«Шаг 0: Узнав диагноз, положи свои чувства на чаши весов. Оцени всё. Если тебе покажется, что решение очевидно – притормози и задумайся. Любой план будет взвешеннее и логичнее того, который первым пришел тебе в голову». «Как с этим жить: практическое руководство онкобольного» N.Y., Издательство Колумбийского университета, 2020, 590 с.
- У меня в голове не укладывается, - сказал Ласло, нервно комкая салфетку. – Только вдумайся: чтобы облегчить сцепку с гладкими поверхностями, пальчики геккона не сгибаются как наши – вперед и вниз, - а закручиваются вверх! Представляешь? Долбаный палец скручивается, как усик клубники! Патрик О’Доннели слыл не лучшим собеседником в Нью-Йорке. Точнее, собеседник из него был отличный, но в силу его рода деятельности мало кто хотел попадать к Патрику на прием. Впрочем, на недостаток социальных навыков Патрик не жаловался: он не перебивал, внимательно слушал откровения Ласло и разглядывал его сквозь крупную пластиковую оправу очков. - Они отгибают пальчики вверх, переставляют лапу, - восторженно продолжил Ласло, - а потом опускают ее на поверхность и как будто… раскатывают пальчики по ней. И все! Геккон прилип! Как природа такое придумала? Как такое вообще можно было придумать? Почему у одних пальцы загибаются в одну сторону, у других – в другую, а у третьих пальцев вообще нет? Ласло откинулся спиной на пухлый, обтянутый рыжей кожей диван, и раздраженно отбросил салфетку. Больше, чем устройство гекконовых лап, его волновал только процесс линьки пауков. Нет, серьезно, вы видели эти «коробочки» с кучей отверстий? Разве на земле может существовать что-то, что отращивает на себе гребаный скафандр? Если всех живых тварей создал Бог, то фантазия у этого парня просто сумасшедшая! - Ласло, - задумчиво сказал Патрик, сложив руки на массивном деревянном столе перед собой. – Ты понял, что я тебе только что сказал? Ласло поморщился и взял в руки бумажный стакан с мороженым. Помедлив, запустил в него ложку и пообещал себе, что будет осторожен и не уляпает светлый дорогой костюм так же, как пару минут назад испачкал ладонь. Руки тряслись. Сам Ласло был спокойным, веселым, даже расслабленным, а его руки ходили ходуном, как будто их отрезали от другого человека и зачем-то к нему пришили. - Я все понял, - буркнул Ласло. – Природа творит всякую дичь. Ты рассказал, как она развлекается внутри моего тела. А я – каких странных зверей она плодит, пока человечество выбирается из пещер, залипает в компы, бухает и трахается… Разве это не интереснее? Разве пальчики геккона не увлекательнее, чем мои снимки МРТ? Патрик О’Доннели скривил губы. Он весь был какой-то узкий и очень длинный: у него было тощее, с выпирающими костями лицо, тонкое и затянутое в черный свитер тело, худые белые руки, которые он скрестил перед собой. Волосы у Патрика были черные. Чернее всего, что когда-либо видел Ласло. - МакБрайд, это уже не шуточки, - сказал Патрик. - Оставь мороженое в покое, сядь и послушай меня… - Я не хочу слушать, - огрызнулся Ласло. Но мороженое все-таки отставил в сторону. Понял, что не совладает со стаканчиком, и тот укатится по коленям на пол, разбрызгивая талую смесь желатина, сливок, фруктов и черт знает, чего еще. Ласло не знал, из чего теперь готовят мороженое. - Я все это уже слышал, - пробормотал он, беря в руки салфетку. Вытирать было нечего, и он просто начал складывать белый квадрат по диагонали, и еще, и еще, чтобы занять руки. – Сейчас ты назначишь мне операцию на нижней трети пищевода. Меня