mors in victoria

Imagine Dragons — Demons — Да плевать ты на него хотел! Ты ни разу не интересовался им, когда он был жив, ни разу не упомянул его, когда он был в больнице! — костяшки красноволосого побелели до того, что уже заметно контрастировали с кожей вокруг и выглядели неестественно, а в глазах, полных разочарования и ярости, давно чёрти гуляли, немо предупреждая всех в округе, что сейчас к нему лучше не приближаться. —  Знаешь что?! Я видел, как ты обрадовался, когда узнал о его смерти, я видел, как постоянно смотрел на него, словно он всю твою семью самолично изрезал! Ты ревностная, гнусная, эгоистичная сука, Хёнджин! Ты неспособен любить, ты годен только в роли шлюхи, прыгать на мне каждый вечер и радоваться, что хоть кому-то да на тебя не похуй! Силы Тэ были на исходе, и ему было невмоготу больше кричать. Пламя в зрачках чуть поутихло, и от дозы алкоголя очи опять стали стеклянными. Он опускается на колени, сжимая в кулаках огненные недавно выкрашенные волоски на макушке, и смотрит мимо. Рвётся взглядом сквозь плоть, сквозь рёбра и органы, добирается до самого ядра солнечного сплетения, вырывает душу с корнем, сжигает. Остаётся только пепел на мозолистых руках, и тот осыпается на пол через длинные пальцы. «Что ты творишь, придурок?» — слышится ему над самым ухом, и висок обжигает чьим-то дыханием. Он оборачивается, в попытках найти источник звука, но по близости только хрупкое тело Джина, раз за разом взрывающегося рёвом и ещё чудом находящегося в сознании. Раздражает. И возмущённые вопли соседей со всех возможных углов квартирного здания — раздражают. Они просто ничего не понимают. — Кто? — не раздумав над предложением спрашивает Ким, трясёт головой и уточняет: — Где ты? «Рядом с тобой, хё-ён. Я всегда рядом с тобой. В тебе.» — голос. Звонкий такой, немного грустный. Тэхён не забыл его. Не смог. — Куки… Куки! — еле как поднимается, держится за стену и зовёт гостя, пытаясь нащупать его в темноте. Волоски прогибаются под чужой рукой, и на лбу теплится след от губ. В ноздри внезапно врезается запах зефира, и старшему думается, что Гук его просто разыгрывает, прячется, как делал это раньше. «Ну же! Я здесь, Тэ! Обними меня, пожалуйста, мне холодно…» Руки обвивают чью-то шею, Ким улыбается, целует ласково в затылок и шепчет «Я люблю тебя, Чонгу», позволяя тихому смеху, раздавшемуся у него в голове, словно колыбельной, погрузить его глубоко в сон. «Я тоже тебя люблю, хён. Не делай больше глупостей.» --- Перед глазами в темноте еле виднеется силуэт парня, сидящего на полу и то ли от злости, то ли от отчаяннья, копнами рвущем на себе волосы. Вокруг всё расплывается, Чонгук осматривается и без раздумий понимает, что ему нужно делать. Лица парня не видно, так как Чон смотрит сзади, но он уверен — это Тэхён. Перед ним почти в такой же позе, склонившись над землёй, вопит Хёнджин. Кричит, медленно переходя на шепот, и Гук слышит «Остановись!» Никакой ненависти к Джину, бушующей в нём когда-то, он не ощущает, только желание помочь этим двоим. Двоим глупым детям. — Что ты творишь, придурок? — Чонгук склоняется над Кимом и шепчет в ухо, но не дотрагивается, чтобы не вызвать лишние реакции. — Кто?.. Где ты? — не обнаружив рядом младшего Тэ впадает в замешательство. — Рядом с тобой, хё-ён. Я всегда рядом с тобой. В тебе. Только сейчас Чон замечает цвет волос хёна — полностью красные, горячие, от корней до кончиков. Зелёная челка ему совсем не подходила, если честно, но Гук любил его любым — будь он хоть с ног до головы салатовым. Парень проводит рукой по ним, игнорируя Тэхёновы позывы. «Куки!» — слышит он, целует в лоб и отходит в сторону Хёнджина: — Ну же! Я здесь, Тэ! Обними меня, пожалуйста, мне холодно… — заманивает старшего ближе, садится совсем рядом с Джином и гладит его по спине, успокаивая, затем наблюдает, как Тэ сжимает того в руках. — Я люблю тебя, Чонгу… «Нет же, Тэ, нет! Не называй моё имя, нет, ему больно!» — кричит разум Гука, но он только тепло улыбается с лёгким смешком, уходит обратно и кидает вслед ответное признание. «Идиоты» — опять у себя в голове возмущается Гук, и продирает, наконец, очи, с замысловатым выражением лица пытаясь вспомнить, что за ересь ему только что приснилась, и какие ещё имёна отразились в его памяти с одного глупого сновидения. --- Тэхён просыпается на полу в спальне, на чисто матерном ругаясь от боли и звона голове. Рядом нет никого, руки и ноги от основания до кончиков покрылись не предвещающими ничего хорошего в будущем ледяными мурашками от холода, а в горле так сухо, что Тэ морщится, когда сглатывает, а потом быстро поднимается и бежит в ванную — извергать из себя всё, что было влито в организм прошлой ночью. Шагает к комнате медленно, переворачивает все тумбы и шкафы с ног до головы в поисках обезболивающего. Хоть он и бывает в этой квартире довольно часто — местонахождение таких пустяков (совсем не пустяков!), как аптечка, Хёнджин ему не сказал. И вообще всё, что им нужно было здесь — прикроватный ящик. Ким расправляет кровать, натягивает поверх ярко-оранжевой футболки тонкую розовую кофту из чужого пижамного комплекта одежды и, не в состоянии больше двигаться, обессиленно опрокидывает подкаченное тело на матрасы, зарываясь дальше под одеяло и шмыгая носом. И только через несколько неудачных попыток уснуть, путём особенности человеческого мозга от нечего делать пихать всякие вселенского масштаба проблемы и заставлять задумываться о мелочах, он распахивает глаза, вполне уверенно в том, что ему ответят, вслух произносит хриплым голосом: «А где Джин?!» *** — Они должны быть вместе дома у Тэ, насколько я знаю. Вчера Юнги ходил в какой-то новый бар на конце города с ними, а что? — хрупая морковкой отвечает Феликсу Джиюн, на секунду отвлекаясь от готовки и, сама того не замечая, закачивает рукава, чтобы не намочить при ополаскивании фруктов. Больше чем за полмесяца она немного оправилась, даже похорошела. Только ходит теперь исключительно с длинными рукавами. Остальные пытаются не обращать внимания на это, как и на недовольное выражение лица Юна, когда его взгляд случайно скользит на уровень её запястий. Кажется, он прекрасно видит всё даже через ткань одежды. — Он что, пил? — поднимает брови Фел, умоляюще наблюдая за каждым действием Джи. — Сомневаюсь, что он вообще хоть разок глянул на алкоголь, ха-ха. Девушка пускает лёгкий смешок как бы невзначай и снова поворачивается к столешнице, хватая в руку нож и кладя на разделочную доску морковь. Она прислушивается, не бросил ли Феликс ей какую-то ответную фразочку, но тот только сонно выдыхает. Чон довольно прижимает острую часть лезвия к овощу, но уже в следующеё мгновение тихо вскрикивает, откидывает нож в сторону так, что тот с грохотом валится со стола на пол, и со слезами кладёт окровавленный палец в рот, сгибая ноги в коленях. Фел подрывается с кухонного стула сразу, кричит что-то и подбегает ближе, хватая напуганную болью девушку за руку. PF — Paralyzed — Да как же ты так?! Порез не глубокий, Джи, — ложь. — не беспокойся, всё в порядке, всё хорошо… Такое случается с каждым. — пытается успокоить её, наблюдая, как кровь с пальца стекает дальше по ладони на кисть и накрывает кривые шрамы вдоль запястья, которые младший видит впервые. — Господи… Боже мой… Всё ещё заливаясь слезами Джиюн вырывается из хватки и поднимается с белого кафеля, на котором теперь чётко вырисовываются брызги крови, от которых Феликсу сносит крышу, и он ослабляет хватку, даже не пытаясь остановить убегающую Чон. — Твою мать… — шепчет до этого никогда не использовавший матерную брань парень и отползает назад, потрясенный увиденным как раз настолько, насколько этого требуется для того, чтобы пойти и сброситься с моста к чертям собачьим. Маленькие алые капельки на полу для него сейчас как целое наводнение, огромная ледяная волна, врезающаяся в него со спины снова и снова, шлифующая его чувства, как вода шлифует скалы, придавая им красивый, гладкий вид. И шлифовать будет до тех пор, пока они полностью не иссякнут. Уменьшатся до ничтожных размеров, чтобы их можно было смыть одним слабым водяным потоком. Только его чувства — не камень и не огромная скала, они могут сломаться сразу же вместе с психикой, просто чудом ещё находящейся в приемлемом состоянии. Фел именно такой — его легко искорежить, легко повлиять на него, хоть он внешне и выглядит намного брутальнее (ужасное слово по его мнению), чем есть на самом деле. Именно поэтому он выбрал Юнги, именно поэтому всеми частями тела, каждым отделом мозга согласен быть рядом и терпеть психа. Мин — полная ему противоположность, но не пользовался этим ни разу с тех пор, как они впервые пересеклись взглядами. Тогда у Юнги глаза были потухшие, серые, такие, что Фела передёрнуло. И Тэхён говорил, что взгляд у него был всегда пустой, но когда он смотрел на Феликса — загорался. Младший не придавал этому значения, пока ему не разъяснили смысл этих слов. Тело начинает трясти от холода в пояснице, которой он прислонился к металлической ножке столешницы, и это вырывает его из воспоминаний, возвращая в страшную реальность. Парень наконец собирается с мыслями и на дрожащих ногах выходит в холл, разыскивая девушку глазами. На лестничной площадке сверху виднеется ещё несколько капель, и