***
В конце мая (Реджи клялся, что Полнолуние у Рика пошло вполне сносно — хотя и пришлось на всякий случай отправиться на заброшенную фабрику за городом, а там привязать Рика к одной из каменных колонн… Реджи даже сделал несколько снимков, не удержался. Привязанный Рик с кляпом во рту — это, по мнению Реджи, было красиво) Рик отправился к Ржавому. «Дубль два», как сказал он Реджи перед уходом. Они неплохо потолковали, и Ржавый, внутренне усмехнувшись, отметил про себя, что малыш, кажется, потихоньку взрослеет. Работа предстояла ещё долгая, но из глиняной глыбы уже начало что-то вылепливаться — нечто, что Ржавый обозначил когда-то именем «Джейд». Однажды Рик придёт к этому, целиком и полностью, обретёт форму, смысл и направление. Но до тех пор, пока хоть кто-то продолжает звать его иначе (а некоторые любящие сердца ох как сложно отлучить от старых привычек) — до тех пор Джейд будет оставаться незавершённым, и этот изъян будет причинять ему боль. Боль будет толкать его на опрометчивые поступки, но эти поступки, словно жёсткие пальцы лепщика, станут новым формирующим включением… и так далее. Рик кивал, нахмурившись, как будто действительно пытался понять, о чём говорит ему Ржавый. И задал важный вопрос: — Те бои. Реджи сказал, что они были «щенячьи». Это правда? — Правда. Первая ступень — юниоры. Или ты хотел сразу к мажорам попасть? — Вот чёрт, — сокрушённо сказал Рик. — Если хочешь продолжить это дело, нужно начать всё заново. — Биться с восемнадцатилетками? — Да. Как получится. До двадцати пяти у тебя ещё целых два года. Ты вернёшься сюда? — Нет, — ответил Рик, подумав. — Я буду жить в другом месте. Ржавый атаковал без предупреждения, Рик отбил атаку, и они снова уселись на стулья. — Чем будешь заниматься? — Не знаю. Но в полицию не пойду больше. Рик ушёл неудовлетворённым: он так и не завёл разговор на те темы, которые интересовали его больше всего. Серебряные пули в теле Даниэлы Риччи. Серебряные пули в сердце Бруно Раймонди. Разорванные глотки обоих. Лицо Ржавого, непроницаемое, словно деревянная маска, было ещё некоторое время повёрнуто вслед уходящему, и ничего нельзя было прочесть по нему. — Ты можешь жить здесь, — сказал Рику Реджи. — Джефф на следующей неделе освобождает комнату. Переезжает на Гавайи. — Повезло ему. — А тебе? — И мне тоже. — Чем будешь заниматься? — Чем-нибудь простым. Как Зиппо. Летом Рик нашёл временную подработку официантом в стейк-хаус. Он проработал там почти три года, до самого марта 1994, когда жизнь вдруг сделала крутой вираж, и всё начало валиться в глубокую чёрную яму. Не сказать, чтобы годы между 1991 и 1994 были так уж безоблачны — но всё-таки они запомнились счастливым временем.***
— Дело было не в возрасте, нет. — Джейд налил себе ещё немного красного вина и опустился на диван, закинув ногу на ногу. — Не всё это «мы были молодыми, беспечными» и прочее бла-бла-бла… Ты же понимаешь. — Кажется, да. — Реджи наморщил лоб, вспоминая. — Rex Tremendae выпустили тогда свой двойной лонгплей, «Возьми свои иллюзии». Они хорошо передали дух того времени. — Не люблю Rex Tremendae. — Я помню, что у тебя висел постер с Андро Рексом. — Как мишень для дротиков… У тебя тоже висел, кстати. — Андро был горяч. — Ключевое слово «был». Ну да, допустим, Rex Tremendae… В то же время, например, были все эти ребята из Сиэтла — Windgarden, помню, мне очень нравился их альбом 1991 года как раз. Очень крутой, очень тяжёлый. Rubber Jam, Mary Of Iron… я уже не говорю об Atmen. — Stardog Champ записали свой первый долгоиграющий у нас, в Сан-Франциско. А потом Джимми умер. Печальная история. Он был очень милым. — Угу. Но без них не было бы «джемов»… Я о чём: пошла вся эта свежая волна, а потом — бац! — и все снова на мелководье, среди умирающей рыбы. И это за каких-то три года. Очень показательно, на мой взгляд. И что, ты будешь говорить, что всё это — возраст? Нет. Боже, я