Σχίσιμο (Схисимо)

Осенний пепел, Укрывший сном нас двоих, –  Сизые хлопья Тонут в остывших чашках. Мы вместе допьем печаль.

 Куски камня просвистели мимо уха, разлетевшись в мелкую крошку. Дазай проследил за ними взглядом с таким видом, словно дико удивлен, что в него могло что-то прилететь, да еще и зацепить. Вот насчет последнего – особенно. Он то ли жалеет о том, что все же мимо, то ли размышляет о том, что надо было затаиться где-то в более укромном месте. Впрочем, ему некогда особо заморачиваться, собственная безопасность не заботит из вредности.   Накахара со свистом приземляется рядом с ним на возвышенность, с которой все кладбище Кубояма как на ладони. В метрах пятидесяти от них полыхает пожар, мелкая досадность, Осаму не обращает внимания.  – Вечность будешь мне обязан, – хмыкает Чуя, запуская вдаль целую горсть острых камней, окутанных красным сиянием, – кто попадется на пути, будет мгновенно прошит насквозь.  – Вечность – боюсь, ты не дождешься от меня подобного, – Дазай не смотрит в его сторону, ему надо убедиться, что группа вражеских эсперов уничтожена, а части дадут сбежать, причем именно по маршруту, который он сам для них отметил. – Это всего лишь твоя хорошая реакция, не более, лисенок.  – Мог бы просто поблагодарить, свинья ты такая! Дать тебе лишний повод обмотать твою тупую голову лишним слоем бинтов? Договорились! В следующий раз позволю твоей башке расхуячиться, мне не жалко!  – Не ной под ухом, отвлекаешь, – Дазай старается не реагировать на тирады напарника. – Хироцу-сан, – говорит он уже в микрофон, тянущийся от переговорного устройства, что больно давит на ухо, быстрее бы закончить, неприятно, – добивайте этих. Хватит возиться. За остальными – Акутагаву с Черными ящерицами.  – Дазай-доно, двоих мы упустили из виду. Возможно, движутся в вашем направлении. Уверен, что один из них эспер, я не видел его в действии, но доверяю своей интуиции.  – Хорошо, встретим, – хмыкает он, бесцеремонно устраиваясь на чужой могиле, его нисколько не пугает недовольство мертвых и всяких там духов. – А то кое-кому заняться нечем, – он подмигивает Чуе и тот лишь скалится, выдирая наушник из уха. Он не комментирует последнюю фразу Дазая, но замечает:  – Как ты только мог додуматься до того, чтобы проводить операцию на кладбище. Никакого уважения.  – Мертвым похуй, Чуя. Не знаю, почему все живые так за это цепляются. Мертвые – самые счастливые на свете. Только они могут познать чистейший эликсир полного покоя. Зависть.  – Избавь меня от своей ебаной философии. Каждый раз почему-то отдает лицемерием.  – Я лицемерю, когда говорю, что хочу сдохнуть? – Дазай удивляется, смотрит на него в упор, даже забывает о том, что происходит в нескольких метрах от них. Скоро уже совсем рассветет, а операция еще не закончена. С этой точки отлично видно, как начинает озаряться платиновым светом небо, внизу город только-только думает продрать глаза, если честно, то жутко хочется все бросить и просто пойти спать. Даже не ночь была трудная, а день перед ней.  – Есть порой такое ощущение, – жмет плечами Чуя, ему немного странно говорить на подобные темы, когда их могут чем-нибудь прибить в любой момент.  Дазай смотрит на него так, словно тот в самом деле заглянул ему сейчас в душу и смог без всяких поисков наткнуться на ком лжи, что он так долго сматывал, но Осаму уверен: он не лукавит в таких вещах, когда дело касается смерти. Просто порой не договаривает, что все же есть некоторые крючки, что все еще держат его носом кверху над водой, не давая захлебнуться, как того желает его душа.   – Давай-ка переберемся отсюда куда-нибудь, – Дазай крепко сжимает пистолет, уже начав движение среди могил, он спрыгивает с возвышенности, приземляясь четко на свободный участок, но все же ощущает, как боль легонько пронзает ступни, но не обращает внимания, откидывая полы плаща назад, чтобы не мешались. Середина октября, чудесная погода, ночами даже душно, если не открыть окно, сейчас утро только разгорается, а днем, может, даже жарко будет, но он все равно кутается то и дело в свой плащ, он уже весь запыленный, но Осаму мало обращает на это внимания. Он перебирается через ограду, что отделяет один сектор от другого, недовольно косясь на парящего рядом Чую, вот ведь сука летающая, даже не парится.  Осаму на самом деле дико раздражен, и не горит желанием совершать лишние телодвижения. Что касается плана операции, то он вообще по большей части импровизировал, но, как он сам себе говорил, это не его вина вовсе. Ладно, стоит признать, что Мори не первый раз пытался подвязать его на разборки с якудза, с которыми босс давно пытался договориться в плане разделения территорий в регионе, но у них сменилось руководство после внутренних кровавых конфликтов, и все старания пошли прахом. Тема эта была старая, и Дазая одно время в силу возраста до нее не допускали, а потом по каким-то причинами и не привлекали, отправляя, по словам Мори, на более важные миссии. А за примерно неделю до этого Мори вызвал его к себе и сказал, что руководство передадут ему, к тому же нужна смена плана. Дазай тогда заявил, что выступать он сам не собирается, на это есть Хироцу-сан и Коё, которая понимала проблему куда глубже (и лично от него предпочитала держаться подальше в силу своей неприязни), у него есть другие дела, но под давлением все же накидал план, передав его, мол, пользуйтесь, а я сам пойду выпью чего-нибудь усыпляющего, да так чтобы пробрало до самой смерти. Только вот накануне днем босс вызвал его к себе и сообщил, что его командировка в Нагою, где он должен был заключить контракт на поставку контрабандного оружия, отменяется, и ночью именно Дазай будет всем руководить. Остальные – в качестве поддержки. Осаму на самом деле редко противился приказам, но тут начал протестовать, заявив, что его недавно чуть не угробили во время разборок в Токио, и жив он на радость Мори только стараниями Одасаку и его способности. Заключение контракта Дазай очень долго и тщательно прорабатывал, определяя условия, ведя целое расследование для того, чтобы ничего не сорвалось, и тут его призывали все нахуй бросить, при этом заменять его никто не будет! Просто пиздец! И это на фоне того, что Дазай физически истощал себя работой, подставляясь, конечно, порой специально, но сути это не меняло! Его и без того заездили и заебали в последние месяцы, а у всех есть предел. Мори обещал, что даст ему отдых, который Осаму, чего скрывать, собирался потратить, свалив куда-нибудь подальше и, не спрашивая ничьего разрешения, утащить с собой Чую, закрыться где-нибудь и трахаться, пока не отрубит. Разве так много надо? Остаться наедине. В покое, быть рядом. Сил уже нет, давно нет. А тут… Его тупо ставят перед фактом, да еще и угрожают.  Наверное, их с Мори разговор слышали все. Нет, они не кричали, но Осаму уже успел выйти в коридор, не реагируя на тот факт, что на него наставлено оружие, и там они с Мори уже выясняли отношения, перейдя к взаимным оскорблениям и угрозам. Ясное дело, что эта разборка на кладбище могла стать ключевой, и Мори уже и так потратил ресурсы, силы, нервы, и не хотел провала, но не собирался вникать в то, что у его главного козыря тоже может начаться истощение, и Дазай тупо ощущал себя выебанной безвольной куклой-роботом, которого то и дело посылают разминировать взрывные устройства, потому что нет сомнений, что все пройдет успешно, но Дазай не был каждый раз так уверен. Он не боялся смерти в случае «взрыва», но и подставляться по чужой прихоти дико заебало. Редкий случай, когда его потряхивало после разговора с руководством. Еще и с Чуей потом поцапался. Ясное дело, что именно напарник попал под раздачу. А всего лишь хотел просветить его, ведь он был осведомлен лучше благодаря тому, что чаще сотрудничал с Коё, занимавшейся также этим делом. Но Дазай грубо его послал, на что Чуя обиделся, и из-за этого настроение стало еще дерьмовее. Но обиды приходится проглатывать, и им пришлось скооперироваться, да и там уже было не до взаимных глупых упреков, но легче от этого не стало. Осаму был не в духе, и яростно придумывал, какую бы пакость сделать Мори.  Схватив болтающийся на шее бинокль и поднеся к глазам, хотя видит из-за повязки только одним, Осаму все же вернулся к тому, чтобы изучить местность повторно. Несколько трупов валяются на разрушенных памятниках. Не их люди. Бардак, конечно, еще тот. Местная администрация им явно спасибо не скажет, и, кажется, кто-то разнес здание, что принадлежало похоронному бюро. Это, конечно, высшей степени наглость, считать, что Портовой мафии за подобное ничего не будет, но Дазай в самом деле не переживает о сохранности объектов. У него другие приоритеты, и вообще он частично обижен на смерть, так что, может, поэтому решил сотворить хаос в ее непосредственных владениях.  – Хироцу-сан, – Дазай придвигает микрофон ближе ко рту, – к вам там кто-то подбирается с возвышенности, имейте в виду.  Предупреждение было в самый раз. По этому дедуле и не скажешь, но вдарить может хорошо и без использования своей способности. К тому же это был даже не эспер. Враг пустил в качестве отвлечения противника обычное мясо, чтобы не подставлять свои силы и обеспечить себе побег. Дазай тяжело вздыхает, главное, чтобы Акутагава не налажал и проследил до конца, до логова, где будут скрываться эти твари. Смысл выдирать вредящий сорняк, если корневище остается? А врылось оно тщательно, и Мори первым делом требовал разворошить скрытое логово!  Он все смотрит в бинокль, но что-то мешает. Осаму убирает его в сторону, но не видит источника. Снова подносит к глазам. Хироцу-сан прекрасно отразил очередную атаку, но Дазаю снова что-то мешает обзору. Он чуть приподнимается, выглядывая из-за довольно монументального памятника, тут покоится прах целого семейства, но он не обращает внимания, пытаясь понять, что за завеса то и дело мелькает перед объективом, а затем краем глаза замечает, как на него таращатся. Он замирает и почти с любопытством смотрит в сторону, тупо моргая. Хмурится, мотает головой. Отворачивается – смотрит в ту сторону снова. Глючит. Хрень какая-то. Ничего там нет. Снова в бинокль. Неудобное место. Он снова карабкается чуть выше, Чуя мерцает вспышками где-то в стороне, нашел себе развлечение – мочить врага, главное, чтобы не доигрался, ладно, не маленький, разберется. И все же наличие Накахары в ходе задания рядом всегда для него скрытый стресс, потому что невольно приходилось следить за ним, Осаму просто ничего не мог с собой поделать, и только боги знают, какой силы концентрации ему это каждый раз стоило. А она требуется везде. Даже в самом примитивном для него занятии – координировании действий по ходу операции. Снова приходится перелезать через ограду, и тут опять краем глаза он видит, что кто-то на него пристально взирает.  Да ладно!  Дазай так и замирает, упираясь в покатую стену, задрав одну ногу и держась кое-как одной рукой, во второй сжимая крепко пистолет, готовясь пальнуть и попасть практически не глядя. Он смотрит, как на него таращатся – чуть выше – даже не знает, как реагировать, поскольку отдаленно и в режиме здравого смысла понимает, что не стоит раньше времени разводить истерики, но все же, когда на тебя зачем-то смотрит нечто слегка прозрачное и похожее на старого самурая, вооруженного дайсё, а рядом с ним откуда-то взялась фигура чего-то похожего на обшарпанную статую тануки, только почему-то без башки, то надо хотя бы нервно сглотнуть. Что-то Осаму уже не очень уверен, что его напарник отразил все атаки в его сторону, и что-то, наверно, шибануло его по башке. Призрак или что это внезапно начинает почти человеческим способом спускаться к нему, и Дазай окончательно застывает почти что в дичайшем восторге, ничего не понимая, но с интересом готовясь узнать, чем это для него кончится, когда рядом раздается голос:  – Охуеть, как ты грациозно сейчас смотришься, – Чуя аж светится от того, что лишний раз представилась возможность его подколоть. Светится он и так – парит себе в воздухе. Дазай бы дотянулся до него, но если отпустится, то точно слетит нахуй, а это только порадует этого мелкого светлячка. – На что пялишься?  Признаться или нет? Если уж веселить Накахару своим поехавшим мозгом, до последнего, чего уж тут!  – Мне кажется, меня преследует призрак самурая.  – А? – Чуя даже не удивлен. – Ну, это кладбище, а ты – псих. Все сходится. Нормальная ситуация, в твоем духе.  – И с ним статуя тануки без башки.  – Дазай, ты без башки останешься, если не перелезешь, нас тут вообще-то уебать желающие есть, а ты прямо мишенью тут застрял.  – Ну вот, пропали. Раньше ничего подобного даже спьяну не мерещилось, – он все же перебирается через ограду, понимая, что очень глупо себя ведет, учитывая, в какой они ситуации, но он в самом деле видел нечто странное. Не удивлен, конечно, но насторожен.  – Может, это чья-то способность? – Накахара наконец-то опускается рядом с ним на землю, и они быстро пробираются вдоль ограды, чтобы забраться на очередную точку повыше. Опасно, они тут открыты для удара, но Чуя, в отличие от некоторых ебнутых на голову, бдительности так легко не теряет.   – Шандарахнутая какая-то способность, – бормочет Дазай.  Он реагирует на постороннее приближении в тот же миг, что и его напарник, но только вот от его обнуляющей способности толку мало, если эспер просто швыряет в тебя с легкостью каменные снаряды, коих у него тут под рукой полно. В этом плане в самом деле было неблагоразумно выбирать местом разборок кладбище, но Осаму некогда уже об этом жалеть. Накахара легко отбивает атаку и тут же мчится в ту сторону, откуда она последовала. Дазай хорошо видит: двое.  – Ясно, – включает микрофон: – Хироцу-сан, обновление информации. Те двое, что двигались к нам. Один каким-то образом швыряет камни, второй – выясню, обладает ли какой способностью.  Накахара и сам не лучше. То заливает ему об уважении последнего пристанища мертвых, то сам громит все будь здоров! У того метателя камней на самом деле с самого начала не было шансов, Чуе даже возиться не пришлось, как тот уже был впечатан в землю, которая не одно десятилетие посыпалась прахом мертвых. Самое место. Но все это лирика, и Осаму больше занимает, куда подевался тот второй, потому что откуда-то сразу возникли нехорошие подозрения. Абы кто не смог бы так легко к ним подобраться. И, возможно, они даже знают, на что идут. Ощущая, как раздражение все больше нарастает, Осаму пробирался вдоль ряда могил, краем глаза он пытался высмотреть Чую, уже чисто по привычке, но в воздухе его не было, значит, промышлял где-то внизу. Кто из них первый найдет второго возможного эспера?  Кажется, везет сегодня именно Дазаю. Все на него! Достало! Он точно стребует с Мори выходных, да еще и с доплатой! Всему есть предел! Стоящий впереди него молодой человек, может, чуть старше его самого, напряженно смотрит на фигуру в черном плаще, но ничего не предпринимает. Вид у него потасканный, даже больной, волосы висят грязными сосульками, но так еще больше настораживает, и Осаму, включая все оставшиеся в нем на это противостояние ресурсы и крепче сжимая пистолет, вдруг замечает, что собственное тело начинает отдавать бело-голубым свечением. Дазай тут же вскидывает голову, глядя на человека перед собой, но тот по-прежнему стоит. Только видно его уже не так хорошо. И запах… Сначала думал, что так несет из-за пожара, но тут доходит – и он сразу стреляет на поражение, но цель тут же удирает, получив легкое ранение и сообразив, что удушающий угарный газ, который явно не носил в себе естественных причин, не берет этого обмотанного бинтами человека.  Этим ебнутым утром не мешало еще хорошенько побегать, и Дазай заметно ускоряется, понимая, в каком направлении направился этот патлатый, и теперь надо очень быстро передвигать ногами, чтобы успеть.  – Эй, скумбрия, я его вижу! Достану быстрее, пока ты перебираешь своими плавниками!  – Заткнулся бы ты! – тут он буквально жмурится от всполохов яркого света, что излучает собственное тело, и до него доходит, что способность удирающего от него гада вошла в полную силу, и сей факт буквально режет Дазаю по ребрам, из-за чего он палит из пистолета практически наугад и прекращает свое преследование, меняя курс, из-за чего чуть ли не падает, хватаясь рукой за край могилы, обдирая ладонь о шершавый камень, но ему придется на все это не обратить внимания.  Чуя просто чудом не валится с приличной высоты. Он начал снижаться, заранее ощутив, что с воздухом, что стал сгущаться вокруг него, что-то не так, но все же за несколько метров до земли потерял сознание, задыхаясь от угарного газа, что стал стремительно распространяться по территории кладбища. Дазай не успел заметить, куда именно он шлепнулся, просто в какой-то момент осознал, что не видит того в воздухе, а действие чужой способности прет, словно цунами, и все это вкупе лишало его, возможно, жизненно важных долей секунд. Блядь-блядь-блядь, как он не любил эти моменты, ебать вас всех! Это как в случае с «порчей», которую Чуя имел тупость активировать, когда единственный, кто может ее снять, не успел еще подойти близко. Осаму в такие моменты стоило всех душеных и даже физических сил угомонить в себе внутреннюю истеричку, которая вопила ему в ухо, что будет, если он не успеет, а он стискивал зубы и пытался трахнуть ее кувалдой рациональности. С каждым разом становилось все сложнее, потому что этот каждый раз все ярче напоминал ему о том, что даже с такой убойной способностью Чуя может легко умереть.  