Поиграй для меня

Паша видит знакомую куртку еще из окон холла на первом этаже. Губы невольно расплываются в улыбке. Перемена между четвертым и пятым уроком всего десять минут, но все всё равно сваливают курить. Паша заворачивает в гардероб, радуясь что нашелся уважительный повод прогулять ненавистную сдвоенную физику, а потом волна выносит его на крыльцо. С расстояния двадцати метров Юрино лицо не разглядеть, но достаточно и того, что он смотрит в сторону крыльца. Личадеев на ходу натягивает пальто, пытаясь в то же время удержать кожаный портфель, который они покупали вместе с мамой, когда еще жили в Питере. Мысли счастливым галопом носятся внутри его головы, а губы никак не соберутся обратно. Ровно до того момента, пока он не услышит из-за спины, от самых входных дверей зычное и громкое «Юрец!». Паша оборачивается и невольно замедляет шаг. Кричавший парень, одиннадцатиклассник — Паша уже видел его в школе: короткие волосы, проколотые массивными серьгами уши, портфель с нашивками — обгоняет его в самом низу лестницы, быстрыми шагами приближается к Музыченко, протягивает руку, не понижая голоса. — Ты какими судьбами? — второй рукой довольно хлопает Юру по плечу и даже слегка приобнимает на волне захлестнувших эмоций. Из-за спины с расшитым портфелем Паша пытается увидеть знакомое лицо, но вместо этого лишь слышит хрипловатый ответ со смеющимися нотками. — Так вас навестить пришел! Паша даже на секунду решает обиженно пройти мимо, но в этот самый момент его взгляд цепляет глаза Музыченко. — Паш, — тот протягивает открытую ладонь, не оставляя путей к отступлению. — Это тот самый аккордеонист, — Паша сжимает холодные Юрины пальцы, а потом со смущенной улыбкой отвечает на второе рукопожатие. — Андрей, — представляется парень. — Можно просто — Старый, — добавляет с усмешкой. — Слушай, а ты к нам надолго? — снова обращается к Музыченко. Тот в некоторой нерешительности пожимает плечами, а Паша, у которого уже в груди слегка потеплело от слов «тот самый», мысленно оказывается на заднем крылечке Юриной школы, где можно будет покурить вдвоем. — Да я вообще, как Винни-Пух — до пятницы абсолютно свободен, — чужой ехидный ответ оседает в Пашиных легких горьковатым разочарованием. — О! — радуется новый знакомый. — Это ли не повод забить последние два урока! Тем более, в субботу! — широко улыбается, снова похлопывая Юру по плечу. — У меня сегодня отец на сутках, а мама вернется только после восьми — можно, если культурно, — на этих словах он назидательно поднимает в воздух указательный палец, — у меня посидеть! — и опять широко заговорчески улыбается, увидев в ответ одобрительное кивание головы. — Отлично! Тогда я ща Ильича найду и двинем! — на последок с видом счастливого предвкушения потирает ладони. — Надо еще денег организовать, — проговаривает уже себе под нос. — Эй, Даня, слушай, у тебя не будет в долг?.. — его крик уносится в сторону курилки, а Юра наконец переводит свой как будто даже слегка виноватый взгляд на Пашу, который тоже собирается уйти, только уже молча и обиженно. — Пойдем с нами? — Музыченко успевает удержать его за рукав, сам теперь пытаясь заглянуть в глаза. — Пожалуйста… Это последнее слово звучит вроде бы и жалостливо, но Паша все равно выхватывает во взгляде хитрый огонек. И не скажешь точно, что сейчас сильнее бурлит в Пашиных венах: раздражение, какая-то мелочная обидчивая злость или вкусное, томящее возбуждение, которое он так часто испытывает рядом с Юрой. *** Когда Паша через почти семь часов выходит в очередной раз на балкон в квартире Старого, он чувствует себя изрядно пьяным и ощутимо злым. Нет, большую часть времени все было круто. Андрей и