Σχίσιμο (Схисимо)

 Адская жара. Дома такой нет. Как-то в гадкую сырую зиму в Париже один человек в кабаке, где Артюр глушил дешевое вино, рассуждал о том, что слышал, будто на юге Азии в сезон дождей стоит истощающая жара, и он готов уехать туда, лишь бы не маяться в этой промозглой сырости. Глупец. Он не понимал, какая это жара. Она отличается от им привычной, и в дождь, в сырость – это невыносимо. Может, в том месте, о котором он слышал, и хорошо, но в Японии сезон дождей, а за ним жаркие до тошноты дни – это ад. Туманящий до желания лечь в отсыревшую могилу. Рембо ощущал это вязкое тепло, но изнутри – будто веяло мертвым холодом, и он чувствовал себя еще хуже, не зная раскрыться ли или зарыться под одеяло.  Изнурительно.  Но на самом деле изводящая все живое погода – это мелочь на фоне того, что может заставлять душу испытать адские муки до того, как она сойдет в реальный ад за свои прегрешения, а Артюр не льстил себе в этом плане, сбившись в подсчетах своих пороков. Он иногда, лежа на спине, вытягивал вверх руки, растопырив пальцы, и мысленно нанизывал каждый грех на палец, и таким образом каждый был не раз окольцован. Тяжело, но жалеть или было поздно, или просто не хотелось.  Дни в Токио – откуда в них было столько тревоги? Работы полно, и хочется поскорее ее завершить, чтобы ничего не осталось к моменту, когда он начнет активно готовиться к отплытию в другую часть света, забрав отсюда самое ценное, но сосредоточиться – почему это умение надо тренировать? Он рассчитывал оказаться дома раньше, но планы несколько поменялись и не зависели от его решений: его дипломатически контакты были необходимы при решении одного важного вопроса, касающегося торговых контрактов, и тут было не до личных дел. Он заранее телеграфировал Чуе в Йокогаму о своих изменениях в графике, сообщив, что постарается выкроить время и через несколько дней заехать домой, и в итоге свершилось, но срок – меньше каких-то суток! – ему отведено  побывать дома, и вот он уже ехал в поезде, чтобы завтра снова сесть в него в обратном направлении, но зато хотя бы этой ночью пылать и одновременно дрожать он будет не от летней жары, а от жара любимого тела.  С Чуей он рассчитывал в это время встретиться в консульстве, где собирался оставить кое-какие бумаги, что захватил с собой, чтобы потом все сразу не тащить. Его обычно сопровождал еще один человек из консульства, но тот остался в Токио, и в чем-то Артюр был даже этому рад: ему куда больше нравилось переезжать из города в город одному или в компании Чуи.  Каких-то еще вещей с собой особо не было, так что Рембо, будучи налегке, пригласил Чую прогуляться по набережной, чтобы успеть словить эти уже подходящие к концу дни пребывания в Йокогаме – ведь глазом не успеешь моргнуть, как этот этап жизни останется позади.  – Посмотри, как красиво, – они замирают, глядя на то, как по карминовым водам скользят вдалеке черными изгибами и линиями корабли. Рембо сначала смотрит вдаль на полнящийся все более сочными красками ленивый закат, сияющий словно пока что далекая осень, а потом на лицо Чуи. Он будто сам в отблесках этого палящего вечера, и ужасно хочется слизнуть эти цвета с его щек, но Артюр, находясь у всех на виду, пока еще не настолько сошел с ума, поэтому просто смотрит на него, увлеченного морской далью. – Ты тоже думаешь о том, что скоро по этим водам мы с тобой отправимся далеко? В совсем новый для тебя мир. Ты даже представить себе не можешь, насколько он не похож на тот, к которому ты привык, и книги, что ты читаешь, не врут, но, Чуя, это все лишь должно опираться на силу твоего воображения, но она не сравнится все равно с той реальностью, в которую я хочу тебя забрать. В Париже нет таких пейзажей, большая вода далеко, но уверяю тебя, твоему взору будет, за что зацепиться… Я… Не знаю, как уехал бы отсюда, не взяв тебя с собой, потому что даже в Токио, что вроде бы близко – я не могу выносить это расстояние. Чуя.  Он много раз ему это говорил, но сейчас захотелось повторить.  А Чуя все смотрел перед собой и хмурился, словно шляпа сдавливала ему голову, и Рембо зачем-то потянулся, чтобы снять ее, но даже так на него не сразу среагировали.  – Замечтался?  – Нет, – ответ прозвучал как-то нервозно, и лицо Чуи не утратило какой-то глубокой и напирающей на него задумчивости. Подозрительно скрытой. Прежде Артюр такого не улавливал в его поведении. Захотелось будто бы сдвинуть эту прозрачную, но заволакивающую Чуе взор вуаль, и Артюр все же тянет к нему руку, сдвигая немного волосы в сторону и обнажая шею.  – Что тебя так тревожит? Что-то случилось, пока меня не было?  – Рабочая рутина, все как обычно, – Чуя лишь хмыкнул, а потом отвернулся, глянув на здание Гранд Отеля, у входа в который остановились рикши, высаживая гостей. – Знаешь, как всегда, всякие бесполезные мысли плохо выбрасываются из головы. Хорошо, что ты выбрался из Токио. Я уж и не знал, когда тебя ждать.  – Хотя бы так ты признаешь, что в самом деле скучаешь по мне, когда я отбываю по делам.  – Будто ты этого не чувствуешь, – Чуя недовольно смотрит на него, но потом смахивает этот надутый вид с лица и привычно ухмыляется, дерзко так – это ужасно пленяет.  