И куда теперь? У Осаму в голове начинает стучать кровь от собственного идиотизма и невнимательности. Он пытается прислушаться, но это ему ничего не дает, движется вдоль ряда могил, но интуитивно чувствует, что не туда, но куда тогда? Звать Чую – дохлый прием, никто даже не пискнул или не послал его к чертям, и вот-вот начнется это вечное дурацкое чувство, возвещающее о том, что паника сейчас явится во всей своей красе. Вечно не вовремя эта сука! Каждый раз, словно стену ломаешь, пытаясь погасить ее вспышки, и это происходит только в эти гребаные моменты, когда Чуя умудряется вот так лопухнуться, в чем Дазай уже заранее начинает винить себя и готовиться чуть ли не к самому худшему. К счастью, он еще реагирует на окружающий мир и на все его, даже самые странные проявления, и снова замечает нечто прозрачное, что таращится в его сторону. Способность чья-то или что это? Призрак? Дазай хорошо различает его в метрах тридцати от себя, фигура чуть размытая, но в этот раз у него в руках нечто яркое, похожее на цветок ликориса. Едва Дазай успевает задуматься о том, что все же это значит, как фигура пропадает, и он инстинктивно несется в то место, но ничего не обнаруживая и осматриваясь в растерянности. И уже краем глаза замечает в нижнем секторе лежащего на узкой дорожке между рядами могил Чую, и толком даже не помнит, как несся до лестницы и спускался с нее, перепрыгивая через ступени, а потом уже и чуть ли не с нее, чтобы сократить расстояние.   Дазай шипит от боли, когда брякается рядом с ним, бездыханным, на колени, хватая за руку. Действие угарного газа, вызванного способностью, немедленно прекращается, но Чуя не приходит в себя, вышибло его конкретно и, кажется, все еще задыхается, а Дазай только и видит, как едкий дым все гуще окутывает пространство кладбища, и если он не отключит этого хуевого эспера – любым способом – то тут полягут все! Но Чуя в отключке, и Осаму знает, что в его голове работает сейчас единственная программа – ни за что его не отпустит! Его тело светится ярче, и часть этого света окутывает юношу без сознания, но тусклее. Все крепче пережимая ему запястья, Дазай пытается оглядеться.  – Хироцу-сан! Газ! Здесь эспер, который использует угарный газ!  – Дазай-сан, у нас уже потери из-за этого у одного из выходов, ближе к вам! Вы сможете до него добраться?  – Я… – Дазай теряется. Но тут его пронзает одна догадка. Это может быть слепым предположением, но ведь до этого никто подобным не атаковал. А тут… – Пока что нет, но… Тот пожар, Хироцу-сан, кто его устроил?  – Не могу сейчас сказать, – на заднем плане какой-то грохот и слышно тяжелое дыхание, словно человек бежит.  – Спорим, его разожгли не просто так! Уверен, парень тянет из него силу! Что-то же должно его ограничивать. Потушите, а я тут разберусь!  Наверно, его поняли, как то, что он пойдет и обнулит того эспера или пристрелит, но Дазай переключил свое внимание совсем на иное. Он четко ощущал пульс Чуи и буквально приказывал себе не паниковать больше, чем есть, оттаскивать его куда-то уже нет смысла: прикосновением Дазай обеспечил ему защиту от газа, по логике он должен был исчезнуть и из дыхательных путей, и из легких, но организм никак не мог все еще избавиться от сжимающих его спазмов. Прижав слегка Чую ногой, чтобы контакт не исчезал ни на миг, Дазай принялся расстегивать на нем куртку. Он наклоняется – дыхание едва ощущается. Чуя точно не простит ему, если он сломает ему пару ребер, Дазай тот еще профан в том, чтобы делать непрямой массаж сердца и искусственное дыхание, не говоря уже о том, что боится, что Накахара мог уже что-то себе сломать, треснувшись о землю, но Чуя, к счастью, выдает судорожный выдох, он в каком-то полу-отрубе, и когда Дазай его переворачивает, он полностью отключается опять. Может ли Осаму позволить себе отойти от него ради того, чтобы изловить гада, нейтрализовать, чтобы спасти остальных? Он оглядывается и снова смотрит на Чую. Дазай мотает головой. Ему так страшно вдруг стало разжать руку, пальцы которой снова сомкнулись на чужом плече. Он склоняется ниже, оглаживая Чую по волосам: вроде бы проверяет голову на наличие ощутимых повреждений, но сам в глубине сознания судорожно подавляет желание запутаться пальцами в прядях, так страшно будет не почувствовать их на коже снова… Хочется сдохнуть. Но пока рано.  Чуя ругает порой его, что он совсем не ласковый. Впрочем, Дазай сам дает ему поводы так говорить и в стенах мафии старается держать его на расстоянии от себя. У исполнителя Портовой мафии не должно быть ни одной слабости, и тем более такой, которая собой вызывает не всегда контролируемое состояние глубокого беспокойства, которому только дай волю, и оно трансформируется в панику. Вот как сейчас. Дазаю не нравится работать вместе с Чуей. Он всегда его отвлекает, нервирует, вынуждает постоянно держать в поле своего зрения, постоянно спорит с ним, не понимая, почему мерзкая мумия требует от него того или иного. Хотя нет, Чуя все понимает, но он просто упрямый баран, и тут его не переделать. Приходится справляться. Будто есть выбор. Дазай следит за ним, мысленно бесится, несется обнулять «порчу», это же все такое привычное! Он быстро смирился, привык, всегда знал, как примчаться вовремя, и тут вроде бы все было так же, как и раньше, но его сердце колотится сейчас ненормально, очень больно, и кажется, будто это он задыхается от вызванного способностью удушающего газа, и пусть он все вроде бы сделал, и Чуя в отрубе, но лежит и дышит, а Осаму реально плохеет с каждой минутой, давление начинает колошматить в висках, разнося дробь по всему телу, что вмиг буквально леденеет, голова кружится, и он начинает дышать чаще, пытаясь привести себя в чувство. Это она, паника, что ли, все же к нему пришла?  Сквозь гул в ушах он слышит, как кто-то живой движется недалеко. Несмотря на дурное состояние, Осаму пригибается ниже. Дым чуть рассеялся, по реакции своей способности он чувствует, что давление чужой ослабевает, Хироцу-сан с отрядом явно смог добраться до пожара, но что помешает этому уебку замутить новый? Страшная у него способность. Дазай не пробовал убить себя угарным газом, сам не знал, по какой причине, но что-то в этом его дико пугало, и он затаился, прижимаясь ближе к земле и к Чуе, которого он по-прежнему не рискует отпустить, соображая, как бы приманить к себе того эспера, так чтобы иметь возможность в него пальнуть. Но тот движется среди памятников, что расположены плотными рядами, и никак не попадешь, и Осаму колеблется, думая, успеет ли он что-то сделать, если отпустит Чую хотя бы на краткий миг, но прежде замечает, как эспер резко меняет маршрут движения. Дазай видит еще чью-то фигуру, скрытую рядами могил, уже мысленно матерится, строя предположения, кого еще сюда принесло, но тут выскакивает, словно от чего-то удирая, этот патлатый, и Осаму реагирует немедленно, стреляя сразу несколько раз точно в цель.  Сам удивляется, что попал, потому что давление все еще бьет ему по голове, ухудшая зрение, и ему бы проверить, добил ли он гада, хочет уже сдвинуться с места, но тут в полнейшем изумлении видит, как над телом застреленного склоняется та самая едва прозрачная фигура, давит пальцами на веки, словно закрывает их, а затем исчезает. Дазаю почти дурно от этого зрелища, но зато теперь он, кажется, может и не торопиться проверять. Призрак самурая все еще мелькает серебристой волной в воздухе, или это уже просто судороги мозга… Чтобы как-то их прекратить, Осаму утыкается лбом Чуе в бок и закрывает глаза.  Будьте прокляты те, кто из благих намерений пытается воззвать человека к жизни, подсунув ему под нос нашатырь! Знали бы вы, те, кто никогда не терял сознание, как это жутко – очнуться подобным образом! И даже если это не первый раз. Тебя будто силой, словно прогоняют пинком из рая, выдергивают из чего-то, что глубже и приятней, чем обычный крепкий сон, и ты с дикими глазами смотришь на мир вокруг, совершенно, блядь, не втыкая, какого хера произошло. Больше сам пугаешься, чем пугаются те, кто пытаются прервать это сладкое состояние. Выскажи им эти мысли вслух, и они решат, что ты тварь неблагодарная! Ведь над тобой тряслись, за тебя беспокоились, а ты – какого хрена вы меня заставили очухаться, а?  Ох уж эти хватающие за горло резкие ощущения, словно как после долгого сна, который не помнишь, но пережитые в нем эмоции еще живы, и они вибрируют внутри, скачут по ребрам, заставляют мышцы тела пульсировать, а кровь разгоняться быстрее и быстрее. Кажется, в этот раз пробрало по самую костную ткань. Жаль, не убило.   Глаза хочется снова сомкнуть и вообще крепко зажмуриться, но приходится побороть в себе это желание, а то не отъебутся ведь с этим своим нашатырем! За время отключки мало что изменилось в этом мире. Небо светлое, высокое, умопомрачительное. Захватывает дух, хочется даже приподнять голову, дабы рассмотреть пристальнее, но так лучше сейчас не делать, а то сразу начинает все плыть куда-то по незапланированному курсу. А так – так ясно, что блевануть хочется от яркости, кладбище полно умиротворения, что странно, ведь до этого было шумно. Нет, кажется, все же изменения имеют место быть. И он все пропустил.  