разрежут, выпотрошат, потом зашьют, и еще год я буду питаться через гастростому, воткнутую мне в живот. Ужасные боли, лежачий образ жизни, постоянное чувство голода… Патрик молчал. Губы его были плотно сжаты, и Ласло подумал, что счел бы этого парня красивым, если бы не то уродливое, странное нечто, живущее в глубине его глаз. Патрик видел Смерть, общался с ней изо дня в день, знал ее в лицо, как нормальные люди знают соседей по лестничной площадке. Будь ты хоть трижды чистюля, купающийся в «Санителе», ты не отмоешь с себя такой след. Ты всегда будешь выглядеть и пахнуть так, словно по пятницам играешь со Смертью в шарады, а раз в месяц приглашаешь ее на фондю. - Потом мне установят центральный венозный порт, - со злостью в голосе продолжил Ласло. – Ты скажешь, что вряд ли это поможет в моем случае, но все-таки ты хочешь перестраховаться, и потому назначаешь мне шесть курсов химии… Патрик смотрел на него, прищурив серые, с темной каймой глаза. Линзы очков были прозрачными до середины, а дальше на них ложился белый отблеск. Ласло разозлился еще сильнее, словно этот отблеск мешал ему узнать о Патрике нечто важное. Нечто такое, без чего невозможно понять сорокалетнего, длинного как жердь онколога, принявшего тебя в твой единственный за три месяца выходной. - Сумасшедшая боль везде, где вроде бы нечему болеть, - сказал Ласло. Он устал складывать салфетку и просто скатал ее в маленький белый шар. – Рвота. Понос. Стоматит. Вся пища по вкусу как говно. Я знаю, как это будет. Мы с тобой все это проходили. Патрик О’Доннели был его врачом с 2011 года. Тогда у Ласло впервые диагностировали рак. В 2013 году Ласло думал, что они вместе – именно они, а не он сам, - побороли мерзкую опухоль, сожравшую кусок его пищевода. В 2018 году оказалось, что это не так. Ласло откинулся на диван, переводя дыхание и разглядывая себя в отражении. За спиной Патрика от стены до стены протянулось панорамное окно, которое больше отражало его кабинет, чем позволяло любоваться Мидтауном с высоты пятьдесят второго этажа. - Я не буду лечиться, - сказал Ласло. Его отражение кивнуло, а потом уселось с прямой спиной, сунув сжатые кулаки между коленей. – Не хочу опять... не хочу мучиться, понимаешь? Я доживу свое, а потом умру. Это неплохой вариант. У его отражения были мягкие, абсолютно белые волосы. Он начал седеть пять лет назад, после химии. Это выглядело уродливо – белые клоки проглядывали в шевелюре то тут, то там, тошнотворно бесцветные, привлекающие больше внимания, чем если бы он был инвалидом без ног. Когда очередной клок вылез прямо надо лбом, Ласло примерил на себя седину, и с тех пор докрашивал брови и отросшие корни каждые полторы недели. - Сколько мне осталось? – спросил он, помолчав. Потом задрал голову и уставился Патрику О’Доннели в глаза. Отблеск стеклянных линз раздражал, но встать, подойти и снять очки со своего врача, пожалуй, было не лучшей идеей. Приходилось терпеть. – Сколько мне осталось, если я не буду лечиться? В марте Ласло исполнилось сорок два. Высокий, широкоплечий, с зачесанной от лица пепельно-белой шевелюрой, он отлично смотрелся на обложке Форбс. Фотографу не пришлось усиливать цвет его глаз – они и так были восхитительно яркими, голубыми, как пламя газовой горелки. С формой лица дела обстояли хуже – оно было странное и худое, с асимметричными морщинами, которые слева выглядели глубже, чем справа. Одна складка залегла у бровей, еще одна протянулась от носа до уголка губ. Правая половина лица была гладкой и неподвижной, словно