Он уже более расслабленно возвращает свой взор к заливу, чьи волны плавно меняют тона, что дарит щедро небо. Любуется красотой. Кажется, они оба будут скучать по такому виду, но Артюр был уверен, что Чую захватит новая жизнь, Чуя приспосабливаемый, умный мальчик, в конце концов, он сам будет рядом с ним, чтобы поддержать.  – Ты уже отправил своим родным сообщение о том, что скоро покинешь Японию?  – Я предполагаю это сделать прямо перед отъездом, – Чуя не любит эти разговоры о его родственниках, но Рембо и не лезет к нему, никогда не давит. – Едва ли это кого-то заинтересует, и, если честно, – Чуя сжимает крепко зубы, – хочется всех нахрен забыть. Уверен, меня едва ли кто хватится. Только буду рад держаться подальше.  – Я в чем-то тебя понимаю. Но как бы ты потом не пожалел. Мои связи с родными оборваны. Причин много. Из-за них мое возвращение может скрасить лишь то, что ты едешь со мной.  – Уверен, мой отъезд точно никого не растревожит, – Чуя говорит это таким тоном, что ясно – он хочет закончить этот разговор. – Тебе обязательно возвращаться в Токио?  – Пока с меня не снимут мои полномочия – все обязательно, ты сам это прекрасно понимаешь. Но могу тебя немного подбодрить – есть реальный шанс пристроить тебя в посольство Японии во Франции. Я подготовлю для тебя рекомендации. Я помню, что ты говорил, что это не та работа, которую ты хочешь, но на первый момент, если ты желаешь зарабатывать сам, это отличным вариантом будет, – Артюр замолчал, слегка растерянный: – Ты не рад? Против?  – Нет, это звучит почти как какая-нибудь мечта, я… – Чуя явно понял, что его напряженный вид заставил Рембо подумать, что что-то не так с его предложением, – жарко просто, отупляет этот воздух. Идем домой. Я работаю над текстами, что мне дали на перевод, хорошо очень заплатят – не хочу надолго задерживать, тем более на волне вдохновения.  – Лишний заработок не помешает, верно? – на эту его реплику Чуя реагирует чуть прищурившись, с намеком на то, что этот вопрос они обсуждали уже, но он не обижается и незаметно касается пальцев Артюра, чуть сжав их и потянув в сторону – обратно к мосту через канал, таким образом более настойчиво предлагая вернуться домой.  Очень жаль, что завтра уже снова надо будет уехать, и Артюр упорно думает только уже о Париже, представляя себе их долгое морское путешествие, буквально утопая в желании показать Чуе, что мир больше, хотя тот и так это знает, но что есть знание без опыта его ощутить? В данном случае – это эфемерная мечта, не более.  Их маленькое пиршество проходит в обсуждении поездки и всяких мелких дел, что необходимо разрешить до отъезда. Чуя, перед тем как сесть за стол, выкупался, чтобы стереть с себя пыль и пот, он чувствовал себя сейчас куда более свежо, и это его странное настроение, что обрамляло его меланхоличной аурой там на набережной, совершенно исчезло. Его волосы были влажными, но быстро высыхали от все еще теплого воздуха, он выглядел даже несколько взбудораженным теперь, рассуждая о том, что надо докупить, а что он продаст из своего имущества. Артюру тоже придется подумать об этом, хотя он тут старался особо не нагружать себя вещами, но невольно да чем-то обрастал, к тому же его японские друзья и коллеги были как-то особо щедры на подарки, и он теперь, к примеру, понятия не имел, как потащит с собой три ширмы. Бросать или продавать здесь такие вещи было бы глупо, те некогда принадлежали членам клана Токугава и были вывезены из одной из усадеб в Токио. Другим же вопросом было то, куда он это все денет дома, однако уже давно подумал о том, чтобы приобрести новое жилье, более просторное, по этому вопросу уже было отправлено письмо ассистенту в Париже, и он присмотрел ему несколько вариантов, но Артюр пока еще не определился. Решил так: когда приедут, то временно поселятся в отеле, он продаст свое старое жилье, и уже вместе с Чуей обойдут новые места. Конечно, есть риск, что могут не успеть и кто-то опередит с покупкой, но хотелось, чтобы именно Чуя участвовал в этом деле, тогда, быть может, у него будет больше мотивации жить с ним вместе… Всегда.  Ужин погрузил в столь приятную атмосферу, что тревога, которая прежде вилась вокруг него змей с разгоряченной кожей, ослабла. Поздней ночью они уединились в его спальне, и Чуя был какой-то послушно отзывчивый и даже не проявлял нетерпения, когда хотелось его просто обласкать руками. Рембо нравилось гладить его тело, ощупывать, сминать, трогать чувствительные места, веря, что он все еще может найти какую-то точку, что прежде не ласкал, доставляя еще большее удовольствие. Он засыпал после, слегка сжав руку на ягодицах, где остались небольшие синячки, когда Артюр давил на кожу, заставляя насаживаться на него яростнее, выдыхая хрипло от удовольствия.  Чуя не заснул вместе с ним: Артюр ощутил, как тот аккуратно выскользнул из постели, но сладкий полусон был куда более вязким, да и где-то на подсознании он понимал, что тот явно сейчас сядет за свои переводы. Что ж, пусть.  