Поиграй для меня

Очень уж велик был соблазн замазать в этой школьной аушке максимальное количество любимых персонажей :) В итоге развесила столько крючков, драм и интриг, что без лирического отступления не обойтись. Захотелось дать капельку «эфирного времени» другой голове, чтобы его (их) история не получилась кастрированной. P.S. Это не последняя глава, дальше вернемся к линии основных героев

Рудбой +1

В Аэропорту душно или Ване это только кажется. Он часто-часто смотрит на электронное табло и в который раз порывается сбежать на улицу, чтобы выкурить очередную «последнюю» сигарету, но ему не хочется опять проходить «металку», ждать медлительную чемоданную грядку из вылетающих и лишний раз выпускать из рук телефон. У него и так вся нервная система за пару месяцев конкретно по пизде пошла, а последние десять часов — как вишенка на торте. Десять часов «тишины» с короткой пересадкой в Новосибе — там «абонент» был в сети целых сорок пять минут. Для Вани они пришлись на пять утра, он даже будильник поставил, но один хер — не спал всю ночь. Он уже привык жить в разных часовых поясах. В глубине души он понимает, как все это выглядит: сначала просто игра в одной команде, потом несколько месяцев плотного общения в сети, видеозвонки, тонны фоток и общих мемов, пошлые шутки и серьезные разговоры, общие эмоции, бесконечные споры за музыку и кино. Ну и сверху — извечный недосып и ощущение навеки прилипшего к ладони телефона. Потому что в нем вдруг оказывается вся твоя жизнь. Потому что в нем тот, другой человек, без которого ты уже не можешь ничему по-настоящему радоваться. Только если сфоткать и отправить, снять видос со своим комментарием и обязательно дождаться ответа. Потому что без этих ответов, без этих мигающих конвертиков, пикселей и смайликов ты просто не можешь дышать. Потому что первым делом с утра ты пихаешь руку под подушку и слушаешь голосовуху, километры голосовух и проглатываешь текстовые строчки, которые скопились пока ты проебывался во сне. Потому что у абонента уже глубокий день и люди вокруг, и такой же выпускной год с бесячими экзаменами, дурацкими училками и игровыми успехами. И обо всем этом нужно рассказать. Тебе. Пока не наступила твоя смена бодрствовать. Пока вы не вместе онлайн. А это, кажется, почти всегда. Потому что только так есть смысл. Есть шанс пережить, перетерпеть и увидеться наконец. Впервые. Сократить сраные почти девять тысяч километров до пары метров. До пары сантиметров… Ваня старается не думать об этом. Старается. Но сложно. Потому что ведь понятно все. Понятно, когда не можешь надышаться. Понятно, когда постоянно пялишься на чужие фотки и тайком делаешь скрины экраны во время «прямых эфиров». Понятно и просто, если бы не одно «но». Это он, а не она… И тебе до сих пор почему-то сложно. А ему вот нет. Тебе сложно даже думать об этом всерьез, а он в шутку грозится поделиться этим откровением с родителями и друзьями. Желтые огоньки бегают по строчкам, отмеряя последние капли Ваниного самообладания. Евстигнеев так измотался метаться в собственных мыслях между «чувствую» и «не должен», что сейчас он по-настоящему рад. Рад, что тот, второй человек вот-вот окажется в Питере. Потому что тогда есть шанс, что все как-нибудь разрешится. Хотя ему страшно, пиздец. Особенно после того дня, мысли о котором до сих пор собирают на спине дорожки холодного пота. Заживающая корка на губе и желтеющий фингал под глазом на экране телефона заставили Ваню тогда подавиться не вовремя набранным в грудь дымом. Осознание — как ведро холодной воды. Острое желание сгрести в кулак все накопленные карманные, которые уже несколько месяцев откладываешь на нормальную камеру, купить билет до Хабары и устроить судную ночь. Испуганные отговорки в темной комнате и обещания окончательно и бесповоротно переехать в Питер. Тот летний день превратился в кромешную ночную боль и страх. Потому что там точно плохо, но вдруг здесь не будет лучше. И ему, и тебе. И это пиздец, если подумать. И этот концерт меньше, чем через неделю. И Юркина неудачная