***
Я приезжаю домой уже далеко за полночь. Мне так плохо, что поехать домой сразу я не решаюсь. Перед этим я погуляла (если это можно так назвать) в парке недалеко от центра Нью-Йорка и купив крепкого коньяка, просто лежала на газоне, запивая свою боль крепким напитком. Было так нестерпимо больно и сложно, что мне срочно нужна была жилетка для того, чтобы выплакаться. Я сдерживала слезы пять лет и вот, настал тот день, когда я больше не могу сдерживаться. Простите меня за это. Осознание того, что я навсегда поссорилась со Мстителями приходит не сразу. Моя кожанка промокла из-за небывалой сырости в парке и немного из-за того, что я утиралась в нее, когда плакала. Я засыпаю или впадаю в какое-то слабое подобие алкогольной комы. Не знаю, как это правильно называется и просто не хочу, чтобы меня считали заядлой алкоголичкой. Маленькая девочка сидит в больничной рубашке на железном, холодном стуле. На ее голове, почти побритой полностью, виднеются небольшие кудряшки, на самой голове надет странный прибор, состоящий из проводов, подключенных к прибору для измерения активности мозга. Перед ней клетка с большим, рыжим и пушистым котом. Кот жалобно мяукает и огромными зелеными глазами смотрит на девочку. За стеклом, в другой комнате стоит высокий, худощавый мужчина и его голос, словно гром среди ясного неба, раздается в комнате, где сидит бедная девочка: — Итак, Марта, видишь кота? — его голос так сух и холоден, что девочке становится страшно. Она кивает, потому что боится навлечь на себя гнев отца. Снова. — Посмотри на него. Он очень болен. Знаешь, что ты должна будешь сделать? Не знаешь? Мужчина мотает головой и цокает. Где-то раздается женский голос, словно из микрофона: — Реджи, Марта с тобой? Мужчина закатывает глаза и жмет на кнопку микрофона, отвечая, что да и они занимаются ее развитием. — Марта, мама приготовила чудесный черничный пирог. Мы его очень любим. Но чтобы его получить, ты должна разорвать этого кота на части. Поняла? Мы ведь не хотим расстраивать мамочку, да? Она очень расстроится, если ты сегодня опять будешь наказана, так? Девочка поворачивается к стеклу и в ее карих глазах слезы. — Нет. — Что ты сказала? — мужчина складывает руки в замок и взгляд его становится пронзительным. — Нет. — Последний раз повторяю. Ты останешься без еды снова и я… Буду вынуждет запереть тебя ТАМ. Девочка прекрасно понимает и ТАМ она оказаться не хочет. Но все равно убивать беззащитное создание она не будет. Ни под каким предлогом. Она снова мотает головой и решительно отодвигается от клетки. Мужчина кивает людям в белых халатах и они снимают с девочки аппарат. Она брыкается, кричит, но врачи непреклонны. Они утаскивают ее в темную, сырую, неуютную комнату, пока она отчаянно кричит. — Папа! Папа! Мужчина не слышит. Он приглаживает кудрявые волосы и поднимается наверх из лаборатории, в дом. Почти вся семья за столом, нет только Афины, но она скорее всего разговаривает со своим новым парнем. Джим, понуро опустив голову, ковырялся в брокколи, за что его ругала мать. Едва глава семейства вошел в комнату, парень соскочил. — Где Марта? — Она наказана сегодня. Как, в прочем, и всегда. Я резко просыпаюсь, обнаруживая, что вся покусана чертовыми комарами. — Да валите вы все к чертям! — в сердцах крикнула я и забросила свои часы (подарок Наташи на двадцатилетие) куда-то в кусты. Но часы, не смотря на то, что я закинула их далеко, спустя секунду подплыли ко мне. Несмотря на мое удивление и то, что они