Чтобы Чуя провожал его на вокзал, Рембо не настаивал: понимал, что тому надо поторопиться с утра в консульство, а затем еще и отработать смену в ресторане. Они вместе позавтракали, правда кофе Чуя допивал уже на ходу и был просто наглым образом перехвачен на лестнице, где у него украли намеренно долгий поцелуй на прощание.  В любом случае их расставание не продлится долго, но возвращение в Токио таило в себе тонкий и горьковатый флер грусти, которая, однако, намекала, что будет потом слаще ехать обратно. Артюр забрал свои вещи и попросил Мессадье поймать для него рикшу, чтобы отвез его на вокзал; может, было еще рановато для отправления, но ему не хотелось оставаться в доме без Чуи.  Весь путь практически Артюр провел в добровольной полудреме, вспоминая свою жизнь до первого прибытия в Японию, очнувшись от жуткого осознания, что это было на самом деле, но так давно. Лучше не оборачиваться.  В Токио его встретили, как и всегда, с толикой этой раскованной официальности, будто он вовсе не вчера уехал на короткий срок домой, и сразу же повезли в отель Кикуфудзи, где за ним по-прежнему был сохранен номер.  Расположенный в окружении высших учебных заведений Токио отель Кикуфудзи* едва ли сошел бы за пафосное место вроде сгоревшего весной прошлого года отеля Империал, но в этом месте зато собирались более близкие Рембо по духу люди. Ему рассказывали, что несколько лет назад здесь в одном из номеров на втором этаже вместе со своей любовницей останавливался японский анархист Осуги Сакаэ, о котором Рембо знал не понаслышке, особенно после того как прошедшей зимой тот под видом китайца отправился из Шанхая во Францию, а спустя несколько месяцев был арестован и попал в тюрьму La Santé в Париже, в результате чего его должны были выслать обратно на родину. Рембо особо старался не связываться в чужой стране с приверженцами тех или иных политических движений, да и статус не позволял, но изначально его бурная натура, которая скрывалась все тщательнее с каждым прожитым годом, проявляла любопытство к таким людям, да и вообще, наверное, ко всем, кто демонстрировал какой-то жизненный бунт и вел себя не так, как все. Что-то такое он находил и в Чуе, но в ином проявлении, более личном, и эти его импульсы, которые Чуя обычно все же таил при нем, передавались и самому Артюру.  Практически сразу после прибытия, переодевшись в свежий костюм, он снова отправился в сторону станции Токио, поучаствовать во встрече в здании Tokyo Kaikan, известным своими ресторанами в западном и японском стиле и большими залами, где проводились различные мероприятия; там позже Артюр и остался на ужин с парой коллег, а также к нему присоединился его давний знакомый, профессор математики Императорского университета, Ямакава Хироси, который, к огромному удовольствию Рембо, был еще и охочий до чтения, любящий одинаково и западную, и японскую литературу. Рембо точно не знал, сколько ему лет, но Ямакава-сан неплохо так помнил свое детство времен конца правления сегуната и любил с драматичным видом рассказывать, как его отец, служивший в Императорской армии, храбро пал в битве при Уэно в год, когда спустя несколько месяцев была провозглашена эпоха Мэйдзи, и с почти тех самых пор ежегодно Ямакава-сан ходит помолиться душам падших воинов в храм Ясукуни в память о своем преданном императору предке. Артюру в силу давнего знакомства несколько раз доводилось слышать ту старую историю, и с каждым разом она обретала много элементов, которые прежде не мелькали в ней, и можно было подумать, что и сам юный Хироси-кун участвовал в той битве, и сложно было сказать, то ли это пустая бравада из него лезла, то ли память в столь почтенном возрасте давала осечку, но в остальном он соображал прекрасно и в университете был на особом счету.  – Рембо-сан, вы же вроде бы в Йокогаму к себе собирались вернуться? – Ямакава-сан протер педантично вилочку салфеткой, прежде чем взяться за еду.  – Всего на день. И снова сюда. Вы разве видели дипломатов, которые не утопают по горло в делах?  – Я бы сказал, что статус тут роли не играет, – он посмеялся, явно намекая на то, что все люди делятся на работяг и бездельников. – Дел всегда много. За всю жизнь не решишь, уж поверьте мне! А отдыхать хочется. Я вот, кстати, совсем скоро отправляюсь на отдых в Дзуси. Вы были на пляже Хаяма? Отличное место погреть кости. Хотя, конечно, вам еще рано предаваться таким старческим делам, – Ямакава-сан негромко рассмеялся, при этом стрельнув взглядом в сторону коллег своего собеседника, которые были примерно его возраста: они тут же навострили уши.  – У вас там свой дом или вы снимаете? – тут же прозвучал вопрос одного из них, говорил он по-японски не очень, но Ямакава-сан легко уловил суть.  – У моей жены там проживает младшая сестра, останавливаемся у нее, хотя тесновато по моим меркам, но это малая цена за отдых. Если вы желаете, я могу подсказать вам несколько мест, где можно снять себе жилье на недельку другую. Я бы больше там проводил времени, но, как вы говорите, Рембо-сан, работа не отпускает. Да и много других дел весьма интересных. Выдаю внучку замуж. Младшую. Хочу устроить ей в сентябре праздник в новом отеле Империал, в начале сентября его как раз официально откроют, а позже и мы сразу вломимся туда со своим торжеством!  – В эту безвкусную махину? – Рембо живо представил себе отель, который строился последние уже так года четыре, превращаясь в какого-то архитектурного пафосного монстра, вдохновленного цивилизацией Центральной Америки, совершенно далекой от этих мест, ставшей популярной особо в Штатах. Япония так лихо вбирала без разбора в себя всякого рода модные направления, что порой это пугало.  – Понимаю вас, Рембо-сан, но оно знаете, как любопытно на все это дело глянуть! Будто в другой мир попадаешь. Вас я тоже приглашу обязательно!  – Искренне благодарю, но, увы, в это время я уже предполагаю плыть в сторону родных берегов.  Ямакава-сан на миг так подвис, словно не совсем разобрал, что ему сказали, но потом немного расстроенно улыбнулся:  – Я и забыл, что вы решили меня тут оставить, – кажется, он слишком близко принимал к сердцу отъезд своего доброго знакомого. – Так скоро уже?  – Пока еще идут приготовления. Срок моих полномочий подходит к концу, но я не уеду, пока не утрясу тут все свои дела окончательно.  – Очень жаль, Рембо-сан. Вы практически единственный мой знакомый, у кого я могу узнавать о модных литературных веяниях Европы, не говоря уже о том, чтобы обсудить и местных авторов. Будет жаль не услышать от вас мнение о новинках. Кстати, я достал приглашение на выступление Хориэ Юто-сана. Специально даже выберусь ради этого на денек из Дзуси, чтобы его послушать. Я только недавно перечитывал его. Моя жена говорит, что его истории похабные и мерзкие, но это лишь на первый взгляд. Глупая женщина.  – Думаю, у вашей жены просто более консервативные взгляды, – мягко заметил Артюр, посчитав его реплику немного грубой. – Хориэ-сан идет далеко вперед. Уверен, что в Европе он был бы еще более популярен. Возможно, мне стоит заручиться чьей-то помощью, кто смог бы мне пересылать его книги. Даже если однажды его начнут переводить на европейские языки, боюсь, для меня это уже не будет иметь смысл.  Разговор плавно перешел к перспективам продолжения одной из повестей, и Артюр не сильно, но ощутил эту тонкую иголочку, которых набралось уже несколько – это то, что будет заставлять его сильно скучать по этой стране, чтение – особенно. Да, он явно сможет получать книги почтой, но это уже не будет похоже на то, когда он читал их здесь. Хориэ-сан вызывал у него отдельный восторг, хотя как человек мог создать при реальной встрече некоторую напряженность, но близко его знавать он уж точно не собирался. Чуя тоже любил его произведения, и это было во времена их знакомство одной из точек соприкосновения, потому что Чуя мог объяснить ему сложные места текста, прояснить значение определенных метафор и ссылок, которые были недоступны пониманию не носителю языка и человеку, который рос и воспитывался в иной культуре. Эти дни и вечера вспоминались с каким-то особым трепетом. Они могли сидеть за столом во время обеда и обсуждать тот или иной рассказ, а потом Чуя срывался с места и бежал за книгой или журналом, чтобы разобрать какой-то отрывок, что мог вызвать сомнения, или же, обнаженные, они валялись под утро в постели и говорили о тех сокровенных вещах, что писал Хориэ-сан, порой совершенно не скрывая их, и Чуя мог привести кучу примеров из другой литературы на эту же тему, и им тогда просто можно было любоваться, особенно если он сравнивал с кем-то, кого терпеть не мог и талант ценил меньше. Его юношеское понимание жизни тогда было особо сильно, выражалось ярче, но и сейчас, кажется, он не утратил этого, лишь учился быть более сдержанным, хотя Рембо от него никогда не требовал этого.  Стойкое желание почитать что-то из Хориэ не отпустило, возникнув из случайного разговора, и уже поздно вечером, закрывшись у себя в номере, взялся за книгу. Особо всегда выделял для себя более ранние повести. Открыл наугад. Коротенький рассказ о мальчике по имени Сатоси-кун, который со своими друзьями строит крепость из песка, и друзья очень ценят старания и способности Сатоси-куна, позволяя ему в какой-то момент взять все руководство в их детской игре на себя. И Сатоси-кун в самом деле большой молодец, такой молодец, что не устраивает его уже то, как с делом справляются другие. Он видит на пляже иностранных детей, видит, какие те строят замки, и ему хочется так же, а ребята, его знакомые, так не умеют, да и не видят в этом смысла – зачем повторять, когда можно и свое придумать и по-своему делать? Но слушаются Сатоси – он ведь лучше знает, да и в самом деле его наблюдательность помогает улучшить их строение. И Сатоси-кун спешит перещеголять всех вокруг, и все больше не нравится ему, как работают его друзья, а бросать свое занятие они не хотят. И Сатоси-кун, оставшись так вот с одним наедине под вечер, стукнул его морским округлым камнем по голове, да в песчаную могилу уложил, на следующий день застроив это место новыми замками. Вечером закопал еще одного, а потом еще. И так остался он один – строить замки так, как он хочет, а те, кто мешали ему, лежат теперь под его творениями – более не мешают.  