Паша в очередной раз тянется к карману, чтобы вытащить телефон и глянуть на часы: 17:24. Он стоит и ждет Музыченко на холодном декабрьском ветру рядом с ТЦ «Галерея» уже лишние двадцать четыре минуты, блядь. Личадеев успевает выкурить почти полпачки, прежде чем увидит знакомую фигуру с черными стриженными волосами и в распахнутом ярко-красном пуховике с клетчатым подкладом.
- Это охуенный бар, вот увидишь! – Юра на ходу сыплет восторгами, словно не замечая Пашиного праведного гнева и недовольного ворчания. – Как Рудбой туда устроился, мы почти каждый вечер теперь там зависаем, но субботние тусовки – самая тема!
Личадееву хочется бросить в ответ лишь едкое «да, я в курсе», но он затаптывает раздражение глубоко внутри себя, стараясь вернуть расположение духа. Он и сам не понял, когда стал похож на вечно недовольную, сварливую женушку из тупых анекдотов. Наверное, все дело в том, что он большую часть времени торчит в ненавистной области, а его парень и все его друзья больше трех месяцев учатся и живут в Питере. Конечно, Паша старается приезжать и на репетиции, и просто так на потусить, но чем ближе выпускные экзамены, тем сильнее родители тиранят ему мозг.
Отец все чаще шутит на тему работы дворником в случае проваленных вступительных, а мама постоянно спрашивает, сделал ли он домашку, собирается ли он получать серьезную профессию и где найдет нормальную работу с такими оценками. Учителя – те так вообще как будто повернулись на этих долбанных ЕГЭ. Что ни урок – очередной пробный вариант: бесконечные листочки, распечатки, методички, теоремы, формулы, правила, спряжения, исключения, таблички, развернутые ответы и просто тесты со случайными буковками и циферками.
Паше от всего этого уже повеситься хочется. Ну или хотя бы сложить кучей учебники-тетрадки и устроить прямо в комнате ритуальный такой костерок. Потому что, ну реально, ни сил, ни желания, нихуя уже не осталось! Только вечный недосып, недотрах и раздражение вперемешку с бессильной злостью.
Ну а то, что Юрины соцсетки почти ежедневно пополняются отметками и фотками с новых пьянок в общаге или, теперь вот, на работе у Рудбоя – не добавляет ни трезвости мысли, ни оптимизма. И да, Музыченко, конечно, иногда старается Пашу поддерживать и успокаивать, но очень быстро сбивается, начинает делиться байками из универа, приколами и пьяными приключениями, от которых Личадееву хочется только быстрее бежать за мылом и веревкой. Потому что кажется, что в Питере он пропускает все самое интересное и веселое, а домой регулярно увозит мелочную зависть и килограммы ревности.
- Вот тут мы и тусим, - торжественно объявление Музыченко, когда они оказываются в каком-то переулке на Лиговке.
Над неприметной издалека стеклянной дверью горит небольшая боковая вывеска «1703». Рядом толпится кучка людей. Среди них Паша сразу замечает девчонку с ярко фиолетовыми дредами и парня с ядовито-розовыми волосами. В голове проносится мысль: «у нас в области за такое бы точно пиздили».
***
На улицу Личадеев выходит, чтобы просто вдохнуть колкого морозного воздуха. Он выпил не так много, что странно, потому что Юра его сегодня угощает. Домой Паша планирует попадать только к вечеру воскресенья, рядом нет ненавистных учебников, коряво исписанных тетрадей и тупорылых одноклассников. Да и вообще, неплохой бар и сплошь приятная компания друзей, новые встречи и новые знакомства. Паша наконец-то познакомился с Сашиной девушкой (и они даже как будто кажутся счастливыми) и с парнем Рудбоя. Про то, что последние – пара, никто вслух не говорит, но все близкие знают. И даже напарник Евстигнеева, второй бармен, Лёха, который выглядит старше и серьезнее, явно догадывается и отпускает двусмысленные, но необидные шутеечки. Паша искренне смеется, а потом уходит на улицу курить. Задирает голову к чернеющему просвету между низенькими домами и выпускает густой дым длинной белесой струёй.
