Опиум

Лиам вздрогнул: подумал, что вздрогнул — и дрожь покрыла его душу трещинками боли. Руку венценосца взял, но поцеловать не смог. — Почему… — Разве Демон не говорил, что мы близкие родственники? Разве в ваших интимных беседах не упоминал он о светоче, возрожденном из моей крови? Разве не признался, что его телесная иллюзия похожа на мою? И ты растерянно ищешь способ дышать и стыдиться невежества, но у тебя нет тела, краснота твоих щек — тоже иллюзия. Как и волосы, поднявшиеся дыбом при виде Алгиза, Алеф, Окс и Беор — моих утренних солнц. Так ты хочешь знать? О да, ты всё хочешь знать. Но, Лиам, я хотел тебя видеть совсем по другому делу. Бывший врач в молчании склонил голову, и некоронованный Владыка повел его вниз, через огромные неосвещенные залы и петляющие переходы, экскурсией по своему дворцу. То есть сначала Лиаму показалось, что его куда-то ведут, но по мере того, как речь Люцифера завоевывала его сознание, проваливаясь всё глубже с каждым новым произнесенным словом, он сообразил, что они не покидали мнимый этаж. Лабиринт камня и прозрачного пламени, что вытягивалось в плоские струи и служило здесь витражным и облицовочным стеклом, сменился зеленеющими террасами и берегами спящего лазурного моря. Волны не просто спали: ступив в них, он, к своему легкому благоговейному ужасу, зашагал прямо по воде. Это всё еще был лабиринт, но лабиринт чьих-то приятных снов — диковинное зачарованное место с маленькими певчими птицами, яркими экзотическими цветами, оплетавшими стволы вековых деревьев, и драгоценно блестевшими золотыми карпами. Они гуляли в этом великолепии без цели и направления, наслаждаясь девственно дикой природой, а его провожатый вел себя обыкновенно — почти как человек. И только глаза из светящегося полужидкого изумрудного расплава, без зрачков и без белков, вызывали фантомные мурашки — по телу, которого, он вынужден верить, больше нет. Но, несмотря на безотчетный страх, Лиам то и дело с жадностью оценивающе поглядывал на Владыку, ловя в его умиротворенных чертах безжизненную снежность лица Демона Искушающего, в его плавных движениях — скользящую походку Демона Убивающего, в его пальцах — силу, что в Демоне не дремала, а давно проснулась. Снова вздрогнул, нечаянно обнаружив, что их — пальцев — шесть на каждой руке у Владыки. Но обожание это странное открытие не преуменьшило, скорее наоборот. Люцифер-Алекс продолжал монолог, и его голос казался нескончаемым водопадом роскошной музыки и размягченной темноты, заполнявшими полупустой сосуд любопытствующей души до самых краешков: — Говорят, у Отца моего есть план, на всё Его воля, Его промысел. Убитый выстрелом в голову за слабоумие и отвагу, то есть за любовное признание, ты должен был бы законно и неотвратимо воспарить в рай. Еще бы, твое беззащитное сердце выбрало быть мишенью идеального палача. Он единственный на целое чёртово колесо вселенных, ненавидимый и гордый, зачатый во чреве тьмы, рожденный в объятьях света. Ответом на любые робкие чувства он всем милостиво дарует смерть. А смерть… похожа на избавление и решение всех проблем, на белый сон и свет в конце тоннеля — только до тех пор, пока ты, наивный, не умрешь. А когда умрешь — поздно, все пути назад отрезаны. С неприятным удивлением узнаешь, что за своё смирение ты Творцом на небо вознесен не будешь. То есть, вероятно, будешь — но не в библейский рай. У них там своя служба, причем очень похожая на курьерскую службу доставки букетов или шоколадок. Ты понял, что я лишил тебя и этого? Ты не долетел до штаба белых флористов, Лиам, я перехватил тебя на полпути. И потому твой путь назад всё еще не отрезан. У тебя есть намного более интересная перспектива, чем до скончания веков стучаться в двери отчаявшимся душам и вручать им пластиковые открытки, конфеты с ликерной начинкой и лилии из голубого папье-маше. Твой срок не истек, я без проблем