Запах скорости

«Ты, главное, запомни, — сказал Шамиль. — Зубы когда жмет, лучше жуй какую-нибудь зубочистку, а то сточишь до основания вместе с щеками и языком. Когда отходняк начнется и будут депера, не поддавайся. Пройдет. На уходах проспишься, будешь как огурчик». Зубы действительно «жало». Они будто сами терлись друг о друга, со скрипом, искажая раскрасневшееся лицо странной вымученной гримасой. Но зубочистку, да и вообще ничего в принципе, жевать не хотелось. Аппетит отсутствовал как класс, меня воротило только от одного вида потенциальной пищи. Зато пил жадно и помногу: было жарко, во рту пересохло, пот лился с меня градом. Руки тряслись, и убираться надоело; внимание расфокусировалось, и было трудно собраться. Просто сидел, залипая в телефон, медленно читая разъезжающиеся строчки, особо не вникая в смысл написанного. Шамиль, Вика, Кира и подошедший попозже Константин вмазали по второй, но я отказался. Домой пришел поздно, уже после полуночи, держась подальше от людей и надвинув на лицо капюшон как можно ниже, чтобы не разглядели большие, непроизвольно дергающиеся в стороны зрачки. Виктор уже спал, свет везде был выключен. Я заперся в своей комнате и в полумраке подошел к зеркалу в дверце шкафа. Зрачки немного уменьшились, но глаза все равно казались открытыми шире обычного и закрываться не хотели. Я лег на кровать, вытер мокрый лоб. Начинался какой-то озноб, будто подхватил простуду. Черт… Свернулся калачиком под шерстяным пледом, уставившись в квадрат лунного света на стене. От толстовки навязчиво несло табачным дымом и кошачьим ссаньем. Стоило ли оно того? наркота промежуток и порой накрывало так жутко казалось я в фильме о Новом Завете снимаюсь Иисусом холодная ночь жаркое-жаркое утро жаркое утро жаркое утро Я не мог уснуть до самого утра, вращаясь с боку на бок с ощущением явно повышенной температуры. Затаившись, слушал, как встает Виктор на утреннюю тренировку, плещется под душем, жарит на кухне яичницу. И только когда входная дверь наконец захлопнулась, поднялся с постели, с отвращением стащил с себя вонючие шмотки и устало поплелся в ванную. Есть не хотелось по-прежнему, хотя в последний раз, получается, я ел еще вчера днем, перед тренировкой. Вчера — а кажется, прошла целая вечность. Я включил воду и сел на дно ванны, обняв колени. Теплые струи лились по голове, стекали в слив, барабанили по клеенчатой занавеске, как тропический дождь. Мокрые волосы налипли на лицо, но я даже не пошевельнулся, чтобы убрать их. Такая бессмысленная жизнь. Катаешься, тренируешься, прыгаешь выше головы, а толку? Есть у тебя медали, нет их… всем похуй. А ты разве ждал другого? Каждый просто пытается занять себя, чем может, развлекается, чтобы не сойти с ума при мысли о том, что рано или поздно все равно придется сдохнуть. Собственно, какая разница? Одни летят к звездам, а другие скатываются на дно; но итог всегда одинаков… мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги обесцвеченный мир свет или тьма серые дни под метамфетаминами или MDMA С трудом я осознал, что это, похоже, подъехали обещанные Шамилем «депера», и послушно настроился терпеть и не поддаваться. Такие мысли не были мне в новинку, но обычно я довольно быстро отметал их в сторону: меня злило само ощущение слабости и покорности, которое они вызывали. Моей обычной эмоцией была злость — она была топливом, заряжающим меня энергией нестись вперед; питаясь бешеной яростью, я сворачивал горы, делая все назло: Виктору, Якову, другим… себе. Моя сущность заключалась в том, чтобы выживать и побеждать наперекор судьбе — и я жил, зубами выгрызая себе дорогу в будущее. Поэтому так и выбивала меня из колеи ситуация с моим положением в ФК: она бросала вызов всему моему существованию, подвергая сомнению мою волю и мои способности. мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги покалеченный вид руки в ранах черно-белые дни под звуки баяна Почти час я сидел под душем, уставившись в одну точку, пока не почувствовал, что унылое настроение потихоньку начало отпускать. Вылез из ванны, вытерся полотенцем и внезапно ощутил дикую слабость — словно все силы разом покинули меня. Я никогда не чувствовал себя таким усталым, даже после самых долгих и тяжелых тренировок: сейчас меня буквально прибивало к полу, колени подгибались, руки беспомощно повисли. Собрав последние остатки воли, дополз вдоль стенки до кровати, упал ничком и мгновенно заснул глубоким, тяжелым сном, даже не успев прикрыть одеялом голую задницу.

