…Треснувший колокол издает глухой звук: разбейте его на две части — он снова издаст чистый Жан Поль
Хёнджин слышит, как закрывается входная дверь, и боковым взором наблюдает через оконное стекло второго этажа уходящего в сторону центра города Феликса. По его словам — Джиюн уснула в соседней комнате, но войти туда Хван так и не решился. Предоставив Фелу помощь в уборке, он наконец нашёл время для отдыха, что был ему так необходим. Отдыха от Тэхёна, от его постоянных срывов и вообще от отношений. Внешне, конечно, Джин выглядел максимально расслабленным — на душе у него не то, что кошки — парочка тигров скребут. И он без понятия, что ночью произошло с Тэ, что он вдруг затих, подошёл и сказал, что любит, а потом уснул прямо на полу, так и не дав Хёнджину выпутаться из его объятий. Такие ссоры — не впервые. Слишком всё запутанно. Знал бы Тэхён, как при виде него у Хвана начинает бушевать сердце. От безумной любви? Все мы по-своему смазливые романтики, ибо каждый бы подумал именно так, но, если бы — просто он давным-давно всё понял. И со временем его отношение к Тэ меняется, их чувства становятся взаимными. Теперь ему тоже похуй. В доме неспокойно. Нет той привычной обстановки, когда все в сборе, и когда все, по идее, знают, в какой жопе они впятером находятся, но и чувство умиротворения оттого, что именно сейчас им ничего не угрожает, царски правит по всему зданию. Просто они все вместе, просто они горой друг за друга, просто любовь, любая любовь — к жизни, друг к другу и просто тот маленький кусочек, что случайным образом откололся от огромной глыбы чувств, которая даётся каждой душеньке при рождении и тает с возрастом, до сих пор связывает их толстой нитью. Они всё ещё держатся вместе. Именно так, «несмотря ни на что», как они больше пяти лет назад давали клятву. Никто её не смеет нарушать. Хёнджин готов, готов сказать Тэхёну, что любит, если понадобится. Даже если Тэхён — мудак, и не только по отношению к нему. И если бы только Чонгук был жив — Джин бы и ему клялся в вечной любви, самолично искупил бы перед ним все грехи Кима. Потому что Чон, возможно, единственный из них, что ещё не растерял вольную искренность. DAY6 — Shoot Me Изнурённые голодом псы зубами добираются до костей, вызывая приступы неимоверной боли, каждый намеревается оторвать кусок побольше, рычит над ухом. Феликс не слышит собственный крик, потому что в голове громко эхом раздаются чужие слова. Всё это постепенно сливается в идиотский шум, в котором невозможно что-либо различить. Сверху звучит дьявольский смех незнакомца, наблюдающим за процессом, и Фела одолевает такая сильная злость на него, будто это он сам, своими грязными руками, рвёт его тело и душу на части. — И вправду, слабак. Ты принял свою смерть, как должное, сразу же. А Юнги был не таким, Юнги всегда боролся до последнего, ты, по сравнению с ним, как дохлая мышиная тушка. — человек теряет интерес и оборачивается, чтобы уйти, в то время как Ли слышит каждый произнесённый звук отчётливо, как у себя в голове, срывается с катушек и сквозь рёв, разламываясь пополам в хребте, отвечает: — Да пошёл ты! Да, больно. Да, страшно, но попытаться то стоит. Он успевает схватить находящуюся ближе всех псину за морду, но в одной руке сил, чтобы удержать, не хватит надолго. Как Юнги учил, давай, ты справишься. Рывком он вырывает другую из пасти шавки, по счёту второй, пиная её в брюхо свободной ногой так, что та непроизвольно отходит назад, скалясь. Остальные же, замечая сопротивление, поднимают лай, привлекая внимание незнакомца снова. Тот молчит несколько секунд, смотря за тем, как Фел безуспешно пытается заставить собак скулить и оторваться, наконец, от него. — Ого, услышал таки? Зря пытаешься, оставь это. Мощи в его мышцах на самом деле не так много, поэтому вскоре пёс вырывается из его хватки, пробуя достать до лица, но парень вовремя отклоняется, чувствуя на щеке только пару больших царапин, а на груди тяжесть от огромных и тяжёлых лап. Он быстро сдаётся, от надежды на спасение не остаётся и следа, потому что против целой стаи голыми руками бороться бесполезно. «Ты принял свою смерть, как должное, сразу же.»Flashback.