Этот рассказик всегда казался странным Рембо. Обычно в таких историях герой становится жертвой возмездия, получает по заслугам, но продолжения здесь не было, из-за чего оставалось мрачное послевкусие, которого, видимо, и добивался Хориэ. Описания того, как Сатоси закапывал своих друзей в песок – на ночь не лучшее чтиво, но Рембо почему-то это все завораживало. После шла небольшая повесть о властной хозяйке дома, звавшейся О-Сидзу, с виду такой послушной и кроткой жены, что никто из ее родных и не мог взять в толк, что она ими хладнокровно помыкает и управляет, прикрываясь этой своей кротостью. Рембо в который раз проглядывал этот текст, ужасаясь человеческому демонизму в отношении тех, кого вроде бы искренне любишь, но жестоко используешь. О-Сидзу сгубила так не одну душу, но раскаяние ее не задело даже в момент, когда она перед смертью видела ждущее ее кровавый пруд Дзигоку, что предстал перед ней в лихорадочном бреду. Размышляя о власти одного живого существа над другим во имя высоких чувств, Артюр ощутил какие-то неприятные шевеления внутри, и с этими же мыслями отправился уже дальше – в сон.  Дни вроде бы непыльной, но изнуряющей ум и душу работы медленно себе растекались среди летнего зноя, что и не думал отступать. Рембо вроде бы и чувствовал это тепло и в то же время ощущал себя так, будто внутри ледышки перекатывались.  Он беспокоился, когда не получал некоторое время ответов от Чуи из дома, даже уже думал связаться с Мессадье, узнать, не случилось ли чего, но панику развел преждевременно. Чуя писал ему, что, как всегда, много работы, и он был бы рад прибыть на денек к нему в Токио, да некогда, он активно работал с заказами на перевод и очень торопился добить весь материал. Чуя даже поделился с ним, что его с утроенной силой и самого потянуло что-то писать, но было немного жаль, что он ничего не вложил в конверт. А будет любопытно взглянуть, и можно даже тайно надеяться, что в этот раз там зажглось что-то такое, что произвело эти строки именно чувствами к другому человеку. Иначе поэзия превращается в мертвый труп.  Расставание пусть и не было первым, пусть и не было в нем ничего страшного, но все равно скребло душу, и когда приблизился срок окончания его полномочий в этой стране, Артюр внезапно осознал, что почти ничего не осталось, кроме его личных дел, что могли бы удерживать его, и уже можно вот, хоть через неделю, рвануть домой в новую жизнь.  Это все оказалось настолько воодушевляющим, особенно на фоне того, что днями ранее он ответил Чуе, что возможно он вернется только в конце августа, так как назрел еще один важный вопрос, который пришлось бы помогать решить вне своих полномочий, но как приятно, когда проблемы решаются сами! Тут как-то все сожаления мгновенно сгорели в этой ненормальной жаре, и Артюр спешно приготовился вернуться в Йокогаму.  С утра он повидался с некоторыми своими токийскими друзьями, а потом думал ехать телеграфировать Чуе, что прибудет завтра рано, но внезапно решил, что нет смысла ждать, а Чуя только рад будет, если он внезапно нагрянет, поэтому, пройдясь по магазинам в районе Гиндзы напоследок, предполагая, что, если однажды вернется в Токио, то не скоро, и надо бы попрощаться с городом, уже вечером собрался и отбыл на вокзал.  Этот прекрасный дом, что он арендовал в Йокогаме, сейчас, в цветах опускающихся сумерек показался каким-то особо грустным, будто ему самому было жаль прощаться со своим временным хозяином, но Артюр испытывал столь сильное волнение и возбуждение из-за изменившихся обстоятельств, что не ощутил этой наплывшей, словно с моря штормовая тучка, тоски.  Сначала немного удивился, когда никто не открыл дверь, и оказалось не очень удобно лезть за своим ключом. Внутри тихо и темно из-за зашторенных окон. Окликнул – тишина. Прошел в гостиную, где бросил на софу пиджак, а потом позволил себе чуть расстегнуть прилипшую к телу рубашку. Пока возился с галстуком, услышал, как кто-то вошел – вернулся откуда-то Мессадье, и волнение, которое из приятного стало оборачиваться пугающим, почти что разжало свои щупальца.  – Я уж думал, тут все вымерли.  – Мсье Рембо? – Мессадье не скрыл, что был озадачен его появлением. – Я понятия не имел, что вы вернетесь сегодня.  – Сюрприз не удался? – Артюр неловко улыбнулся в ответ, ощутив себя каким-то мелким проказником, который зазря напугал старших. – Надеюсь, вы не решили, что воры в дом забрались?  – Нет, но я подумал, что мсье Чуя вернулся, хотя он забегал сегодня сюда что-то занести из консульства, перед тем как отправиться на ночную смену в ресторан.  – Вот как. Я… Не рассчитывал на такое. Жаль, – Артюр прекрасно понимал, что этому человеку все и так известно об их связи, но он никогда точно не знал, что его слуга, вполне себе преданный, но не особо открытый, думает по этому поводу, и предпочитал обходить это стороной, и пока размышлял о том, что как обидно получилось, что он не встретил Чую, услышал, что ему что-то еще говорят.  – В смысле не бывает?  – Мсье Чуя уже вот который день не ночует в доме. Сюда забегает лишь, когда бывает в консульстве. Как я понял, он перебрался к какому-то своему знакомому. Мне он не счел доложить.  Артюр ощущает тяжесть в теле, что не дает ему даже покачнуться, он хмурится и старается не реагировать на всякого рода намеки в голосе Мессадье. Чуя что-то в своих письмах говорил о том, что сейчас он бывает в доме своего знакомого, но там вроде как речь шла о том, что это также его заказчик на переводы поэзии. Или Артюр что-то не так понял?  – Ночная смена, говорите? Думаю, я поужинаю сегодня в ресторане, я так понимаю, из прислуги тут более никого нет? Вы тоже можете быть свободны.  Показалось, или на него взглянули в ответ с каким-то… Сожалением? Можно было на такое лишь улыбнуться, скрывая отвращение к тому, что кто-то проявляет неуместную жалость, поэтому Артюр резво подхватывает один из своих чемоданов, тот самый, где хранятся письма, и подымается к себе.  Он просматривает еще раз то, что ему приходило от Чуи, и да – кажется, он понял все правильно, как и думал. Никаких подозрений и двусмысленности. С другой стороны… Артюр застыл посреди комнаты даже не в растерянности, а в каком-то раздражении. У него нет мотивов в чем-то там подозревать Чую, и, если бы вдруг что-то изменилось в их отношениях, этот юноша точно бы не стал молчать, он же его знает! Однако… Это недопонимание, это смятение – это все же немного странно.  Не желая терзать себя и как-то накручивать, не говоря уже о том, что он все еще был готов обрадовать и удивить своего возлюбленного таким вот внезапным возвращением, Артюр все же решается отправиться в ресторан, но прежде принимает ванну, чтобы стереть с себя прошедший день и духоту поезда, в котором он ехал такой воодушевленный.  Когда уже решает выходить, то снова садится перечить письма Чуи, а потом вдруг, словно опомнившись, быстро проходит в его комнату. Замерев посреди, зачем-то вглядывается в густой мрак душного пространства, а потом уже зажигает свет. Конечно, комната внезапно не выглядит пустой, но – кое-каких личных вещей не хватает. Рембо колеблется, но все же открывает шкаф. Часть здесь – части не хватает. Чуя забрал почти все свои кимоно. Одно лишь оставил. Артюр тянет руку и вынимает сложенную аккуратно вещь. Да, его Чуя носил, когда они гуляли в Киото, прячась среди раскрасневшихся листьев, и Чуя был особо прекрасен среди них, этот темно-синий цвет ужасно шел ему, а Артюр был близко, ныряя руками под хаори, притягивая к себе и целуя, желая показать все свои чувства к нему.  Сейчас будто снова тот самый давний вкус его губ ощущается. Но к нему что-то примешивается. Что-то с солью и железом. Как кровь. Это и есть она. И будто течет прямо по губам, разодранным, и их бы срезать, обнажить десна, но Артюр с ужасом прогоняет от себя это видение, будто из повестей Хориэ Юто, и кидает кимоно на кровать, собираясь поспешить уже к Чуе.  У Рембо лишь в молодости была привычка к долгим прогулкам, обусловленная отчасти тем, что не хватало денег на транспорт. Потом прогулки, когда был рядом Верлен, приобрели совсем иной оттенок, и потеряли его, едва Верлен вырвался кровавым мясным ошметком из его груди, оставив там рану медленно гнить (да что же все ассоциации какие-то страшные?!), и потом – он снова стал гулять. Вместе с Чуей. Не так часто, но это было то, что хотелось вспоминать. И вот он сейчас идет по улицам, что задышали чуть легче, едва темнота сошла на них, и в Мотомачи все еще много людей, слышится английская речь – кто-то, кажется, слишком много выпил, и плохо, если в ресторане будет стоять суматоха, и он даже ускоряет шаг, но там тихо. Два человека, французы, курят под японской вывеской, обсуждая какие-то таможенные вопросы.  Наверно, он выглядит чуточку странно: пришел в одиночестве в такой час, но Артюр за всю свою жизнь оказывался и в более смущающих ситуациях, не говоря уже о слишком порой нервной на события молодости, так что сейчас он просто невозмутимо садится за предложенный ему столик и без всяких намеков просит позвать Чую.  Если внутри и бушевали какие-то сомнения, то будто бы штиль устанавливается, когда он просто видит, как его Чуя, пусть и дико удивленный, приближается к нему.  – Рандо-сан?  – Присядешь ко мне?  – Едва ли это будет уместно.  – Так ты не на колени, а рядом на стул, – он улыбается ему.  – С чего вдруг так острить стал? – уголки губ Чуи слегка дернулись, и он улыбнулся, правда тут же попытался это скрыть.  – Перечитываю Хориэ-сана. Иногда у него такие мелкие остроты мелькают.  – Хориэ-сана? – Чуя почему-то напрягается еще больше. – Какого нахрен Хориэ-сана?! А… Забудь. Ты… Я думал ты еще будешь в Токио.  – Хотел тебя обрадовать. Внезапно все так поменялось, у меня более тут не остается обязательств, я решил поспешить обратно. Я думаю, на следующей неделе мы отправимся в путь.  – Уже?! – вырывается это громче, чем следует, и некоторые посетители оглядываются на них. – Предупреждать надо!  – Я подумал, что тебя это обрадует. Да, есть кое-какие дела, что надо будет быстро завершить, собрать вещи. Все, что касается, продажи ненужного имущества, стоит передать кому-то. Доминик, думаю, этим успешно займется, – Артюр имел в виду одного из своих старых помощников, с кем работал с самого начала в Японии. – Он еще в Токио, но я уже мельком обсудил этот вопрос с ним, конечно, придется доплатить…  – Погоди! – Чуя внезапно плевал на все приличия и упал рядом на стул. – Ты сейчас так все спешно решил, но, блядь, ты как-то упустил один момент: а я? У меня тут вообще-то еще есть кое-какие дела, и… Черт, извини, я… Ты слишком неожиданно это сказал, я был не готов так спешно паковать чемоданы. Мне надо было еще подумать.  – О чем, Чуя? Все же было решено.  Он резко выдыхает сквозь зубы и бормочет что-то недовольное на японском, что не разобрать, видно, злится, и Рембо знает прекрасно, как он не любит демонстрировать ему свой взрывной нрав. Чуя сидит еще с минуту, а потом, подняв голову, смотрит в глаза – более нет уже этого наплыва чувств, и Артюр улыбается в ответ, приняв его раскаяние, последовавшее стремительно за, стоит признать, в чем-то оправданную резкость. Не первый раз, Чуя никогда не сможет запрятать насовсем свою вспыльчивость.  – Раз так… Раз ты так решил, то, наверно, в этой ситуации лучше будет поскорее отбыть во Францию. Я тут со всем быстро разберусь, рассчитаюсь и свалим к чертям… Да слышу я вас, Танака-сан, ослепли, что ли, – я занят, мать вашу! – Чуя обернулся, злобно так зыркнув на давно уже доставшего его человека, и тот, хоть и был над ним главным, явно шугался таких всплесков эмоций своего подчиненного, да к тому же разглядел, кажется, что тут и Рембо-сан пожаловал, поэтому предпочел не вмешиваться. – Опять потом выговор устроит. Надо драть когти отсюда нахер!   – Не горячись, – Рембо было потянулся взять его за руку, но тут же мысленно ударил себя: чего он собирается творить на людях?! Но к Чуе сейчас ужасно хотелось прикоснуться. – Я понимаю, что немного обескуражил тебя, извини.  – Нет, все нормально. Сделаем так, как ты решил, – Чуя вдруг поднялся и вопросительно взглянул на него, на что Рембо только приподнял недоуменно брови. – Что заказывать будешь? Мне показалось, ты пришел поесть.  – Неудобно как-то тебя напрягать лишний раз.  – Херня, это просто работа. Меню принести?  Рембо лишь помотал головой, сделав заказ по памяти, и Чуя спешно удалился. Но вообще-то они не договорили, и самый важный момент он не прояснил, не говоря уже о том, что реакция Чуи все же его встревожила, хотя сам, наверное, был виноват. Чуя все-таки покидает родину, и пусть он все решил, но рывками дела не делаются.  Еда была вкусной, но Рембо не особо замечал, что он там жевал, несмотря на голод, что начал дергать его желудок еще в момент, когда он проезжал где-то в районе Кавасаки. Голова, несмотря на некоторое смятение, забивалась мыслями о делах насущных, и он уже чуть ли не сам был готов нестись за билетами и будто бы ощущал запах океана, по которому они поплывут, но тут Чуя принес ему вина, и Артюр будто бы опомнился – он не мог не прояснить этот момент.  – Чуя… Я мог не так что-то понять, поэтому хотел бы просто, чтобы была внесена некая ясность… Ты не ночуешь дома. Так Мессадье сказал. Я, может, что-то пропустил, но где ты бываешь, и что это за знакомый, о котором ты мне писал? Ты у него живешь?  – Я уж думал, не спросишь, – внезапно чуть ли не с облегчением отзывается Чуя, возвышаясь над ним – редкий случай, и Рембо невольно думает о моментах, когда оказывался под ним, под его телом, и горло аж перехватывает от чувств и желания снова такое повторить! Чуя, несмотря на внешнюю легкость, сильнее его, легко может вдавить собой в постель. Захотелось этого до одури.  – Просто не хочу недоразумений, ты же знаешь, как глупости порой превращаются в маленькие трагедии, – он рассмеялся, но тут же подумал, что зря так закончил фразу.  – Да, я временно перебрался из дома. Не стал тебе пока говорить.  – Это связано с тем твоим заказом? То, о чем ты мне писал?  – Отчасти да, – Чуя, на удивление, сейчас не выглядит каким-то смущенным, вообще спокоен себе, только зыркает в сторону крадущегося по залу Танаки, а тот и глянуть в ответ боится. – Благодаря его стараниям я получил хороший заказ на перевод французской поэзии.  – Удивлен, что ты с кем-то сошелся так внезапно, – и правда удивлен. – Этот человек…  – Это тот мудак, которого ты видел некоторое время назад дома. Дазай Осаму.  Рембо пытается понять, стало ли это для него чем-то неожиданным. В любом случае, о нем он точно не вспоминал до сей секунды. Хочется глотнуть вина.  – Мне показалось, ты был только рад тому, что избавился от его общества. И ты не говорил, что он как-то связан с твоим заказом.  – Изначально я и сам не знал, что эта скотина организовала мне работу, но так уж вышло.  – Что ж, работа это одно, однако – вижу, вы подружились, раз… – Артюр даже не знал, что сказать. – Не могу представить, что тому способствовало.  – Ну, была пара моментов, – Чуя цедит это сквозь зубы, при этом как-то недобро усмехается. – Среди них, ты просто охренеешь, правда о том, что его тексты делают славу Хориэ Юто.  