мягко вложились ко мне в руку, я закинула их вновь. Часы снова очутились у меня в руке. Наконец, до меня дошло. — Эй, Леншерр, быстро выходи! Иначе заставлю вновь играть в собачку с часами! — Обойдешься, — Эрик выходит из-за деревьев, хотя я могла поклясться, что его не было там. Возможно, я уже в корягу пьяна, поэтому не соображаю вообще ни черта. — У-у-у, что с тобой? — Только не говори, что ты проходил тут совершенно случайно и нашел меня? Рассказывай, что тебе Чарльз сказал? — Ну, если коротко, то… — Леншерр присаживается рядом со мной на мокрую траву и замолкает на полуслове, так и не договаривая. — Эй, эй, мужчина, запачкаете свои штаны! Кто потом будет отстирывать их и стирать грязь с вашей великолепной задницы? — Если бы я был твоим отцом, юная леди, то вы бы точно сидели бы под домашним арестом. Поговори еще так, — он криво усмехается и я отпиваю из бутылки еще коньяка. Эрик замечает это и хмурится. Я, чтобы позлить его еще больше, допиваю остатки. — От нормального человека до алкоголика одно распитие крепкого алкоголя в одиночку после тяжелого дня. — Ты сюда пришел, чтобы мне нотации читать? — я начинаю злится. Из-за недавнего кошмара, который я видела урывками, голова так сильно разболелась, что я едва удерживаюсь от того, чтобы пустить кровь на траву. — Эрик, я уже не та пятнадцатилетняя девочка, характер которой можно лепить, как из пластилина. Да, раньше я тебя слушалась, но сейчас… Сейчас прости. — Я понимаю, тебе сейчас тяжело, но… — Да отстань ты! — грубо выкрикиваю я и подбираю рюкзак, болтавшийся на мокрой траве. Леншерр молчит и медленно провожает меня взглядом, пока я не скрываюсь за поворотом дома. — Господи! — я вваливаюсь домой. Уже точно за полночь. Дома подозрительно тихо и не слышно почти ничего, кроме тиканья часов в нашей с Адель кухне. Насчет Шепард или правильней, ее полного отсутствия я не волнуюсь: она скорее всего зависает в баре или с Барри (ее парнем). Я сажусь на пол в коридоре и прикрываю глаза. Пустая бутылка укатывается куда-то под шкаф, но я не сильно волнуюсь за то, куда она денется. Чарльз (который мой парень) должен приехать через два дня, но, буду честна, не очень хочу, чтобы он приезжал. Вдруг тишину резко разрезает глубокий и громкий всхлип, из-за своих мыслей я не сразу его слышу. Хмурю брови, понимая, что всхлипы раздаются из нашей комнаты. Медленно иду туда, на всякий случай тихо, если вдруг это нежданный гость. Заглядываю за угол, с удивлением отмечая, что на полу, на шкафах, на двери — слизь, которую я встречаю не впервые. В комнате сидит, скрючившись в три погибели, кашляя и отхаркиваясь, плачет Адель. — О боже! Адель, — я в то же мгновение подбегаю к ней и сажусь рядом на колени. Она хватается за мои плечи, марая кожанку слизью, но мне глубоко плевать. — Что такое? Что с тобой? — Оно… Оно… — из-за потока слизи, выходящей у нее изо рта и из носа, я не могу разобрать ее слов. — Оно напало на меня! Вылезло из… из люка… Господи… — Что, что вылезло? — я трясу ее за плечи в попытке узнать что-то, но Шепард только плачет и отхаркивает желтую слизь изо рта. — Как оно выглядело?! Скажи! Господи, я же прекрасно понимаю, что Адель в шоке и выбить от нее признание таким нещадящим способом вряд ли выйдет, но желание узнать правду об этих странных существах. — Они… Они как Демогоргоны*… — кряхтит она. — Отвратительные… Оно… Оно повалило меня, когда я шла домой… Вылезло из канализации… Повалило и засунуло свой огромный, гнилой язык ко мне в