит ли ему Акутагава. Ведь он сейчас лукавит. Ведь в нем самом, касаемо ощущений, еще больше пустых мест. Не все получается заполнять, и это есть горькая правда, но пусть он думает, что его учитель столь идеален, что позволяет себе поучать с таким апломбом и пафосом.  Он специально оставил его одного. Быстро омылся, вырядился в юката и отправился проведать Хацуё-тян, кроме того, необходимо было ее просветить относительно знакомства с Харасэ-саном. Девушка сильно задумалась, видимо, пытаясь вспомнить, кто это, но в итоге замотала головой, давая понять, что этот человек ей незнаком, но и сомнений никаких не выразила; Дазай даже отметил, что сейчас, немного очухавшись, Хацуё выглядела куда более уверенной в себе, более слез лить не собиралась, даже подумывала вернуться в окия, но Дазай все же тормознул ее – храбрая девочка, но лучше будет, если она поступит так, как он говорит. Они разговаривали наедине, когда в комнату скромно заглянула Ичиё-тян, сообщая, что к нему пришел Ацуши-кун.  – Дазай-сан, – Хацуё вовсе не хотела его отпускать, но по какой-то причине не решалась заговорить об этом. – А Такахаси-сан? Он же все равно от меня не отстанет. И будет распускать слухи. Уже, наверно, по всей Асакусе разнес все. О-каа-сан знает, что я не такая, но все равно будет очень зла, если он продолжит давить.  – Я подумал об этом. Как раз этот момент и хочу разрешить. Скоро ты вернешься в Токио, – он поднялся с пола, выпуская ее руки из своих, и направился к выходу, уже на улице его догнала Ичиё-тян.  – Дазай-сан, ей в самом деле стоит опасаться этого человека. Вчера, когда мы помогали ей принять ванну, я видела следы у нее на теле. Глубокие раны, толком даже не зажили. Она не позволила нам обработать их, но я дала ей мази.  – Я представляю, Ичиё-тян. Присматривай дальше за ней. Анго отправит мне сообщение, как только договорится с нужным человеком, отслеживай, я сразу должен буду знать.  Прежде чем встретиться с Ацуши-куном, Дазай быстро зашел в свой рабочий кабинет, где небрежно на листках сделал несколько записей. Одно послание упаковал в конверт, другое просто свернул и грубо перемотал бечевкой. Еще пока он возился, услышал какой-то шум в центральной части дома, но особо значения не придал, пока сам не явился в большую комнату, еще на подходе слыша, как Акутагава на кого-то орет. Дазай хмыкнул: честно говоря, он наивно полагал, что тот до сих пор валяется в бане без чувств, а он, оказалось уже шустро носится по дому и кого-то гоняет. Как воспылал-то сразу энергией!  Насчет шустро – тут Дазай погорячился, потому что Рюноскэ стоял опираясь о стену и чуть держась за поясницу, ах, ну да, завтра он еще точно промучается, расплата за удовольствие она такая, хотя почему-то Дазай тешил себя мыслью, что помани он его снова – тот помчится следом и с готовностью раздвинет ноги, но он вообще тут же забыл о том, что еще бы мог с ним сделать, когда увидел, что на ступенях снаружи стоит Кёка-тян, а с ней парень чуть младшего его ученика, одетый в европейскую одежду, немного взмыленный, но явно полный энтузиазма. Правда, кое-кто сейчас готов из него выбить все, включая дух живой.  – Акутагава-кун, что ты тут расшумелся? Мне казалось, что ты вообще должен быть сейчас в моем кабинете и работать с текстами, ну или, – Дазай чуть склонился к нему, – положить свою задницу на что-нибудь мягкое и дать ей отдохнуть до следующего раза, а?  Весь воинственный настрой тут же сбило, но злости не убавило.  – Дазай-сенсей, я ни за что не пущу его в этот дом!  – Ты про Ацуши-куна? А в чем дело?  – Дазай-сан, он клевещет на меня! – подал голос мальчишка, решаясь подняться по ступеням выше. – И сам же, наверно, распускает эти грязные слухи!  – Я что-то не в курсе: вы знакомы?  – Нет, сенсей, но я знаю, что в округе про него судачат, будто он подворовывал, ни за что не пущу такого человека в дом.  – Это не правда, Дазай-сан! – голос у Кёки спокойный, уверенный, честно говоря, выглядит она сейчас адекватнее этих двоих. – Акутагава-кун просто злится, вот и болтает всякую ерунду. Они пару раз сцепились здесь на улице, Акутагава-кун получил, вот и успокоиться не может!  – Тебя уделали? – Дазай с неким удивлением смотрит на него. – Интересно.  – Прошлый раунд был за мной, Дазай-сенсей, – заявляет чуть ли не с гордостью и будто бы просьбой погладить его за это по головке. Или еще где. Осаму лишь фыркает.  – Кёка-тян, проводи своего приятеля в мой кабинет, – рукой он показал, что сделать это лучше всего со стороны сада, Акутагаву же он заталкивает в дом, закрывая вход. – Я не стал орать об этом на всю улицу, но тебе ли осуждать кого-то в воровстве, а?  – Я каждый день ненавижу себя за это, Дазай-сенсей, и презираю за это других.  – Твою ж мать, где ты этого набираешься? Я такому точно не учил. Мне плевать, что за терки у тебя там с этим пацаном, но мне он нужен для выполнения одного поручения, я, знаешь ли, тоже много о чем наслышан, и меня в последнюю очередь будет волновать твое мнение, так что займись чем-то более полезным, чем распугивать людей, – Дазай толкает его к стене, вжимая своим телом и склоняясь к уху. – Как ощущения? Все еще больно? Вижу, что больно.  – Не больно.  – Да ладно? – он отстраняется. – Тогда ночевать будешь у меня, – на этой фразе Дазай видит, как глаза ученика в легком ужасе раскрываются – он явно не готов повторить, но Осаму лишь чмокает его в губы, не объясняя, что просто собирается разобрать с ним свои записи, ну и как бы не против отсосать ему все-таки, калечить своего подопечного он пока что не собирался, и оставляет одного, слегка хлопнув рукой по заднице.  Иногда приятно иметь дома того, кого можно грубо приласкать. Рюноскэ податливый такой. Не то, что некоторые.  В кабинете Ацуши и Кёка-тян ожидают, словно солдаты, выстроившись на линии фронта, Дазаю так и хочется бросить «вольно!», проходя мимо, но он лишь садится у столика, кладя на него подготовленные записки, которые так и таскает с собой.  – Дазай-сан, мне приятно познакомиться с вами лично, – Ацуши тут же кланяется, утыкаясь взглядом в пол. – То, что несет Акутагава, – все неправда.  – Да мне без разницы, – отмахивается Дазай. – Я и так о тебе наслышан. Кёка-тян, ты свободна.  Девочка немного неуверенно глядит на него, будто в чем-то нехорошем подозревает, но потом склоняется и быстро выходит, не глядя более в сторону Ацуши. А тот так и не смеет выпрямиться.  – Ладно, ты не упирайся, я оценил твое почтение, – хмыкает Дазай. Черт, снова душно, когда там уже солнце окончательно скроется? – Ацуши-кун, у меня к тебе будет очень важное поручение. Не сказать, что опасное, но надо будет быть очень осторожным.  – Без проблем, – он уже стоит ровно и готов внимать, смотрит с интересом. Неплохо.  – Ты хорошо ориентируешься в Токио?  – Приходилось бывать. Мне придется ездить туда?  – А что-то смущает?  – Это не дешево для меня, – надо же, какой честный.  – Я дам тебе деньги на транспортные расходы. Кстати, в том доме, где ты служишь, тебе достаточно платят?  – Мне хватает. Хотя поручений не так много. Фукудзава-доно человек закрытый. Вы и сами, наверно, в курсе. Я, правда, пока что не предупредил его о том, что буду у вас.  – И не распространяйся. Не думай, что я прошу тебя ему врать, но все же. Просьба немного деликатная, лучше, чтобы никто не знал. Начнешь сегодня же. Смотри, Ацуши-кун. У меня есть два послания. Одно ты лично должен будешь доставить по адресу, что тут указан, причем передать таким образом, чтобы тебя никто не видел.  – Подкинуть?  – Подкинуть. Справишься?  – Думаю, да. А, это чей-то дом или учреждение?  – Логичные вопросы задаешь. Это дом. Чем-то похож на мой, насколько я могу судить. Это тебе упрощает задачу?  – Полезные сведения, – кивает мальчик.  – Второе послание ты должен будешь отправить с любого почтового отделения в Токио. В этот раз не важно, будет ли оно близко к тому дому, далеко ли. Но каждый раз, когда я буду давать тебе подобное письмо, это должно быть новое место. Или же – ты должен будешь передать это через кого-то, но дважды тебя не должны видеть. То же самое с посланиями, что ты будешь доставлять сам по адресу. Тебя не должны увидеть. Ты можешь подговорить кого-то, даже один раз стоит это сделать, но опять же – смотри, чтобы тебя потом не смогли описать.  – Я уловил суть, – в глазах сомнение, скорее, из-за того, что он не понимал, что такое задумал этот странный человек, Дазай, если честно не знал, проболталась ли Кёка-тян ему о его деятельности, однако готовности выполнить поручение в этом взгляде было не меньше, даже какой-то азарт. Мальчишки любят подобные приключения, разве что играть надо аккуратно.  – Прекрасно, – Дазай встал с места, чтобы вручить ему послания. – Я советую тебе не пытаться читать то, что написано, но если все же любопытство возьмет вверх, то отвечать за все ты будешь вместе со мной, уяснил? – Дазай слащаво улыбается, оглядываясь на него, а сам роется в брошенном здесь же пиджаке, выуживая оттуда монеты. – Это тебе на первое время. Здесь хватит и на переезды до Токио, и на оплату почтовых услуг. Время уже к вечеру, так что тебе лучше поторопиться, чтобы не вернуться слишком поздно.  – Без проблем, – Ацуши шустро рассовывает монеты по карманам, туда же прячет послания.  – Мне лично можешь каждый раз не докладывать. Достаточно будет, если мне все передаст Кёка-тян. Через нее же буду вызывать тебя.  – А если Фукудзава-доно…  – У меня нет каких-то временных рамок. Разве что хочу, чтобы вот эти два ты доставил сегодня. В остальном – будут перерывы. Возможно, это растянется на несколько недель.  – Я все понял, Дазай-сан, уже отправляюсь!  – Ацуши-кун. А… Из-за чего у вас конфликт с Акутагавой?  – Не знаю, Дазай-сан. Мне кажется, я просто ему не понравился. Он всегда требует, чтобы я держался подальше от вашего дома, но я не вор!  – Ладно, иди. Сами разбирайтесь, еще детей мне разнимать не приходилось.  Дазай пропускает тот момент, когда Ацуши уходит и он остается один. Он уже на самом деле несколько минут не видит привычных очертаний своего кабинета, а образы перед глазами сменяют друг друга, путаются, он вроде бы и знает всех этих людей, вроде бы и говорил с ними со всеми, и самое страшное, они почему-то умирали в невообразимых муках, а он ничего не мог сделать. Вся эта карусель тормозила медленно, набрасывая на него с каждым оборотом все более тугие петли желания пойти разбить голову об что-нибудь, чтобы вся эта дрянь вытекла. Дазай моргал, вроде бы видел очертания знакомых стен, а потом какие-то едва знакомые места; вроде бы виднеется порт, вроде бы похоже на Йокогаму, но что-то с ней не то. И все это перемешивается с теми местами, где он вырос, и снова духи выглядывают из ликорисов, хватают его мать и тащат в заросли цветов, пожирая заживо, в левом глазу это так красочно выглядит, и словно во сне переигрывается, и вот уже вместо матери он видит там девушку, с которой провел свою первую ночь, она тянет к нему искусанную руку, что-то говорит, а верхней губы у нее уже нет, и Дазай не понимает, что такого в ней мог найти тогда. А затем словно наяву ощущает, что кто-то поглаживает ему спину и смеется. Чужой голос – обернуться страшно, и он, пытаясь ухватиться за куски реальности, что мерцают перед глазами, начинает шарить среди бумаг, в поисках хоть чего-то что поможет все это прекратить, выбить из головы. Да, выбить, пистолет. В спальне, если добраться туда, то можно все быстро закончить, но разум успокаивается все же раньше, нежели он успевает что-то предпринять, обнаруживая себя на полу узкого коридора.  Никого, тихо. Хочется проползти по полу и забиться в темный угол. Он прежде так не делал, а тут вдруг подумал, что идея-то недурна. Да и ничего не мешает все еще взять и покончить совсем навсегда. Дазай подскакивает, словно боится, что эта передышка – лишь затишье перед бурей, и быстро мчится в свою спальню, но останавливается еще до того, как успевает найти запрятанное оружие. Он просто замирает, стараясь не вникать в то, что проносится перед глазами, но именно из этого потока вылавливается то, что тормозит, и Дазай просто оседает на татами, сжимая юката на коленях. Так много солнца стало вдруг вокруг. Хоть оно и погасло быстро.  Нехорошо. Нехорошо, когда так все сразу долбит в голову. Он тогда почти не контролирует свои действия. Может, слишком мало пишет, может, слишком много уделяет времени на решение проблем других. Надо выкорчевывать это все срочно из башки, а еще завтра увидеться с Мори-сенсеем, пусть снова вколет ему что-нибудь, на себя полагаться не хочется, а у Дазая пока не было настроя на спонтанные самоубийства, у него были другие планы, блядь! Рюноскэ-кун теперь точно может не переживать за сохранность своей задницы, Дазаю теперь будет не до нее, не говоря уже о других его частях тела.  – Весьма благородно то, что ты таскаешься весь день со мной, – Дазай, если честно, жалел уже, что решил прогуляться по оставшемуся пути до дома, и они с Одасаку отослали рикшу раньше, чем добрались до пункта назначения. На самом деле Осаму с чего-то решил, что как только Ода доведет его до ворот, то сразу покинет, учитывая, что он с ним возится с самого утра, хотя тот даже ничего такого не говорил, но мысль засела в голове, и Дазай то и дело пытался растянуть время, вот все и вылилось в эту прогулку, а жара просто дико плющила к земле; он плелся, закинув пиджак на плечо и обливаясь потом, Ода тоже не выглядел особо свежим, но они оба даже находили в себе силы над чем-то смеяться, да и Дазай постоянно отвлекался от неприятного утреннего разговора с Мори-сенсеем.  – Когда я решил в свой свободный день повидаться с тобой, я не думал, что у тебя столь грандиозные планы, – хмыкнул Ода, ероша на лбу взмокшие волосы. – Ну и раз ты дома не собирался задерживаться, то почему бы было не поехать за компанию. В качестве поддержки, так сказать.  – Мало людей, которые захотят поддержать человека, что добровольно идет на прием к врачу в психушку.  – Не знаю, с чего ты так взял.  – Ну, разве что они ходят туда из любопытства. Это я могу понять.  – Не все такие циничные, Дазай.  – Вот я и удивляюсь тебе.  – Ты так толком и не сказал, из-за чего вдруг помчался туда.  – Укол в задницу возжелал. Мори-сенсей, правда, хотел меня там подольше подержать, едва вырвался, но, уверен, мне станет после этого легче. Вообще-то я должен был появиться у него на следующей неделе. Он был неприятно удивлен, – Дазай со всей силы пинает мелкий камушек, что попался под ногу. Тот летит в сторону, распугивая растянувшихся на земле кошек, изнывающих от жары. Живность резко подскочила, но быстро прочухала, что угроза миновала и свалилась там, куда и отлетела со страха. Вот она лень от жары!  – Я могу его понять. Тот факт, что ты сам к нему помчался – не совсем в твоем духе.  – Вчера, – Дазай размышляет, стоит ли говорить, но кроме Оды-то более никому и не скажешь, – я чуть-чуть не добрался до пистолета, что храню у себя в спальне.  – Боюсь спросить, что надо мне благодарить за твою внезапную ответственность за себя самого, этого раньше не было.  – Ну, я, знаешь ли, имею и иные интересы, кроме как убиться нахрен.  – Редко от тебя подобное слышу, но это радует, – Ода чуть ускоряется, обгоняя Осаму, и теперь движется спиной вперед, чтобы смотреть на Дазая, который уже немного не рад, что его пробило на откровенность, тем более сегодня и так был превышен лимит, когда сенсей устроил ему целый допрос.  А еще в кармане у Дазая был рецепт на препарат. Успокоительное. Не такое мощное, более безобидное, как выразился Мори-сенсей, чтобы не стать случайным пособником самоубийства, но все же будет легче. И сон, здоровый сон. С последним – сложнее, а вот за лекарством надо отправить кого-нибудь из девочек.  – Не особо выглядишь, если уж так честно.  – Жара, – вздыхает Дазай.  – Да нет. Не спишь?  – Ночью лучше пишется, ты же меня знаешь.  – Но и днем ты тоже не отсыпаешься.  – Все считают меня жутким эгоистом, а время дневного сна я трачу на то, чтобы решать чужие проблемы. Мне это вовсе не греет душу, если что, – он едва не ляпает вслух, что все это, мол, ради поддержания собственного благородного образа. Впрочем, Ода и так явно хорошо представляет, что он есть такое. И уж точно не кинется с осуждениями.  – Ты что-то говорил о том, что виделся вчера с Анго.  – Да, кое о чем попросил. Это все тоже из-за Хацуё-тян. А… Ты останешься сейчас или у тебя еще какие-то планы? – Дазай внезапно сам задал этот вопрос. Просто вдруг обнаружил, что они уже дошли до ворот его дома. – Я знаю, ты последнее время много вкалываешь.  – Тебе известно, что я отправляю деньги домой. Там нужнее.  – Странно, что ты решил потратить свой редкий выходной на меня, – но Дазай это произносит так тихо, что Ода не слышит из-за проезжающей мимо повозки, а Осаму уже толкает ворота, оказываясь на территории дома и тупо улыбаясь от того, что Одасаку проходит следом. – Выпьем чего-нибудь?  – Не уверен, что тебе можно, – Ода беспокоится на полном серьезе, и это умилило бы, если бы Дазай был в самом деле способен поддаться подобному настроению.  – Ты можешь пить за меня, а я буду вливать в себя что-то более безобидное. В конце концов, в такую жару распаляться особо не хочется. Хочу в пруд, к карпам. О, Ичиё-тян! Принеси нам чего-нибудь холодного! Вытащи циновки в сад, к пруду, надо только переодеться. Одасаку, тебе что-нибудь выдать?  – Обойдусь.  – Не знаю, мне хочется сдохнуть в этой одежде. Располагайся, ты тут все знаешь, а я сейчас.  – Дазай-сан, – Ичиё семенит за ним, чуть приподнимая край кимоно – как ей не жарко? – Пока вас не было, пришло послание от Анго-сана, – она тут же вынимает из рукава маленький запечатанный конверт, передавая ему. – И еще – у вас тут гость.  