ее заморозили ботоксом, а морщины на левой жили своей жизнью – углублялись, разглаживались, то и дело меняли структуру и рельеф, реагируя на движение мимических мышц. Ласло подумал, что он будет красиво выглядеть в гробу. Морщины разгладятся, и его лицо наконец-то станет симметричным. - Ласло… - мягко, словно боясь его спугнуть, сказал Патрик. – Как твой врач и друг, настоятельно советую… - Ты мне не друг, - Ласло ощутил страшный, мучительный прилив негодования. Как будто это Патрик заронил в его тело зернышко, из которого проросла опухоль. – Хватит жевать сопли. Сколько мне осталось, если я не буду лечиться? Наверное, он почти сравнялся цветом лица с оттенком волос – мертвенно-бледный, восковой. Так дурно ему сейчас было. Патрик откинулся на высокую рыжую спинку кресла, покачался в задумчивости. Потом сказал: - Десять месяцев. Может, год. Потом ты уже не сможешь питаться сам. - О’кей, - ответил Ласло. Потянулся за мороженым, заметил синюшную бледность своих пальцев и быстро сжал их в кулак. Забыв про мороженое, решительно встал. - О’кей, - повторил он. Застегнул пиджак на одну пуговицу, провел ладонью по волосам. Глянул в панорамное окно, словно в зеркало, замечая там себя, но не видя серого неба и очертаний города внизу. Города не было. Патрика не было. Даже мороженого. Даже голосов за дверью. В этом мире остались только Ласло МакБрайд и маленькая, свеженькая, едва наклюнувшаяся опухоль в его пищеводе. Они были один на один, и в этой драке невозможно было выиграть, потому что твой противник не даст тебе в морду, не свернет нос, даже не назовет ублюдком. Твой противник – это сгусток клеток, ради убийства которого нужно мучительно гробить самого себя. - Как думаешь, - спросил Ласло, бросив короткий взгляд через плечо. Ладонь его уже лежала на ручке двери. – Швейцария или Нидерланды? Патрик встал. Наклонился вперед, упираясь руками в стол, и заслонил собой силуэт ближайшего небоскреба. Тощая, длинная, унылая жердь. - Ты хочешь?.. Ласло не дал ему договорить. Дверь захлопнулась, оставив Патрика наедине с собой.* * *
Мир у подножия 432 Парк-авеню казался маленьким, совсем маленьким, разлинеенным дорогами, пешеходными переходами, пробками, людьми, тележками уличных торговцев. И только 432 Парк-авеню взмывал ввысь – бесконечный сверкающий небоскреб, похожий на гигантский карандаш из металла, бетона и тонированного стекла, который поставили на торец. Восемьдесят пять этажей, как символ человеческого упрямства, тщательности и невероятных математических расчетов. Выйдя наружу и сбежав по ступеням, Ласло привалился к облицованной черным мрамором стене, ослабил галстук и сделал несколько глубоких вдохов. Он пытался навести порядок в своей голове, но с каждым выдохом становилось всё хуже, будто воздух Мидтауна его отравлял. Нужно было возвращаться домой, плотно поесть и, быть может, пораньше лечь спать, чтобы завтра не чувствовать себя развалиной. Вот только домой не хотелось. Ласло там никто не ждал. Прислуга не в счет; как бы сильно его ни любила Нина, какие бы потрясающие чаи она ни заваривала для поддержания его духовных и физических сил, это не было тем, в чем сегодня нуждался Ласло. Позвонить Кенни, встретиться с ним в «Мастерс» и надраться до зеленых чертей? Неплохо, хотя и не имеет ничего общего с чувством незаменимости, ради которого мы вступаем в отношения. После попойки Кенни уедет к жене, а Ласло все равно придется возвращаться в пустой дом, где Нина пригладит его волосы, поплачет над бумажкой с диагнозом и