«Ну и какого хуя?»
Ответа не последовало.«Ты где?» «Музыченко, блядь!» «Ну, пиздец.»
К тому моменту, когда он запулил еще три смски «в никуда», на верхней площадке появились басист с барабанщиком. Вечер казался неправдоподобно тихим. Все трое стояли и молча курили у подножья лестницы. Паша боролся с желанием лихорадочно крутить головой в надежде раньше других увидеть явившегося дурака-Музыченко. Силой воли Личадеев заставлял себя не палиться, и поэтому разглядывал теплый свет, который лился на снег из четырех небольших школьных окон. Он не знал, что там, на первом этаже за кирпичной стеной. Судя по форме здания, это был переход из одного крыла в другое. По нему наверняка еще днем бегали многочисленные детские ноги в зимних ботинках или сменке. Сейчас там тоже было тихо. Казалось, в этот вечерний час всё вокруг замерло. Даже обычно сокращающих через школьный двор, спешащих домой измученных и усталых взрослых нигде не было видно. И от этого Паша чувствовал себя еще более одиноко. Как-то совершенно по-дебильному одиноко и несчастно, и он даже не мог себе до конца объяснить почему. Это не было чувством вины, потому что Паша искренне считал, что никто в этой ситуации не виноват. Неудачный день, приправленный зашкалившими эмоциями, которых у Юрки всегда было хоть отбавляй. И да, Паша его понимал. Потому что тоже делал ставку на музыку. На их музыку. *** До конца репетиции оставалось не больше десяти минут. Паша мысленно уже решил, что сам заберет тексты, ноты и скрипку. Личадеев собирался предложить парням сворачиваться, все равно после Юркиного фортеля настроение было на нуле. Саня хоть и пытался всех подбодрить, говоря, что у Музыченко такой характер, что не нужно принимать его крики близко к сердцу, но Паше от этого легче не стало. Он с силой сжал меха своего аккордеона, опускаясь на скамейку, стянул лямки и собрался убрать инструмент в свой новенький чехол, как дверь студии распахнулась. Музыченко, с растрепанными волосами, красными ушами и шмыгающим носом, быстрым решительным шагом пересек расстояние от двери до центра комнаты и опустил на пол характерно позвякивающий пакет с логотипом ближайшего магазина. — Это че? — хмуро поинтересовался Личадеев, который, увидев, Музыченко, в одно мгновение перестал чувствовать себя печальной размазней и ощутил прилив ярко выраженной обиды и гнева. — Это… — Юра в очередной раз шмыгнул замерзшим носом. — Тимбилдинг, — он посмотрел Паше в глаза и улыбнулся. — Я Михалычу звонил, он сказал, что может дать еще два часа — после нас все равно никого… — он замялся, переводя взгляд на пакет в каплях от растаявших снежинок. — Можно потусить, поболтать, расслабиться… Кикир, не мешкая ни секунды, нагнулся, зашелестел пакетом, неловко придерживая висевший на плече бас, и разогнулся уже с искренней улыбкой. — Бля, дня три мечтал пива попить! — он вытащил за горлышко сразу две бутылки, одну из которых протянул Вечеринину. Музыченко тоже нагнулся к мешку, вытащил тару для себя и Паши, старательно переступая через провода, подошел к скамейке и опять заглянул Личадееву в глаза. В этот момент Паша понял, что больше не злится, что он буквально физически не может злиться на этого говнюка, и Юра тоже все понял по его взгляду, улыбнулся и одними бровями заставил двинуться на скамейке. — Ну че, давай рассказывай про эту адскую контрольную! Я ее вообще не писал, но походу на следующей неделе придется, — Юра усмехнулся, поддел зажигалкой пивную крышку, чокнулся горлышком с Пашиной бутылкой и салютовал ребятам на другой конец студии. За оставшиеся два с небольшим часа они успели наржаться с историй Кикира про школу, вытянуть из Димки причину ссоры с его девушкой, заставить его с ней помириться, отметить это второй порцией пивчанского, отправить Саню в магазин за третьей, круто поджемить и придумать идею для клипа на песню, которой еще нет. Спрятать бутылки до прихода Михалыча они умудрились только благодаря тому, что Кикир вышел на улице отлить и заметил приближающегося к лестнице звукаря.