Осаму пытается сконцентрироваться, чуть приподнявшись на локтях, и в качестве ориентира выбирает виднеющуюся вдали верхушку небоскреба Лэндмарк, что буквально вгрызается своим силуэтом в бело-голубое небо. Внутри перестает давить от странных ощущений. Разве что голова жутко тяжелая. Озирается. Соображает он плохо, если честно хочется чего-нибудь выпить холодного, горло нещадно дерет – он сглатывает, и будто бы все в порядке. И почему все суетятся, а?  – Дазай-доно, – перед ним внезапно присаживается темная фигура, сначала склоняя голову, а потом глядя на него в упор. Интересно, Хироцу когда-нибудь хотелось другой жизни? Дазай не первый раз об этом думает, но каждый раз не решается это озвучить, словно звучать беспардонно – это совсем не про него. – Вы не ранены?  – А должен? – вопрос немного тупой, но легкая дезориентация его прощает.  – Может, отпустишь меня уже, ушлепок?  В висках что-то взрывается от боли, когда Дазай пытается скосить глаза в сторону. Чуя сидит рядом с ним на земле, прислоняя к лицу кислородную маску. Весь теперь жутко бледный, на плечах у него плащ Хироцу-сана, без шляпы на голове он вообще какой-то не такой. А, и да, свободна у него только одна рука. Вторую крепко все еще сжимает Дазай. Он, не втыкая, что за хрень вообще происходит, таращится на свои пальцы, а потом резко разжимает их, даря свободу. Чуя хмуро смотрит на него, а потом вообще отворачивается, кутаясь в плащ.  – Дазай-доно, вы были правы. Тот пожар – он был источником силы того эспера. Но мы не могли сразу с ним полностью справиться, не имея оборудования, лишь снизили действие его способности, таким образом потерь у нас меньше. Мы осматриваем тело на наличие каких улик, позже доложим вам.  – Куда я в него попал?  – Смертельная рана была в горло, Дазай-доно. Хороший выстрел.  Везение. Дазай был не в состоянии так хорошо прицелиться.   – Где те, кого я приказал преследовать?  – Акутагава-кун этим занимается. Дазай-доно, врач тут рядом, может, позвать?  Тот лишь отмахивается. Все с ним нормально. Тяжесть в теле, но, к сожалению, не смертельно. Он не хочет говорить о том, что его сломило давление, вызванное неадекватной реакцией на то, что Чуя чуть на задохнулся – в его сторону не смотрит, как и тот на него. Что-то так сильно раздражает – не сразу доходит, что с самого начала мешало его обзору, и Дазай судорожно пытается стянуть с головы бинты, желая таким образом дать возможность своему правому глазу видеть. С одной стороны, он ощущает себя некомфортно, словно открылся миру, да не стоило, с другой – так тоже невозможно. Дикое желание оглядеться, словно это было жизненно необходимо. А с одним глазом получалось неполноценно, что ли?  Кусает губы и снова косится в сторону напарника. Хочется снова дотянуться до него, но Осаму лишь себя ругает, внутренне бесится, приказывает себе все свои сопливые беспокойства снова отправить в глубокую дыру и прекратить вести себя, словно полный идиот. Лисенок его живой, вполне себе здоровый, вон даже очухался, ничего ему не будет, и ебать он хотел вязкое чувство внутри, что похоже на страх, который вновь начал накатывать, включая мысли о том, что было бы, если бы он не присутствовал на этой операции! Да что такое-то?! Не первый раз ведь они на грани были, что такого в этот-то раз?!  Дазай моргает, но не поднимает веки чуть дольше. Он дергается, когда его за руку берет аккуратно Хироцу-сан, чтобы проверить его пульс.  – Так что? Какие у нас потери?  – Шесть человек. Пятерых же мы успели спасти. Я лично займусь подготовкой похорон погибших и оповещу семьи. Тут – мы все закончили, как вы и запланировали. Неосведомленность о конкретной способности застреленного вами эспера играла против нас, жаль, что не обошлось без потерь, но ваше присутствие, Дазай-доно, явно спасло не одну жизнь, – Хироцу не замечает, как мрачнеет лицо Осаму: «не одну жизнь» – он трясся только из-за одной в тот миг, но молчит, пусть старик думает, что хочет. – Чуя-кун, ты точно уверен, что не надо тебя еще раз осмотреть?  – Мои кости целы, все нормально, – раздраженно бросает он. Ему явно неприятно, что кто-то знает о том, что он ебнулся на землю. Но судя по его позе, у него в самом деле нет серьезных повреждений. Или этот придурок просто выпендривается. Дазай ощущает очередной ломающий его порыв подползти к нему и самому проверить. Но Накахара скорее его оттолкнет, если он начнет лапать его на глазах у всех. Можно подумать, Хироцу-сан не догадывался, но остальные – Чуя прав. Лучше просто не смотреть в его сторону. Что-то больно он сегодня много эмоций вызывает.   О, ебать вас всех, это не лучше! Опять видит фигуру тануки без башки. Всего в паре метров! Хироцу-сан замечает его пристальный взгляд, оглядывается, но не понимает, чего это у начальства глаза такие ошалелые и в то же время заинтересованные.   – Дазай-доно? Все в порядке?  – В порядке? – Дазай смотрит сначала на Хироцу, а потом снова в сторону – ничего. – Вполне. Видать, у меня истощение организма. Босс меня нихера не ценит, вот и довел, что я отключился посреди операции. Пусть теперь его совесть будет неспокойна!  – Я прикажу, чтобы машины подогнали ближе сюда. Возвращаемся в офис, здесь больше делать нечего. Оставлю группу зачистки.   Дазай кивает. Так и сидит, не пытаясь подняться. Нащупывает рукой пистолет и смыкает на нем пальцы. О металл, ты так приятно холодишь руку и придаешь уверенности во всем!  – Истощение организма? – хмыкает Чуя, убирая маску от лица. – До этого ты вроде бы не жаловался.  – Пока тебя ловил – чуть не сдох.  – Мог бы себя не утруждать.  – И не собираюсь более.  Поговорили. Чуя поднимается сам, без поддержки. Он куда крепче на самом деле, несмотря на пагубное влияние части его дара, он не изводит себя попытками убиться. Все с ним будет нормально. Так Дазай себя успокаивает, все еще ощущая, как кишки сворачивает от непонятных переживаний. Разумом-то он понимает, что все нормально! И тогда было не так фатально. Блядь.  Дожидается, когда Накахара свалит с глаз, и сам пытается встать. Ну, не все так плохо. Слегка кружит, но стоять на ногах можно. Он хватается за чей-то памятник – слегка пошатывает, но он все же сам добредает до машины в сопровождении штатного врача, но помощи не просит. Еще издалека замечает, как к нему движется Акутагава. Вот еще одна головная боль. Вид у Рюноскэ угрюмый, хотя ощущение, что он тупо не выспался. Нашел, чем удивить их тут всех. На своего припадочного наставника смотрит без единой эмоции и лишь сухо докладывает:  – Машина, на которой они пытались от нас скрыться, уничтожена, Дазай-сан.  – Не говори только, что твоими силами, – тот хмуро смотрит на него, размышляя о том, какое же это дурацкое утро, хотя внешне – ну красота завораживающая, только вот до нее дела нет! – Я дал команду проследить. Проследить за ними до тех пор, пока они не доберутся до своего логова. Даже если оно в самой глубокой заднице мира! А ты что сделал, Акутагава-кун?  – Я расценил ситуацию, что сложилась в тот миг как угрозу. В итоге я лично их ликвидировал.  Дазай подбирается к нему ближе, ощущая легкое головокружение, но умудряется даже не пошатнуться, а достичь своей угрюмой цели, а тот замер, явно догадываясь о своей участи и сжимая плотно губы, когда наклоняются к его уху:  – Когда-нибудь я выебу тебя собственным пистолетом за твою ебучую самодеятельность, и ты знаешь, что твоя бестолковая способность тебе не поможет. Ты понял?  Рюноскэ чуть отодвигается и смотрит ему прямо в глаза. Молчит, будто ждет еще от него чего-то. Дазай скользит взглядом по его лицу, в какой-то момент ощущая, что читает мысли человека, который его боится и одновременно с этим тонет в благоговении пред ним.   – Один из их людей, он не одаренный, он выжил, – говорит он неслышно. – Вы можете его допросить.  – Если бы я хотел кого-то допросить, то без тебя бы додумался, как это сделать. Цель была в другом. А твоя долбаная бестолковость…  – Была потенциальная угроза жизни Гин, Дазай-сан, – произносит он на выдохе, в глаза уже давно не смотрит, но на краткий момент Акутагава все же заглядывает в темноту, и потоки крови в венах вмиг ускоряются от ощущения какого-то легкого смущения от ответного взгляда. Он видит краем глаза, что Дазай сжимает в кармане черного плаща пистолет, но почти тут же расслабляет руку. – Дазай-сан? – Акутагава, однако, с опасением глядит на него, замершего, смотрящего в одну точку, то и дело хмурящего, будто ему больно.  – По этой причине лучше никогда не иметь никого близкого рядом, – негромко произносит он, а потом выдыхает. – Съебись отсюда, чтобы я до завтра тебя не видел. Не выбьешь из этой мрази данные, заставлю отсосать ему, даже если тот уже будет трупом. Все, марш отсюда.  