— Юнги! Улыбнись, ну прошу тебя! Ребята устраиваются друг рядом с другом, сидя на велосипедах, посреди пустой трассы. Спереди — старый «дедушкин» фотоаппарат, чтобы фото получилось максимально атмосферным — идея Джиюн. Юн качает головой, выдавливает из себя подобие улыбки, хотя в его глазах всё равно не читается ничего, кроме раздражения. Фел косится на него с противоположного края велосипедной ширенги, приобнимая за плечи Чонгука, перекинувшего ногу через раму. — Никуда это не годится, — возмущается Джи, стоя у фотоаппарата и рассматривая, каким получится кадр, — ребят, у нас есть одна попытка! Это не селфи на телефон, окей? Постарайтесь сделать всё натуральным, Юнги! — Рядом с ними всё автоматически перестаёт быть натуральным. — подаёт голос Чон, кивая головой на Тэхёна и Хёнджина, каким-то образом упаковавшихся на одном велосипедном сидении. По окружности разносится пара смешков и одно громкое «Эй, мелочь!» — Кстати… — угомовшийся Тэ отпускает талию Джина и спрыгивает с велика, подходя к Феликсу и что-то шепча ему рядом с ухом. Гук широко улыбается и кусает губу в предвкушении. Мин даже не обращает внимания на это, до тех пор, пока смущённый Ли не подходит к нему, присаживаясь почти на колени лицом к объективу и прислоняясь спиной к груди. Он глубоко вздыхает, ничего не объясняя, и глупо отводит взгляд. Джиюн умиляется, ждёт продолжения, и только Тэ с Гукки знают, к чему это приведёт. Юнги непонимающе разводит руками, не зная, куда их теперь деть, ерошит тогда ещё мятные волосы, потом очень медленно кладёт одну на выступающее колено Фела — этот сглатывает, — а второй обвивает шею, напоследок устраивая подбородок на его плече. Ким бормочет «Ну-у, давай» в ожидании, и на лице Юна действительно появляется неконтролируемая, искренняя и влюблённая улыбка. Никто не говорит ему об этом, Джиюн бросает «Есс!» и нажимает на кнопку, подбегая к Чонгуку и садясь на место Фела. Фотоаппарат щёлкает через несколько секунд, делая яркий снимок, что будет памятью, возможно, на несколько поколений вперёд.Flashback end.
Он прямо сейчас может сдаться, поддаться желаниям, подчиниться голосу сверху, но кому от этого будет легче? — Прекрати это уже. Феликс заставляет Юнги улыбаться, Феликс раскрашивает его муторные будни, Феликс нужен ему. Почему он должен это прекращать? В нём нуждаются. — Ли Феликс. Это бред. Всё вокруг — бред. Так не должно быть. Он глушит собственные мысли криком, ужасным криком. Таким, что при дневном свете в райском саду заставит вырыть нору под корнем самого далёкого дерева, забраться туда и ждать конца. От такого небо заволакивает тучами и Земля содрогается, меняется полюсами. Крик, в котором нет ни капли страха — боль, безнадежность и желание жить. В мозг врезается противный звук, принуждая закрыть рот и рефлекторно попытаться спрятать уши. Все четыре пса в унисон скулят так, будто их черепная коробка сейчас разлетится на части, теперь им уже не до него. Парень обессиленно вздыхает, не имея ни малейшего представления о том, что это было, но боль только что оставила его. Он не чувствует ничего. Совсем ничего. Тяжёлые шаги медленно приближаются к нему, человек садится на корточки сбоку и, кажется, улыбается. Перед глазами цветные огоньки и волны, сливающиеся в одну густую пену, силы возвращаются постепенно, вот — Фел уже имеет возможность поднять корпус, затем трясёт головой из стороны в сторону, останавливая взгляд на незнакомце и приборе в его руке. Отпугиватель? Спустя пару минут он с трудом встаёт на ноги, и только сейчас понимает, что измазан в крови. Вокруг невыносимо тихо, каждый вздох раздаётся в голове внезапно так, что, кажется, его мозги скоро выкипят и превратятся в одну жидкую субстанцию. Человек поднимается вместе с ним, оказываясь на уровне глаз. Ненависть. Ли пытается вписать ему пощечину, но руки отнимаются, вместо смачного удара получается только свалиться обратно на асфальт, прямо в ноги незнакомцу. Лучше выдохнуться до конца, потом вдохнуть свежего воздуха полной грудью, чем отчаянно пытаться сделать глоток, имея в лёгких лишнее.досл.«Лучше вытерпеть эти некоторые страдания, чтобы насладиться большими удовольствиями; полезно воздерживаться от этих некоторых удовольствий, чтобы не терпеть более тяжких страданий.» Эпикур