Последнее услышать Артюр не ожидал даже в смелых мечтах, заранее представив себе несколько иные, более нервирующие его вещи, но тут – прямо-таки обескуражили, и естественно, что сначала рассмеялся, а потом все же уточнил, правильно ли он понял.  – Эта тварь бинтованная, оказывается, не просто строчит всякую ересь для журналов под выдуманными именами, а еще и пишет на заказ для тех, у кого мозгов на то не хватает! – такое ощущение, что Чуя очень долго ждал, чтобы выговориться на эту тему: он аж в очередной раз сел рядом, словно решил добить нервы Танаки-сана, и вместо шепота его речь зашла скорее бы за злобное шипение. – Представь, что этот тупица творит! Он сам признался, что строчит уже несколько лет для Хориэ, а тот все это выдает за свое, да еще и платит ему солидно! И не только для Хориэ! У него там еще есть такие же жаждущие славы болваны! Но Хориэ! Блядь, до сих пор не могу поверить!  – Я, если честно, тоже, – у Артюра, человека с хорошим запасом лексики не только на родном языке, сейчас, если честно, не хватало слов на то, чтобы как-то выразить себя. Вот так новость. Он быстренько так вернул себя в тот день, когда этот Дазай Осаму оказался в его доме. Что ему запомнилось? Странный молодой человек, немного замученного, предположительно из-за жары, вида, что, однако, не могло скрыть его привлекательности, цепляющей мгновенно, хотя едва ли Рембо на такое бы повелся: слишком обманчиво было его обаяние. Что еще? На нем были бинты. Это сразу бросилось в глаза и вызвало очевидный вопрос «что с ним не так?», но разве бы он полез к незнакомцу с таким вопросом? Чуя только что сказал, что именно этот человек пишет вместо Хориэ Юто, одного из самых ныне популярных авторов, труд которого критики одновременно и хвалили, и ненавидели. Нет, с ходу такое осознать не получается. – Чуя, ты уверен, что ты правильно его понял? Может, он пошутил, а ты поверил?  А ведь подобное в самом деле могло быть. Несмотря на все свою резкость, Чуя порой демонстрировал какую-то совсем невинную наивность, когда люди ему что-то говорили, а то могло быть шуткой. Он и сам порой его этим любя подкалывал.  – Не надо тут намеков! Нет. Он не шутил, и не врет. Я к тому же видел черновики текстов, что опубликованы уже. У него есть человек, который их также переписывает. Это все хранится в его доме. Не говоря уже о том, что у него есть еще и неопубликованные части, которые эта сука зажала! Прибью! Точно прибью! Из-за этого дебила, который решил убиться, так долго не выходит продолжение!  Пока Чуя, все продолжая изображать из себя злобную змейку, шипел возмущениями, Артюр пытался как-то уложить в своей голове услышанное. Он в этот вечер уже столькими вещами был прибит, словно комарики каплями дождя к земле, что сейчас прям потерялся окончательно. Но, кажется, он выделил для себя очень важный момент. Пусть для него по-прежнему выглядит странным то, что Чуя внезапно перебрался в дом этого человека, однако ж, интерес его был, кажется, исключительно литературным. Сомневаться в любви Чуи к тестам Хориэ не приходилось ни разу, Артюр сам понимал это рвение читать и перечитывать, так что – относительно все становилось на свои места.  – Если разрыть получше его склад, то там можно найти еще что-нибудь интересное. Эта тварь не признается, не называет всех, кому он вот так вот пишет! Но дело даже не в этом! Так тратить свои способности! Долбоеб же – чистой воды!  – Чуя, не так грубо, – Артюр лишь смеется на это.  – А, они все равно не поймут.  – Танака-сан тебя услышит.  – Этот меня еще меньше ебет.  – Это Дазай-сан так на тебя влияет, что ты стал снова таким же импульсивным, каким был, когда учился?  Чуя внезапно смущается, но ведь это правда! Конечно, это только плюс к тому, что он старался вести себя более интеллигентно, но порой не хватало таких вот взрывов темперамента. Артюр в подобные моменты будто обретал себя, совсем еще юного мальчишку.  – Он бесит меня. Вдарил бы ему по морде хорошенько за всю ту дурость, что трещит у него в башке.  – Вижу, ты очень рад познакомиться с этим человеком.  – Ха, рад? Лучше бы и дальше жил в покое, а теперь невыносимо!  – Невыносимо? – Артюр не понял этой его реплики, но тут Чую все ж рискнул окликнуть Танака-сан, и тот подскочил, словно вспомнил, что пока что обязанностей с него тут никто не снимал. – Извини, я совсем мешаю тебе работать!  – Ничего, ерунда.  – Ты вернешься домой? К сожалению, есть кое-какие дела в консульстве, что надо будет завершить, без тебя не смогу.  Почему сразу не звучит ответ?  – Вернусь, – Чуя кивнул, глядя куда-то в сторону. – После смены заберу свои вещи и вернусь домой.  – Я буду ждать у себя, – совсем тихо говорит ему Артюр, при этом почти с тоской представляя, как будет тянуться эта ночь.  Чуя снова кивает и торопится, чтобы не нервировать уже свое руководство.  Артюр выпивает вина немного больше, чем следовало, и Чуя после находит ему рикшу, чтобы отвез домой, да проследил, чтобы господин не свалился, да еще и до дверей дома дошел (там, если что, утром мсье Мессадье подберет – Артюр был уверен, что четко расслышал эту едкую реплику, рассмешившую его), так что рикше сунули несколько лишних сэн и отправили везти ценный груз.