заварит лучший травяной чай в его паршивой жизни. Не то, всё не то… Может, стоит вернуться к Патрику? Сколько Ласло себя помнил, Патрик О’Доннели всегда был одержим идеей дружбы. Несомненно, отношения с пациентом считались глубоко неэтичными, но сам факт неэтичности напрочь затмевала возможность сказать вслух: «Я дружу с Ласло МакБрайдом!» Все хотели дружить с Ласло МакБрайдом. Хотели пить с ним, отдыхать с ним, трахаться с ним, одним из самых богатых и влиятельных людей на Земле. Только почему-то никто не ждал его дома. Не срослось. А может, Ласло сам их отталкивал: все они были не тем, чего он хотел, не тем, чего он ждал, чем успокоилась бы его душа. Он мог с ними трахаться, мог даже брать случайных подружек к себе в дом, где они проводили месяц или два – а потом сбегали от скуки, потому что даже самый богатый человек может быть самым унылым говном, с которым не о чем говорить и незачем жить. А если они не сбегали, Ласло прогонял их сам – и не испытывал сожалений. Какие могут быть сожаления, если единственное, хоть сколько-то близкое к любви, он испытал в шестнадцать лет, и объектом этого чувства была совсем не девчонка? Впрочем, это было давно. Даже не жизнь назад, а десять, двадцать жизней, невероятно насыщенных, страшных, безумных, богатых и нищих, и в каждой из этих жизней Ласло продолжал помнить Джонаса, хотя и давно перестал его любить. Только думал иногда: что, если бы тогда всё срослось? Если бы Ласло не испугался? Может, они с Джонасом до сих пор были бы вместе. Может, они бы завели трёх кошек. Или усыновили ребенка. Вероятно, Ласло не стал бы миллиардером, а был скромным фермером на западе Луизианы. Скорей всего, он бы умер из-за этого в тридцать семь, не имея доступа к лучшим онкохирургам мира, а также денег, чтобы оплатить их услуги. Но... по крайней мере, он был бы счастлив. Дома его бы всегда кто-то ждал, и Ласло рвался туда всем собой, душой и телом, торопясь пересечь порог, взять любимого человека за руки и поцеловать каждый его палец по очереди. Почему-то с женщиной этот трюк не удался. Ласло был женат с девятнадцати до двадцати трех, и Рита Гренье даже не стала менять фамилию – не пожелала становиться миссис МакБрайд, хотя семьи настаивали. Наверное, чувствовала, что их брак обречен, и что Ласло любит ее не больше, чем воскресные службы. А значит, не любит вообще. Ласло ощутил вдруг ужасное, гложущее сожаление. Как будто все его беды были от баб, а с мужиком он был бы счастлив: с Джонасом или нет, в юности или в старости! Будто ему портила жизнь неправильная ориентация, а не тотальная неспособность сближаться с людьми. Решив так, Ласло скривил губы и отлип от стены. Сделав несколько шагов, преградил дорогу парню, идущему по Гринвич-стрит. У парня был маленький рот и дорогой костюм; возможно, он был брокером с Уолл Стрит. Или архитектором, или продавцом автомобилей – это было неважно. Ласло обхватил ладонями его лицо, вынуждая поднять голову и отвлечься от мобильника, и молча прижался губами к губам. В конце концов, разве он не заслужил чудо? Он пахал ради этого черт знает сколько лет! Он же гребаный везунчик, миллиардер, плейбой, филантроп! Ему должно повезти! Но ему не повезло с раком. И с этим парнем тоже. Чуда не случилось, прекрасный незнакомец не пал в его объятия, сраженный поцелуем, а ошарашенно облизнул губы и уставился на Ласло, ожидая извинений или хотя бы объяснений, какого черта сейчас произошло. Не заорал – и то хлеб. - Привет, - сказал Ласло. Убрал от парня руки, сунул их в карманы штанов, некрасиво задрав полы дорогущего пиджака, и молча зашагал в сторону парковки. Люди продолжали идти по Гринвич-стрит, словно ничего не случилось.* * *