рот… Господи, Эви! Шепард обнимает меня вновь, прижимаясь ко мне и вся моя одежда и волосы пахнут и вымажены этой мерзкой субстанцией. Но я этого не замечаю. — Что еще? Что еще ты видела? — пытаюсь спросить я, но Адель только продолжает кашлять и биться в конвульсиях. Мне правда за нее страшно, она лишь случайная жертва. — Они что-то говорили? — Да… Кажется… Эдд… Что-то подобное… Я не могла разобрать, прости! — Адель убирает со лба волосы и я неуклюже улыбаюсь. Делать это я так и не научилась, хотя это и простое растягивание рта, когда выражаешь позитивную эмоцию. Как-то так. — Пойдем, — меня саму трясет от произошедшего сегодня. — Идем, тебе нужно вымыться и успокоиться. Пока Адель моется и приводит себя в порядок, я налила ей и себе травяной чай с мелиссой для успокоения, и сидела в нашей темной кухне, обдумывая что произошло и что делать дальше. Итак, как выяснилось и я уже приняла этот факт, отношусь к этому довольно спокойно, я не родная дочь Тони Старка. Почему-то эта информация совсем не удивляет меня. Это словно… правильно. «Приёмная» и это звучит, как приговор, с которым тебе жить до конца жизни. Второе, я нагрубила Эрику. Не стоило этого делать, всё-таки в моем случае друзьями лучше не разбрасываться и стоит поговорить с ним и извинится перед этим доисторическим дедушкой. И третье, тоже, как и первое, важное. На Адель напало странное чудище, которое, как показывают документы, выращивал в собственной лаборатории, мой… отец?.. Это так странно. Одновременно вызывает желание увидеть его, но, от понимания, что он и… мама (?) мертвы, становится не по себе. Наконец Шепард выходит из ванной, на голове у нее закручено полотенце, она переоделась в чистую футболку, на которой изображен Человек-паук. Я сглатываю и поспешно отворачиваюсь от подруги, пододвигая к ней кружку с чаем. Ее пальцы до сих пор трясутся, она до сих пор кашляет. — Ты как? — спрашиваю я и Адель хрипло откашливается и выдавливает что-то наподобие улыбки. Кивает. Я киваю в ответ и мы продолжаем пить чай в полнейшей темноте. Как вдруг она резко падает со стула, ее тело начинает скручивать непонятная сила, словно ломая кости. Я в ужасе вскакиваю со стула, пока Адель корчится, а из ее рта падают какие-то слизни. — Боже, боже, боже! — я в полнейшем шоке и определённо не знаю, что предпринять. В моей руке тут же оказывается телефон и я дрожащими пальцами набираю номер, который у меня записан как «Человек-Засранец». — Черт, черт, да возьми ты трубку, — отчаянно шиплю я, пока наконец не раздается сонный голос моего школьного товарища. — Боже мой, Старк, ты время видела? — Бобби правда недоволен, что я ему позвонила. Я вкратце объясняю проблему, стараясь контролировать себя и не поддаваться панике. В то же время, по инструкции Дрейка, я наклоняю Шепард, упираю ее грудь в свое колено и немного надавливаю. Она вновь кашляет и по нашему полу ползут уже около пяти слизней. Они все одной расцветки — желтые, как и слизь, которая была на Адель. Бобби обещает скоро приехать. У Адель прекращается этот «приступ» и я усаживаю ее на диван, накрывая теплым пледом. Звонить в скорую я не хочу: врачам точно неизвестно, что это за тварь. Наконец Дрейк приезжает. Время позднее, но больше обратиться ни к кому я не могу. Не Чарльзу же на своей коляске приезжать? А Эрику звонить мне стыдно. Я опять же объясняю сонному Дрейку ситуацию, показываю папку, вспоминая, что вторую оставила дома у Старка. Это воспоминание еще не утихло и мне так же больно его вспоминать. Бобби понемногу отрезвляется и слушает уже более менее вдумчиво. По завершению моего довольно долгого рассказа, он говорит: — Ну вот, опять у тебя проблемы. Невезучая ты какая-то. С этим я спорить не хочу.***