Илья оказались очень веселыми парнями, они сразу нашли общий язык, много трындели за музыку, по касательной прошлись по каким-то вехам из киноиндустрии, поделились кучей забавных историй. Паша с особой жадностью слушал байки про Юру, до слез ржал с его косяков, с удовольствием наблюдал наигранное стеснение главного героя повествования. Все было круто, пока градус опьянения не достиг той стадии, когда парни начали обсуждать девчонок. Паша поймал себя на мысли, что ему неприятно слушать про похождения Музыченко, и он пошатывающейся походкой выбрался из комнаты на балкон. На улице только-только завязывался ноябрь, в начале недели даже выпал первый снег, который тут же растаял, оставив лишь грязь и слякоть. Стоять на балконе в одной рубашке было прохладно, но зато Личадеев почувствовал себя чуть более собранным и трезвым. Ровно до того момента, пока на балконе не появился кое-кто еще. В этот самый миг Паша сделал первую затяжку, и в голове неприятно крутанулось. — Ты чего сбежал? — зажав губами сигарету, спросил Юра. — Ничего я не сбежал, — насупился Паша. Его пьяному мозгу жутко не хотелось, чтобы Музыченко себе чего-нибудь там возомнил. Его злило, что он так близко к сердцу принимает эти пустые пацанские разговоры о телках. — Просто вышел покурить. — Ну да… — многозначительно протянул Юра, продолжая ехидно улыбаться, отчего Пашина злость стала еще концентрированнее. — Ревнивый Паш-Милаш, — сказал и глубоко затянулся, пьяно собирая губы вокруг фильтра. Личадеев не глядя отбросил в окно наполовину выкуренную сигарету и в два небольших шага приблизился к Музыченко. Не то, чтобы его так уж сильно задело это шуточное обращение, просто сказалась скопившаяся обида от того, что Юра предпочел его компании тусовку с друзьями, пускай и совместную. Сверху наложился ореол героя-любовника в лице Музыченко, невнятное отношение последнего ко всему, что происходит между ними и приступ какой-то острой неуверенности в себе. Весь этот эмоциональный коктейль только и ждал, чтобы кто-нибудь поднес к нему открытое пламя. — Как ты меня назвал? — вспыхнул Паша злым шепотом, хватая одной рукой Юру за ворот футболки. Стоит отдать должное: Юра ни одним жестом не дал понять, что испугался или хотя бы напрягся. Он невозмутимо отодвинулся в сторону окна, чтобы тонкой струйкой выпустить дым в открытую створку, потом перевел взгляд обратно на Пашу и едва слышно прошептал. — Бля, как же ты меня заводишь… Личадеев нахмурился. С Музыченко никогда нельзя было быть на сто процентов уверенным, что это не очередной пранк. — Прямо здесь бы у тебя отсосал, — Паша так охуел от услышанного, что рефлекторно разжал руку, пропуская сквозь пальцы растянувшуюся ткань. — А потом бы развернул и трахнул, — добавил Юра, улыбаясь, на что Паша снова стиснул пальцы в кулак. У него в голове роилась сейчас, казалась, целая тысяча мыслей, не самых трезвых, кстати. Он сам не мог понять, что чувствует по поводу озвученного, и поэтому сформулировал первое, что пришло на ум. — Я тебе не очередная телка, — процедил сквозь зубы, так и не разжимая руки в опасной близости от чужой нижней челюсти. — Йоу-йоу, пацаны, вы чего? — голос Андрея раздался от балконных дверей настолько неожиданно, что Паша даже вздрогнул. Он только теперь понял, что стоит вплотную к Музыченко и что для его члена этот факт тоже не остался незамеченным. Он тут же отпустил руку и развернулся к окну, делая вид, что только сейчас собрался курить. — Не волнуйся, Андрюш, это у нас тут творческие разногласия, — бодрым голосом проговорил Юра, — на тему того, чья партия будет лидирующей в следующей песне: скрипки или аккордеона, — добавил он, и Паша чуть не выронил