Акутагава исчезает с быстрым немного неловким поклоном, а Осаму пытается понять, почему не огрел его по голове рукоятью пистолета, как того хотел. Он бы так и таращился ему вслед, пытаясь проанализировать, что именно его остановило, точно уж не слова о сестре, но… Дазай смотрел на давно знакомого человека, словно узнал его внезапно лучше, чем прежде, и это чувство сильно озадачивало.  Он только собирается брякнуться в машину, как снова замечает подозрительные тени. Или же уже просто мерещится. Ну да, привидение с мерзким тануки. Чего им от него надо? Благодарности? Дазай благодарен, как бы странно это ни звучало, но предпочтет забыть об этой странности. И вообще, это же кладбище, чего он удивляется? Если память совсем не отказывает и не изменяет, оно тут появилось где-то во второй половине XIX века, да, где-то в самом начале эпохи Мэйдзи. Тут вполне могли хоронить кого-то вроде того самурая, наверно… Может, он тут раньше вблизи где-то обитал… Боже, о чем он вообще думает?  – Блядь, ушлепок, мы долго тебя еще будем ждать? – Чуя уже устроился на переднем сиденье. Маски больше при нем нет, но он продолжает кутаться в плащ. Дазай смотрит на него, ощущая, как на него накатывает сразу десятки порывов, подтащить к себе ближе, но тут дверца захлопывается, и его отпускает на какое-то время, но возвращается заново, когда они уже пускаются в путь.  Дерьмо. Полное дерьмо. Кто-то там говорил, что Дазай Осаму идеально умеет себя контролировать? Да хрен вам. Его-то всего ничего торкнуло вот на кладбище, так, бывало и хуже, и он уже едва сдерживается от того, чтобы не потянуться к Чуе и прощупать его всего, дабы убедиться, что он в самом деле цел и здоров. Но это самое малое. Он ощущает себя так, будто долго и дико скучал по нему, и вот вроде как может теперь до него дотянуться, но все еще что-то мешает, и от этого сводит внутренности, а голова только сильнее болит. Дурацкое чувство тоски по тому, кто на самом деле близко. Оно и раньше возникало, но сейчас совсем какое-то нездоровое. Где-то во вселенной сегодня определенно плетется против него заговор.  Хочется сейчас придвинуться ближе и потянуть за рыжую прядь волос. Чуя тут же возмутится, повернется, опалив дыханием. Дазай не делает этого. Не по той причине, что не хочет смущать водителя, что так сосредоточен на дороге – они движутся по какой-то узкой улице среди небольших частных домов, где еще никто не успел проснуться – выходной день сегодня, – просто такие интимные моменты – Осаму ощущает, что даже от такой малости его окончательно переклинет, и он захочет ощущать жар тела на своем. Одуреть, эти слабости человеческие из него все еще не выветрились, и он все еще что-то чувствует, хотя запирал на тысячи замков, потому что такому как он, не положено. Или хуже, он просто боится, всегда боялся, что не переживет. Вот как сегодня. Когда вдруг решил, что все, конец.  Хватит. Он просто вжимается в кресло, поглядывая в окно, когда они всеми возможными обходными и запутанными в целях конспирации путям проезжают вблизи парка Ногэяма. Да блядь, заебало уже!!!  – Стоять! – Дазай так резко и внезапно командует, что сам бьется носом о переднее сиденье, где пристроился Чуя. Того же от поцелуя с бардачком спасает ремень.  Дазай толком даже не успевает прийти в себя и выслушать все, что о нем думает Накахара, а думает он очень хрипло, не фильтруя ни одно слово, Осаму просто выскакивает наружу, уже затраханный просто тем, что всюду видит долбаное привидение и его сопровождающую безголовую тварь. Не в его состоянии сейчас срываться с места и нестись не понять за чем, но это нервирует, да и он уже на улице, и не реагирует, что его осыпает не самыми лестными словами Чуя, догнавший его спустя пару минут. Особо бегать он не настроен.  – Мудило, тебе по башке дрочкануть, или что с тобой сделать, чтобы ты угомонился, а?  – Сделай милость, исполни все, что хочешь, потому что меня и правда торкает нехорошо как-то, – Дазай озирается. Никого и ничего подозрительного. Даже поник как-то, а то уже рассчитывал найти себе еще одну проблему на задницу.   – Марш быстро обратно в машину!  – Кто это тебя поставил командовать, мелочь? – на самом деле он даже не особо реагирует на возмущения напарника, подымается выше по дороге, то и дело озираясь, а затем ускоряется, вбегая по лестнице на надземный переход.  Кажется, зря старается. Но Дазай знает, что это все не глюки, он не боится, скорее ему любопытно, и он углубляется в парк, не реагируя на призывы вернуться. Ему вдруг хочется просто пройтись, и, когда Чуя, преодолев расстояние обычным шагом, оказывается рядом с ним, Дазай хватает его за руку под плащом Хироцу, который он так и таскает на себе, и крепко сплетает пальцы, на что слышит ворчание, но Накахара все же терпит какое-то время, хотя явно смущен, пусть и никого в округе нет. Ему непривычно, Дазай позволяет себе лезть к нему, когда точно уверен, что они одни, такова его репутация, а сейчас внезапно тому стало похуй.  – Отцепись уже, что ты как маленький.  Осаму смотрит на него снисходительно, но дарует свободу, ухмыляется и взбирается по ступеням на узкую дорожку. Листва скрывает их от посторонних глаз, и он вполне мог бы так и тащить его за собой, но Накахара ведь начнет брыкаться. Пусть уж лучше просто следует за ним. До Чуи тоже быстро доходит, что нет смысла спорить и пытаться переубедить. Его не радует то, что приходится сдаться, но он соглашается просто следовать за Осаму, правда, молчать не получается.  – Не поверю, что ты не хочешь прийти и завалиться спать.  – А ты сильно устал? – Дазай чуть склоняется и проводит рукой по простенькой железной ограде, оглядываясь.  – Да не в этом дело. Работа к тому же не закончена. И надо отчитаться перед боссом.  – Перед ним у меня меньше всего желания появляться, – Дазай вынимает из внутреннего кармана плаща телефон и быстро отправляет сообщение Хироцу, чтобы даже не смел его тут выискивать.  Чуя хмыкает, и Осаму может легко представить выражение его лица при этом. Он и недоволен, и переживает по каким-то причинам. Хочется повернуться и растормошить его – чего грузишься, лисенок! Они так и бредут молча. Чуя несколько раз пробует оторваться от земли, но, кажется, его тоже преследуют головокружения после атаки эспера, и он быстро прекращает эксперименты, что радует Дазая: у того то и дело сердце замирает от этих его скачек, пока он не форме. Чуя успокаивается, что-то там ворчит себе под нос, иногда дергая Дазая за плащ: он явно хочет поговорить.  – Ну же, мелочь, что ты мне все сопишь в спину?  – По зубам захотел?  – Смотря как, – отзывается Дазай, слыша фырчание. Это он должен видеть, разворачивается и идет спиной вперед.  – Ты не хочешь идти к Мори на ковер?  – Ты решил, что я его испугался?  – Я в курсе того, насколько сильно ты с ним разругался. Это уже все обсуждают.  – Мне похуй. Он заездил меня, я ощущаю себя мазохистки выебанным последние дни, и ебать хочу уже сам, и тебя, на постели, на столе, на полу, не знаю, где ты еще сам захочешь, а не долбиться о задания, которые можно выполнить и без моего участия.  Чуя тянет носом воздух. Он не хочет показывать, но его явно приятно задевают грубоватые слова Дазая, но он считает, что сейчас не время для этого. Тем более, когда этот балбес так серьезно поцапался с боссом, и даже то, что послушался его в итоге, еще не дает гарантий, что Дазаю все это сойдет с рук. Чуя переживает, он вообще дико бесит со своей ответственностью и пытается навязать ее напарнику, но Дазая все это дико затрахало, и он хочет быть просто его любовником и тем, от кого Чуя не сможет никогда отвязаться. Последнее желание жутко эгоистичное, но Осаму по некой неизвестной ему, что само по себе удивительно, причине уверен, что заслужил подобное.  – Твои дурацкие хотелки не повод ругаться с боссом, – негромко произносит Чуя, отворачиваясь. Там внизу за деревьями виднеется маленький пруд. Дазай склоняется, чтобы содрать растущие среди камней не особо красивые желтые цветочки, названия которых он не знает. Просто надо что-то помять в руках. – Глупо испытывать его лояльность. Не говоря уже о том, что твои жалобы странные, учитывая, что ты ночуешь у меня при первой же возможности.  – Ты не слушаешь меня. Ты всегда ругаешься, когда я говорю о суицидах, но я опять к этому вернусь. Знаешь, в чем одна из превалирующих причин быть мертвым? Тебя ничто и никто не тревожит. Но тут одна загвоздка. Если я откинусь, то тебя не будет рядом, а это не вариант уж точно, – Чуя ворчит на этот его комментарий, но Дазай серьезен на самом деле. – И я хочу просто побыть с тобой, не думая о том, что надо потом куда-то нестись, я не хочу засыпать, обнимая тебя, зная, что через пару часов подскакивать, идти на задание, где, возможно, мне прострелят череп. Или с тобой что-то станется, что еще хуже, потому что мне придется с этим существовать. Я знаю, чего ты хочешь, Чуя, с твоими амбициями все в порядке, и, хочешь, я даже признаю, что ты вполне можешь заслужить нечто большее в этой организации, и даже не своим ртом – только не бесись! – на всякий случай предупреждает Дазай, и тот сдерживает желание дать по ребрам, возможно потому, что особо сил нет совершать лишние движения. – Но мне похуй на все эти твои желания, если я знаю, что они могут кончиться хуево для тебя.   – Ты сейчас прямым текстом мне говоришь, что будешь все решать за меня. Не много ли на себя берешь? Я не собираюсь играть роль твоей собственности.  – Чуя, я не собираюсь спорить с тобой на эту тему, – Дазай замирает, разглядывая цветок в руке, затем сминает его и кидает в траву. – Да, я сука эгоистичная, можешь не озвучивать это.  – Сука эгоистичная, – Чуя сжимает зубы, глядя на то, как Дазай разворачивается и идет дальше, словно что-то высматривая. – Иногда ты слишком навязчив. Притом что первое время делал вид, что не перевариваешь меня. А тут посмотрите, не отдерешь.   – Дазай Осаму – человек, который не имеет право на привязанности. Что-то типа того заливал мне Мори, пытаясь сделать из меня отменного подчиненного. Но я подумал, да хер с этим со всем – тебя я сильнее хочу, и никогда не был увлечен тем, чем занимаюсь. Немного удивлен, что ты мне это припоминаешь. Тебя это по-прежнему задевает? – он чуть ускоряет шаг, но потом замирает на небольшом деревянном мостике. Под ним протекает ручеек. Дазай озирается, снова ищет глазами своих преследователей, но никого похожего. После дурацкой ночи и выносящего остатки нервов утра – странное чувство обволакивает его, пока он стоит тут. Такая размеренность, небывалое спокойствие. Это чувство можно описать словом ностальгия, но только он, как бы ни пытался прошерстить свою память, не мог там найти ничего такого, что могло бы подарить подобные впечатления. Становится как-то неудобно перед самим собой за такую слабость, но он просто скроет ее.  – Задевает? – звучит запоздалое эхо – Чуя тоже озирается, стоя на мосту. – Я признался тебе когда-то, – тихо говорит он. – Сам не знаю, что въебашило мне так в голову, но слов было не вернуть, и оставалось лишь сожалеть.  Дазай подходит ближе к нему. Обзор без бинтов на глазу какой-то больно всеохватывающий, он отвык. И редчайшее явление – алеют щеки Чуи, и не удержаться – Дазай протягивает руку, хватая его за подбородок, хоть Накахара и пытался увернуться, но все равно хватка крепкая, и Осаму ведет большим пальцем по горячей щеке.  – Ну же, договаривай. Всю суть твоих претензий ко мне.  – Пусти, придурок, – Чуя пытается убрать его руку, но Дазай только грубее давит пальцами, и тот лишь покорно вздыхает, хватая его за запястье и сжимая еще крепче, надавливая больно, бинты неприятно врезаются в кожу, но Осаму лишь ухмыляется, а потом все же послушно ослабевает хватку. – Нет у меня претензий. Это ты просто порой излишне переживаешь. Я не ребенок, чтобы так со мной носиться, и не сдохну так легко, как ты порой себе придумываешь. Благо, у тебя ума хватает все это скрывать, а то я бы был посмешищем в мафии, все бы потом говорили, что насосал.  – Но ведь так и есть! – Дазай просто не может сдержать подколки и его все-таки лупят. – Но это между нами, между нами! – Дазай вытягивает руки вперед, пытаясь защищаться. А затем все же дергает его на себя, снова хватая за подбородок, но в этот раз уже чтобы поцеловать. Чуя ударяется ему руками в грудь, но не отталкивает, скребет по рубашке ногтями, пробираясь одним пальцем в зазор между пуговицами, чтобы коснуться прохладной кожи, и Осаму яростно прижимает его руку сильнее к себе, другой рукой скользит от подбородка по шее и давит ему на затылок, забираясь пальцами под шляпу, из-за чего та падает с головы. Чуя ворчит что-то, но, кажется, по иному поводу: ведь Осаму сволочь не склоняется, и тому приходится тянуться на носках, что явно служит очередным намеком на разницу в росте, и Накахара из вредности хочет отстраниться, сжимая зубы и не пуская в свой разгоряченный рот, но его жмут к себе крепче, сминая бедный плащ Хироцу, и приходится со вздохом сдаться. Поцелуй какой-то неспокойный, с привкусами отчаяния, что часто скользят со стороны Дазая, но сейчас это ощущается яснее, у него херово получается скрыть свое настроение. Чуя просто сдается. Он поглаживает его кончиками пальцев по щеке, а потом все же чуть отодвигает от себя. Ему немного неловко здесь, в парке.   – Терпко, – негромко произносит Дазай. – Это из-за того придурка эспера.  Он отпускает Накахару, и тот быстро нагибается, чтобы подобрать свое имущество, которому вечно достается от этого ебнутого переростка. Отряхивает шляпу, поправляет слегка запутавшуюся цепочку, выравнивая пальцами звенья. Дазай в это время уже успевает уйти дальше. Снова приходится гнаться, хотя Чуя, признаться, чувствует себя так, что не прочь посидеть немного. Он не говорит Осаму, что после той атаки все еще слегка не отошел. Все гораздо легче, чем после «порчи» бывает, но мандраж какой-то так и не покидает тело.  – Какого хрена мы тут с тобой бродим? – вяло спрашивает Чуя.  – Я в поисках.  – Здравого смысла?  – Когда ты стал мне так дерзко отвечать, мелочь? Прояви уважение.  – О, ты этого не стоишь.  – Но ведь чего-то стою для тебя? А? Иначе бы ты не бродил сейчас здесь со мной. Кстати, странно… Я тут раньше, кажется, не бывал. А ощущения, будто знакомые, – тянет слова Дазай, вдыхая полной грудью. У него слегка звенит в голове, но он не обращает внимания. – Было бы неплохо где-то тут иметь свой дом. Но не такой, как те, что в округе, а, знаешь, такой, большой, в традиционном стиле. Со своим садом.  – Эко тебя отпиздило сегодня, – Чуя не может сдержать в себе злорадство. – Откуда такие мысли? Разве не о самоубийствах ты думаешь то и дело?  – Успеется. Не знаю. Просто так представил. Представлять нереальные вещи куда удобнее. Ты заранее знаешь, что они не сбудутся, и от этого не так больно.  – Что еще ты представляешь таким образом?  Осаму лишь мотает головой, загадочно улыбаясь.  – Ты хотел бы куда-нибудь уехать, Чуя? – внезапно спрашивает он.  – Ты уже раньше спрашивал. Но особо возможности даже задуматься не было. Меня максимум могут отпустить на один день, с тобой – еще сложнее.  – И все же?  – Да не знаю я, отстань.  Осаму мог бы его еще помучить, но отмахивается от этой идеи. Чуя тоже особо не склонен желать неисполнимого. Мерзко от этой мысли, пробирает неприятно, щемит. Дазай оглядывает парк. Такие спокойные места не для него, но что-то не отпускает, словно он своим плащом цепляется за какие-то вредные колючки растений, что тянут его к чему-то такому, что он не в силах вспомнить, но ощущает всеми своими венами, что то и дело пытался вскрыть.  Бесполезно стоять тут просто так.  – Езжай домой, ты не замечаешь, но тебя дико кроет после той атаки.  – Домой… У меня нет желания валяться без дела, – говорит Чуя это, однако, не очень уверенно, прекрасно понимая, что надо отлежаться. Газом он все же траванулся. – Ты к боссу?  – Не хочу.  Чуя всматривается в него, не решаясь что-либо спросить. Поэтому просто замечает:  – Нет смысла от него сбегать. Все равно достанет. И стребует с тебя отчет. Да и с меня тоже.  – Ты переоцениваешь свою значимость, – Дазаю только дай повод сказать мелкую гадость.  – Захлопнись.  – Амбиции – хорошо, Чуя. Но здесь они нас убьют. Чего ради только… Не геройствуем при этом даже.  – Это тебе похеру на все, я смотрю на вещи иначе. Кстати, все хотел уточнить. Со мной все понятно, я про то, что отрубился. А ты? Валялся там рядом. Тебе-то похрен было на способность с самого начала.  Дазай так и не отвечает. У него нет желания говорить о своих слабостях, Чуя и так о них вполне осведомлен, но они об этом не говорят, и особенно не хочется говорить, когда это так спонтанно проявляется в виде какого-то ненормального страха, словно вырвавшегося наружу под давлением неясных обстоятельств. Все это вяжет внутри неприятные узлы, и молодой человек, дабы отвлечься, лишь косится по сторонам, изучая местность, словно выискивая что-то знакомое.  Чуя ослабил бдительность, и его шляпа сдернута с головы. Пусть сейчас один из самых сильных эсперов мафии не в лучшей форме, но это не значит, что он не способен проучить наглеца! Тем более провинность его – смертельная! Но так он выводит Накахару из задумчивости, что окутала и его и требует того, чтобы ее рассеяли. Дазай получает по шее. Отобрав свое драгоценное имущество и поправив опять запутавшуюся слегка цепочку, которая поблескивает в свете лучей солнца, Чуя звонит водителю, чтобы подобрал их, но Осаму в самом деле собирается его оставить, и тут Накахара уже не решается за ним идти. Дазай знает, что, оставляя его в таком вот неведении, лишний раз расстраивает, потому что тот начнет сейчас самого себя накручивать, но есть вещи, волнения, страхи, которые ему он не в состоянии выдать, и в такие моменты хочется убраться подальше, выбрав совершенно произвольный маршрут.  