День Первый
Я очнулся рано утром, я увидел небо в открытую дверь
Тотчас вскочил с дивана весь помятый и взъерошенный, взглянул на часы. Семь сорок две. Совершенно неприглядная ситуация, которая в корне изменит мою жизнь. Может быть изменит. Нынче иду устраиваться на работу. В школу. Я историк по специальности. В маленьких городах всегда не хватает учителей, тем более предметников. Как ни крути моё существование обречено без этих грошей. Кушать хочется, знаете ли. Помню, то ли в Пушкине, то ли в Лермонтове оставлял пару сотен до зарплаты. Нет, всё-таки пропил.
Я достал из-за шторины древний утюг и принялся разглаживать пиджак. Бурная ночь его изрядно потрепала. Вскоре он сел на меня как новенький, я зажевал блок мятного Орбита и помчался прочь.
Вышел в подъезд. Оказалось, что я проспал всю ночь с открытой дверью. Это не значит почти ничего, кроме того, что, возможно, я буду жить. За спиной послышались шаги, я обернулся.
С третьего этажа спускалась женщина, она будто сошла с фельетонов Булгакова, вся такая «из себя», на голове нахлобучена шляпа, снизу красные лаковые сапожки и пальто. Вовсе не для нашего климата. Придется помирать с голоду в этом вашем паршивом Владикавказе…
«Ходят тут всякие», — хмыкнула тётя.
Она быстро соскочила со ступенек, цокая каблучками, поспешила к выходу.
Путёвка в школу лежала через дворы, усаженные нечёсаной растительностью, и дорогу. По ней то и дело шныряли машины, обождав их, я устремился вперёд. Воспоминания прошедшей ночи никак не выходили у меня из головы. Я и подумать не мог, что этот человек такой слабый и беспомощный. Одновременно я стал противен сам себе.
Высилась школа. Зайдя за калитку, я застал совершенно обычное здание, постройки годов так 60-х, стандартные стены, окна, всё как подобает обычной школе провинциального городка. Я быстро шагнул внутрь.
Пол из мраморной крошки, сверху побелка, снизу масляная краска. Никаких турникетов, бесполезных перегородок, всё чисто и цивильно. Я провёл взглядом по коридору. Вдоль шла женщина, она шагала в кабинет, но невзначай обернулась. Завидев меня, она опустила глаза и пытливо улыбнулась.
— Какие люди, Евгений Алексеевич? Мы вас не ждали, — с презрением заговорила она. Сначала подумал, что она не ко мне, я даже обернулся, но за спиной никого не было.
— Суриков, стоять! Куда собрался? — она ещё раз посмотрела на меня, правда покачиваясь. — «В этот раз не пущу, отвоёвывали тебя всей школой, а он!
От неё разило.
— Ты чего такой? Боишься меня что ль? — она манерно заулыбалась, заворошив жжёные химией кудри.
Я молчал. Мне было стыдно. Я совсем не понимал откуда она меня знает, да и в ней мне что-то показалось закономерным. Не лень же мне было ползти сюда к восьми.
— Чего стоишь тогда? — она взглянула на меня совсем не по-доброму, как голодный кот на миску с селёдкой.
— Куда мне идти? — совсем неуверенно прошептал я. Теперь я чувствую себя мальчишкой, которого отчитывают за двойки. В одно время вообще хотелось просто развернуться и уйти, но что-то меня держало. Может быть трое детей… А может быть директор школы.
— Суриков, ну ты даёшь! Давно не виделись как говорится, — тётка видимо уже устала со мной церемониться, по коридору прокатился вздох, который, наверное, был слышен даже из космоса.
— Не подскажите, как найти директора? — с умным видом я посмотрел на неё.
— Да вот же она я, во всей красе, — женщина округлила глаза, — Суриков ты нормальный? Ты смеёшься что ли? Давай, марш, там девятый «б» двадцать восьмой разносит, и чтоб я тебя сегодня не видела.
— Ключей нет.
— Точно, забыла, а ты и не говоришь, стоишь смотришь тут, глазками лупаешь, держи, — залепетала директорша.
Женщина вручила мне ключ с надписью двадцать восемь.
— Ну бывай, только про книги не забудь, — совершенно спокойно сказала она, развернулась, и пошла по делам.