сигарету, так и не успев ее прикурить. *** Паша был рад, что Андрей, как оказалось, пришел на балкон, чтобы сказать, что пора перемещаться из дома на улицу, чтобы не пересечься с мамой. Пока они одевались, Личадеев старался не смотреть на Музыченко. На свежем воздухе он опять почувствовал себя лучше, предусмотрительно отказался допивать с остальными пиво и раньше всех свалил домой. Ему повезло, что родители были заняты просмотром КВН и не спалили степень его опьянения. Он быстро ретировался в свою комнату, пытаясь хоть как-то привести мысли в порядок. В этом важном деле ему помешал сигнал о входящем сообщении: «Надеюсь, мне когда-нибудь удастся сделать то, что я сказал» Не успел Паша возмутиться, как следом прилетело еще одно: «И ты захочешь еще)» Паша поймал себя на мысли, что улыбается против воли. Похоже, мозг успел справиться с первой шоковой волной, потому что даже сподобился на ответ:

«Ой, Музыченко, нахуй иди»

Отправив сообщение, Личадеев почти сразу пожалел, что не поставил в конце скобочку или какой-нибудь дебильный смайлик. Когда молчание на другом конце затянулось на пару минут, он всерьез начал нервничать. Но стоило только начать думать о том, как раскрутить Юру на продолжение диалога, как телефон в его руке снова завибрировал: «Это, конечно, не так желательно, но обсуждаемо ;)» Паша успел только один раз пробежать глазами по буквам, как на экране высветилась Юрина фотка. — Да, — Паша всеми силами старался сделать голос максимально сдержанным. — Ты только признайся, что у тебя на балконе тогда встал? — Юра был явно еще более нетрезв, чем когда они попрощались у двести пятой школы. Он полухрипел-полушептал в трубку, пока с заднего плана доносились звуки улицы и парней. — Бля-я-я… — выдохнул Паша, ощущая, как от смущения полыхают уши. — Ладно-ладно, — хриплый смех. — Последний вопрос: а сейчас у тебя стоит? Вместо ответа Личадеев просто скинул звонок. Это было выше его сил. В лицо как будто кипятком плеснули. Он ощущал какую-то смесь радости, возбуждения, возмущения, нервозности и чего-то еще, что невозможно было распознать не до конца протрезвевшим разумом. Музыченко, одновременно, и бесил своей дерзостью, наглостью, самоуверенностью, напором, и невероятно притягивал. Мысли прыгали с одной на другую. Паша никак не мог осознать, как они умудрились всего за какой-то час шагнуть от невнятной перспективы поцелуев на школьном крыльце к разговорам о вставшем члене, отсосе и возможной ебле, в конце концов. Меньше месяца назад Юра не готов был рисковать группой ради секундной слабости, а теперь бодро машет ручкой своей исключительно гетеросексуальной, если верить сегодняшним байкам, ориентации и «угрожает» трахнуть Пашу в жопу в самом обозримом будущем. В дополнение ко всем душевным терзаниям через пару минут от Музыченко пришла голосовуха. Хрипловатый голос и редкие обреченные смешки вперемешку с сигаретными затяжками: «Отличная вещь — голосовые сообщения, правда, Пашенька? Я даже не узнаю, дослушал ли ты это до конца или нет. Я просто буду думать, что дослушал… Я бы так хотел, чтобы ты кончил от одного моего голоса… А еще я хочу тебе отсосать… Вот такая вот навязчивая идея. И трахнуть очень хочу… Кстати, я тут подумал… Лучше не переворачивать тебя… Лучше лицом к лицу… Чтобы можно было чуть прижать тебя за горло… Чтобы ты хватал воздух… И чтобы стонал… А потом ты сможешь дать мне по ебалу, если захочешь». Паша прослушал запись четыре раза подряд, а потом пошел мыть руку. Если раньше у него не было каких-то определенных фантазий в отношении Музыченко, просто необъяснимое, совершенно ебанутое притяжение, то теперь фантазии стали вполне себе конкретными.