верну тебя на Землю. В каком-то смысле ты даже не до конца покойник: губительная сила Демона такова, что он может отправлять на тот свет, предварительно сунув в зубы смертника бесплатный купон на срочное воскрешение. Не будем вникать глубже в его таланты. Важно, что он сделал для меня часть дела — пометил тебя мглистыми щупальцами Тьмы. Ты вернешься не человеком. Я превращу тебя в тонкий инструмент: биологическое оружие и лекарство — в зависимости от того, кто захочет на тебя позариться. Колдовское зелье, древнейший, не дающий осечек яд, сладко катающийся по венам и по языку — это всё будешь ты. Ничтожных людей ты заразишь и прикончишь парой прикосновений — тех несчастных, кто жаден, тороплив, внезапно смертен и закономерно подвержен старению. Для них ты вирус страшнее чумы. Но для моего бессмертного потомка всё будет иначе. Он признался, он чахнет, он болен. Потому что он не возродился в том бесподобном виде, в котором здравствовал до появления трижды проклятого Габриэля. Тьма не дала ему аптечку «всё для воскрешения». Как я уже сказал, она лишь чрево, пустое ненасытное чрево, она ничто без семени Света. Ты хотел… и ты сможешь Демона исцелить, возрадуйся. Для него одного ты станешь лекарством. Но гарантии нет. Ведь я пробую творить впервые. — Владыка одарил его слепым взглядом из-под опущенных ресниц: теплым, участливым и в то же время не поддающимся переводу и словесной формулировке. Лиама опять ударила дрожь. — Я только что вынул из Книги Бытия строки, касающиеся тебя. Звучали они несколько иначе, я перевел их и истолковал¹. От своего лица мне добавить нечего. Будет жить красавец-палач, хладнокровно застреливший тебя, или безвозвратно умрет сам, в третий раз проглоченный Тьмой — решать тебе. Лиам опустил голову. Лазурь воды под его ногами тускнела, медленно обращаясь в то, чем была на самом деле — каменным полом. — Меня замучили сомнения и боль, и неверие, да тот же глупый стыд. Мне страшно, и особенно мне не по себе от ваших… глаз, повелитель. И все же я был на Земле психотерапевтом, а это — полный привет. Ну, рано или поздно у нас крыша едет, клиника, конечная станция, всё, приехали… Вы понимаете? — он запнулся, комичный в затопившем его недовольстве. — Я весьма гордился своим красноречием и умением тактично убеждать пациентов, а сейчас готов в бездну уничижения провалиться от такого позорного бессвязного лепета. Ваш голос, ваши улыбки, ваш дворец… меня размазало в восторженную амебу, прошу за это прощения. Я заранее на всё согласен, на любой план. Но на языке продолжает вертеться один мучительно важный и бестолковый вопрос. Почему я? Что во мне нашлось такого выдающегося? Почему решать вдруг мне, а не молодому сэру Мануэлю? Для Демона я был никем. Вряд ли он обрадуется, если… то есть когда узнает. — Сегодня произойдет много убийств и самоубийств. Вторник же. — Принц тихо рассмеялся изумлению бывшего врача. — А во второй вторник второго месяца каждого человечьего года я вынужден играть строгую и одновременно потешную драматическую роль мудрого государя и самодержца, я обещал одному из племянников: он в этот день родился. — Второй вторник февраля, получается? Но это сегодня! — Да, именно. Ты же не погрешишь на совпадение? Сегодня я принимаю мертвых: всякого, кто волею судьбы нашел моё царство, мой заколдованный этаж, не убоялся меня и смог заговорить. Я отвечаю им. Я читаю им из моей Книги. Книга Бытия в действительности содержит запутанные откровения, закольцованные и зарифмованные, обо всём, чем наполнен мир смертных и бессмертных, от первой зажегшейся звезды и до последней остывшей пылинки. Это мысли о шатком и изменчивом будущем, о каждом новом непрожитом миге. Но это не пошаговые инструкции. Там нет подробных пояснений. Кстати, не так страшны мои глаза, как эти тексты, Лиам. Книга утвердила, ты священный избранный. А почему бы и да. Что мешает