Её лицо не выходило у меня из головы, будто я её где-то видел. Я редко открывал семейный альбом, но отчётливо помню лицо. Мне показывали её фотокарточки, чёрно-белые локоны, завитые на железные бигуди, которые кипятили каждое утро. Мне говорили, что это моя бабушка, что она работала в школе. Был в году такой день, когда наша семья садилась за покрытый скатертью стол, уставленный солёными закусками, и поминала прожитое. Я всегда засыпал под их рассказы, может от скуки, а может от неведения. Думаете это совпадение? Всё, что случилось, я не в силах понять, я не знаю куда иду, что буду делать, а если меня убьют, то спишут на похождения пьяной директорши. Весело тут у них. Кстати, я так и не спросил её имя.
Иду по длинным коридорам, заметаю следы старой жизни. Теперь всё по-новому, не так, как —прежде. Некогда заблудший историк, теперь полноправный учитель.
Беру курс направо, аккуратно заворачиваю, вваливаюсь в кабинет, подобно английскому фрегату. В классе были дети. Ворох форменных отличников, отмеренных как по линейке, в красных галстучках и бантиках, они подняли головы и хором сказали «здравствуйте». Я выдохнул.
Скромный кабинет: высокие окна, всё, по обыкновению, спокойно, и Ленин такой молодой… Словно призрак коммунизма, смотрел на класс откуда-то с потолка. В углу расстилался чистый и бескрайний учительский стол, ни единой бумажки, как после урагана, тут я вспомнил про книги.
«Здравствуйте», — сказала девочка, синенькая юбочка, ленточка в косе. Уж не Любочка ли часом… «Здравствуй», — я приветливо улыбнулся, хотел было о книгах как девочка заговорила. — «Октябрина Васильевна попросила меня проводить вас до библиотеки. Там учебники выдадут». Оказывается, к моему появлению они здесь уже подготовились. Где я её видел? Этот вопрос не выходил у меня из головы.
— Какая Октябрина Васильевна? Меня будто током ударило.
— Директор наша. Я её тоже редко наблюдаю. Кажется она сегодня в школе. А что?
Мы неспешно шли по затянувшемуся коридору, а девочка всё спрашивала.
— Вы у нас тут надолго? А то Васильевна всё пугает, что и вовсе без учителя останемся.
— Ну уж как получится. Всё в ваших руках.
К слову, это «получится» могло не продержаться и недели. А если меня с кем-то путают? Может я и не Суриков совсем. Хотелось бы ещё разок взглянуть в свой паспорт.
— Кстати, меня Юля зовут, — девочка улыбнулась.
— Евгений Алексеевич.
Юлька улыбнулась, но сквозь неё я виднелся какой-то мнимый холод, который пробирает до костей, от него не чувствуешь носа и зубы еле смыкаются. Сквозит окно, надо бы закрыть, а то заболеем.
— У тебя зуб такой смешной, — он и правда забавно выглядывал из-за верхней губы.
— Будто у вас такого не было! — обиделась Юлька.
— Да ладно ты, не дуйся, сейчас это дело поправимое, — я обнадеживающе глянул на девочку.
— А вы, наверное, из Москвы, раз так говорите, — разочарованно вздохнув, сказала Юля.
Мы завернули за угол криво оштукатуренной стены, дверь библиотеки была открыта. Я шагнул, светлое помещение, тихий приют мудрости, кажется их совсем выжили из быта современного человека. Стремительным порывом ко мне подскочила девушка с белыми и пушистыми, словно облако, волосами. Она глядела на меня совсем необыкновенно, круглыми, как у собаки глазами, прочертила по пиджаку, затем спустилась ниже на тёмные джинсы, закончила нечищеными с утра туфлями.
Она забегала глазами по многочисленным полочкам школьной библиотеки, попутно вспоминая про забытые в суете недели учебники. Через несколько секунд девушка скрылась в тёмных проёмах книжных стеллажей, вынырнув оттуда она притащила целую стопку литературы.
— Сейчас, это ещё не всё, — библиотекарша любезно улыбнулась.
Спустя ещё пару заходов, она принесла последние книги. Я взглянул на учебники. «История СССР». С них же песок сыпется.
— Ну и старьё у вас тут выдают, — усмехнулся я.
Девушка вспылила.
— Как это старьё? Недавно же совсем привезли или у Вас там в столице и книгами-то не особо располагают?
Я рассмотрел стопки поподробнее. Ничего дельного я там не застал. Устаревшие книги, которые давно бы уже списали. Почему она решила, что я из столицы?
— Вы смеётесь?
— Что-то не так? Я выдала Вам всё что требуется, скажите, чего не хватает, я посмотрю, — девчонка нервно покосилась на меня, скрестив руки на груди.
Я понял, что ничего хорошего от неё не дождёшься, свернул своё выступление и отправился восвояси.
— Давайте я Вам помогу, Евгений Алексеевич, — вдруг подскочила Юлька.