Он гулял даже дольше, чем мог себе позволить, чтобы опоздание оправдать задержками в дороге, и уже даже присматривал дерево, чтобы удавиться прямо на собственном галстуке, не ища тому внутри себя причин, но все же цепляясь за то, что может заставить передумать, и, так или иначе, он уже вскоре стоит перед закрытыми дверями в кабинет Мори, потому что едва Дазай оказался на территории Портовой мафии, его сразу же оповестили, что босс немедленно желает его видеть.  Наверно, ему стоило подумать об оправдании насчет своего поведения накануне, в конце концов, он не должен подрывать авторитет босса, в этом есть и личные Дазаю выгоды, но время прошло, и Осаму в очередной раз ухмыльнулся сам себе в том, что его нисколько не пробирает сейчас от страха, что Мори мог придумать ему изощренное наказание. Его запускают в кабинет, и Дазай делает широкий шаг, пересекая порог. От резких движений слегка кружится голова, но он довольно привычен к этим вещам.  Светло. Окна открыты – за ними потрясающий вид на город, вдалеке – залив, вода блестит на солнце, наступил новый день, спокойный умиротворенный. Дазай не верил в такие дни. Каким бы солнечным и спокойным он ни казался, он всегда по какой-то дурной привычке или даже ассоциации ожидал подвоха и слегка успокаивался лишь в тот момент, когда наступала ночь. Она пусть дама, не лишенная умиротворенности, но не такая обманчивая, пусть и бархатно темна.  Босс сидит за столом, на Дазая не смотрит и игнорировать его будет столько, сколько пожелает. Берет в руки какую-то книгу, но листает ее лишь для вида, потом откладывает. Чуть наклоняется – слышно скрежет ключа в замочной скважине, а затем писк какой-то системы. Взламывает свои тайники в ящиках стола зачем-то. Дазай точно знает, что в сейфах Мори оружие не хранит, включая все то, что может его убить. Вообще ему ничего не мешает просто метнуть в него скальпелем, а когда Дазай попытается увернуться, запустить еще парочку. Есть шансы попасть.   Издалека Дазай не совсем понимает, что Мори вытащил на стол, какая-то пачка листов, но он расценивает сейчас все его действия, как намеренное игнорирование, только едва ли это может выбить из Дазая дух противоречить своему руководству. Однако Мори Огай реагирует быстрее, чем Осаму уже рассчитал для себя, и голос его звучит крайне удивленно:  – Дазай-кун! Что это с тобой? Непривычно смотришься.  Тот сначала щурится, но потом до него доходит, когда он ощупывает свое лицо. Ну да, он же содрал бесполезные бинты. Сам не понял, что в тот момент так начало его в них раздражать.   – Доложишь мне, как все прошло?  – Акутагава опять все сорвал, – тут же отвечает Осаму, хотя и так прекрасно понимает, что босс в курсе всего.  – Но ведь он твой подчиненный. Ты за него отвечаешь.  – Верно. Всегда знал, что сложнее всего нести ответственность за чужую тупость и неподчинение.  – Рад, что ты в этом плане меня понимаешь, Дазай-кун, – Мори поднимается, а Дазай, явно оценив укол в самое больнючее место, подходит ближе, невольно разглядывая мир за окном. Вода манит, просто, не утопиться. Хочется видеть больше синевы. Аж за горло хватает от желания. С трудом берет себя в руки, возвращается в кабинет. Он не особо любит, когда окна тут плотно закрыты. Возникает ощущение, будто его запирают в карцере. – Однако, уверен, что ты знаешь, что делать дальше. Не в твоей манере губить операцию, которую ты же сам разработал. Доложишь мне, когда все будет закончено. При результате, который не устроит меня, можешь даже не подниматься больше в этот кабинет.  – Я бы предпочел сюда вообще больше никогда не приходить, – какой смысл скрывать очевидные чувства?   – Жаль. Мне всегда нравились наши беседы.  Дазай кивает, но не совсем ясно, что этим хотел подтвердить или просто сказать.   – Дазай-кун, у меня нет никакого желания читать тебе нравоучения и учить тебя прилежному поведению, – Мори уже совсем близко, и Осаму внимательно следит за его руками, ожидая, что стальное лезвие вот-вот сверкнет в опьяняюще опасной близости от него, но, кажется, ему еще пока дадут пожить. Дазай на самом деле не против, чтобы его просто убили. Самоубийства – это просто необходимость, когда нет иных вариантов. У него останутся сожаления, конечно, он погряз в них, хоть сам и не хотел, но хочется верить, что потом будет все равно. – Ты слушаешь меня?  – Задумался, – честно признается, надеясь разозлить, что ли…  Мори хмыкает и возвращается к столу. Он роется в бумагах, затем пододвигает к себе какие-то драные листы, аккуратно начинает их перебирать, кивает сам себе, высматривает что-то тщательно, хмурится. Осаму пытается разглядеть, что там у него такого, но видит лишь какие-то истертые столбики иероглифов, прочитать их трудно. Мори буквально зависает на паре страниц, а потом поднимает голову.  – Мне уже доложили о том эспере. Как Чуя-кун?  – Активно бесится, если смахнуть с его головы шляпу.  – Рад. Не хотелось бы терять столь ценные кадры.  Осаму лишь фыркает на этот комментарий, но на самом деле злится из-за этого равнодушного тона. Нет, он верит в то, что Мори ценит своих людей, но частенько у него возникает ощущение, что босс использует Накахару в качестве предмета манипулирования. Аккуратно так, не подставляя того, но Дазай каждый раз поддается. Сам ведь виноват. Он поддался еще раньше, своим слабостям, машиной для убийств тоже не всегда легко быть, когда у тебя вроде как все еще бьется сердце. Нет сомнений, что и Мори просчитывал это.  – Как ты сам? Выглядишь изнеможенным.  – Слишком много пришлось побегать. Не мое, – почему-то совсем не к месту вспоминаются глюки-призраки. Если честно, он бы пошел сейчас провериться, потому что спятить совсем для него было куда страшнее, и все же Дазай доверял пока что себе в некоторых случаях, только не мог объяснить. Сегодня явно не день, чтобы заниматься анализом.  – Я знаю, ты застрелил одаренного, что устроил эту атаку угарным газом. Не сомневался в тебе, – Мори вдруг встает с места. – И признаюсь тебе честно, у меня были подозрения насчет его способности. Без тебя бы там все полегли, что меня крайне бы разочаровало.  Мори возникает у него за спиной, Дазай замирает, прислонившись боком к его столу, он смотрит перед собой, прокручивая в голове слова. Босс давит на него. И отчасти восхищает. Невозможно не улыбнуться. Со стороны смотрится немного кровожадно. Будто Дазай хочет снести ему голову, пальнув из чего-нибудь крупнокалиберного.  – Вам нравится издеваться над людьми, Мори-сан? – с усмешкой любопытствует Дазай, склоняя голову, он все еще хранит улыбку на губах, ему уже искренне плевать на то, что этот человек за спиной столь опасно близко.  – Не над тобой. Хотя порой ты столь строптив, что сам напрашиваешься, и я даже не знаю, как себя лучше повести. Чувствую себя папашей с непослушным сыном. Или врачом с пациентом.  – О, не убейте меня своей сентиментальностью.  – Ты слишком пользуешься моей благосклонностью.  – У меня просто не получается вас по-настоящему бояться.  – Да? Почему? – голос Мори звучит так, будто он слегка обиделся на эту реплику. Зачем же так в лоб сообщать?!  – Не знаю. Какое-то подсознательное чувство, пусть я на самом деле о вас мало знаю, чтобы так откровенно нарываться.  – Тебе виднее. Но скажу тебе одно: не смей больше идти поперек моих приказов. И не смей больше пререкаться со мной.  Ничего не отвечает. Дазай смотрит в окно. Ему хочется наружу, но не потому, что его напрягает собственное руководство, просто хочется на свободу. Интересно, у него достаточно наглости для этого?  – Мори-сан, вы, наверно, в праве меня эксплуатировать, как вам вздумается, хотя не припоминаю, чтобы я подписывал согласие на добровольное рабство, но что вы будете делать, если я при таком использовании однажды сыграю в ящик и даже не своими силами? Сегодня, кажется, я стал ближе к этому, – Осаму слегка драматизировал и привирал, едва ли бы он подох, но нервы себе попортил уж точно. А это уже для себя решил воспринимать как трагедию. – Не заездите меня.  – Ты хочешь у меня что-то вытребовать? Нахальства тебе не занимать, не говоря уже о том, что ты не закончил задание, а непослушание, Дазай, – даже тебя не минует наказание.  Дазай закатывает глаза и смотрит затем на стол босса, изучая теперь ближе взглядом предметы, что на нем лежат. Письменные принадлежности, книги по медицине, довольно старые. Что-то из художественной литературы, судя по всему. Стопка сшитых между собой страниц непонятного происхождения. У Мори свои загадки. Но он слишком устал, чтобы еще рыться и в них. Завидует Чуе, которого отослал домой. Он вполне уже мог завалиться в постельку, развалиться на ней. Специально обычно, сука рыжая, так делал, чтобы напарнику негде было пристроиться. Осаму раз отомстил ему: с размаху просто сверху приземлился, едва не заставив его выплюнуть все внутренние органы наружу. Воплей тогда было! Больше орал Дазай, которого пытались жестоко покарать. После такого ни одна из пыток Мори не страшна. И это Чуя его, Осаму, считает жестким! Сам еще тот изверг! Пришлось потом даже вывих вправлять, и Чуя это сделал сам, и нежностью особо не отличался, гаденыш.  – С тобой что-то случилось сегодня, Дазай-кун? – вторгается в его мысли голос с нотками того, что больно сильно похоже на настоящую заботу.  – Кажется, я уже об этом сказал…  – Да-да, ты, как всегда, чуть не сдох, но я не об этом.  Осаму хмурится, совершенно не втыкая, чего еще от него хотят? Чтобы он излил душу и рассказал о всех своих страхах? Мори-сан, вы явно тоже где-то долбанулись. Кажется, босс быстро понимает, что бесполезно что-то вытягивать. Думает о чем-то своем, поглаживая истертые листы, к которым, можно подумать, так сильно привязан.  – Знаешь, мне всегда была интересна природа подобной привязанности…  – Что?  – …и порождаемого ею страха… Ты переживаешь за Чую-куна больше, чем он сам за себя. Не говоря уже о том, что о себе ни черта не думаешь.  – Босс? – Дазай ощущает, что сейчас ему запихивают скальпель прямо под кожу.  – Ты хоть сам это все осознаешь? – скальпелем больно водят внутри, принося еще больший вред. – Это же и под мою ответственность…  – Мори-сан, вот сейчас вы точно не в свое дело…  – Да-да, я понял, – он поднимает руки немного обреченно. – Не к месту разговор. Хотя я все же думал… Что конкретно ты от меня хочешь?  Осаму, еще не отошедший от этого краткого и совершенно неясного диалога, не сразу отвечает.  – Несколько дней, – твердо произносит Дазай. – Всего несколько дней.  – У тебя нет такого права.  – У меня и так ни на что нет прав.  – Ты не закончил операцию…  – Навязанную вами, Мори-сан. Там есть другие ответственные. Акутагава вон так и рвется проявить себя. А вы сами сказали, что я свою функцию выполнил. Того эспера нет, что вам еще надо?  – Мне нужны более четкие причины, помимо твоих «дайте и хочу».  – Я душу изливать не собираюсь. Не пройдет.  Мори возвращается за стол, устроившись в своем кресле, о чем-то задумывается, снова начинает листать подранные страницы, немного странно улыбается сам себе, а потом с той же невнятной улыбкой произносит:  – Я подумаю. До вечера подумаю насчет твоей просьбы. Но, чтобы ты помнил о серьезности работы, будет одно маленькое условие? Согласен?  – Кого надо убить?  – Убить? Боже, как я зарекомендовал себя! Но тут ты прав. И тебе, и мне выгода! Допроси лично того пойманного человека, который не погиб силами Акутагавы-куна, а его я хочу занять другим делом. Если сможешь выбить из заложника все нужные показания, и мы придуманным тобою планом – не округляй глаза: без твоего присутствия, я дам тебе отоспаться сегодня! – тут же сможем выйти на след тех, кого я давно хочу развеять пеплом над заливом, твои шансы получить от меня положительный ответ увеличатся. К тому же, я так понимаю, не ты один хочешь провести это время?  – Похвалить вас за догадливость?  – Какой же ты грубиян, Дазай-кун!  – Я вас понял, босс, – Дазай не реагирует на эти наигранные обиды. – Еще условия?  Мори-сан с сомнением смотрит на свой стол.  – Ты любишь чтение, Дазай-кун? Я сейчас не про ту суицидальную литературу, что ты почитываешь, пока сидишь в засаде.  – У меня мало времени на подобное, – можно вполне различить сожаление в его голосе. – Не особо получается сосредоточиться на строчках романа, когда знаешь, что в любой момент могут чем-то огреть. В таком случае читать про методы самоубийства не так обидно.  – Ты слишком пессимистично мыслишь.  – Меня утешает лишь то, что реальность куда интереснее любой выдумки.  – Думаешь? – Мори спрашивает это серьезно.  – Невозможно продумать все от и до. В книгах всегда есть рамки. Даже самый гениальный писатель ограничится каким-то одним поворотом в рамках сюжета, но в жизни их больше. Если хотите, даже скажу, что именно так я всегда и пытаюсь мыслить, чтобы было неожиданно.  – Ты так намекаешь на то, что у меня нет шансов тебя просчитать?   Осаму лишь неопределенно жмет плечами. Мужчина в кресле улыбается в пустоту.  – У тебя потрясающая сила воображения, Дазай-кун. Это дар. Куда лучше, чем обнулять кого-то.  – Правда? – тот, кажется, искренне удивлен.  – А как же? Без яркой и немного безумной фантазии куда сложнее было бы просчитывать все планы операций, к примеру. Это же как сюжет книги.  – Да, наверно…  – И психология – ты легко читаешь людей, предсказывая их действия. Никогда не думал, что из тебя может получиться недурной писатель?  – Во мне едва ли пышет энтузиазм на сей счет, – Осаму без понятия, к чему этот разговор, но не спорит. – В писательство надо вкладывать душу. А с этим – сложно.  – Вот как. Ты бы мог представить себя героем какой-нибудь книги?  – Не желал бы. Это был бы дурной роман.  – Как ты строг к себе.  – Мне иногда кажется, я совершил больше ошибок, чем есть. И не хочу повторить, – Дазай кусает губы, но это не нервное, он глубоко задумался. – Зачем мы об этом говорим?  – Да хотел дать тебе кое-что почитать, да думаю, ладно, зачем тебе лишний груз неких дум. Ты, кстати, добирался до офиса пешком? Меня иногда напрягает эта твоя любовь передвигаться таким образом по городу, учитывая твое положение в организации.  – Я люблю бродить по Йокогаме. Это полезно при моей работе в плане знания улиц. И, – Дазай впервые на памяти Мори допускает мимолетную улыбку, в которой можно прочесть нечто грустно-радостное, – меня это успокаивает. Город меня успокаивает. И это порой во мне даже будит совесть из-за причиняемых разрушений, – правда, произнося последнюю фразу, Дазай будто бы сомневается, но его мысль в целом улавливают.   – Я в чем-то тебя понимаю, – хмыкает Мори. – В этом наши интересы даже сходятся. Но да ладно, а то опять обзовешь меня сентиментальным. Иди, займись делом. Не пачкай там сильно стены.  – Я буду крайне деликатен.  Его поклон перед уходом небрежный, Дазай демонстрирует вроде как уважение, но язык тела намекает на то, что это лишь игра. И предупреждение. Он быстро скрывается за дверьми.  Оставшись один, Мори более вальяжно устраивается за своим рабочим местом. Он редко мог расслабиться, даже в одиночестве, сейчас для подобного точно нет времени, он пытается осмыслить, проанализировать, усмехается про себя. Хотя не сказать, что ему весело.  Огай ничего не говорит Элис, когда та начинает ворошить вещи на его столе. На ней сегодня чудесное платье, ярко-зеленое, расшитое розовыми цветами, и она так мила в нем; Мори вынимает из кармана золотистые заколочки и быстро тянет Элис к себе, пытаясь украсить ими волосы, что не мешает ей и далее устраивать бардак на его столе, убирая все то, что, по ее мнению, портит вид.  – Ринтаро, зачем ты хранишь у себя это барахло? – девочка с презрением подцепляет пальцами стопку сшитых листов, которые слишком тяжелы для ее тонких ручек, и те с грохотом падают на стол, а затем на пол.   – Ох, Элис-тян, совсем ты не ценишь хорошую литературу, – вздыхает Мори, нагибаясь за тем, чтобы поднять несчастную стопку листов.  – Хорошую? Хорошая литература не выглядит, словно древний мусор, – кривится она и тянется за другими книгами, чтобы показать, как выглядит приличная, по ее мнению, литература. На корочке выпуклыми буквами выведено: Хориэ Юто «Избранные произведения».  – Ты не права.  – Где ты вообще это взял? Вечно прячешь в столе, никому не показываешь.  – Мне это передали в дар. На хранение. И вот все думаю, стоит ли это вернуть. Если бы ты только знала настоящую ценность некоторых вещей, но ты счастливое создание, Элис-тян, потому что подобное тебя не волнует, – Мори начинает листать аккуратно, просматривая в сотый раз хорошо знакомый текст. Все сплошняком забито иероглифами. Мори встречал множество одаренных людей, поражающими своими способностями, но ни одна еще не могла сравниться с силой чужого воображения и того, на что оно может быть способно, дай ему мотивацию и волю. Потрясающе. Эти старые листы в самом деле выглядят жутко потрепанными – Мори прячет рукопись назад.  Элис уже забыла о его столе, о нем самом, названивает его помощникам и требует принести ей мороженого. С утра – сразу мороженое? Мори не возражает. Он еще пару минут наблюдает ее за перемещениями в кабинете, и при этом ему кажется, что тень Дазая все еще не покинула это место, впрочем, она всегда, словно его вторая способность где-то маячит. Из-за этого мальчишки всегда приходится слишком много переживать. Только и жди, что выкинет что-нибудь, а он не сможет это предотвратить, спрогнозировать. Порой – ничего страшного, но главное, чтобы опять без глупостей… Слишком высока цена данных попыток.   Мори передергивает. Он еще с ним натерпится.