«Шаг 1: Забудь про отдых! На том свете отдохнешь. Работай. Работай больше! Добейся того, чем будешь гордиться. Это заложит основу для последующих шагов, и тебе будет легче».
- Бабки, МакБрайд! Бабки, бабки! Вот, что нам сейчас нужно! По мнению Тобиаса Гуда, исполнительного директора КлирФуд Инк., любые проблемы этого мира можно было решить при помощи денег. Не то чтобы он был так уж неправ… - У нас не хватает активов, чтобы поглотить Элдер Миллс сейчас же! - рявкнул Тобиас, выбирая клюшку. - Через месяц у них одна акция будет стоить сотню! Сотню, МакБрайд! Тогда уже никакие бабки нас не спасут! Либо сейчас, либо никогда! Единственное, в чем деньги были бессильны – это гольф. Тобиас выполнил великолепный драйв, отменно начав игру, но теперь не мог совладать с площадкой. Изобилие водных препятствий и сложная песчаная зона повергли его в уныние. - Я устал, - пробормотал Ласло, разглядывая площадку и прикидывая, сможет ли провести мяч до следующей лунки в два удара. Кенни пыхтел за его плечом, пытаясь давать советы, но комплект клюшек весил с полсотни фунтов, и таскать его за Ласло было крайне обременительно. В итоге Кенни просипел что-то, махнул рукой и оставил своего игрока в покое. Учитывая, что Тобиас играл без кэдди, а клюшки одалживал из комплекта Ласло, в каком-то смысле их шансы стали равны. - Хочу отдохнуть от всего, - сказал Ласло, замахиваясь клюшкой. – Никаких сделок, никаких акций. Как вам такая идея? - Ужасная, - пропыхтел Кенни, подкручивая правый ус. Если макушка у него была плешивая, то усы – густые и задорные, лихо закрученные на кончиках. – Прислушайся к Тобиасу, он дело говорит. Если мы не найдем финансовую возможность поглотить Элдер Миллс, то… - То что? – хмыкнул Ласло. И провел блестящий, великолепный по своей траектории удар. Тобиас Гуд выругался за его спиной. – Мировая экономика рухнет? Человечество вымрет? Кенни, ничего не случится, если я уйду на несколько месяцев… - Месяцев? – Кенни часто задышал и схватился за грудь. Лицо у него было красное, и Ласло всерьез обеспокоился, чтобы его председателя совета директоров не хватил удар. – На несколько месяцев?! МакБрайд, не доводи до греха! У меня проблемы с Пристин Сайнс, прокуратура вот-вот выкатит дело! Элдер Миллс растет как на дрожжах! А ты надумал свалить куда-нибудь на яхту с моделями?! - Как же, с моделями! – похабно засмеялся Тобиас. – Разве что с теми, которые в январе выступают на Питти Уомо. Питти Уомо, самое востребованное мужское трейд-шоу в мире моды... Шуточки об ориентации Ласло давно циркулировали внутри компании, хоть и не были подтверждены чем-то конкретным. Тобиас не отказывал себе в удовольствии его подколоть, хотя сам в эти слухи не верил. Да и зачем в них верить? Подобные сплетни – это приправа, но никак не основное блюдо. Сам Тобиас выглядел, как настоящий любимец женщин – могучего телосложения, с квадратной челюстью и миллионами долларов на оффшорных счетах. Своего гендира он воспринимал, как гетеросексуального мужика, которого довольно забавно изводить гейскими намеками. Интересно, - подумал Ласло, - как отреагировал бы Тобиас Гуд, узнай он про Джонаса?.. - Нам нужны твои мозги, красавчик, - рявкнул Тобиас. – Яхта с супермоделями будет потом, а сейчас нужно думать, что делать с Элдер Миллс! Если мы упустим такую сделку… Ласло опустил клюшку в траву, уперев