***

Глубоко вздохнув, выехал на середину пустого катка и застыл, запрокинув голову и отведя руки назад. Сквозь стекла высоких окон под куполом пробивался грязно-серый рассвет. Мне повезло забронировать время для тренировки только для себя одного: ранним утром в выходной никто не спешил вылезать из кровати. В тишине огромного зала я слышал только эхо росчерка лезвий по льду и собственное дыхание. Я еще не определился, какую музыку выбрать под свою будущую новую программу, но она уже звучала у меня в голове. Начинаясь мистически таинственно, постепенно она переходила в потрясающую по своей силе симфонию, чтобы прерваться на середине напряженной, натянутой паузой — и снова взорваться грандиозным и окончательно утверждающим финалом. Огонь и вода, свет и тьма, жизнь и смерть: я был единственным, кто мог воплотить в себе все контрасты, передать всю гамму бушующих чувств, отдать всего себя во имя искусства. Вторая половина произвольной должна была стать моим подлинным триумфом и возвращением на большой лед после долгого прозябания на задворках фигурного катания — отражением моей судьбы: взлетов, падений и нового взлета. Для меня не существовало никакого другого места, кроме первого. Я должен был выиграть чемпионат, любой ценой — и был готов пойти ради этого на что угодно.

***

В последнее время я зачастил с визитами в квартиру Эдика — практически через день. Никто меня не звал, я сам приходил, зная, что не прогонят. Давно забил на колледж, иногда ехал тусить сразу после тренировки, не заглядывая домой. Возвращался поздно, но Виктор, как ни странно, не докапывался. Он сам теперь часто задерживался по вечерам — видимо, прибавилось клиентов, — и мы практически не пересекались. Ну, мне же лучше. Собирались обычно одни и те же лица, хотя периодически общительный Костя притаскивал откуда-то новых знакомых. Но если Эдику кто-то не нравился, таких бескомпромиссно выпроваживали. Редкое слово молчаливого хозяина здесь было законом. И конечно же, каждый раз, в дополнение к пиву и прочим напиткам, на столе появлялся порох. Иногда вставляло сильнее, иногда вообще не вставляло: но я уже не мог представить себе иного времяпрепровождения. Скорость раскрывала глаза и развязывала язык: она была неотъемлемой частью вечеринки. Отсыпаться я успевал где-то за сутки. Иногда, когда совсем не было времени разлеживаться, закидывался энергетиками или кофеином. Поначалу немного ломало, но затем тело приходило в норму. у всех как всегда на столе полоса и каждый второй сидел зависал подсел и упал В среду тоже начиналось как обычно. Играла музыка, курили на кухне, играли в покер. Постепенно я поймал себя на том, что с нетерпением ожидаю появления белого порошка. Желание набить ноздри просто жгло изнутри, а волшебная пудра так и не появлялась, хотя времени было уже порядком. Не выдержав, спросил у Шамиля, который сидел, потягивая пиво, будто ничего необычного не происходило. Шамиль посмотрел на меня странным взглядом. — Эм, Юр, так мы тоже не против-то… только денег нет. Мне до зарплаты еще неделю, у Киры вообще по нулям. Откуда? Вспыхнув от смущения, я торопливо полез в карман и вытащил из кошелька последнюю наличность. — Косарь пойдет? — Угощаешь? — оживился Шамиль. — Угощаю, конечно. — Сейчас тогда быстренько сообразим. Ребзя, давайте хоть по стольнику еще наскребите. мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги обесцвеченный мир свет или тьма серые дни под метамфетаминами «Я заплатил за наркотики», — неустанно вертелось в голове по дороге домой. Да, мне сейчас было неплохо, но на этот косарь я мог бы прожить еще неделю. Заново просить у Виктора не представлялось возможным: выебал бы мозг в труху и ни копейки не дал бы в придачу. Что делать, откуда достать еще? Или похер, проживу как-нибудь? Дома снова никого не было. Я включил везде свет и прошелся по комнатам, критически оглядывая стены. Может, из вещей что-нибудь продать? Да нет, и продавать-то нечего. Только старые часы с кукушкой: но это память о деде, я их никому не отдам ни за что на свете. Вернулся в свою комнату, пошарил по ящикам стола — ни единой заначки. Вывалил из шкафа всю одежду на пол и начал рыться по карманам в надежде отыскать случайно завалявшиеся монеты. Ничего. Вернулся в прихожую, обыскал куртку сверху донизу, как будто веря, что в ней могло что-то появиться. Рядом на вешалке висело осеннее пальто Виктора: сейчас он ходил в зимней куртке, но пальто оставил на случай внезапного потепления. Я сжал зубы и запустил руку в карман пальто. Носовой платок, перчатки, несколько монет. В другом кармане пусто. Резко перевернув изнанкой кверху, сунул руку во внутренний карман на груди и замер: в прорези лежала свернутая пачка купюр. Я быстро вытащил их и пересчитал. Три тысячи, четыре пятихатки и десяток сотенных. Некисло Витюша зарабатывает, если позволяет себе такие богатства забывать по карманам! Пожалуй, если одолжу у него немного, не обеднеет. Для него это мелочь, а для меня серьезные деньги. Да и вряд ли он помнит, сколько и где у него лежит! Убеждая себя таким образом, я отсчитал тысячу восемьсот рублей, а остальные деньги положил обратно и повесил пальто в первоначальное положение. Виктор ничего не заметил. Через два дня я снова скинул полтора косаря на амфетамин.