этого достаточно, чтобы Ли снова свалился на пол, но он держится, ибо сейчас самое дорогое для него — Джиюн, заливающая свою кровать на втором этаже слезами и собственной кровью. Скрипящие деревянные ступеньки предательски выдают его присутствие, но Фел не сдаётся, идёт дальше. Дверная ручка, ведущая в одну из спален, тоже в крови, как и перила на первом пролёте, и даже это его не останавливает, хотя рвотные позывы в горле начинают проявлять себя. Две его стороны бесконечно воюют между собой внутри, одна из которых кричит, что его здоровье сейчас важнее всего, и с фобиями шутить нельзя, а вторая утверждает то же самое, только в сторону Джиюн. Парень хватает ручку со страхом, толкая дверь от себя, и застаёт Джи спящую на смятом в обоих руках одеялом, на котором успели отпечататься кровавые пятна. В уголках закрытых глаз собрались слёзы, ещё стекающие по лицу на подушку без её ведома, а подкаченные рукава розового свитера смочены той же красной жидкостью. Феликс садится на край кровати рядом, вздыхает, что получается у него с трудом из-за дрожи во всём теле, и накрывает её волосы холодной дланью, поглаживая по макушке. Джиюн расслабляется и даже легко улыбается во сне, отчего всякие тревоги и фобии младшего отходят на второй план. Он не хочет оставлять её здесь, потому остаётся сидеть вот так, с полуулыбкой напевая что-то волшебное специально для неё и не отрывая взгляда от безмятежного и ясного лица. Ни кровь повсюду, ни отсутствие остальных в округе не пугает, ибо эта девушка — ангел. Ангел со сломанными крыльями, которого нужно беречь и защищать, ценою собственной жизни сохранить её жизнь, раз нет возможности ничего починить и заставить снова летать. Дверь внизу хлопает, оповещая о чьём-то приходе. Ли спокойно спускается по лестнице, вытирая руку, которой он трогал ручку двери, о спортивные штаны. На пороге стоит побитый жизнью Хёнджин и смотрит на Феликса глазами размером с блюдце. — Привет, хён. — с невозмутимым видом здоровается Фел, держа курс на дверь ванной комнаты, — Где Тэхён? — Чёрт побери, что тут произошло?! — Джин роняет куртку на пол, рассматривая следы крови на лестнице, перилах, и, наконец, на самом Феликсе. — Где, блять, Джиюн?! — Она в спальне, не поднимай тревогу. Джиюн просто порезалась, и… И вот. — неловкими движениями младший указывает на второй этаж, — Я всё тут уберу, не волнуйся, пожалуйста, хён, извини. Так где Тэхён? — А про Юнги почему не спрашиваешь? — Потому что Юнги с родителями Джиюн поехал к какой-то мисс Сынван — подруге её мамы, чтобы забрать сына этой женщины, за которым нужно присмотреть. В общем-то, всё сложно. Но я знаю, где Юнги, так что я спокоен, ладно? — Я не вижу, чтобы ты был очень  спокоен. Тэхён… Он скоро придёт. — Хван выдавил из себя подобие улыбки, чтобы Феликсу не показалось, что в его словах есть подвох, и скрылся за дверями кухни, явно ещё находясь в шоке. — Чтоб тебя, Феликс! Фелу оставалось только понимающе пожать плечами и тоже уйти, смывать с себя остатки произошедшего. В семейные разборки Тэ и Джина он вмешиваться не будет — ему своих хватает. Да и они давно уже не дети. На часах двенадцать утра, и Фел посчитал за лучшее пройтись пешком по закоулкам города, чтобы развеяться и привести в порядок мысли. Вокруг неожиданно тихо, только где-то неподалеку слышится разъяренный лай собак, которых, верно, неделю не кормили. Парень оборачивается, но вместо кучки огромных бродячих псов видит парня, примерно его роста и с такими же светло-русыми волосами. Тот стоит в метрах десяти и смотрит аккурат в глаза, с дьявольской улыбкой накручивая на руку поводок для собаки, но собак по близости действительно не видно. — Ли Феликс! — громко кричит ему незнакомец. Сердце Фела бьётся быстро, с силой ударяясь о рёбра, а во рту резко пересыхает, потому что звериная стая не заставила себя долго ждать — впереди него, за спиной бешеного типа с огромной скоростью несётся кучка диких собак, что жаждут разорвать его на куски, разделить между собой, или на худой конец проглотить сразу целиком. Он не делает ничего для своего спасения, не предпринимает попыток остановить свою же смерть, ноги отнимаются, а перед глазами уже маячит образ его обглоданного тела, покоящегося посреди асфальта прямо перед домом. Ужасающая картина. — Готов? — могильным голосом спрашивает человек, пока одна шавка вцепляется Феликсу в ногу, а вторая прыжком валит неспособное защищаться тело на землю. — Почему ты не сопротивляешься? Ха-ха, давай, слабак, ну же! Сделай это, сделай для своего папочки, или ты его больше не любишь? Юнги будет плакать без своей сучки. Борись. Борись. «Борись.»