попробовать? Надеюсь, ты все понял. Я отпускаю тебя обратно. — Нет, владыка. — Врач виновато почесал воображаемо зазудевшую переносицу. — Я ничего не понял. Рифмы, наверное, хороши, особенно в вольном пересказе, но не для среднего IQ. Что я должен буду сделать? — То, о чем мечтал. Подарить Демону свою застреленную любовь. Подари упрямо, одолей его протест. И одолей уж наконец его страшный пистолет. — Но мое тело… — Для любви тело не нужно. Однако тело, конечно, выдадим. Еще одно тело. Любопытный лекарственный сосуд. Мой первый пробный. Но не бойся, что творить человека я буду впервые — у меня был самый лучший учитель. В моих руках плоть станет произведением искусства, прекрасным и неуязвимым для вандалов. Настоящим венцом творения, а не этими… — он хмыкнул, — китайскими подделками. Я волью в тебя новую, свежую и чистую кровь. — Я вернусь вампиром? — Их кровь мертво стоит в жилах. Твоя же будет свободно циркулировать. Вампиры известны миру давно, зачем бы мне заново изобретать велосипед? Нет, о нет. Будешь иным, кардинально отличающимся. Не спрашивай, увидишь сам, — владыка Ада немного помедлил и осенил его крестным знамением. — Верь, что выполнишь то, чего не удалось другим и вообще мало кому удавалось, героям-одиночкам на полотне истории. Мы обманем Тьму — а Ей такое всякий раз не по вкусу. Мы нарушим естественный порядок вещей — а за это тоже по головке не гладят. Фундаментальные принципы бытия не тронем, не стоит подрывать их сейчас, но в остальном некисло я замахнулся. Помощь нам не помешает. Так что благословляю тебя, что ли, именем Отца своего небесного. — Я думал, вы Его ненавидите… Некоронованный князь рассмеялся во второй раз — и исчез? По стремительно удаляющимся и уменьшающимся небесам, солнцам и черной твердыне бастионов Лиам понял, что из Дворца исчезает он сам, бережно, но без права возразить выкидываемый за пределы ада.

* * *

Демон размышлял о превратностях судьбы, распоряжавшейся временем в бессмысленном ритме, беспечно разбазаривавшей его на малозначимые вещи. Шестнадцать утомительнейших часов в воздухе, больше суток — только на дорогу, две пересадки. Как люди это терпят? А почему терпел он? Потому что больше не всесилен, чтобы путешествовать скоростными каналами и кротовыми норами темноты, подхваченным и подброшенным живущими там скользкими чудовищами. И он предпочел не заикаться Хэллу (особенно Хэллу!) о служебном конкорде корпорации и не брать с собой преданного пилота, чтобы никто не проник в секрет этой немощи. Он пария в собственном доме. И что в сухом остатке? Скрип усталого металла, трущегося о воздух. Алчные взгляды взвинченных пассажиров и скучающих стюардесс. И несколько трупов в хвостовых отсеках: пять в первом самолете, по три в каждой следующей воздушной посудине, итого одиннадцать. Сами напросились. Хорошо, что серафим, умирая, не оставил после себя тела. Самый удобный клиент палача, а то прятать такого великана негде, ни в один мусорный мешок не влезет. Но он что-то сильно отвлекся на Дэза, плохой знак. Вернулся нанизать неторопливую мысль на нить с того же места: пересадка в Лондоне, финальная посадка в Цюрихе, заселение в очередной отель, смена облика на полноватого серенького человечка в среднеценовом деловом костюме, благо, запасов Материнского снега для таких иллюзорных перевоплощений ему пока хватало. Самого человечка пришлось «успокоить» (и Демон еле удержался от соблазна добить и допить), перекинуться парой слов с понятливым персоналом и запереть беднягу профессора (с двумя степенями докторскими, между прочим) на отдых в спальне до конца миссии, предварительно одолжив его документы, ключи и бейджи. Затем последовали четыре самых унылых часа чьей-то нежизни на конференции в Messe Zurich, посвященной проблемам защиты серверных данных от взлома. Европол-ищейки и хакеры, нанятые Ксавьером, направили Ди туда, уверенные, что