Поиграй для меня

Мышцы поддаются легко, но Личадеев всё равно жмурится до белых мушек перед глазами. Музыченко входит одним медленным движением, нависает сверху, упираясь ладонью в диван. Даже сквозь закрытые веки Паша чувствует, как жадно его рассматривает Юра, как ловит любое изменение в мимике, как бережно ждет, прежде чем толкнуться по-настоящему. Секунды утекают из Юриной комнаты в открытое окно вместе с не по-майски горячим солнечным воздухом. Паша дышит через нос, привыкая к уже полюбившимся ощущениям. Музыченко на пробу чуть ведет бедрами назад, самую малость, но Личадеев тут же вскидывает подбородок выше, и Юра замирает на секунду, а потом всё же тянется к открывшейся, развратно подставленной длинной шее. Паша стонет на выдохе, и Юра целует ещё. Старается минимально двигать корпусом, но проёбывается снова и снова. Возбуждение нарастает горячей волной, и ему явно хочется податься вперед — Паша чувствует это всем собой. Он пережидает еще несколько секунд, а потом игриво пришпоривает Музыченко по заднице. Юра вскидывает голову и видит тронутые улыбкой губы. Без слов опять чуть подается назад и бережно толкается вперед. — Ну что, Паш-Милаш, подвигаемся? — хрипло спрашивает, а Паша только ловит очередной стон и запрокидывает голову. *** — Юр, всё спросить забываю, — Личадеев говорит с паузами, до конца толком не отдышавшись. — Чего у вас там с дачей после последнего звонка? — Музыченко слушает его, натягивая трусы, потом цепляет двумя пальцами скинутый на пол презерватив и брезгливо комкает его в лист бумаги, утащенный со стола. — Решилось что-нибудь? — заканчивает Паша, повышая голос в сторону коридора. — Да, всё намази, — доносится с кухни, следом хлопает дверца под мойкой, слышится шум наливаемой воды, удар графина о столешницу. — Если закрою долги — родители разрешат нам поехать, — Паша приподнимается на локте, принимая принесенный улыбающимся Юрой стакан с холодным кипятком. — А кого ты решил звать? — Личадеев кивает в благодарность и пьет жадными глотками. — Ну, там места не разбежишься, так что круг будет самым тесным, — Юра отпивает половину из своего стакана, ставит его на стол у окна и дергает ручку балконной двери. — Мы с тобой, Ванька, Ильич, Старый, Кикирон… — перечисляет, натягивая домашние спортивки и выуживая сигарету из пачки. — Димка думает еще. А так всё, по ходу. — Девчонки не поедут? — спрашивает Паша, поднимаясь с дивана и оглядывая пол в поисках собственного нижнего белья. — Не, у Серговны же первый ЕГЭ по выбору через два дня, — отзывается с балкона хозяин квартиры, зажимая губами только что прикуренную сигарету. — А Смирнуха без нее не поедет, сказала, — добавляет, выпуская первую струйку дыма в приоткрытое окно. — Слушай, — Личадеев делает шаг на балкон, натянув джинсы, но тут же возвращается в комнату, чтобы надеть носки и захватить для Юры тапки — пол холодный, пиздец, пальцы можно отморозить! — А можно Даню позвать? — Паша наконец озвучивает вопрос, ради которого он и затеял весь этот разговор. Вот уже последние пару недель аккордеонист никак не может выкинуть из головы слова их нетрезвого гитариста. Тот разговор в дымном тамбуре как гром среди ясного неба: Сане нравится Даня. Пиздец! Паша до сих пор не может осознать всю абсурдность происходящего. Хотя с другой стороны — было бы круто, если бы два отличных человека сделали друг друга счастливыми. Правда, это больше походит на сценарий дешевого ситкома, но какая нахер разница! — Зови, конечно! — живо отзывается Музыченко, протягивая открытую пачку и не подозревая о коварных и не до конца продуманных планах своего парня. — Говно вопрос! *** Юрина дача — небольшой двухэтажный домик на краю кооператива. С местами облупившейся синей краской на деревянных стенах, с большими окнами в белых фигурных рамах на веранде и с просторным крылечком «лицом» к лесу. Из-за