Празднование дня рождения должно было стать грандиозным. Родители поздравили Пашу еще утром, подарили деньги, на которые Личадеев планировал позднее поить своих гостей, и уехали, оставив квартиру вместе с нарезанными, заправленными и выставленными на балкон салатами в полном распоряжении именинника.
Даня, Вадик и Альтаир приехали из Питера на послеобеденной электричке. Паша ходил их встречать, на обратном пути показывая окрестности и немногочисленные достопримечательности. На подходе к дому они зарулили в магазин, в котором редко спрашивали документы, и основательно затарились алкоголем.
Теперь же Вадик и Альтаир развлекали себя рассуждениями на тему: чем вместо розовых рачков стоило бы накормить фламинго, чтобы поменялся их цвет. Тема была навеяна познавательной передачей по «ящику», и Паше оставалось лишь усмехаться их безумным вариантам, которые были слышны даже на кухне, где они с Даней выкладывали по большим пластиковым салатникам чипсы с паприкой, сыром и беконом. Паша как раз полез в шкаф, чтобы достать керамические пиалки, в которые можно было бы высыпать соленый арахис, как услышал чирикающий звук.
Открыв дверь, Личадеев получил в лицо лавину радостных криков и громогласных поздравлений. На крошечной площадке верхнего этажа обычного пятиэтажного панельного дома оказалось сразу семь человек, которые наперебой что-то выкрикивали, смеялись и махали руками, путаясь в лентах от ярких воздушных шариков. Посреди всего этого безобразия, ближе к двери стоял улыбающийся Музыченко.
***
С первых минут праздник обещал стать самым веселым и безбашенным из всех, что у Паши когда-либо были. Питерские ребята, с которыми он теперь так редко виделся, отлично вписались в его «новую провинциальную жизнь». Вадик и Альтаир, духовики из Пашиного ансамбля, быстро нашли общий язык с музыкантами группы, недавно обретенный товарищ Старый на серьезных щах перетирал что-то с верным школьным Личадеевским другом Даней, Ильич с Музыченко развлекали девчонок. А потом все накатили по второй и понеслась.
Во что они только не играли в этот день-вечер-ночь! И в крокодила: на очередном круге ребята решили подколоть Альтаира и специально не угадывали слово «порнофильм», который ему пришлось показывать почти десять минут самыми невообразимыми способами. И в твистер, который в качестве подарка принесли Ильич со Старым: самой долгоиграющей парой оказались Даня и Кикир, которые зависали в компрометирующих позах бесчисленное количество раз. И клеили бумажки с именами известных людей друг другу на лоб: Паша жестко тупил и никак не мог угадать Чебурашку, от чего все дико ржали, а Музыченко даже укатился с дивана под стол, за что получил уничижительный взгляд от именинника. И в съедобное-несъедобное: закончилось все подобием волейбола над столом и разбитым бокалом на длинной черной ножке, за который имениннику на следующий день должны навесить основательных люлей. Ну и конечно, были еще всевозможные забавы с воздушными шариками: на очередном раунде Вадик так увлекся перекатыванием наэлектризованного куска цветной резины по Анне Сергеевне, что Анечке пришлось брать в свои руки и шарик, и Анну Сергеевну. И все это под веселую музыку, нескончаемый смех и алкоголь.
Финальный аккорд в степень конкретно Пашиного опьянения внес процесс разворачивания подарков. Все бы ничего, да только в первом открытом после твистера цветастом пакете оказалась бутылка Егермейстера, которую принесли Саня и Дима. Гости потребовали, чтобы Паша в качестве благодарности выпил стопку. Именно она сделала концентрацию алкоголя в его крови критической. Личадеев решил пару минут полежать и удалился из гостиной в свою комнату.
Не включая свет, он повалился на диван, который был наполовину завален чужими куртками, не поместившимися на маленькой вешалке в прихожей. В голове нещадно кружились вертолеты — Паша свесил одну руку с дивана и протянул длинные пальцы к полу. Как только подушечки коснулись шершавого ворса, комнату прорезала полоска света из коридора. Чья-то едва различимая поступь прошуршала внутрь, и в комнате снова стало сумрачно. Паша успел услышать, как девчонки тянут под гитару «Видели ночь, гуляли всю ночь до утра…», а потом его плеча кто-то коснулся.
— Ты как? — вопрос прозвучал почти шепотом, но Личадеев все равно его узнал.
Открыл глаза, приподнялся на локте, отодвигая в сторону чужое пальто и пытаясь заставить комнату перестать покачиваться. На краю дивана сидел Музыченко, он пьяненько улыбался, сжимая в одной руке веревки подарочного пакета.
— Ты мой подарок еще не посмотрел, — продолжая улыбаться, хрипловатым голосом сказал он.
Паша улыбнулся, увидев вытащенную из цветастого пакета новую фетровую шляпу. Юра протянул руку, чтобы надеть ее имениннику на голову, а Паша на обратном пути перехватил запястье и прижался к нему носом. Он чувствовал себя пьяным и счастливым, когда Юра погладил его раскрытой ладонью по щеке, потом скользнул пальцами к шее, сжал их на затылке, притягивая к себе. Под зажмуренными глазами вспыхнули цветные круги, когда в рот ворвался горьковатый от алкоголя язык.