Мин устал. Ощущение такое, что конечности полностью онемели от количества пакетов в руках, которые он таскал за остальными весь ёбанный день. Знакомый дом — о, Боги, — наконец-то представился взору, и Юн с великим облегчением выдохнул, даже не напрягаясь от мокрых капель на голове. Парень рядом с ним же очень заволновался, подгоняя его быстрее вперёд и всё ещё не замолкая. Когда же это закончится. — Да что ты доебался? — срывается Юнги, злостно сплёвывая на землю. Хосок напрягается. — Я тебе не подружка, ты у нас вообще всего на пару дней. И не моя вина, что твои родители к тебе как к «птёнчику» относятся в твои 17. Мы тебе няньками не будем, окей? Ты ничего о нас не знаешь — мы ничего не знаем о тебе. Можешь съебывать из дома когда тебе угодно, кстати, нам похуй. Чон отвёл взгляд, пряча смущение за чёлкой. Он даже не заметил, как они остановились, а дождь в разы усилился, но теперь всё равно было им обоим. — Прости. — еле слышно для приличия говорит Юн и ступает шаг дальше. Хосок кивает и продолжает идти. Он не обижается, всё сказанное — чистая правда. Уже у крыльца Мин замедляется, секунду всматриваясь в дверь, затем велит младшему идти в дом, объясняет, что говорить тому, кто откроет дверь по стуку. Сам уходит дальше, решив, что такая погода — идеальна для прогулки. На город даже постепенно начинает спускаться туман — лёгкий, такой, что видно за двести метров, но приятный и расслабляющий. Юн позволяет себе приподнять края губ, сонно вдыхая неощутимую дымку. «Горячие» листья на деревьях постепенно застилают землю, оставляя на гладких от редкого инея ветках место для горстей снега, а небо всё чаще можно застать затянутым тучами, серым и поникшим. «Идиллия» — думается Юнги. Феликс бы ныл о том, что хочет лета и жары. Феликс. — Феликс! Он лежал неподвижно. В крови. На асфальте. Посреди дороги, абсолютно одинокий, со следами явного издевательства и видными переломами. Феликс. Ли Феликс, тот, что завсегда и всех подбадривает, что раскидывает любовь во все стороны, тот, из-за кого Юн до сих пор не потерял желание улыбаться, радоваться и просто жить. Тот, что просто не заслужил такого отношения. Дальше Мин видел всё в замедленной съемке — лицо брата в тумане, стремительно надвигающемся на улицы, его же ухмылка и лай собак. Он даже не успел сообразить, как оказался на коленях рядом с беспомощным телом, почему капли дождя на щеках вдруг стали солёными, и по какой причине так трудно вдохнуть, словно в горле огромный, жирный ком из собственных мыслей.«Почему человеку вообще прописано страдать?» — он должен научиться. Сильные страдания завершаются смертью, слабые дают нам частые передышки, а над умеренными мы владыки. Всё, что судьба дала тебе, это выбор. Продолжить и исправить, или… Сдаться? А возможно ли вообще осуществить первый в реальность, а не только фантазиями в голове, а кому-то удавалось?
— Убей. — бормочет Юн, поднимая взгляд на старшего Ли, — Я знаю, что ты можешь, Минхо, убей меня, здесь и сейчас. — Я не наигрался. Юнги хмыкает и кивает, сжимая ткань кофты на груди Фела. Эта же чужая грудь под ладонью вздымается, а в голове строкой, как яркая вывеска на здании торгового центра, пробегает нагоняющее жуть слово «месть».