— Возьми немного, — ответил я.
Девочка покорно схватила несколько учебников.
Нагрузившись, мы с Юлькой поплелись по длинному коридору, его стены были сплошь в голубых васильках, совсем внизу у плинтусов красовалась зелень. Жаль, что это когда-то закрасят маляры.
— Ну и давно она тут у вас? — недовольно поинтересовался я.
Я даже вспылил от этого вопиющего безобразия, но быстро пришёл в себя.
— Алла Александровна? Да, нет, недавно совсем.
— Ну и как тебе? — я заинтересованно посмотрел на Юльку, придерживая стопку учебников.
— Как обычно, только больше трёх книг не выдаёт, жадничает наверно, — нахмурилась Юлька.
— А ты читать любишь?
— Мама говорит, что это всё ерунда, но я её не слушаю, мне нравится фантастика.
Юлька улыбнулась, из-за губы выглянул остренький клык.
Мы вернулись в класс. Я был уверен, что если там оставить детей, то кабинета не останется. Но всё обошлось. Кто-то скомандовал, ребята организованно расселись по партам, форменно сложив руки на стол. Теперь принялись они смотреть на меня чересчур внимательно и заинтересованно. Я опешил.
***
— Евгений Алексеич, хотите анекдот расскажу, про Куликово поле? — послышалось откуда-то с задних рядов. Очередная наглая провокация. Класс окатил шёпот, дети весело переглядывались, кто-то хихикал.
— Валяй, — усмехнулся я, не переставая листать страницы заковыристых учебников.
— Так вот, — начал мальчишка.
«Сошлись, значит, на Куликовом поле два войска. Шагнули вперед два богатыря — Пересвет и Челубей, и начали биться. Ударил Челубей своей палицей. Не легка палица басурманская, страшный удар одолел русского богатыря: вошли ноги Пересвета по колено во сыру землю. Однако выстоял Пересвет и заново ударил палицей. И вошли ноги Челубея по колено… в жопу».
Кротость и смирение класса переменились на дикий гогот. Кто-то гордо не подавал виду, а иной ошарашенно глядел на шутника, не понимая «в чём прикол».
Паренёк же, гордо ловя овации добавил: «Не приняла земля русская ног татарских!»
Улыбки не сползали с лиц.
***
Время близилось к вечеру, отпел голосистый звонок, еле слышна дробь жужжащей лампы, в коридоре гуляет ветер, а за стеклом мрачный вечерний город. Смеркалось.
Плеск воды и шлепок половой тряпки, Бандерлоги выходят на охоту. Они двигаются молча, обоняют каждый закуток длинного тоннеля, вылизывая следы кусочком ветоши. Гон кончается с приходом рассвета. Талибан, оставшись ни с чем, отправляется восвояси.
Заполняю журнал, несоблюдение формальностей в этом деле жестоко наказуемо. А то ещё заведут за угол…
Сквозняк отворил прикрытую дверь. Упала газета. Из-за косяка выглянула Юлька, она осторожно присела, подняв упавшую на пол «Правду».
— У вас тут сквозит, Евгений Алексеевич.
Я оторвался от бумаги, Юля присела напротив меня.
— А мы журнал потеряли. Юлька зевнула.
— Он мне нужен. Я должен его заполнить. Ты чего домой не идёшь? — спросил я. Обычно детям её возраста в школе не сидится.
— Не хочу, — она переменилась в лице. — Вы меня выгоняете?
— Поздно, родители потеряют. Иди давай.
Юля ничего не ответила. Она развернула свёрток желтоватой бумаги и начала читать вслух: «Каждый человек несёт на своих плечах тяжёлый груз ответственности… Наше общество живёт лозунгом настоящих людей, правителей своей страны… Общественный долг дело правое!».
Школьница перескакивала со строчки на строчку, коверкала слова, явно надсмехаясь над этой агитационной «ересью».
— Нынче белкам хорошо живётся! — закричала она на весь кабинет.
— Главное, чтоб не пришли к тебе, — усмехнулся я.
— Смотрите какие упитанные! — Юля протянула мне газету.
Я взглянул. Вижу перед собой газету, буквально музейный экспонат. Восемьдесят восьмой год. Как я додумался подоткнуть ею дверь.
— И правда ничего такие, на воротник сойдут.
— Эх вы, из них только кисточки делают!
Откуда-то из-под парты девочка достала зелёный неспелый мандарин.
— Держите, угощаю. Он потом дозреет, только в коробку положите.
Юля стыдливо отвела глаза, она ждала, что я на это отвечу. Я усмехнулся.