низенького забора на дорогу свисает набухающими белыми цветами красивая яблоня. В дальнем углу — теплица и крохотная банька в окружении перевязанных кустов смородины. Рядом с домом оставлена небольшая лужайка, остальная земля изрезана грядками. — Эх, хорошо, — Паша стоит посреди участка руки в боки и глубоко вдыхает запах лета и детства. В последнее время он не слишком любил уезжать на дачу к бабушке, потому что внутри копилось ощущение, будто он пропускает всё самое веселое. Его одноклассники тусили в Питере, а у него в глуши даже мобильного интернета не было. Вся связь — через редкие смс-ки, отправлять которые приходилось из-под самой крыши второго этажа. Теперь же природа в окружении друзей ощущается глотком свежего воздуха. Особенно после напряженного окончания учебного года в новой школе. — Я смотрю, у тебя тяга к физическому труду проснулась? — ехидно замечает вышедший на крыльцо Музыченко, кивая в сторону только что принесенных с колодца двух десятилитровых ведер. — Может, ты еще и дрова наколешь? — спрашивает с улыбкой и отпивает из только что открытой банки. У Паши даже слюна скапливается при виде выступивших на стенке капелек конденсата. — Не, нахуй! — тут же протестует. — Будем считать, я свое отработал, — делает шаг в сторону крыльца и тянет руку к пенному и холодненькому. Юра чуть отступает, но быстро сдается, выпуская из пальцев алюминиевые бока. — Пускай, вон, Рудбой колет, — говорит Личадеев, всосав добрую половину. — Полчаса уже вдоль тех кустов рассекает с телефоном наперевес. Всё набирает, но без толку, похоже, — договаривает тише, и Юра вполне понимает его обеспокоенность. Ни для кого в компании не секрет, что Ванька плотно коннектится с кем-то в сети. Даже на пьянках он не выпускает телефон из рук, постоянно с кем-то чатится, порой может зависнуть в отдельной комнате на час, а то и на два. Так что друзья не первый месяц клянчат подробности о неуловимой барышне на том конце провода, но Рудбой в ответ неизменно шлет нахуй, загадочно улыбается и строчит сообщения одно за другим. Но в последнее время с Евстигнеевым явно творилось что-то не то. Несколько раз Паша слышал от Юры, что его друг психует на ровном месте, на всех кидается и еще больше тонет в сети. Личадеев чувствовал, что Музыченко гнетет то, что они с Ваней отдалились друг от друга. И Паша даже предлагал каминаутнуться, но Юра максимально оттягивал этот момент. Он не собирался врать друзьям и готов был рассказывать тем, кто сам случайно что-то заподозрит, но добровольно подставлять Пашку, которому предстояло доучиваться в этом маленьком городе еще целый год, он не хотел. Поэтому Ильич и Старый также оставались в неведении. — Рудбой, — зовет хмуро Музыченко. — Поможешь мне с дровами? — кричит через участок, глядя как друг цепляет пальцами очередную сигарету из пачки. — Угу, — Ваня глухо мычит в ответ, потом матерится одними губами, глядя в экран, запихивает трубку в карман и широким шагом идет к крыльцу. — Мы, блядь, пьём вообще сегодня?! — вид у него злющий и какой-то надломленный. Юра в ответ протягивает ему в руки банку и нагибается еще за двумя, чтобы отдать их вышедшим из дома Андрею и Илье. — Сань, иди, вместе дёрнем! — Анисимов нехотя выпускает старую акустическую гитару Юркиного бати, укладывая ее вместо себя на деревянную скамейку. — Что, блядь, за последний звонок, чтоб его! — Юра говорит подчеркнуто бодро, явно пытаясь не замечать подавленного Ваниного вида и кислых щей Анисимова. — Эгей! — Старый подхватывает, и они все вместе чокаются банками. — Так, короче, — Музыченко берет на себя роль командующего парадом и начинает раздавать поручения, чтобы хоть как-то всех расшевелить. — Мы с Рудбоем идем воевать с поленницей — батя сказал, это наша плата за оккупирование территории. Сань, ты собирай мангал, угли, все дела. Ну и организуй место, где мы сидеть будем! — Саша