вспоминаю тот концерт… Рольф Роллинз, голый по пояс, вытаскивает меня на сцену. Я думал, рехнусь. Это была просто фантастика… А теперь — всё, никаких Windgarden, никаких Atmen, никаких Mary Of Iron. Время бесплатной пробы закончилось. Все оказались по уши в дерьме. — Rubber Jam продолжают выпускать альбомы. — И не сняли ни одного нового видео. Альбомы-то хоть хорошие? — Я не слушал. Мне тогда было не до них. И не до музыки вообще. Может быть, послушаю как-нибудь. — Реджи… Я о чём толкую: то, что происходило — происходило не только с нами. Это было одновременно. Одновременный коллапс всего… Песочные замки порушились, а мы даже не поняли, что это был не прибой, это был прилив. — Джейд пригубил вино. Теперь, в сумерках, оно казалось чёрным. — Если продолжить рассуждать о приливах, — сказал он после паузы, — то мы снова придём к Луне. — Мы всегда приходим к Луне, — отозвался Реджи. — Так что дело было не в возрасте. Нет. Это была пора чертовски затянувшегося прилива… А потом начался отлив. Так всегда бывает. Замки смыло, и на грязном побережье остались только высыхающие медузы. Но мы, Реджи… мы ушли с волной вместе. И нас больше никто не видел прежними… Реджи улыбнулся в густеющей тьме. Как красиво научился он говорить — этот мужчина с зачёсанными назад волосами, в светлом костюме и с поблёскивающей в вороте сорочки цепью. Словно действительно та жизнь кончилась. Может быть он и прав. Может быть, Рик действительно прекратил своё существование… когда-то тогда. Вместе со смертью Ржавого. И только Реджи не мог поверить в это, и всё хватался за уходящие волны, не понимая, что вода просачивается сквозь пальцы… — Химеры, — пробормотал Реджи и налил, наконец, себе вина тоже. — Химеры, — согласно кивнул Джейд.***
8 марта 1994 года в комнате у Реджи раздался телефонный звонок, и Мэгги странным голосом спросила, не может ли она приехать в Сан-Франциско на время… если есть, где остановиться с ребёнком… «Конечно, приезжай!» — сказал Реджи и только потом сообразил, что его комната мало подходит для подобного размещения. Но ему всё же удалось договориться с одной своей знакомой — та как раз искала соседку для совместного съёма квартиры и была не против детей. «Ты же знаешь, сама я не смогу родить. Но я рада за каждую мать!» Реджи надеялся, что Вив и Мэгги поладят. Хотя, конечно, всё это было как-то… из ряда вон. Они с Мэгги созванивались время от времени. А несколько месяцев тому назад она сказала, что боится. «Чего именно?» — «Просто нехорошее предчувствие». «Нехорошее предчувствие» начало расползаться и внутри Реджи, словно грибница. За несколько дней до мартовского звонка он уже сам думал лететь в Нью-Йорк… Он встретил Мэгги в аэропорту 10 марта и понял, что случилось что-то действительно плохое. На руках Мэгги несла маленькую девочку с огромными серыми глазами, слишком серьёзными для ребёнка своего возраста — их с Дэвидом Логаном дочь, Айви. Реджи принял багаж и погрузил его в свой автомобиль. Мэгги с дочкой устроилась сзади. Поздно вечером, оставив Айви на попечение Вив (к счастью, они действительно понравились друг другу — включая малышку), Мэгги сидела на кухне у Реджи и рассказывала ему про Дэвида, про то как нашла его — слава Богу, Айви была у подруги Мэгги, играла с её детьми — в забрызганной кровью ванне, про его сумасшедшую записку: «Моя сестра зовёт меня», про то, как он написал, что дочь следовало назвать Тессой. Дэвид выстрелил себе в голову через рот. Дэвид. Реджи помнил этого паренька — тихий, застенчивый, с глубокими серыми глазами, он прекрасно знал русскую литературу и даже как-то прочёл Реджи что-то из Пушкина в оригинале. Кажется, он ещё песни писал. Они с Мэгги обожали друг друга… У Реджи голова шла кругом. Он даже не мог сказать по старой привычке «всё будет хорошо» — потому что внезапно понял, что сам в это не верит. Именно в этот момент в кухню ввалился