попытка поговорить. Ване до сих пор стыдно, хоть он и извинился. И друг все понял. Сначала злился, что Рудбой мог своим невменяемым от усталости и страха мозгом воспринять это как гнусный подъеб, но потом понял и простил. И они два дня вместе пили, ржали, делились переживаниями и чуть не проебали выпускной. Музыченко даже предлагал поехать сегодня вместе в аэропорт, но Ваня отказался. Теперь, когда не нужно было скрывать все подряд ото всех подряд, ему стало немного легче, да и внезапное гейство лучшего друга придало сил. *** Евстигнеев увидел его первым. Большие солнечные очки в пластиковой белой оправе, чуть спадающая на лоб челка, куцая черная бородка, адиковская худи с красным капюшоном. Скулы выглядели напряженными и почти острыми даже издалека. Заметив Рудбоя, Фаллен улыбнулся, и Ваня понял, что попал. Он видел эту улыбку сотни раз: ехидной, сонной, пьяной, вялой, грустной, похотливой, довольной и теплой. Но сейчас это были уже не просто пиксели с другого конца страны, это был реальный человек. Его Светло. В этот момент сердце сжалось, и Рудбой понял, чего действительно хочет. Он понял, что больше не может обманывать себя. Он должен попробовать, как бы страшно ему ни было за них обоих. Тем более теперь, когда до Фаллена можно было дотронуться, чуть протянув ладонь. *** — Рудбой! — Евстигнеев успел пройти два этажа, когда услышал скрип двери и окрик следом. В первую секунду хотелось малодушно сделать вид, что не расслышал, преодолеть оставшиеся два с половиной пролета и выбраться на прожаренную солнцем улицу. Хотелось продолжать злиться и обижаться, в том числе на себя. Потому что успел напредставлять себе каких-то дурацких романтических раскадровок мыльных опер. В реальности же всю первую встречу заполнили язвительные комментарии лучшего друга «главного героя». Гнойный чтоб его. Всю дорогу от аэропорта он всячески оправдывал свое прозвище. В итоге Рудбой почти постоянно молчал, пока они ехали сначала до места работы какого-то «отличного мужика», которого Слава называл ханом и который предложил им пожить у себя на время поступления, а потом шли до этого самого «временного места жительства». Перебирая ступеньки вниз, Евстигнеев материл себя за то, что решил поехать в аэропорт, за то, что не мог перестать пялиться на Фаллена, пока тот упорно прятался за стеклами своих больших очков, за то, что вообще поверил, что «романы» по переписке между двумя парнями могут вылиться во что-то внятно-реальное, да еще и с первого взгляда. Нужно было переждать, пересидеть, перетерпеть. Встретиться позже, вдвоем и уже потом разбираться во всем этом. — Вань!.. — снова неуверенно прокатилось эхом между перил. Рудбой зажмурился, развернулся и поплелся наверх, собирая по каплям все свое хладнокровие и готовясь оправдать побег желанием дать всем отдохнуть после дороги. — Я хотел извиниться… — Фаллен не дал ему начать. — За Славу… Это у него механизм защитный, — Светло остановился за три ступеньки до площадки, говорил негромко, будто виновато. — И еще… — Рудбой поднял на него глаза и впервые встретился взглядом без этих дурацких черных стекол. — Хотел спасибо сказать… — Фаллен сглотнул, упрямо поджал губы. — Ну, что ты нас встретил… — отвел глаза куда-то выше, за Ванино плечо. Рудбой почувствовал, как взбирается на новый виток раздражения от этой подчеркнутой холодности, и потянулся в карман за сигаретами. — Разочаровался, да?.. — вопрос заставил его замереть. Взгляд с верхней ступеньки обжигал не хуже глотка абсента. Злой блеск в глазах, напряженные губы, готовые расплавиться в ехидной ухмылке, нервно гуляющие желваки. Вся эта картинка так порадовала Рудбоя, что тот едва успел удержать уголки собственных губ. Сделал шаг, вставая на ступеньку ниже, попадая в облако чужой злой, но такой соблазнительной энергии. Медленно поднял руку, всерьез боясь, что Фаллен клацнет зубами. Провел большим пальцем по щеке. — Я тебя полгода ждал, только попробуй не поступить и свалить обратно, — проговорил почти шепотом, гладя в глаза, а потом впился в губы напротив.