в ответ кивает. — Ильич, вы со Старым отвечаете за мясо. Паш, ты Даню идешь встречать? — спрашивает, залезая в карман за телефоном, чтобы глянуть на часы. — Не, мне в падлу, я уже на колодец находился, — показательно ворчит Личадеев. — Давай я мангал соберу и стол поставлю, а Даню пусть Саня встретит, — Паша специально не поворачивается в сторону Анисимова, чтобы себя не выдать. — Он и дорогу лучше знает. — Ок, — Юра соглашается быстро, а Анисимов явно пребывает в таком ахуе, что не успевает ничего возразить — все разбредаются в разные стороны, оставляя его у крыльца. *** — Ты чё здесь? — насильно вырванный из сна, всё еще бухой, но уже с головной болью Паша плюхнулся рядом с хмурым Рудбоем на верхнюю ступеньку деревянного крыльца. Еще вчера Личадеев считал себя гениальным стратегом, ведь Даня и Саша общались почти весь вечер, сидя на одной скамейке. Не то, чтобы Паша активно следил — у него и без того дел было невпроворот. Сначала он пытался найти на незнакомой даче всё, чтобы организовать стол. Потом гонял Музыченко, который раньше Ваньки забил на дрова и только и знал, что бегать за новыми пивными банками. Ну и под конец Паша отправился с Юрой за коньяком в соседнюю деревню, по пути завалился в каких-то глухих кустах ради взаимной пьяной дрочки, а потом окончательно набухался вместе с тем же Юрой. Рудбой, кстати, тоже накануне пил как не в себя и отвалился еще до коньяка. Наверное поэтому он поднялся раньше остальных и теперь сидел с шухером на башке и буравил взглядом экран своего телефона. — Ты не знаешь, почему Даня так рано подорвался? — спросил Паша хрипло, не получив ответа на свой первый вопрос. Глазами он шарил по крыльцу в поисках чего-нибудь жидкого — сушняк нещадно драл горло. — Хуй знает, — Ваня вяло повел плечами, затягиваясь. — Они с Саней, вроде, на речку собирались, а потом он вдруг вернулся и сказал, что ему на первую электричку надо, — безэмоционально пробормотал Рудбой, щурясь от сигаретного дыма. — А Саня где? — у Паши в башке что-то тревожно зашевелилось. — В дальнюю комнату к пацанам спать ушел, — Евстигнеев несколько раз тыкнул в экран и приложил трубку к уху. — Коньяк допил и ушёл. — Ты не рано звонишь? — Паша усмехнулся и сразу пожалел — смешок отозвался в голове волной неприятных ощущений. — Еще пяти нет… — договорил он уже тише. — Спит, наверное… — добавил, видя как обреченно Ваня опускает трубку, так и не дождавшись ответа. — Там уже никто не спит… — немного раздраженно ответил Рудбой и встал. — Там в холодильнике пиво осталось или из колодца воды можешь выпить, она нормальная, — сказал он, на ходу поправляя задники кроссовок. — Я скоро приду, — крикнул, уходя в сторону леса и, вероятно, всё той же речки. Паша немного посидел в одиночестве, вдыхая свежий прохладный воздух и осматривая оставленную после пьянки разруху в виде неубранного мангала, горы пустых банок, перепачканных тарелок и засохших шампуров. Этот внешний беспорядок хорошо отражал разброд в Пашиных мыслях. Какого хера Даня слинял в такую рань, толкнув на прощание локтем спящего Пашу? Связано ли это как-то с Саньком? Если да, то что ему, Паше, делать со всей этой ситуацией дальше? Можно ли спросить об этом Даню так, чтобы не спалить Анисимова? Стоит ли вообще снова лезть во всё это? Возможно, имеет смысл рассказать обо всем Музыченко? Ну и наконец, что такое происходит, черт возьми, с Рудбоем, что он так не по-детски загоняется? Знаки вопросов немилосердно долбились изнутри измученной болью черепной коробки, но у Паши не было ни сил, ни желания искать ответы прямо сейчас. Поэтому он просто встал и пошел в дом в поисках чистой чашки или хотя бы ковша, которым можно было бы зачерпнуть холодной колодезной воды. Он собирался напиться сам и утащить воды для Юрки. А потом он что-нибудь придумает. Или даже они вместе что-нибудь придумают, но только потом.