радостный и немного пьяный Рик. «Ты приехала, моя крошка!» — завопил он и попытался обнять Мэгги. И тогда она закричала. Что было потом — Реджи помнил плохо и урывками, но, кажется, обычно это называется «истерика». Мэгги почему-то обвиняла Рика в гибели своего мужа, в том, что Рик вообще был ошибкой для всех, что он несёт с собой смерть и разрушение. Реджи помнил, как у Рика потемнели глаза, они стали просто чёрными. Помнил, как Рик замахнулся на Мэгги (или это Мэгги замахнулась на Рика? Кто-то на кого-то замахнулся — вот уж точно!), помнил крики, звон и стекающую по кухонной стене тёмно-бордовую кровь соуса из-под консервированной фасоли… Потом Рик ушёл, а Реджи остался утешать Мэгги, которая плакала, сжавшись в комочек в углу кухни.***
Много позже Реджи думал обо всех этих событиях. Думал о том, что все они вели себя как идиоты. Что совершили огромное количество ошибок, что, неуклюже пытаясь помочь, ранили друг друга ещё сильнее… Но как часто целая картина видна только издали! В тот момент Реджи видел и чувствовал лишь те фрагменты, которые были к нему наиболее близки, и ему было очень, очень плохо. Потому что Мэгги была только началом, точкой отсчёта, или, возможно, лакмусовой бумажкой, индикатором перемен, этой грозной приливной волны. Миссис Клэйтон умерла тихо во сне, во время одного из Полнолуний в 1989, ещё до землетрясения — перебрала снотворного. Это было тяжело, но за прошедшие пять лет Реджи как-то сумел справиться с потерей. Если не считать скандала с отцом после похорон и окончательного нежелания видеться с ним когда-либо вообще. Но буквально через пару недель после возвращения Мэгги ему позвонили из больницы: мистер Клэйтон умирал от рака и хотел видеть сына. Вот тогда Реджи окончательно потерялся в бушующем море… Подумать только, все эти годы после того, как Реджи ушёл из дома, они его любили. Не выбросили ни одну пластинку… Реджи помнил, как приходил в больницу и говорил с отцом — рассказывал ему первое, что придёт в голову. Про свою работу в галерее, про музыку, которую он сочинял, про то как прошёл вчерашний день… Даже рассказал однажды про Рика. Даглас Клэйтон улыбался невпопад и Реджи с горечью осознавал, что эти, вероятно, последние его встречи с отцом — лучшие встречи за всю жизнь. В больнице Реджи познакомился со Скотти, медбратом. Они начали встречаться. «Ты выглядишь печальным», — сказал ему Скотти. «Моя мать мертва. Мой отец умирает. Муж моей подруги покончил с собой, она… страдает. Мой друг… — Реджи замялся на секунду, не зная, как лучше обозначить Рика. — Мой брат… ушёл, я не знаю, чем он занимается…» — «Похоже, тебе нужны обезболивающие». Реджи помнил, когда он впервые принял то, что принёс ему Скотти. Кажется, это действительно было обезболивающее… Но он совершенно не помнил, где и когда именно попробовал ту дрянь, которая унесла его на следующие несколько лет. (Вместе с приливом.) (И едва не разбила о скалы.) Был это Скотти? Или один из его знакомых «в теме»? Всё смазалось. Отец умер. Реджи забрал урну с прахом и поставил её под кроватью. Он не мог найти в себе сил вернуться в родительский дом и разобрать вещи. Они повздорили со Скотти и, кажется, расстались. Когда Реджи пришёл в себя, то оказалось, что Мэгги переехала в Лос-Анджелес, а Рик вот уже год как снова участвует в боях. Вовсе не юниорских. И на его теле появились шрамы. Реджи смутно — очень смутно — вроде бы, припоминал что-то, но не мог бы сказать точно, где заканчивалась реальность и начинались галлюцинации. Возможно, ни того, ни другого не существовало. Вот, например, сцена: они были в парке (Золотые Ворота?), стояла ночь; вроде бы, Мэгги должна была быть рядом, но Реджи не видел её. Зато видел малышку Айви — она бегала на своих коротеньких ножках по лужайке в лучах Луны, и её белое платьице словно бы светилось, а над ней вроде как вился рой серебристых искр, то ли мушек, то