Адель понемногу стало лучше и она уснула на диване, едва только Солнце встало. Мы с Бобби позвали, чтобы никто не догадался, наше с ним доверенное лицо: миссис Лафейсон. Это была ее ненастоящая фамилия, она взяла только потому, что была немного сумасшедшей, потому что думала, что ее муж — сам бог Локи, который вторгся на Землю в 2012. Странная, но верная. Она все знала и про мутантов, и про супергероев, и про суперсолдат, и про богов. Ей можно доверить Шепард, это я знала точно. Адель в полудреме рассказала нам с Бобби где видела эту тварь — на 45-й-стрит. Это кажется почти нереальным, потому что недалеко оттуда мы с Паркером и нашли документы и одну из тварей. — «Слабоумие и отвага», — пробормотал Бобби, пока мы, выехав с утра, добирались до этой улицы по пробкам. — Давай так, — я настраивала рации. — Если что-то случится, наша кодовая фраза «Ватиканские камеи». Хорошо? — Идёт. Наконец мы добрались до этой улицы. Адель, не в красках конечно, но примерно точно описала место: небольшой закоулок, где полно желтых мусорных баков. Странно, почему-то жёлтый цвет мне кажется очень подозрительным в этой истории. Но тем не менее, я, отбросив свою кричащую интуицию подальше, все-таки первая полезла в этот люк. Нам повезло — он был открыт. И кто это открывает люки? В канализации, как и всегда, пахло плохо. Туда-сюда сновали крысы, запах был как в помойном ведре двадцатилетней выдержки, а грязной воды было столько, что вполне можно утонуть. Я предусмотрительно переоделась в несильно мне нужную одежду, но сейчас даже эту черную старую толстовку мне было жалко, как никогда. Бобби включил фонарик, один отдал мне и мы решили разделится. Да, эта идея в прошлый раз не пошла на пользу, но найти эту тварь и выяснить что вообще происходит, мне хотелось больше. Мои хлюпающие шаги отражались эхом от стен канализации, как бы я ни старалась идти тихонько. Бобби молчал, рация молчала. Тишина давила на слух, заставляя меня вспоминать о воспоминаниях пятилетней давности. Он умер, погиб, рассыпался и перестань о нем думать. Но что если он вернётся? Если он и вернётся, то лет ему будет столько же — шестнадцать и у вас… В принципе ничего не сложится. Тебе двадцать один, ему — шестнадцать, он ещё совсем ребёнок. И тем более, как все может быть как обычно? У тебя другая жизнь и увлечения, тем более есть парень! А ты все ещё думаешь о погибшем малолетке, который младше тебя на пять лет. На пять страшных лет. Эти мысли не давали мне покоя. Люблю ли я Питера? Как раньше? Безусловно нет. Я не люблю его. И не могу любить. Между нами пропасть в пять лет и смерть. Просто потому что он умер. А я говорю о нем, как о живом. Что за глупость. Но мне так плохо без него… Без его поддержки, без того спокойствия, которого мне всегда не хватало. Вдруг я во что-то вляпалась. Моя нога, кажется, уже запомнила эту вязкую вещь — я постоянно в нее наступаю. Штучку я оставила дома — уж слишком я к ней привязалась, чтобы разбрасываться так просто. Смешается тут с кем-нибудь и ищи её потом. Посмотрела вниз и обнаружила… сгусток жёлтой слизи. Надо мной послышался рокочущий звук, смесь львиного рыка и скрежета птицы. Я в ужасе посмотрела на верх. — «Ватиканские камеи»… — Что? — спросил Бобби в рации. — «Ватиканские камеи!»