Дазай первым делом подумал почему-то о еще какой-нибудь гейше, которой он мог приглянуться, и она решила искать спасения у него, но потом быстро опустил себя с небес на землю – таковых более не водилось, нужны ему потом лишние обязательства и проблемы, одна до сих пор пряталась в его доме, да как точно просекла-то, что ее тут не найдут!  – Где гость? – немного заторможено спросил он, при этом бодро маршируя через дом.  – Он прошел в ваш рабочий кабинет, Дазай-сан.  – Блядь, что? – сам аж не понял, чего не сдержался, хотя редко себе позволял ругаться при девочках. – Какого хрена, Ичиё-тян, кто-то шляется туда без спроса? Акутагава где потерялся, кстати?  – Дазай-сан, я этого вашего гостя тоже пыталась вразумить, но он сказал, что ему можно, потому что вы тоже такая же бесцеремонная сука, – Ичиё выдает это на одном дыхание, и даже голос не дрогнул. Да уж. Впрочем, он всегда знал, что она девушка резких нравов, иначе бы не управлялась так легко с армией более мелких. Он мало знал о прошлом Ичиё, но сейчас она немного позабавила его.  – Прям так и сказал? – Дазай, проанализировав каждое слово, начал уже откровенно расплываться в улыбке. В голове у него быстро щелкнуло. – Если еще раз он такое выкинет, – он склоняется к ее уху и произносит: – Передашь ему, что второй раз я терпеть не стану, и просто выебу его мордой в землю.  Ичиё-тян все же вспыхивает и закатывает глаза.  – Сами предадите.  – Так где там Акутагава? – Дазай уже спешно удаляется прочь, на самом деле не особо и горя интересом знать, где там его помощника носит, и он и не слышит, что ему говорят вслед, лишь отмахивается непонятно кому, и быстро топает к себе, раздвигая с грохотом фусума.  Чуя явно слышал его приближение и, скорее, специально сел в эту расслабленную позу, словно ему на все похер, сложил свои локти на стол, подпирая подбородок руками и таращась на него во все глаза. Вот именно сейчас почему-то хочется очень сильно въебать. И в то же время Дазай на самом деле в диком восторге.  – Не помню, чтобы ты что-то тут забывал. Чего явился?  – А где приветственные поцелуи и объятия? – хмыкает Накахара, чуть вытягиваясь вперед. Дазай моргает – какого хрена он сложил свою долбаную шляпу на его рабочий стол, на его тексты, пусть и черновые?  – А ты быстро привык, я смотрю. Уже сам даже требуешь. Но, считаю, раз ты пришел ко мне сам, то все это уже пройденный этап, и ты, как минимум, должен уже стоять здесь на коленях, сверкая голым задом. Что вполне актуально, учитывая, что дышать просто нечем. Тебе не жарко? – Дазай проходит-таки в комнату, кивая на Чую, аж передергивало от этой упакованности, хотя чертова жилетка на нем сейчас охренительно подчеркивала его стройность, даже когда он сидел так вот расслабленно, развалившись.  – Терпимо, – он пожимает плечами.  Дазай резко оборачивается на него. Да что такое? Он, что, правда сейчас тут сидит? Серьезно? Нет, он надеялся на его появление, но как-то не так, не так, не думал, что вот – так легко, что… О бля. Полная растерянность, хочется грязно выругаться от восторга. Дазай наклоняется к Чуе, который все же чуть отстраняется, но его цепляют пальцами за подбородок.  – И зачем же пожаловал лисенок сюда?  – Свернуть тебе шею, – Чуя бьет по рукам, но Дазай перехватывает его пальцы и быстро целует прямо в ладонь, на всякий случай все же отскакивая в сторону. – Блядь, не делай так, слюнявый.  – Ты сам хотел поцелуев. Я решил – сойдет и так, – теперь можно и рядом сесть. Авось, не убьют. – Ну?  – Что ну? Ты сам обещал. Я про твои рассказы.  Дазай смотрит на него и тупо моргает. Да ладно? Нет, ну он не тешил реально себя мыслью о том, что Чуя явился к нему, чтобы быть разложенным прямо тут на полу, это даже просто было бы неинтересно, но как-то… Его в самом деле это интересует? Так сильно, что даже готов терпеть человека, который его бесит? Чудеса. Наверно, это все лекарство. Мори вколол ему что-то наркотическое, и это все просто мерещится. Дазай тянется к шляпе, но его снова шлепают по руке. Какое вредное видение, однако.  – Не лапай.  – Не надо складывать свое барахло на мой стол. Я здесь работаю, если ты не заметил. Ты тут, наверно, уже все обшарил.  – У меня чувство такта развито куда лучше твоего.  – И при этом это ты заперся сюда без спросу.  – Хотел тебя позлить. Маленькая месть.  – Маленькая, говоришь? – Дазай цепляет пальцами рыжие отросшие волосы на чужом плече, Чуя чуть поворачивает голову, чтобы видеть, что он творит, и одновременно пытается коситься на него самого, господи, глаза разъедутся, крошка, не мучайся! – Знаешь, я сразу подумал, что очень удобно, что ты такой мелкий, словно девушка хорошо уместишься подо мной. А, черт! Не смей! – Дазай мгновенно выпускает прядь волос, увидев, как Чуя одним резким движением сминает рукой листы, лежащие на столе.  – Порву нахрен все здесь, если еще раз нечто подобное услышу.  – Можно уточню один момент? Мне нельзя говорить про то, что ты мелкий, или ты обиделся, что я определил тебя вниз?  Дазай даже не удивляется тому, что видит, как рвутся листы. Сам напросился, но удержаться было сложно.  – Ладно, прекрати, ты не мне лишнюю работу подбрасываешь, эту мозаику потом Акутагаве восстанавливать и переписывать. Он и так страдает, что искупал тебя в пруду, будь милосерден.  Чуя демонстративно отбрасывает от себя листы. Доволен, сделал гадость, молодец. Дазай картинно трагично смотрит на ошметки бумаги. Тут ничего такого особенного, это один из черновиков, другая редакция сейчас лежит там же нетронутой, и именно на ней стоит пометка для Рюноскэ, что это финальный вариант. Накахара явно все это пролистал, пока был один, и знал, что можно измельчить. Какой хороший мальчик, даже гадость толком не умеет сделать, Дазай бы поступил иначе. Смотришь на него – еще сильнее хочется вдавить в пол и засосать. Куда слаще, когда он тебе еще и отвечает, Чуя точно любит целоваться.  – Рембо-сан еще не вернулся?  – Нет, – Чуя как-то уж слишком честно сразу отзывается. – Иначе стал бы я у тебя тут прохлаждаться? У меня, правда, не так много времени, сегодня работаю в ночную смену.  – Какой-то нестабильный у тебя график.  – Пришлось согласиться на условия, что предложили. Когда я необходим, тогда и работаю, – Чуя пожимает плечами, при этом видно, что он на самом деле совсем не в восторге от того, что ему приходится возиться в ресторане.  – Не понимаю, чего ты так упираешься. За одно твое уже присутствие рядом Рембо-сан может платить тебе по удвоенной ставке.  Дазай сдавленно ахает, когда получает в ребра ногой. Хорошо, хоть Чуя все же не совсем невоспитанное чудовище и разулся, пройдя в дом, а то точно бы трещину заработал.  – Еще одно подобное замечание – мордой в пол впечатаю, – Накахара смотрит довольно на то, как Дазай растирает бок, очень больно все же. Будет синяк.  – Не понимаю, почему ты так реагируешь? – Дазай кое-как поднимается, собирая все свои оставшиеся в живых рукописи. – Одно дело, если бы я неправду говорил, но ты даже сам не отрицаешь с ним своих отношений, так чего обижаться-то? К тому же, я говорил о том, что ему несложно было бы тебя содержать, ты же определенно ему нравишься.  – Мне не надо, чтобы меня кто-то содержал, – Чуя раздраженно ведет плечами, и вид у него уже такой, что он будто сильно пожалел, что явился сюда. Дазаю даже на миг кажется, что тот не злится – расстроен. Черт, наверно, лучше будет в самом деле избежать в дальнейшем этих намеков, признаться, Дазай и так не видел в них смысла, но что-то кололо, и он скидывал их с языка. Хрень. Надо как-то исправляться. Лучше прекратить этот разговор.  – Эй, лисенок, не дуйся, – он садится перед ним на колено, готовый на всякий случай к тому, что его ребра могут все же треснуть, Чуя смотрит с подозрением. – Идем, у меня помимо тебя еще гость, мы собирались выпить в саду возле твоего любимого пруда.  – С какого хера этот пруд стал моим любимым? – цедит Чуя сквозь зубы, смотрит в глаза, и вроде бы уже не так недоволен, как секунды назад.  – Ты в него свалился – это же такое обилие впечатлений! Милые воспоминания! Идем! – Дазай дергает его за руку, прежде чем Накахара попытается воспротивиться, и тащит за собой.  По пути Чуя все же выдергивает руку, но топает следом, они выходят через главный вход, чтобы гость мог иметь возможность обуться; огибают дом, и Осаму уже видит расположившегося на циновке за столиком Оду, который явно немного заскучал в одиночестве. Он оглядывается на Чую: тот щурится на солнце, всматриваясь и улавливая в человеке что-то знакомое, но затем поджимает губы, словно от недовольства. Однако никак не комментирует и не отстает.  – Одасаку! Ты тут еще не поджарился?  – Нет, но ты, кажется, собирался переодеться, – произнося это, Ода с интересом смотрит на молодого человека, что следует за хозяином дома, он сразу же вскидывает брови от удивления, но не решается сразу что-либо спросить.  – Переодеться? – до Дазая только сейчас доходит, что появление Чуи в его доме выбило ему частично мозги, и он даже забыл, зачем на самом деле потащился в дом. Смотрит в сторону виновника – тот не совсем понимает, в чем дело, и Осаму лишь мотает головой. – Меня сбили с мысли. Неважно, – он усаживается на циновку, показывая Чуе, чтобы опускался рядом – места для них двоих достаточно, разве что они будут довольно близко друг к другу.  Накахара недовольно и с сомнением смотрит вниз, но все же послушно присаживается на колени, чуть отодвигаясь в сторону. Ему немного неуютно, и он явно узнал человека, что сейчас даже не пытается скрыть того, с каким интересом его разглядывает, не испытывая чего-то такого неудобного. Дазай косится на своего рыжего гостя: кажется, тот уже вновь переживает из-за того, что пришел, или точнее – не совсем вовремя пришел. Определенно не был настроен на то, что тут будет кто-то посторонний. Дазая же на самом деле беспокоит совершенно иное: зная себя, он не уверен, что это не мерещится ему. Его видения порой слишком четкие, в определенные моменты он не чувствует разницу, и на самом деле не знает, какие из них больше пугают: те, что отдают откровенной фантастикой, или же все же те, что не имеют граней между выдумкой и реальностью. Единственное, что немного успокаивает его, – Ода точно видит Чую рядом с ним, а в наличии Одасаку рядом Осаму точно не сомневался, так что можно было успокоиться. Да и лекарство Мори-сенсея должно хорошо помогать. Черт, а вот от выпивки все же, наверно, лучше воздержаться.  – Дазай, надеюсь, ты не выкрал человека и не запер у себя дома?  – Одасаку, как ты мог обо мне такое подумать? Чуя-кун пришел добровольно! Верно, Чуя-кун? – он тычет ему пальцем в плечо, что тот воспринимает, как попытку его зацепить в очередной раз, но Дазай на самом деле просто докатился до смешного – еще раз хочет проверить, что тот реален.  – Убери лапы, а то встану и уйду.  – А не пущу!  – Блядь, ты…  – Тсс, все! Я больше не буду, – он хватает его за руку, прижимая к циновке и смотрит прямо в глаза, едва сдерживаясь от того, чтобы не впиться в розоватые губы – Чуя дышит тяжело, через рот, сглатывает – боже смилуйся, как хочется! Не сказать, что Сакуноскэ это дико смутит, но Дазаю не хотелось бы тоже разбрасываться этими интимными моментами, когда он мог насильно зажимать Накахару, не говоря уже о том, что тот просто его убьет. Утопит. Все условия для этого даже созданы. Он отпускает его руку, стараясь выровнять собственное дыхание, лишь улыбается, а потом резко поворачивает голову. – Ичиё-тян, а у нас есть… Э-э-э, Чуя, что ты пьешь?  Тот на миг теряется из-за резкой перемены линии разговора, что больше смахивал на очередную разборку, но потом быстро берет себя в руки.  – Вино красное.  Дазай удивляется, словно… Впрочем, он не знал, что ожидал услышать, наверно, удивлен тому, что Чуя произнес это совершенно спокойно.  – У нас есть что-то такое? – он смотрит на девушку, а та пожимает плечами, поставив на столик принесенное сакэ.  – Скажу девочкам, чтобы поискали. Кажется, оставались запасы.  – А мне чай принеси, будь добра.  Ичиё-тян немного с удивлением на него глядит, но вопросы лишние не задает. Делает поклон и спешно уходит.  – Красное вино? – Осаму в упор смотрит на Чую.  – Чай? Да? – тот явно не собирается поддаваться ему.  – Я на медикаментах, что тут такого? – Дазай придает себе вид человека, который крайне ответственно относится к своему здоровью, и как вы все вообще могли подумать нечто иное? Вздор!  – Раньше тебе это особо не мешало, – замечает Одасаку, разливая себе из токкури, смотря на Чую, но тот мотает головой.  – Ты портишь все мои попытки встать на путь истинный.  – Не подумай так плохо. Я, наоборот, только за. Просто каждый раз, когда ты что-то подобное заявлял, мы с Анго расслаблялись, и последний раз тебя нашли в луже собственной крови.  – Да, в том доме меня, наверное, до сих пор проклинают. Надеюсь, кровищу они смогли оттереть. А то выглядит, наверно, куда более мерзко, чем разлитое красное вино.  – Чем тебе не угодило вино? – Чуя сразу же все воспринял, как очередной укол в свою сторону.  – Да ничем. Просто предпочитаю что-то покрепче. Слушай, Одасаку, как только я оклемаюсь, поехали с тобой куда-нибудь?  – Например?  – Дай прикинуть, я на жаре так быстро не соображаю! О, мой чай! – он, едва не долбанув Чую рукой по плечу, машет спешащей к ним девушке. – Маая-тян, ты прелесть! Теперь у меня есть шанс выжить!  – Опять вы все преувеличиваете, Дазай-сама, – она невозмутимо, но все же польщенная таким уже привычным вниманием, присаживается рядом, ставит чашку на столик, уже собирается подняться, как ее перехватывают за тонкую руку и вкладывают что-то в ладошку.  – Солнце мое, – Дазай тянется к ней ближе, – сделай доброе дело – сходи для меня в аптеку, пусть тебе дадут то, что тут написано. Деньги возьми у Ичиё-тян.  Маая-тян смотрит на него в ответ так, будто он поручил ей нечто такое, за что она убьется, но выполнит, будто никто, кроме нее неспособен, и господин это знает, поэтому ей и поручает столь ответственное задание. Здесь нет того, ради чего лишний раз очаровывать, в конце концов, Маая и без того обязана выполнять его поручения, но Осаму почему-то никогда не пренебрегает этими мелкими знаками внимания. Ну да, ему же нравится, когда все от него в восторге, почему бы лишний раз не насладиться этим моментом? Не сыграть, тем более, это так легко?  – Я уже бегу, Дазай-сама, – Мааю-тян пробивает на краску, она, однако ж, неторопливо поднимается, отвешивает поклон, обходит, сжимая в руках поднос, а на бег переходит, судя по грохоту гэта, когда уже огибает дом.  Осаму не сразу замечает скепсис во взгляде Чуи, но затем просто предпочитает игнорировать его. Тем более к ним уже возвращается Ичиё-тян с вином. Все-таки нашлось. Пока Накахара пытается распробовать, Дазай вцепляется в свою чашку с чаем, холодный – становится хоть внутри чуть легче.  – Одасаку, ты что-то говорил о том, что на следующей неделе отбываешь куда-то по заданию твоего редактора. Ты не сказал, куда, или я просто, как всегда, ни черта не слушал? – Осаму немного с тоской все же всматривается в зеленую водичку – он бы выпил сейчас чего покрепче, но – как это ни странно – не хотел рисковать. Снова присасывается к чашке.  – Я не заострял на этом внимания, поручили одно задание в Аомори.  Дазай чуть не выплюнул жидкость, набранную в рот. Не так уж сильно это было заметно, но, встретившись взглядом с Чуей, он уловил, что мимо него это не прошло.  – Ничего не надо передать? – осторожно спрашивает Ода.  – Кому? От кого? – Дазай мотает головой еще раньше, чем говорит, что ничего не надо. – Не утруждай себя, – залпом допивает, черт – смотрит на кувшинчик с сакэ. Ну не сдохнет же он так сразу? В том-то и проблема, что вдруг чего не так – помирать придется медленно и мучительно, вероятность этого высока. В таком случае можно будет пойти и просто застрелиться. Чудесная мысль – чего он вчера ее не воплотил? Едва не подрывается добежать до своей спальни, но дурацкий порыв быстро сходит на нет, и почти незаметно, что он снова думал о том, чтобы убить себя. Лекарство заглушило лишние волнения в его голове, но не искоренило пока что мыслей о суициде.  – Когда ты был там последний раз? – зачем-то спрашивает Ода. Дазай смотрит на него вымученно: зачем, зачем ты интересуешься? Был бы кто другой – разозлился, но тут лишь тяжело вздыхает.  – Когда вызвали на ковер. Хотели снова сдать в психушку, но тут меня сразил аппендицит – и не срослось, – Осаму немного нервно смеется. – А потом я просто вернулся в Йокогаму. Парочка злобных писем – а дальше я не читал их.  – И разве никто не приезжал, когда ты реально загремел в психушку?  – Я запретил Акутагаве распространяться о том, где я находился. К счастью, никто не стал жаловаться домой. Честно говоря, думал, что после того случая меня вообще выпишут из семейной книги, но, видать, решили дать последний шанс. Может, уже по-тихому и выписали, поэтому и не явился никто. Так было бы лучше, – Дазай почти что мечтательно об этом рассуждает. Ода редко спрашивает его о подобных вещах, но раз хочет знать – пожалуйста, он не злится. Иногда надо кому-то высказываться. – Ну, тебе удачно съездить. Там красиво. Тем более рабочая поездка. Не надо самому раскошеливаться. Ваша газетка, я слышал, вроде как собирается увеличивать тираж журнала-приложения к ней, даже выпускать на самостоятельной основе.  – Да, – Ода даже немного оживился. – Думаю, это мой шанс, кстати. Я… Я подумываю начать публиковать не только свои статьи. Нечто покрупнее.  – Серьезно? – Дазай резко облокачивается на стол, едва не снеся бокал Чуи, тот что-то недовольно шипит, но никакой реакции. – Неужто ты решился! Поздравляю!  – Не с чем пока поздравлять.  – Решиться – уже большой шаг. Ты себя слишком ограничивал.  – У всего есть свои причины. Правда, боюсь, не выдержу конкуренции, – он вдруг усмехается и таращится на Дазая, а тот, не понимая, хмурится, снова садясь ровно. – Нас уже стали массово забрасывать различные авторы. Я видел отобранные работы. Кое-что заинтересовало. Мацуока Мадока-сан, часом, не жена одного влиятельного торговца из Йокогамы?  – Почему ты меня об это спрашиваешь? – Дазай прикинулся полным дебилом.  – Просто решил, что тебе лучше знать.  – Да, есть такая госпожа. Ее муж, Мацуока-сан, прилично зарабатывает, а она часто разъезжает с водителем по городу на автомобиле, американском, судя по всему, в основном в лавки мотается, где продают шелковые ткани. Боюсь представить, сколько у нее в запасе различных кимоно. Можно продать и долго жить безбедно. Неужели Мацуока Мадока-сан стала что-то писать? Видимо, совсем заскучала.  – Дазай.  – Что?  – Я читал текст. Написано своеобразно, да и тема слишком женская, но меня ты точно не обманешь.  – Ты меня так изобличаешь, будто не знаешь о моем роде деятельности. И вообще! Не разглашай при нем, – палец снова утыкается прямо в Чую, – имена людей, которые заказывают у меня тексты, я хочу, чтобы он приходил просить у меня их читать, а не выискивал потом по всяким там журналам. Не смей ему говорить название!  – И какое? – Чуя сбрасывает с себя наглый чужой палец.  – «Сейран».  – Твою ж мать, Одасаку! – Дазай делает вид, что оскорблен до глубины души предательством. – Ну, было дело, явилась эта дамочка ко мне в начале зимы еще, не знаю, как узнала, я и не спрашивал. Притащила свои рукописи. Жаловалась, что везде ей отказывают, даже пыталась взятку дать, но, видимо, у кого-то все же совесть превалирует над деньгами, я даже рискну предположить, что и обо мне-то она узнала у кого-то из издательств. Я посмотрел ее записи… Там…Как бы помягче выразиться. У нее хорошие идеи, полагаю, черпала она все из своего опыта, ей уже далеко за сорок, но вот реализация. Может, проблема в том, что грамотности ей не хватает. Хотя там всего не хватает. То, что она написала, вне сомнений никуда не годилось. Ну, я переработал это все, как она просила. В итоге получил деньги за три повести, ей все понравилось, но я далее не отслеживал, что с ними стало. Я при деньгах – остальное – не мои заботы. А что именно она притащила к вам? Насколько я помню, все повести были объединены одной идеей, что заключалась в том, что, если грубо описывать, люди порой не понимают, как могут словами и поступкам обижать кого-то.  – С виду написано очень легко, но в итоге остается терпкий осадок. Чисто женский стиль, вообще странно, что ты умудрился подобное написать.  – Я же гений, – Дазай лишь разводит руками и с усмешкой смотрит на Чую, который закатывает глаза, не отлипая губами от края бокала. Интересно, он быстро пьянеет? – Но, если честно, я писал по ее кривым черновикам, возможно, дело в этом. Я подчиняюсь заказчику, если он приходит со своими требованиями. За это цена выше.  – Наживаешься на людях, – хмыкает Чуя, отставляя от себя еще не допитый бокал. Не понравилось?  – Я наживаюсь на бездарностях, что желают славы, – не вижу ничего плохого. Так что там, Одасаку?  – Героиню зовут Мисаки-сан.  – А, теперь понятно.  – Что понятно? Про что там? – Чуя смотрит то на одного, то на другого, и тут Дазай не может не ухмыльнуться.  – Я могу пересказать…  – Одасаку, не смей! – Дазай впивается глазами в Чую. – За отдельную плату я тебе сам перескажу.  – Пошел нахрен, – отмахивается Чуя. – Не больно и хотелось.  – Если кратко, то суть в том, что всем нам неприятно, если кто-то начинает давить на нас своим опытом, которого у нас нет в силу неподвластных обстоятельств…  – Черт, Ода, я бы мог еще поторговаться! – заныл Дазай, но его нагло игнорируют.  -… Мисаки-сан уже взрослая женщина, из приличной семьи, довольно образованная, но в силу того, что в детстве она перенесла серьезное заболевание, она совершенно бесплодна. По этой причине так и не вышла замуж. У нее довольно большой круг общения, однако большинство женщин в нем, общаясь с Мисаки-сан, даже не понимают, как порой задевают ее, говоря, «Ну, откуда ж тебе знать! Ты-то и замужем не была, и детей у тебя нет, ты нас не поймешь, а вот мы, наш опыт и в таком духе». Я сейчас многое упускаю, но суть в том, что люди едва ли представляют, какую боль причиняют этой женщине, по сути, обвиняя ее в том, что она не познала того, что известно им, но совсем забывают о том, что ее судьба так сложилась. И совсем не годится тыкать ее в это лицом, но окружающие просто этого не замечают, им больше хочется показать, что они что-то знают, познали, а другие нет. Это как пример, подобное можно рассмотреть и на других ситуациях.  – Ты предатель, Одасаку, – бубнит Дазай, отвернувшись от них. Какую бы мелкую пакость теперь в отместку придумать? Он сам себе ухмыляется. Даже голову забивать не станет. Все еще погруженный в свои наигранно обиженные мысли, он вздрагивает, когда его вдруг касаются:  – У тебя черновик этого текста сохранился?  – Я все сохраняю, – Дазай слегка ошалело смотрит на Чую.  – Я хочу прочесть. Не то чтобы мне интересна эта тема – просто хочу прочесть.  – Ну, это, я так понимаю, скоро напечатают, да, Одасаку? Купишь журнал, можешь там прочитать. Даже знаешь, под чьим именем искать.  – Да, наверно, осенью уже опубликуют.  – Это ждать придется! – Чуя невольно тянется ближе к нему, так что Дазай начинает улавливать кисловато-пряный аромат вина. Хочется попробовать. Но не с бокала.  – Что мне за это будет? – так, надежда, кажется, забрезжила вновь!  – Ладно, дождусь осени, – как он быстро слетел с крючка, однако!  – Кстати, Одасаку! – Дазай так резко подался вперед, что едва не сшиб все еще не отодвинувшегося Чую, тот даже возмутиться не успел, как его внезапно крепко схватили за плечи и притянули к себе – он аж замер от неожиданности. – А вы переводы французской поэзии там случайно ли публиковать не собираетесь? Могу порекомендовать переводчика! Накахара Чуя! Все переговоры вести через меня!  – Совсем охуел?! Отпусти!  – Помолчи, не порть себе рекламу! Ты как рот откроешь, можно подумать, что ты какой-нибудь злобный ёкай. А проклясть можешь? – Дазай резко отворачивается. – Кагомэ, кагомэ… Кто у меня за спиной?  Он, предугадывая дальнейшие действия, все же умудрился увернуться, прежде чем Чуя врезал ему прямо по спине. Откатился с циновки и принялся смеяться. Накахара же демонстративно отпил маленький глоток из бокала и сделал вид, что дико обижен.  – Было бы не так жарко, я бы даже согласился с тобой подраться здесь, – Дазай вытирает перебинтованной рукой взмокший лоб. – А так лень.  – Иди в задницу, бесишь.  – Ты сам сегодня ко мне пришел!  – Пора уходить, кажется.  – Нет уж! – Дазай резко подается вперед, хватаясь за Чую и не давая ему встать, из-за чего тот снова падает на колени и недовольно шипит – Осаму же смешно. Сам не знает, в чем дело, вроде бы ничего такого, он, как всегда, выводит людей своим поведением, но ему смешно. Может, это побочный эффект лекарств, что сейчас творят чудеса в его крови?  – Дазай, ты помнишь, мы ездили втроем на полуостров Идзу? – вдруг спрашивает Одасаку, и тот внезапно чуть успокаивается, отпуская Чую и садясь ровно, а он аж бедный не знает, воспользоваться ли ему мигом свободы – удрать ли?  – Да, было здорово, – Осаму немного задумчиво смотрит куда-то мимо друга, и даже вовсе не на свой пруд с карпами, глаза сейчас ничего не видит из окружающего мира, и – удивительно – перед ними вовсе не его больные фантазии, а та поездка на Идзу, тот редкий случай, когда… Ему было просто хорошо? Зачем Сакуноскэ сейчас заговорил об этом? – Интересно ведь, там особо ничего такого и не было. Только горячие источники. Мне этим особо не удивишь. Горы – тем более. Я же уже тогда писал для других, да? Мне кажется, это было всегда, и я не различаю того времени, когда делал иначе, когда просто все эти записи копились и складывались просто так. Я с юности самой их неустанно собирал, наверно, как только сносно и грамотно научился писать. Тогда этим еще было не заработать. Наверно, и деньги на ту поездку я взял из средств, что высылали из дома. Черт, я никогда не забуду эту дорогу, начиная где-то с Атами и до Ито. Анго постоянно ныл. Мне кажется, он нас дико ненавидел, что мы потащили его с собой, но я был уверен, что его надо взять с собой. Он вообще нас тогда за друзей не признавал. Но как-то даже сомнений не было, что он на самом деле был не против, тебе не казалось? Мы приехали в какую-то дыру, если честно. Какого черта мы туда поехали? Кажется, просто ты и я хотели сбежать подальше от больших городов. А Анго был в ужасе, куда мы его затащили! Там даже жилья приличного не было! А они еще такие деньги пытались затребовать! Анго чуть ли не рыдал, когда мы его впихнули в эту комнатушку, не знаю, я тоже сначала обалдел, а потом плюнул – мне все нравилось! Знаешь, Одасаку, я только сейчас вдруг вспомнил, что мне тогда практически ничего не мерещилось. И я почти не думал о том, чтобы вздернуться где-нибудь. А, слушай, может, нас поселили в такой убогой комнате, потому что мы непредставительно выглядели, как думаешь? Хотя