— Чем бы мне тебя угостить? — я демонстративно начал рыться в карманах пиджака. Удалось поймать лишь маленькую карамельку. — Всё что есть, извини, — я виновато улыбнулся.
Глаза Юльки загорелись, она осторожно развернула обёртку и положила конфету в рот.
— Такая странная, я никогда не пробовала их, — девочка начала рассматривать фольгу.
— Фантики собираешь? — спросил я.
— Да, у меня даже целый альбом есть. Хотите я завтра вам его покажу?
Внезапно в дверном проёме показался чей-то силуэт.
— Юлька, ты опять гуляешь? — послышался тонкий женский голос, девушка, не торопясь вошла в класс. — Ну сколько можно-то? Собирайся! — она, явно не церемонясь, схватила Юлю за локоть.
— Всё, всё ухожу. До свидания Евгений Алексеич, — девочка грустно посмотрела на меня и слилась с темнотой школьного коридора.
Мы остались вдвоём.
— Она давно тут у вас? — девушка потупила взгляд.
— Нет, Юля только зашла, — пришлось наврать, своих не сдаём.
— Вы недавно здесь? — девушка сжала руки, её рот был синим от холода, на бледной коже показался лёгкий румянец.
— Да, первый день, я из Запрудного, меня зовут Евгений, — неслышно буркнул я, захлопывая форточку.
— Катя. Сергеевна. Катерина, как хотите, — она боязливо отошла в сторону.
— Я хотела попросить у вас вазелин, у вас не найдётся немного? Мне срочно.
— Вы думаете я им пользуюсь? — несколько оскорбился я.
— Ну посмотрите пожалуйста, мне очень надо, — Катя нетерпеливо ступала с ноги на ногу.
Я стал рыться в ящике учительского стола, судя по содержимому до меня здесь обучала женщина, будучи «в самом рассвете сил». Одинокая линза очков, какие-то тряпки, бинт, нашатырка и вазелин. Я выдал Кате эту несчастную коробочку.
Она задрала рукав атласной блузы, по руке красной змейкой текла кровь.
— Дайте тряпку, — тяжело вздохнув, сказала Катя.
Я подал ей платок.
— Ты где так?
— Нигде, — твёрдо отрезала она, из глаз брызнули слёзы. Катя закрыла руками лицо. — Не смотрите на меня, — она всхлипывала. Я начал промывать рану, её руки были холодные и синие несмотря на то, что тепло уже проникло в класс. Девушка смутилась.
— Порвала! Я её порвала! — заверещала Катя, лицо девушки было полно ужаса, на рукаве шикарной блузы красовался разрез весь в пятнах запёкшейся крови.
— Может в травмпункт? — признался я. — Рана глубокая, заживать долго будет.
— Заживет, — на бледном Катином лице появилась вымученная улыбка. Девушка ещё долго приходила в себя.
— Врач ещё в школе? — девушка лишь пожала плечами. Кажется, к этому времени школа была пуста.
— Новая? — как-то некстати спросил я.
— Новая, — расстроенно сказала Катя, её глаза заблестели, но она быстро одёрнула себя, стыдливо посмотрев в пол.
— Обо что?
— Об гвоздь, — она ещё раз посмотрела на свою руку. По классу пролетел печальный вздох.
Я решил, что пора заканчивать с журналами, было поздно.
— Ты кого-то ждёшь? — Катя всё ещё была в кабинете.
— Да, нет, никого. Просто получилось так, Юля часто ночует в школе, завуч ругается, вдруг кто-то узнает, приходится выгонять. Юлька, она из моего класса. Не давайте ей так больше сидеть, хорошо?
— А почему она не уходит?
— Потому что, мать у неё гулящая. Только не говорите никому. Пожалуйста.
— Зачем тогда вы мне об этом сказали?
Катя смутилась.
Я засобирался домой. В конце девушка кинула мне тихое «спасибо» и скрылась в пролёте.
Когда я шёл, уже включили фонари. Всё было спокойно. Тут я завернул за хлебом.
– Сколько булка «Укра́инского»?
– Двадцать.
Я сунул руку в карман и тут меня накрыло.
– Рублей? — тихо спросил я.
– Копеек, — засмеялась девушка.
– Извините.
Я вылетел из магазина.
Уже дома, тихо, не включая света, прилёг на старую софу. Мои помятые за день волосы отражались в лакированном трюмо, с зеркала глядели два чёрных глаза. Перед сном принято вспоминать прожитое за день. Всё получилось как-то сумбурно, а работаю ли я? А если приду завтра в школу, и эта женщина меня не вспомнит. К своему стыду я даже не спросил её имени. А та продавщица пошутила, наверное.
