«Меньше надо пить»
В ответ приходит весьма покорное и краткое, хоть и не совсем разборчивое: «Разцмно.» Прождав еще минут десять на балконе, окончательно замерзнув и протрезвев, Личадеев возвращается в комнату, где уже под музыку пьяно веселится человек восемь-десять его бывших одноклассников и их друзей. Паша, не останавливаясь, проходит на кухню, чтобы достать из холодильника очередную банку пива. Пена брызгает ему на пальцы в тот самый момент, когда телефон вибрирует очередным входящим сигналом: «Не могу перстат думат о тебе» *** Все становится только хуже, когда по возвращении из Питера Паша случайно видит Музыченко под ручку с какой-то девушкой. У нее длинные ноги в высоких черных сапогах на низком каблуке, короткое расклешенное пальто и длиннющие смоляные волосы в крупных кудряшках. Паша от угла дома слышит, как она раскатисто смеется у Юркиного подъезда, видит, как запрокидывает голову, обнажая длинную шею. Наверное поэтому, когда через два дня девчонка из его нынешнего класса, Анька Смирнова, с которой он сидит с первого сентября, спрашивает, пускают ли они кого-то на репетиции, он, не раздумывая, набирает в общем чате:«Я на репу сегодня гостью приведу — никто не против?»
*** — Привет! Меня Аней зовут, — девушка с кудряшками улыбается только что подошедшему аккордеонисту и его спутнице. — Ой, я тоже — Аня! — весело откликается Смирнова, а Паша сквозь землю готов провалиться, только бы не чувствовать на себе Юрин прожигающий взгляд. — Ты написал про гостью, а я решил, что девчонкам вдвоем веселее будет, — цедит сквозь пугающе широкую улыбку. *** — Сюда иди, блядь, — командует Музыченко, как только все расходятся, простояв у подножья лестницы добрые полчаса после окончания репетиции. Юркина Аня вызвалась провожать Пашину одноклассницу, аргументируя тем, что живут они в одной стороне, да и им двоим есть еще, что обсудить без мужских ушей. Сам же Юра, притворявшийся всю репетицию неестественно радостным, теперь шагает в сторону их «излюбленного» места на заднем крыльце школы. — Ты что, с этой Смирновой теперь? — выпаливает Музыченко, стоит только Личадееву оказаться в тени козырька. — Чего? — восклицают ему в ответ. — Прости, а тебя это каким местом ебет?! Паша, сам не понимая почему, начинает злиться, опускает кофр на успевший покрыться легким инеем пол в крупную каменную плитку и лезет в карман за сигаретами. — Представь себе, меня это ебет! — чуть безумно шепчет Музыченко, передразнивая его и всем лицом демонстрируя негодование. — Можно поинтересоваться, схуяли? — ощущая странный прилив адреналина, Паша повышает голос и уже собирается подцепить губами фильтр только что вытащенной из пачки сигареты, как его резко хватают за горло и толкают к кирпичной колонне. Первые мгновения Паша растерян, он лишь чувствует чужие холодные пальцы на своей коже: давление не слишком сильное, но ощутимое. Музыченко сверлит его взглядом своих невозможных карих глаз и опаляет горячим дыханием. — Да потому, блядь, что ты должен быть со мной! — зло шипит, приближаясь к самому кончику Пашиного носа. Личадеев рефлекторно упирается ладонями ему в плечи, не замечая, как растирает табак из сломанной сигареты об чужую осеннюю куртку. Локти ударяются в стену, но Музыченко не отступает. — А завтра что?.. — хрипит Паша сквозь стиснутое горло. — Опять скажешь… что это… непрофессионально… и вообще пьяный бред?.. — его губы изгибаются в едкой ухмылке, от чего Юра чуть сильнее сжимает на шее большой палец. Паша морщится, но не отталкивает. Он уже понял, что, похоже, вся эта тема его слегка заводит. Ну и Юра — такой сердитый, разгоряченный, злой. Он пышет дикой энергетикой, которая вырывается в моменты пения или игры на скрипке. — Вообще-то, я сегодня трезвый, — щурится, а потом вдруг сокращает расстояние до предела, чуть сдвигает большой палец и прикусывает тонкую кожу. — Блядь… — на выдохе. Пашу прошибает волной колкого возбуждения, Юра прокладывает укусами дорожку до мочки, прихватывает ее на пробу, от чего Личадеев начинает оседать вниз по красному кирпичу. Колени разъезжаются сами собой, изо рта вырывается горячечный пар… Юра перехватывает его губами, ловит каждый вздох, но не торопится целовать, он даже чуть подается назад и ухмыляется, когда Паша тянется за ним, цепляясь длинными пальцами за рукава. По лицу аккордеониста пробегает тень, он готов выплеснуть обиду, но тут же давится собственными невысказанными возмущениями, потому что Юра с силой втягивает его верхнюю губу в рот, размыкает зубы языком и забирает, кажется, все Пашино секундное негодование, весь воздух и даже разум. Ладонь перетекает с шеи на затылок, притягивает все ближе. Паша и сам не может удержаться, чтобы не запустить пальцы в короткий ежик. Он знает, что Музыченко наверняка снова заставит его чувствовать себя освежеванным, но сейчас… Сейчас он готов захлебнуться этой ревностью, этой страстью, этим безумием. Одним на двоих… *** Оказавшись дома, не может перестать трогать свои губы, хотя они и так уже безбожно горят от получасовых поцелуев на покрытой инеем улице. А еще представляется, что на шее синими следами пульсируют отпечатки чужих пальцев… Паша лежит на спине в темноте своей комнаты, так и не раздевшись, бездумно пялится в потолок. Правая рука все еще пахнет невыкуренным табаком, а мысли пахнут Юрой. «Уже три минуты, как завтра, а все еще хочу тебя целовать» Паша несколько раз подряд пробегает глазами по строчкам только что пришедшего сообщения и не может перестать улыбаться.