там один Анго чего стоил, это мы с тобой приехали, словно два болвана, а он пытался что-то из себя изображать. Сколько мы там были? Неделю? Неделю мы ютились втроем в этой комнате? Я тогда даже не писал почти, что-то царапал, заметки какие-то, чтобы потом воспользоваться ими… Не помню источники совсем, если честно. Там, рядом, кажется, был заброшенный храм, а да, точно! Я же сочинил целую историю о живущем там злобном онрё! Я потом даже где-то ее записал, – Дазай на миг почти соскакивает с места, будто собирается нестись к себе, чтобы найти эти записи, но потом отмахивается от чего-то невидимого и снова смеется. – Анго бесился. Мне кажется, даже тебя я запугал историями о том онрё из храма. А привидение всего лишь убивало всех тех, кто ступил на его территорию, впрочем, мы ведь заходили туда, когда шли с источников, помнишь? Я до сих пор помню эти старые тории, там уже и иероглифов-то не было видно на них, я пытался разобрать вырезанные письмена на ощупь, но даже так не получилось, только руки в чем-то перепачкал. Вы, кстати, раньше меня убежали к тому, что еще можно было назвать храмом. Кажется, у него уже тогда крыша провалилась. Жутковатое было зрелище, зато как трава все бурно там окутывала, и там цветы дикие вовсю распустились, я думал, что задохнусь от их аромата, а после дождя запах всегда стоял особо сильный. Я раз даже один туда ходил. Просто лежал в траве возле ступеней. Мне кажется, кто-то там был еще. Может, онрё, может, местный дух, ёкай, не знаю, может, кто-то даже живой, но людей там было мало, кто в своем уме потащится в такую дыру ради обычных источников? Ну ничего не было в них такого! А мы ведь приехали… И тот храм, наверно, ради него стоило тащиться в такую забытую всеми даль. Когда бродил там, то нашел чьи-то могилы. Сидел просто и разговаривал, сам не знал, даже с кем. Так уютно было. Иногда еще хочется умереть от того, что ты не имеешь никакой возможности вернуться туда, где тебе было хорошо, потому что котел прошлого давно все расплавил.  Осаму и не сразу понял, что все это время он вещал один, а на него молча смотрели.  – Не думал, что у меня в голове остались еще такие воспоминания, – немного растерянно произносит он, и тут внезапно кое о чем важном вспоминает. – Я одно дело не уладил.  Не поясняя ничего, срывается с места и через сад топает к дому, забравшись на энгава, скинув обувь прямо на землю, и быстро скрылся в глубине своего кабинета, чуть сдвинув сёдзи. Черт, из-за внезапного появления Чуи ему совершенно отбило мозг, и он забыл о том, что Анго прислал ему послание. Схватился за конверт, разодрав, вчитался в иероглифы. Прекрасно, хоть что-то хорошее. Завтра днем можно будет выпроваживать Хацуё-тян обратно в окия, а там уже Харасэ-сан ее подберет. Анго написал, что предупредил его относительно Такахаси, но все же с этой проблемой надо будет поскорее разобраться, а сейчас надо переговорить с Хацуё, сразу ее настроить на завтрашнее возвращение, а то еще немного и она точно тут пригреется у него. Может, она в тайне этого и желает, но Дазай желал одного – спровадить ее. Как бы ни было в ней все прелестно, чужих забот ему хватает. В саду, конечно, сейчас сидеть куда заманчивее, но Дазай все же отправляется в дом, где живут девочки. Хацуё за все время практически не высовывалась оттуда, если верить словам присматривающей за ней свиты. Один раз выходила погулять в сад, когда, видимо, Дазай отсутствовал, но более не показывалась, словно боялась, что ее увидят, несмотря на высокую ограду, что скрывала весь дом от посторонних глаз.  Он не предполагал, что разговор с гейшей пройдет легко, но выслушала она молча и, наверно, даже покорно, с каким-то врожденным в нее природой смирением, только кивала, и Дазай даже засомневался в какой-то миг, что она вообще слышит его, внемлет ему. Даже переспросил ее, все ли она поняла. Они были одни в просторной комнате, где она до этого тихо играла на кото, что завалялся в этом доме и был отдан на растерзание девочек, Дазай не питал к инструменту особой любви, но Хацуё могла исполнить на нем гораздо более сложные вещи, и он то и дело теперь, сидя на татами, таращился на инструмент, подавляя в себе просьбу сыграть для него. Не ради того, чтобы послушать музыку – поймать этот образ грустной совсем еще молодой женщины, что изящно перебирает струны. Некоторые его заказчики просили вносить в текст различные описания, больше поэзии в прозе, что Дазаю порой казалось, что еще немного, и он начнет складывать стихи, в чем едва ли был заинтересован, но Хацуё в самом деле бы сейчас смотрелась чудесно. Он давно уже стал подмечать, что без макияжа и прически гейши она кажется ему куда интереснее, хотя сейчас уже прежней дрожи в груди не вызывала, да и все это было всегда мимолетно, наслаждением, вроде выпиваемого для отдыха сакэ.  – Спасибо вам, Дазай-сан, – он и не замечает, как она целомудренно целует его в щеку, словно у них никогда ничего не было. – Я не сомневаюсь, что этот Харасэ-сан окажется хорошим человеком, и полностью доверяю вам, хотя мне ужасно страшно возвращаться домой. Представляю, что там происходило. Придется это все отрабатывать, если меня не выгонят.  – Уверен о-каа-сан оценит вложения Харасэ-сана и не рискнет выставить тебя, – Дазай поднялся с пола. – Начинай собираться. Я отправлю с тобой своего помощника, если он, конечно, никуда не удрал, и возьмешь с собой Хи-тян, вы, кажется, тут неплохо сдружились.  – Спасибо, Дазай-сан, – она кланяется, припадая к полу, но потом смотрит ему в глаза, явно желая что-то еще сказать.  Осаму в этот миг думает, что если бы его жизнь сложилась иначе, если бы не было кучи других «если», и, если бы он был вообще иным человеком, он бы женился на ней. Не уверен, что этот брак продлился бы долго, не уверен, что был бы счастлив, вообще ни в чем не уверен, но просто бы ухватился за мимолетное желание. А там было бы без разницы. Было бы забавно побесить таким образом свою семью. Забавно. Хацуё-тян вряд ли бы оценила это все в таком ключе, но он бы ей не сказал, она бы жила какое-то время в иллюзии, а потом бы свыклась. Она не дура, но умеет смиряться, было бы… Он не знает, как было бы, может лишь фантазировать, но эту фантазию точно на самом деле не хочет выпускать из себя. На реальный мир у него совсем другие планы.  Он еще минут десять проводит вместе с ней, а затем отправляется на поиски Акутагавы, который обнаружился у себя. Дазай сначала решил, что тот строчит свои тексты, но быстро заметил, что Рюноскэ просто разбирался с частью переданной ему сенсеем работы. Честно говоря, Дазай откровенно полагал, что Акутагава страдает херней, ссылаясь на боль в заднице, но тот усердно работал, впрочем, он сделал вид, что не обратил на это внимания, и вообще это его прямые обязанности, а не только позволять учителю себя ублажать. Молодой человек особо не был в восторге от того, что его назначили сопровождающим, но никак не посмел высказать недовольство, хотя его изначально спросили о самочувствии, и Дазай, довольный тем, что, по сути, свалил все дела на Акутагаву, побрел к себе в кабинет.  Он вроде как помнил о том, что оставил своих гостей в саду, но не спешил возвращаться, пытаясь сообразить, не упустил ли он чего еще. Откуда-то возникло ощущение, будто у него больше дел, чем он мог представить, и не знал, за что схватиться. Дазай стащил с полки письма, что ему принесли этим утром, – он их не разобрал, встал с трудом, голова трещала, едва позавтракал и помчался к Мори-сану, подгоняемый остатками вчерашней паники. Не сказать, что он прям так перепугался, но были моменты, когда Дазай был уверен, что именно сейчас, именно в этот миг ему еще надо пожить, а сам он с собой справиться не в состоянии. Успеть бы…  Сам не знает, чего сидит с этими письмами. Чертов Хориэ-сан. Только вот же был на днях, а тут строчит ему. Свои идеи. Как он хочет видеть дальнейшее развитие событий романа. Да хер тебе, бездарная сука, будет так, как Дазай напишет, задолбал уже! Ни одной здравой мысли, вся его слава – заслуга другого человека. Повысить цену ему, что ли?  Дазай реально уже задумался о том, чтобы повысить расценки на свои услуги, просматривая остальные письма, сортируя их в стопочки, но быстро откинул все лишнее, когда увидел на одном из конвертов знакомый адрес. Прям дилемма – вскрыть или не вскрыть? Послания из дома ничего хорошего не сулили, разве только в те времена, когда это были сообщения о денежных переводах, но Осаму давно избавил себя от той кабалы. Он несколько минут вертит в руках конверт, не решаясь вскрыть его, словно ожидает, что оттуда высыплется, выльется, выскочит какая-нибудь гадость. Мнет конверт в руках; перед глазами почему-то стоит домашний поминальный алтарь, а затем его относит куда-то дальше, что начинает тошнить от ароматов благовоний, и он видит мертвецов, которым смачивают губы – кто эти люди? И почему они выглядят так, будто упали и разбились? Но затем его снова вышвыривает в знакомые места, и все гораздо привычнее, дорога в пыли, мерзкий запах сжигаемого тела, кости…  Дазай выныривает из этого круговорота, таращась слишком близко на деревянную поверхность столика, за которым сидел, он как-то тяжело упирается предплечьем в жесткую поверхность, в руке все еще сжимает конверт. Но куда больше беспокоит то, что его кто-то держит за плечо, да он все равно не сразу соизволил повернуть голову.  