Одной искры хватило, чтобы вспыхнуть как «Б-52». Желание обжигало, в ушах бухало, кожа буквально горела от прикосновений. Личадееву хотелось сбросить с себя рубашку, прижаться голой грудью к Музыченко, позволить целовать и самому ловить губами все, что попадется.
Голова шла кругом теперь не только от алкоголя, но и от ощущения вожделенного тела рядом. Страсть набирала обороты, и Юра мокрыми губами спустился Паше на шею. Пальцы взялись за верхнюю пуговицу, Паша чуть запрокинул голову, чтобы дать лучший обзор, и увидел, как полоска света скользнула по шторам. Он в ужасе схватил Юру за плечо, больно впиваясь пальцами.
— Блядь, — обреченно выдохнул тот, отрываясь от Пашиной шеи и провожая взглядом закрывающуюся дверь.
Они просидели, не шевелясь, секунд десять-пятнадцать, прислушивались к вновь установившейся в комнате относительной тишине. Каждый подсознательно ждал того, что друзья сейчас же ворвутся к ним с «вилами» под крики «Бей пидарасов!». Но никто не бежал… Не было слышно топота ног, криков разъяренной толпы или хотя бы презрительного хлопанья входной дверью, как знака наивысшей брезгливости.
В другой комнате, до которой нужно было пройти небольшой коридор мимо туалета и ванной и пересечь прихожую, все также кто-то еле слышно мучил гитару, кто-то подпевал, девчонки смеялись.
— Сука, — слово вылетело вместе с нервным смешком, и Юра тут же уронил голову Паше на грудь. Он похоже только сейчас по-настоящему осознал, что пидорство может стать серьезным поводом для разногласий с друзьями, так сказать.
— Кто хоть это был? — спросил Паша.
Он тоже пытался мысленно измерить всю фатальность ситуации, просчитать возможные последствия и придумать, как минимизировать эффект, но в голове снова начала разгоняться пьяная карусель, которая сделала остановку лишь на первую пару шоковых минут.
— Хуй знает, — ответили ему куда-то в сторону пупка. — Я посмотрел, когда дверь уже закрывалась, — Юра поднял глаза. В них читалась неуверенность и надежда. Неуверенность, что они оба все это вывезут, а надежда на то, что Паша не стукнет по тормозам и не пошлет его прямо здесь и сейчас.
— Ладно, пойдем сначала покурим, а потом уже будем сдаваться? — улыбаясь, предложил Личадеев. — Вдруг они вспомнят, что я — именинник, и не будут пиздить нас именно сегодня, — он мимолетно коснулся Юры губами, а потом, покачиваясь, поднялся с дивана. Музыченко нетвердой походкой догнал его у балконной двери, чтобы на мгновение прижаться своим очевидным стояком и клюнуть в шею.
Позже, стоя на балконе, Личадеев поймал себя на мысли, что не готов сделать вид, будто все это — хуйня, глупая шутка, пубертатный эксперимент или что-то еще в этом роде. Рядом с ним был человек, который его понимает, который его хочет и с которым ему охуеть как хорошо. Никакое чужое мнение не должно было этого испортить.
***
Пиздить их никто не стал. Им вообще никто ничего не сказал. Ни когда девчонки заставили Пашу при всех оголиться и примерить подаренную ими псевдо гавайскую ярко-желтую рубашку с какими-то невнятными психоделическими узорами, отдаленно напоминающими то ли ананасы, то ли пальмы. Ни когда именинник корячился ко всем спиной, распаковывая и примеряя новый, подаренный питерскими друзьями чехол для аккордеона с прорезиненной ручкой и красной биркой. Ни когда они стали фоткаться в шляпах (Пашка — в своей новой, Юрка — в его старой) и Даня прозвал их шляпниками. Не педиками, гомосеками или заднеприводными, а шляпниками! Все смеялись и хотели себе такие же фотки.
Паше с Юрой оставалось только украдкой перекидываться удивленными взглядами, пытаться мысленно вычислить, кто бы мог их видеть, и гадать, почему этот кто-то не распиздел остальным. Справедливости ради стоит сказать, что их потуг в дедуктивный метод хватило ненадолго. После оприходованной бутылки Егеря все, кроме девчонок (они удалились в Пашину комнату), одной кучей повалились на брошенные на пол матрас и диванные подушки и почти синхронно забылись алкогольным сном.
***
P.S.
«Ну чего? Новости есть?»
«По нулям»
«Я со всеми своими списался»
«У Вадика похмелье жесткое»
«Альтаир по делам умотал»
«Анька про рубашку только спрашивала»
«А Даня спросил, бывают ли у нас по выходным репы. Хочет как-нибудь приехать послушать…»
«А у тебя че?»
«Тоже тишина»
«Андрюха с Ильичом по дороге от тебя пива взяли, так что они уже снова бухие)»
«Кикир мне тер про свою партию в последней песне»
«Димка сказал, что спать пойдет»
«Серговне не писал»
«Она бы мне еще на хате что-нить сказала, сто пудов!»
«Ну да, Анька наверняка тоже не сдержалась бы»
«Значит, кто-то из парней…»
«Только кто?..»
«Слушай, а может этот кто-то и не видел ничего толком?»
«Ну, или не понял?..»
«А кто там что мог не понять?))»
«Ну, может сильно бухой был…»
«Не рассмотрел.))»
«Значит, надо было не шухериться, а трахаться))»
«Надо было :)»
«Чтобы уж точно рассмотрел))»