рыбка, смело резвившаяся в системе безопасности корпорации, обязательно тоже приплывет, всплывет со дна, засветится, не ожидая подвохов у себя дома… и ее тут же проткнут костяным гарпуном. Хотя лучше бы Кси прилетел послушать эту нудятину вместе с ним, пользы бы больше было. Он даже натянул бы на строптивого оборотня неприметную маску из своих истощающихся запасов, ведь они оба — фигуры знаменитые в узких кругах, отлично запоминающиеся. Если бы получилось вздремнуть, прикрывшись крышкой ноутбука. Как-то отключиться, положив себя на стол и под стол. Выйти из осточертевшего состояния голого, вечно активного мозга. Но мозг предпочел и дальше изнывать от скуки, слушая докладчиков и размышляя о тех самых превратностях судьбы, потому что… Три минуты понадобилось на то, чтобы вычислить вора-посредника. Они выходили вместе из зала для кофе-брейка, киллер, рассеянно ощупывавший головы присутствующих в алфавитном порядке и по степени кошмарности галстучных узлов, наткнулся на сальный матерный подтекст, испуганные мыслишки о краденом и на недовольство ценой покупателя. Несколько раз мелькнул образ Хайер-билдинг — одиноко мерцающей в рыжеватых сумерках иглы с двумя остриями. Встрепенувшись, Демон сжал грязную голову воришки в смертельные тиски, выдавливая быстро тухнущий сок, но имени продавца не было, или группы продавцов, или названия компании — ничего, кроме даты сделки: девятнадцатое февраля. То есть ничего, кроме ворчливых расчетов стоимости местных проституток и нарастающего испуга. А испугался он не далее как полчаса назад: тоже скучал на конференции и вбивал в поиск корпорацию. Нашел пару статей о работе ELSSAD и знатно пересрался. Губы уберкиллера сами скривились в злорадной улыбке. Скорее всего, этот жалкий кусок пособнического говна видел небоскреб впервые, сильно впечатленный, и Гавайи тоже посещал впервые, а его встреча с продавцом или взломщиком-исполнителем состоялась после захода солнца примерно между шестью и семью вечера на крыше одного из соседних зданий. Жаль, в поле зрения ему тогда не попало никаких башенных часов, чтобы сузить временные рамки до минимума и отправить Императрицу инспектировать записи с окрестных камер наблюдения. Их и так уже проверяли, теперь придется заново, но подставляя для совпадения красное пропитое лицо этого жмота и любителя швейцарских ночных бабочек. Ди гадливо старался не запоминать его имя, пока набрасывал сообщение-приказ для Имп. На самом деле не густо. Не та рыбка, не обещанная наводчиками акула, а мелкая раскормленная плотва. Зато не придется тратить еще четыре часа, высиживая фальшивый профессорский зад на второй части конференции. И на том спасибо. Он разжал тиски, позволив ничего не понимающему, как никогда красному и потному жулику задышать опять — и заодно, спотыкаясь будто спьяну и толком не придя в чувство, покатиться кубарем с лестницы. Заканчивая забаву, Демон выставил все светофоры в пределах десяти кварталов от Messe на зеленый. Чтобы никто никуда не торопился, особенно «скорая». Медикам и так будет чем заняться в алюминиево-жестяной куче мала. Запросил у Имп расчет жертв с летальным исходом. Жертвы нулевые. Карбоновое солнце потом хоть бурчать не будет. Потом… это когда его, негодяя и «льда куска», не станет совсем? Совсем-совсем? Смешно до колик. Его уже достало существовать в остатках и объедках. «Я задержусь в Цюрихе на неделю». Это была единственная сухая строчка информации, отправившаяся через спутник на бортовой компьютер Хэллу. Поглядев на нее, инженер раздраженно взмахнул резцом и продолжил ваять скульптурки из стекла ко дню святого Валентина. Злость из него за сутки, прошедшие с бегства Ди, значительно выветрилась. Осталось грустное «куда запропастился Дэз?» и скупое, тщательно дозированное и разложенное по микроскопическим силиконовым капсулам желание свернуть любимому подопечному шею.