Чуя тоже сидит на полу рядом с ним. Смотрит, ну, не хочется себе льстить, но все же – почти обеспокоенно, может, отчасти с любопытством и злорадством. А что он вообще тут забыл? Дазай вроде как скинул его временно на попечение Оды. Или наоборот.  – Паршивый из тебя хозяин – бросать своих гостей.  – Ты тоже меня бросил в том доме в Яматэ, – быстро парирует Дазай, вглядываясь в него – на виске застыли мелкие капли пота, у него рукава закатаны по локоть, нет, на одной руке даже выше, и жилетка расстегнута, включая верхние пуговицы рубашки – лето так беспощадно прекрасно в том, что заставляет раздеваться. – Так что без претензий. Что ты здесь делаешь? Мне казалось, я оставил тебя в неплохой компании.  – Я собирался уходить, – Чуя отворачивается от него, – здесь остались мои вещи – пришел забрать.  – Так ты уже уходишь? А как же твоя высокая цель прихода – литература? – Дазай подпирает голову рукой, пытаясь удобнее растечься по столу, он начинает обмахиваться конвертом, который так и не выпустил из рук. Как только вернется Маая-тян, надо будет ее выловить с лекарством.  – Я говорил тебе, что меня сегодня еще работа ждет. Не надеялся, конечно, особо, что будет толк от этого визита, но…  – Чуя, давай сходим куда-нибудь вместе, – Дазай даже не слушал, что он там говорил, и ему сейчас откровенно похрен на все свое долбаное творчество, это не творчество – это гигантская опухоль в его голове, что мучает всю жизнь, да никак не убьет. Похрен на все. Только вот – вот этот человек, что сейчас недоуменно на него вытаращился. Как он выдерживает такое солнце? Такой бледный, кожа совсем тонкая, Дазай и сам не любил поджариваться, но тут, наверно, вообще мало приятного.  – Куда сходим? – неуверенно переспрашивает он, видимо, параллельно думая, не сбежать ли ему от греха подальше.  – Не знаю, я человек не особо активный, в том плане, что не знаю каких-то особенных мест. Можно ради разнообразия поехать в Токио, ну или в какое более живописное место, – Дазай садится ровно, вытирая лоб рукой, сменить бы бинты на теле. – Куда хочешь, мне без разницы.  – Погоди, я не понял сначала, ты…  – Я хочу провести с тобой день, если до тебя не дошло. Обещаю даже, что я не буду к тебе приставать, во всяком случае, на людях точно, чтобы не напороться на проблемы.  – Хрен бы я тебе разрешил приставать ко мне. Один удар – и ты труп.  – А можно поинтересоваться, что мне надо сделать, чтобы ты реагировал на меня более нежно? Это, конечно, тебе в плюс, что ты можешь за себя постоять, хотя так сразу и не скажешь, но, мне кажется, я не заслужил, чтобы меня то и дело лупили.  – Ебать, ты еще и ныть начал снова, – Чуя закатывает глаза, но Дазай отмечает важный момент: он даже не пытается удрать, так и сидит рядом. – Веди себя адекватно для начала…  – Но это не про меня, так что сразу отпадает вариант. Знаешь, я думаю, когда Рембо-сан вернется, я загляну к вам. Проконсультируюсь у него, что он такого с тобой делает, что ты млеешь сразу, а не дубасишь его и не посылаешь грязными словами.  – Как же ты задрал! – Чуя страдальчески закидывает голову назад, даже не понимая, что таким образом может спровоцировать человека напротив повалить его на пол; Дазай все же сдерживает себя – он просто любуется, немного грустно разглядывая его. Все его навыки обольщения – ни к черту на самом деле. Но отчасти ему просто нравилось его дразнить. Сейчас не получил за это по зубам – уже здорово.  – Пожалуйста, Чуя, – вдруг зовет он, и тот снова смотрит перед собой. – Со мной. День хотя бы. Просто. Я могу и силой этого добиться, но что-то подсказывает, что тогда будет только хуже. Я прав? Ты же пришел ко мне, значит, не настолько в тебе кипит желание оторвать мне голову или что пониже, верно? – он улыбается, не без хитринки, прекрасно знает, как на него давить, и в то же время сделать вид, что готов пасть в ноги и умолять. Прости, Хацуё-тян, но отныне у тебя в самом деле нет шансов. Дазай уже плохо представлял, зачем ему сдался Чуя, он уже делал наброски, используя его образ, но все это меркнет с желанием захапать его себе, усадить на колени и не выпускать, даже если чужое колено двинет по ребрам. Сказать ему обо всех своих мыслях? Он уже говорил – Чуя не поверит. Сейчас не поверит. Как же заставить его…  – Если Рандо-сан не вернется через три дня, у меня будет свободное время, – не очень уверенно говорит Чуя, немного хмурясь и тяжело выдыхая, кажется, у него во рту пересохло, лучше бы он не пил то вино.  – То есть мне надо молиться всем богам и демонам, чтобы они задержали его в Токио? – ухмыляется Дазай. – Бесит от кого-то зависеть. Или просто заставить землю содрогнуться, чтобы он не имел возможности столь скоро примчаться обратно?  – Не пытайся даже что-то провернуть.  – Как я могу, за кого ты меня принимаешь? – смотрит на него невинно, широко распахнув глаза – Чуя лишь недовольно фыркает – правильно делает, что ни черта ему не верит, но Дазай как-то и не переживает, это все мелочи. Лисенок практически согласился, дело осталось пусть и не за малым, но тут важнее его отношение. – Я буду преданно ждать.  – Блядь, тебя послушать… Хорошо поёшь, да не верится в это, – Чуя поднимается с пола и начинает описывать круги, стреляя глазами в разные стороны.  – Но ты согласен? Согласен? – Дазай подается вперед, не замечая, как сжимает в руке конверт из дома все сильнее – совсем уже помял.  – Дай мне что-нибудь почитать из твоих работ, – Чуя замирает, глядя на него сверху вниз. Смотрит внимательно какое-то время на тупо моргающего Дазая, который так и мнет письмо в руке, а затем вдруг опускается на колени – снова так же изящно, как и в прошлый раз, даже в этой чужеземной одежде от вида захватывает дух, и Осаму слишком отвлекается, пропуская момент, когда Чуя не совсем решительно и смущающе аккуратно касается пальцами его щек, подавляя в себе колебание, припадает к губам.  Осаму приоткрывает рот скорее от растерянности. У него не очень получается соединить в одно: просьбу Чуи и его дальнейшее действие, а еще его губы больше солоноватые от пота, нежели кислые от вина, но этот вкус естественнее, и Дазай невольно улыбается, подаваясь вперед, но не забирая инициативу себе, позволяя мягкому языку скользить по своему.  Он выпускает из руки чертов конверт, не намереваясь более его открывать, сожжет сегодня же, что бы там ни было, и пальцами чуть касается плеча Накахары, подаваясь все больше к нему. Чувствуется неуверенность – Чуя по-прежнему ему не доверяет, но что-то заставило его рискнуть, и Дазай в этот раз не хочет размышлять, что именно, он вообще всегда слишком много думает, а если расслабляется, то мысли пускаются в такой пляс, что только потом Мори-сенсей способен их собрать в относительную кучу, не совсем устойчивую. Сейчас без разницы, сейчас вдруг даже спокойно, и он позволяет себе коснуться чужой груди сквозь ткань рубашки. Она кажется чуть влажной, да, жарко, очень жарко, лето невыносимо жестоко, и Дазай в какой-то момент начинает задыхаться, отрываясь от влажных губ, хватая ртом воздух и прижимаясь им к шее, ощущая языком прилипшие к коже влажные волосы.  Чуя нисколько не сопротивляется, когда его валят на спину, чуть удерживая – не хочется спугнуть напором, Дазай уже так пробовал, и получал только бездну ошарашенности в голубых глазах, ну и пусть, сейчас будет по-другому.  Крепче, он просто прижимает его к себе крепче, будто кому-то в этот момент доказывает, что все, теперь это точно его – не отдаст. Чуя под ним лишь тихо, но тяжело вздыхает, чуть сжимая пальцы на его плече – Дазай отстраняется, пытаясь заглянуть ему в глаза. Кажется, или он правда может ему позволить сейчас все, что угодно? Осаму вдруг думает о том, что до сих пор столь мало о нем знает, и для себя при этом столько уже решил, но ведь ему в самом деле без разницы уже, что там кроется в глубине да в истине.  – Так что? – внезапно спрашивает Накахара, и Дазай снова жестко тормозит, не говоря уже о том, что его слегка мутит от ощущения тяжело дышащего тела под ним. Он все еще будто бы ждет, что оттолкнут в любой момент, но Чуя лишь цепляется за его плечо, смотрит так, будто это он сейчас находится в превалирующей позе, чуть щуря один глаз, ему волосы налипли на лоб – и как он вообще не отстрижет их, жарко же? Впрочем, нечто подобное Дазай может спросить и у самого себя, учитывая то, что собственные лохмы прилипли к затылку, сейчас бы окунуться куда. Он мысленно возвращается к вопросу Чуи и мотает головой в знак непонимания. – Я что, зря перся сюда?  – Увидимся через три дня? – в свою очередь спрашивает Дазай.  – Не обещаю.  – Тогда запру тебя здесь.  – Мне не составит труда выбить эти чертовы фусума. Шансов удержать нет.  – Свяжу?  – Совсем охуел, долбоеб?  – А по-французски ругаться умеешь?  Чуя только набирает в грудь воздуха, может, и правда хотел продемонстрировать весь свой словарный запас, но Дазай его чмокает в губы и садится, потянув за собой.  – Не беси моих духов, – шепчет он в губы. – Все, что хочешь, дам, но ты тоже, будь добр держать обещания. Это ведь не так много.  – Если Рандо-сан вернется, то я не смогу никуда отлучаться, – судя по голосу, это правда, и Дазай ощущает жгучий укол бешенства из-за того, что добыча все еще частично в чужих лапах, да и сама не особо желает из них вырываться. Вот уж делиться он точно не собирается.  – Блядь, мне убить его, что ли?  – Пиздец, ты больной! – Чуя пытается от него отодвинуться, но попытка не особо увенчивается успехом, да и он не старался. Дазай все еще притягивает его к себе за талию, хватает зубами за кромку воротника рубашки, утыкаясь носом в шею, из-за чего юноша дергается – щекотно. – Ладно, ай, мать твою, все, пусти!  – Ты сам в этот раз ко мне полез, – у Дазая теперь железный аргумент, и он на самом деле никак не может унять свое дрожащее сердце, что стало биться совсем как-то иначе, когда Чуя только решился коснуться его лица сам.  – Пусти, мне и правда пора уже! Еще вернуться надо, и работа…  – Хочешь, я заберу тебя к себе? Мне средств хватит…  – Да хер тебе! Я сам в состоянии о себе позаботиться, я уже говорил! – ну вот, начинает злиться, Дазай чуть ослабляет хватку, но все еще держит, все еще ловит носом запах, которым отдают чужие волосы, пусть и рискует получить локтем в грудь.  – Ладно, не верещи! – его голос и правда неслабо так проходится по ушам, Дазая, с его умеренной манерой говорить, порой коробит от этих звуковых перепадов, однако он находит в этом что-то забавное, от чего и продолжает провоцировать.  Он вдруг резко выпускает Чую и направляется к осиирэ, отодвигая с грохотом створку. На верхних полках лежит целая куча вырванных из газет листов; Осаму аккуратно вытаскивает сначала одну стопку, затем, подумав, берет еще одну из самой глубины и садится на пол, начиная перебирать.  – Я не думаю, что тебе будет удобно читать непосредственно мои рукописи. Рюноскэ-кун обычно все переписывает, но, наверно, напечатанное будет проще разбирать. Я обычно выдираю страницы с моими текстами из журналов. Или же, – Дазай резко поднимается, что аж в глазах темнеет, но он не обращает внимания и отодвигает другую створку, где стоят книги. – Вот, можешь взять это, – когда он оборачивается, Чуя уже стоит рядом, глядя на книгу и тут же берет ее в руки. – Хотя, может, ты уже с этим текстом сталкивался.  – Антология на тему религиозных рассказов? В доме Рандо-сана есть такой сборник, только более новый.  – Это первое издание, затем его дополняли, но там везде есть мой рассказ. Я писал его на заказ лишь по теме для одного человека. Я обычно не спрашиваю заказчиков, по какой причине они покупают мои тексты, только ли дело в том, что им хочется славы, но нет своих мозгов, но этот Мацумото-сан не показался каким-то отталкивающим. Когда он явился ко мне, то первым делом спросил, знаком ли я с текстом Священного Писания.  – Я, кажется, читал это, – Чуя без труда нашел нужный текст по имени его мнимого автора и теперь немного недоверчиво смотрел на Дазая. – Рандо-сан читал его. Он сказал, что был в восторге, хотя его покоробило то, что кто-то представил подобным образом предателя того, кто принес себя в жертву.  – А я подумал, что это вполне допустимо. Текст часто перепечатывают – его нашли недурным.  – Ты сейчас так хвалишься?  – Нет, я просто сам был немного удивлен, что удалось нечто подобное воспроизвести. Это похоже на исповедь ведь. Я много думал об этом, не об Иуде вообще, не о религии, это вылилось в такой текст лишь из-за этого заказа. Я думал о том, до чего может довести истинная любовь. Как думаешь, до чего? – кажется, будто Чуя пугается, когда ему в лоб задают подобный вопрос, но Дазай на самом деле не ждет ответа и тут же сбрасывает всю серьезность, застывшую в воздухе между ними. – Раз ты читал, то, думаю, это можно не брать, – он уже хочет взять книгу и вернуть на место, но Чуя ловко уворачивается.  – Нет, возьму, перечитаю. Я, я немного удивлен, что это твоих рук дело… Ты не врешь часом? – смотрит на него недоверчиво, но больше, кажется, изображает. Дазаю немного обидно, так, самую малость, и он начинает рыться уже в другом ящике, извлекая бумажный пакет, в который плотно утрамбованы листы.  Не так просто их извлечь, он выдергивает сразу пачку, и часть разлетается в стороны, приходится ловить. Здесь все исписано его почерком, тогда все приходилось делать самому. Он проверяет то, что вытащил, а затем протягивает Чуе, который успел приблизиться к нему, прижимая к себе сборник рассказов.  – Вот, можешь взглянуть. Это черновики. Здесь даже сохранились правки и первые редакции текста. Мацумото-сан долго спорил со мной по некоторым моментам, но я убедил его, что так будет лучше. – Можешь взять их, я, правда, часто тороплюсь, поэтому не все могут сходу расшифровать мои каракули.  Чуя без лишних слов сгребает все себе, садясь на пол и аккуратно складывая, чтобы не разлетелось. Дазай все еще не может скрыть своего удивления. И подумать не мог, что эту дикую лисицу что-то подобное заинтересует. Чуя, конечно, и сразу не показался ему полным балбесом, хотя манеры порой могут сказать об ином, но… Впрочем, одно то, что он сам занимался переводами уже о многом говорило. И можно было даже предположить, что делал он их не только от нужды, в то время как Дазай ни в какую не хотел признавать, что писанина доставляет ему удовольствие. Это больше навык вкупе с фантазией.  – А те страницы из журналов? – Чуя смотрит на него с пола, Дазай не сразу включается – таращится на белеющие участки кожи, чуть припорошенные веснушками, аж слюна во рту собралась. – Эй?  – Тебе не жирно будет? Я и так откупился.  – Я это читал, не считается.  Дазай садится перед ним, показывая пальцами себе на губы.  – Иди к черту, что за детские игры?  – Всего лишь попроси меня так.  – Я могу вырубить тебя в один миг, взять все, что хочу и свалить, – кажется, угроза вполне серьезная. – И вообще, хватит возиться – у тебя там еще гость.  – А, Ода прекрасно проведет время вместе с кувшинчиком сакэ, уверен, кто-нибудь из девочек уже там, чтобы пообщаться с ним. А он любит поболтать со всякими малявками, уж не знаю, чего интересного с ними возиться. Хотя вру, с тобой же довольно занятно проводить время.  Осаму уже просто заранее готов к мощной атаке, Чуя – бестия вспыльчивая, чуть что – бьет со всей дури, но если быть готовым, то точную цель его атак не составляет труда просчитать, и Дазай ловко блокирует направленный в его скромный адрес удар, наваливаясь на атакующего и устраиваясь у него на бедрах, таким образом придавив к полу. Чуя лишь секунду ошарашен, черновики и книга валяются рядом, а запястья прижаты к татами.  – Сука, слезь с меня!  – Смирись, Чуя, я не дам тебе просто так себя калечить, – Дазай елозит по нему, но в какой-то момент понимает, что так сам себя только раздразнит и замирает, и все же… Он отпускает одну руку своей жертвы тупо в надежде, что этим не воспользуются, и кладет ему на живот, ведя вниз. – Я мог бы прямо сейчас…  – Дазай-сенсей!  Ох, сука, как не вовремя! Осаму был просто дичайше уверен, что Накахара ничего не сделает ему и позволит коснуться себя. Дазай так и поворачивается в сторону входа в комнату, зажав краешек языка меж губ. Акутагава, застывший там, выглядит и обескураженным, и смущенным, и – внезапно – самое интересное! – заинтересованным. Он почему-то больше пялится на замершего Чую, а потом уже, краснея, переводит взгляд на своего сенсея.  – Бля, съебись! – Чуе не составляет труда спихнуть с себя наглую тушу, он быстро вскакивает и ладно, что не удирает – собирает то, что выпало из рук, когда его завалили, что-то там злобное бормочет себе под нос, но Дазай сейчас больше заинтересован тем, кто прервал его в самый кульминационный момент. Интересно, а Рюноскэ-кун умеет ревновать?  – Чего хотел? – довольно спокойно интересуется Дазай, садясь в позу лотоса. У него вся спина уже мокрая, блин, и чего он до сих пор не переоделся?  – Я… Просто хотел сообщить, что мы вместе с Хацуё-сан отбываем. Она хотела вас увидеть напоследок.  – Ладно, идем. Чуя-кун, – Дазай быстро поднимается, направляясь к выходу, – бери, что хочешь, но не разграбь совсем мои запасы. Я жду тебя через три дня, – он хватает Акутагаву под руку и вместе с ним вылетает из кабинета. Накахара и сам прекрасно найдет дорогу вон, а то Дазай был все еще на грани того, чтобы все же воплотить все то, что пронеслось у него вихрем голове, пока он сидел на нем.