рукояткой в свое бедро, прижал руки к лицу и молча принялся мять веки. Ему не было плохо. Не было дурно. Он любил свою работу. Даже к гольфу он относился с пиететом – иначе не вводил бы его в расписание руководящего состава, как важную часть тимбилдинга. Сейчас, на солнечном поле для гольфа, пахнущем травой, песком и винилом, ему должно было просто отлично думаться… А он ворочал свои мысли с места на место, как огромные камни, проделывая муторную и совершенно бесполезную работу. Самый большой валун был подписан словом «Одиночество». Вовсе не рак волновал Ласло; его пугал не сам факт болезни, а перспектива встретить эту болезнь лицом к лицу, когда единственным человеком, способным подержать его за руку, будет Нина Бенсон, экономка. Ласло не хотел себе такой судьбы. Вчера вечером он чуть не вызвал себе девочку из эскорта – не мальчика, потому что слово «репутация» еще не было для него пустым звуком. Да и потом, не искать же свою любовь среди шлюх? Сейчас он хотел просто девочку. Симпатичную. Темноволосую. Из тех, которым идет красная помада. Ласло не желал стать одним из тех богатеев, которые снимают проституток не для секса, а для симуляции чувств. Для имитации того, что кому-то на них не плевать. Ласло казалось постыдным платить за отношения, но он уже почти готов был на это пойти. - … а все из-за того придурка-чилийца и его экспериментов. Теперь акции упадут процентов на сорок! Торговлю приостановят! Мы в полной жопе, МакБрайд! Это я в полной жопе, - раздраженно подумал Ласло. – А не вы, придурки. А вслух сказал: - Дайте пиар-отделу распоряжение: пусть через инсайдеров пустят слух, что КлирФуд Инк. покупает Пристин Сайнс. Кеннет Дюрхольм – Кенни, самый влиятельный человек в корпорации Ласло после него самого, - заковыристо выругался. - Ты меня что, совсем не слушаешь? – пропыхтел он, кулаком вытирая пот с усов. – Пристин Сайнс скоро уйдет ниже плинтуса! Нам нужно решить вопрос с прокуратурой! Нужно… - Мы не будем ничего решать, - сказал Ласло. Огромные глыбы в его мозгу перевернулись, улеглись и образовали настоящий каменный сад. Решение стало ясным как божий день. Странно, что сам Кенни до него не додумался. - Официально Пристин Сайнс мне не принадлежит, - пробормотал Ласло, взяв в руки клюшку и внимательно осмотрев ее хромированный уголок. – У нас есть тридцать шесть процентов их ценных бумаг, которые ты приобрел через стороннюю компанию. Если КлирФуд Инк. объявит, что начинает скупку акций Пристин Сайнс хотя бы по тридцать долларов за штуку… Тобиас Гуд присвистнул. Ему не нужно было много времени, чтобы сложить эту схему у себя в мозгу. - Никто не поймет, что это обманный маневр, - пропыхтел Кенни. Пот стекал по его шее, впитываясь в льняной воротничок рубашки. Близился полдень, и воздух на площадке стремительно накалялся – пожалуй, даже слишком стремительно для середины апреля. – Мы временно поддержим Пристин Сайнс, цена их акций повысится на двадцать процентов, а потом… - Не потом, а сейчас, - поправил Ласло, замахиваясь клюшкой. – Начинай понемногу сбрасывать активы. Будет похоже, что мы избавляемся от неликвидных бумаг перед крупной сделкой. Он провел удар. Мячик улетел в опоясывающий площадку искусственный ручей. - … а по факту, мы укрепим стоимость акций Пристин Сайнс, постепенно от них избавимся, а освободившиеся деньги пустим на слияние с Элдер Миллс, - закончил Ласло. Выпрямился, запустил пальцы в белоснежную шевелюру и с наслаждением потянул себя за волосы. По спине побежали мурашки – как всегда после