ли снежинок, но ведь был август?.. Реджи следил за малышкой, как заворожённый. Может быть, Мэгги попросила его с ней погулять? Но почему ночью?.. Реджи не мог вспомнить. «Вот потому я и не боец, и никогда бы не мог им стать, — думал Реджи. — Слишком легко беру на себя эмоции других людей. И особенно боль. Чужую боль. Одно дело — раны Рика, это всё очень просто и прямолинейно… нарушение кожного покрова, разрыв сосудов… телесность. Другое дело — Мэгги и родители… здесь всё уже совсем не просто. Это не боевые раны. Это всё намного хуже… И я ведь пытался уйти от этого, думал, поможет. Открещивался от семьи. Но нет. Я всё тот же — хороший плохой сын, всё та же кровь, те же гены, та же история… » Друзья Мэгги прислали ей сообщение из Нью-Йорка: они готовили к изданию сборник стихов Дэвида Логана или альбом его песен, а, может быть, и картин — Реджи так и не вник, хотя сама Мэгги пыталась объяснить ему несколько раз. Кажется, потом они начали видеться реже. Но почему-то Реджи временами казалось, что он видит Айви — странно, ведь никто бы не стал отпускать девочку четырёх лет гулять саму по себе. Айви приходила, садилась напротив него и долго смотрела ему в глаза. После этого становилось легче. Если, конечно, это вообще происходило. Ещё был момент, когда его отыскал Зиппо (где находился Реджи? Дома? Или нет?) и повёз куда-то в своём расписном автомобиле, куда-то, где лежал Рик — очень красивый и исцарапанный. «Сделай с ним что-нибудь», — сказал Зиппо, но Реджи первое время мог только любоваться рисунком крови на бледной коже — сверкающие рубины на перламутре — и ему всё казалось, что если с этим что-то делать, то нарушится великая мировая гармония. Рик приоткрыл глаз и прошептал: «Уведи этого… торчка…» — и тогда Зиппо сам сделал что-то с Реджи, что-то такое, отчего у него прояснилось перед глазами (а потом пришла боль, но уже позже, когда он пытался заснуть тут же рядом, на полу, и тогда ему пришлось кусать ножку кровати, на которой лежал Рик, и он обозвал Реджи идиотом, но потом потрепал по голове) — Реджи вдруг увидел Рика, действительно увидел и почувствовал, и начал слизывать кровь. Реджи с трудом мог поверить, что подобное существование заняло столько времени. Глубокая чёрная яма.***
— Я хотел перестать чувствовать, — нарушил молчание Реджи. — А? — Джейд, похоже, тоже успел погрузиться в собственные мысли. — В то время. Ты помнишь. Как раз перед твоим отъездом в Италию. — Тебя почти не было, Реджи. То, что заняло тогда твоё место — это была какая-то… непонятная тень. Ты бы видел свои глаза. — Что с ними было не так? — Их как будто бы не было тоже. Мне начало казаться, что это просто дыры. Тихий плеск вина в бокале. Звёзды как будто стали ещё ярче в небе. И само небо — как бархат. Избитое сравнение, а вот ведь… — Никогда больше не прикоснусь к той дряни. — Сколько уже не принимаешь? — Двенадцать лет… Ты помнишь Айви? — Дочку Дэвида? Конечно. — Хотел бы я сейчас на неё посмотреть… Мгновение — и Джейд уже рядом, возле самого уха: — Она выросла. Поёт. Хорошо поёт, кстати. И красивая. — Джейд хихикнул. Реджи перехватил в темноте его руку — незнакомое кольцо на пальце, браслет на запястье — и поцеловал. — Знал, что не выдержишь. — Сквозь темень Реджи ощущал взгляд Джейда. Какой-то особый, понимающий. — Как твой нынешний, не ревнует? Реджи помотал головой. — Ты же семья… Расскажи, что с тобой было всё это время. Потому что я… я выбирался из ямы. Лежал с высыхающими медузами. И пытался допрыгать на плавниках до воды. А ты? Что делал ты? — Я? Ммм... Это долгая история. Но в основном… в основном я болтался на волнах. Как щепка… Очень… самоуверенная щепка. — Реджи ощутил ухмылку на последних словах. — В этом я не сомневаюсь. — Хм. Ладно. Я расскажу тебе. С чего начать? — С Ржавого? — Это ты и сам знаешь. И я здесь не при чём. — Тогда, наверное… с Италии? — Уговорил. Начну с Италии…