- Опять сбежал? – Юра хрипит в спину ехидным смешком.
- Да нет, - Паша щурится, но не поворачивается. - Юр, почему ты мне не сказал про татуху? – спрашивает подчеркнуто ровно, делая вид, что продолжает выискивать одинокие далекие звезды.
- Ну… - Музыченко тянет немного растерянно и даже виновато. - Хотел, чтобы ты сразу увидел, - обходит, чтобы встать лицом к лицу, и Паша видит его улыбающиеся, потрескавшиеся губы. - Да и вообще, - привычно жмет плечами. — Это разве важно? – отмахивается, забирая почти докуренную сигарету прямо из Пашиных губ.
- Для меня было бы важно… - Личадеев ежится и крутит головой по сторонам, понимая, что зря затеял этот разговор сейчас.
- Ты ведь мне тоже наверняка не всё рассказываешь, - подвыпивший Юра не находит ничего лучше, чем ответить предъявой на предъяву.
Паша не видит в его лице реальной агрессии, все та же примирительная, снисходительная улыбка, от которой Паше хочется злиться только сильнее.
- А у меня, блядь, ничего почти и не происходит, кроме этих уроков ебаных!.. – шипит он сквозь зубы. - Мать мне сегодня сказала, чтобы до конца четверти я больше в Питер не ездил… - вываливает он под конец.
- А как же репетиции? – хмельная улыбка рассыпается в искреннем недоумении.
- А я тебя только в качестве аккордеониста теперь интересую? – Паша понимает, что заводится на пустом, в общем-то, месте, но эту порцию раздражения он уже просто так не проглотит.
- Блядь, Паш, не начинай, а?.. – устало хмурится Музыченко, хлопая себя по карманам в поисках сигарет.
- А я и не начинаю, Юр, я уже закончил… - отвечает в запале Личадеев. - Я у Дани сегодня переночую. Я уже с ним списался, - врет он, зная, что друг наверняка не откажет.
- Как хочешь, - раздраженно дергает плечом Музыченко и возвращается в бар.
***
Следующие пару недель Паша плавает в собственных поганых эмоциях вперемешку с усталостью. Дни кажутся бесконечно темными. Низкое небо давит снежными тучами, ноги из утра в утро месят грязную кашу. Обиды сугробами копятся где-то за грудиной. Ничего не хочется, разве что сдохнуть поскорее.
После уроков и бесконечных отработок за прошлые проёбы Личадеев тупо врубает какой-нибудь сериал и смотрит, не запоминая сюжетов и реплик. Он понимает, что с таким же успехом мог бы просто сидеть, уставившись в белую стену. По уму он должен играть, сочинять и записывать партии, тем более что Юра то и дело скидывает материал. Как таковое общение не клеится, без регулярных встреч, без общего воздуха и эмоций спокойно обсуждать получается почти только музыку. Не то, чтобы это было похоже на полноценный диалог, но хоть что-то.
***
В один из вечеров Юра все-таки пытается поговорить. Вернее попереписываться, но у Паши совсем нет на это сил. Он отвечает невпопад, долго молчит и Музыченко явно начинает раздражаться. Паша снова и снова пробегает глазами пришедшие сообщения, но не знает, что ответить на очередной Юрин вопрос в стиле «Чего ты от меня хочешь?» или «Что я должен сделать?».
Личадеев зажмуривается, опираясь лбом в ладонь. Он старается дышать медленно, чтобы накопившиеся эмоции не хлынули на него бессмысленной истеричной волной.
«Юр, поиграй для меня»
Просит он, сглатывая комок, вставший где-то в районе горла.
После нескольких минут в тишине телефон вновь оживает пришедшим голосовым. Юра присылает новый скрипичный фрагмент. Незатейливая щипковая мелодия переходит в пару надрывных тактов*. Музыка так сильно отдается внутри Пашиного сердца, что он не сразу находит в себе силы открыть глаза. Но когда наконец открывает, он уже знает, что должен сделать.
«Юр, я так больше не могу… Прости…»
*вступление к треку «Зима»