того, как в его мозгу сложится отличная схема. – Инсайдеры признают, что ошиблись, и КлирФуд никого не планировал покупать. Прокуратура выдвинет иск против лабораторных крыс из Пристин Сайнс, их акции обвалятся, но нас это уже не будет заботить… - На все про все – неделя, - хохотнул Тобиас Гуд. А потом бросил клюшку и обхватил Ласло обеими руками, взлохматив широкой мозолистой ладонью его волосы. – Этот мозг умеет делать бабки, я всегда говорил! Никаких отпусков, МакБрайд, они тебе противопоказаны! Пахло от Тобиаса чем-то сладким, напоминающим грушевый сок, и Ласло уперся рукой в его грудь, отталкивая от себя. Кенни ошалело крутился на месте, хватаясь то за комплект клюшек, то за сердце, то за платочек, которым он утирал пот с лица. - Я все устрою! – бормотал Кенни. – Сегодня же займусь! Нельзя тебе на несколько месяцев, Ласло, никак нельзя… Я бы, наверное, разогнал к чертям всю лабораторию, попытался замять это дело с прокуратурой… Жалко их терять, но… активы… покупка Элдер Миллс… Тобиас похлопал Ласло по всем частям тела, до которых дотянулся – по лохматому затылку, могучей спине, даже по заду разок хлопнул, - и отвалился, преисполненный громадного удовольствия то ли от игры, то ли от интересного гамбита, который им предстояло провернуть. Ласло ему улыбнулся, показав белые, сделанные в лучшей нью-йоркской клинике зубы. Клыки у него были чуть короче резцов. - Нет, все-таки я в отпуск, - сказал он, внимательно глядя на Кенни. Тот обмахивался шляпой и улыбался. – Хуево мне, нужно передохнуть… Как думаете – Швейцария или Нидерланды? Ни разу в жизни Ласло не видел, чтобы человек так быстро бледнел. Кенни был красным от жары, почти багровым, как вдруг на его щеках пятнами проступила белизна, а потом разлилась по всему лицу, добравшись до лба и носа. - Конечно, Швейцария, – решил Тобиас Гуд, выбрав клюшку и размахнувшись ею до небес. – Горы! Снег! Дорогие шлюхи! Лучшее место, чтобы перевести дух после сделки с Элдер Миллс! Он не знал ничего о Швейцарии и Нидерландах. Тобиас Гуд, любимец женщин, великолепный бизнесмен и большой знаток пищевой промышленности, пришел в КлирФуд Инк. в конце 2014 года. Он не был в курсе болезни Ласло, и Ласло ничего не планировал ему сообщать. Зато Кенни всё знал. Ласло не обманывался: сейчас Кенни испугался отнюдь не за его самочувствие. Кенни испугался того, что случится с фирмой и с ним самим, если Ласло покинет бизнес. Не будет больше ни твердой руки, ни хитроумных схем, благодаря которым прибыль КлирФуд Инк. обогнала показатели Дженерал Миллс, и теперь приближалась к чистой выручке Пепси. И это при том, что на Ласло работало гораздо меньше людей – сто семнадцать тысяч против двухсот семидесяти четырех! И вот – из-за его болезни всему этому великолепию, всей этой богатой жизни может прийти конец. С большой вероятностью Кенни получит должность нового генерального директора, но счастья это ему не принесет. Только хлопоты, головную боль, седину на висках и неизбежное падение акций в цене. Все это промелькнуло у Кенни перед глазами, хотя Ласло ещё был жив и не собирался умирать как минимум в течение года. Тобиас Гуд промахнулся по мячу и крякнул с досадой. Ласло разглядывал облака, сложив ладонь козырьком, и улыбался своим мыслям. Может, о Швейцарии, а может, о хорошей сделке, которая вместо исчерпавшей свой ресурс Пристин Сайнс подбросит ему крепкий орешек с бриллиантовым ядром. - Кажется, мне солнце напекло голову, - слабым голосом сказал Кенни. - Может, заскочим в фитобар после игры?..