* * *
— Он так красив, так красив, новый Аполлон! — шелестели тени справа, трогая бесплотными пальцами замороженную кожу в синих мраморных прожилках. — Он несет ужас, он сведет всех с ума! — восклицали тени слева, пролетая сквозь черные волосы, разметавшиеся толстыми канатами-змеями. — Он погубит мир земной, он коронует Бездну, — стенали третьи, горестно вздыхали и прятались по углам, не приближаясь. — Он положит конец войне, он принесет нам спасение, — твердили первые и целовали его свежие красные губы в радостном упоении. — Он погибнет, как уже погиб однажды, он слишком слаб, — спорили вторые и скалили призрачные зубы, кусая его плечи, но тщетно. — Молчать! — суровый Глас сверху разметал и прогнал тени прочь, куда-то за пределы кольца пламени, в котором покоился он — избранный, бывший некогда человеком. Глас пугнул всех, за исключением одной тени, до сего момента в молчании витавшей в стороне. Теперь она выступила вперед, одеваясь в грубый земной прах и в грязный погребальный саван. — Ты пожалеешь об этом, сын Мой! — Он будет первым творением моим, а не Твоим, Отче, — произнес Люцифер Александр с вызовом, учтиво и в то же время пропитав каждое слово насмешкой. Откинул капюшон и погрузил руки в грудь преображенного. Злорадный хохот проклятых теней вторил своему Принцу во тьме, плотно сгустившейся и оттолкнувшей Глас на время и безопасное расстояние. Ритуальное огненное кольцо ослабевало и меркло, разбрасывая последние желтые искры вокруг детского лица Владыки, пока не погасло совсем. Когда темнота сомкнулась над его венцом, окончательно и безраздельно овладевая этим местом, он заговорил звуками ниже самого низкого хриплого стона — и потому для людского уха колдовал немым шевелящимся ртом, возложив не руки, а самое себя на алтарь и на жертвенное тело-заготовку.И это столь дивное вожделенное тело, не воспетое в легендах, яблоком глупого раздора застыло вне «когда» и вне «где» над вращающимся Ничто, над круглой бездной. Тело, что существовало всегда, но много раз умирало на этапе чертежа, неоконченным, пугая своих создателей, а сегодня воскресало вновь из финального штриха — по завету силы, не ведавшей страха и не терпевшей поражений. Тело мечты, стежок за стежком из каприза и надменности, из воли и неизменности юного и не покорившегося, вторым из всех нареченного демоном-повстанцем, родоначальника всех демонов и покровителя всех повстанцев. Какое тело он желает бросить вызовом своему Отцу? Страшный сосуд, не для хрупкой души, похожий на кувшин из глины мертворожденной звезды, но наперекор всем пророчествам — живой, дышащий, спящий до востребования. Не умеет гореть своим собственным светом, но обжигает, будто свет в нём был и только-только погас. И это тело…
…оно причиняло невыносимую боль. Невыносимую — ибо он орал, еще не поняв, что очнулся, не зная, не понимая, кто он и почему Пульс здоровенным молотом бил по венам, бил размеренно, пунктиром из гвоздей обозначив место, где должно быть сердце. Но сердца не было. Не прощупалось. Грудь обнимала пустота. А глаза обнимала темнота. Но не та, что пугала раньше, чужая и враждебная, а родная и целительная. Ее чистые лакомые контуры носили прямое и недвусмысленное сходство с Владыкой, но, возможно, воскрешенному это только казалось в бреду… В длинном ужасном сне, где его убил возлюбленный палач, похитили рогатые черти по дороге на мармеладно-зефирные небеса и теперь совершали какие-то нечестивые безобразия с его безмозглой истомившейся душой. Лиам сделал попытку шевельнуться, чтобы выяснить степень реальности происходящего, но рот… Его тело угрожающе закричало и задергалось в судорогах. Многострадальные вены, так и застывшие на пыточном ложе между молотом и наковальней, наполнились обжигающей горечью, чем-то химически едким, опасным и кипящим… и подозрительно знакомым. Пахнущим проблемами с законом, преследованием и тюрьмой. — Не бойся, — прошептала темнота, обволакивая его толстым ласковым покрывалом, поглощавшим агонию, разламывающим оковы боли. — Еще чуть-чуть осталось дотерпеть. Ведь ты должен сбить с пути того, кто вообще не ходит проторенными тропами, совратить несовратимого и вернуть душу тому, у кого ее никогда не было. Ты прогонишь себя через всё его бесчувствие — для познания любви, жившей без привычных страхов и ощущения тоски. Заморенный, опустошенный, убитый повторно, если ему захочется — и поглощенный им целиком, ты узнаешь… что такое быть Демоном. Узнаешь его тайну. Его единственную хворь. А найдя источник хвори, уничтожишь ее. — Почему я?! — Крик, отчаянный, наивный в простоте заданного вопроса и тихий… и такой оглушительный в своем беззвучии, что мрак дернулся в сторону. — Потому что любишь! Лекарь. Маленький самонадеянный лекарь. Всю жизнь ты желал врачевать души человеческие. Исцели же одну поистине фантастическую, уникальную, не людскую и не дьявольскую, исцели после жизни и после смерти. Познай глубины падения из милости Божьей, отвернись от света. Достигни дна. Лиам облизал сухие потрескавшиеся губы. — Что стало с моим сердцем? — Скорее уж, что случилось с твоей кровью? Тебе больше не понадобятся кислород и гемоглобин. Только это… Темнота ушла из глаз, по-матерински нежная и прилипчивая, последним жарким движением подарив видение старинного стеклянного шприца с очень длинной иглой. Темно-коричневый шарик пахучей ядовитой жидкости, повисший на ее полом острие, вновь надолго лишил Лиама чувств.* * *
Хэллиорнакс Тэйт ака Солнечный мальчик осторожно почесал задницу и раздумал садиться. Неуклюжие лапищи Питера Стила сильно помяли его не терпящие никакого соседства инженерские бока. И если бы только бока! Лидер Type O Negative очень боялся, что Хэлл втихую свалит. Он боялся попытки этого побега, обязательно изощренного и хитро сочиненного инженерскими мозгами, на протяжении многочасового перелета из Гонолулу в Цюрих прямым рейсом, то есть частным самолетом, экстренно снаряженным корпорацией — и лично президентом Эллин, гарантировавшей им на борту двадцать второго «Хищника»² стопроцентную безопасность. Но гарантии гарантиями, а инженер — маленький и хитрый, а еще злопамятный, и лучше его держать поближе к телу. Царапины от ногтей — мелочи. Алмазным резцом по неприличному месту?! Питер только недавно же виделся с хирургом! На коротком и мучительном свидании, правда, с операцией на полметра выше — на сердце… Ладно, ради Лиама и других тайн всё можно стерпеть. В результате оба героя-летчика шипели, злобно косились друг на друга, но молчали, потирая пострадавшие мягкие и твёрдые ткани, не в состоянии потереть менее материальное чувство оскорбленного достоинства. — Ну и что теперь? — Питер вежливо откашлялся, озираясь в «скромном» номере командира ELSSAD — класса royal-suite, куда они нахально проникли, взломав или поломав (эту деталь инженер раздраженно не уточнял) сенсорный замок. Хэлл пожал плечами. — Подождем. Можем спрятаться. Только если я без проблем закроюсь в верхнем ящике тумбочки, то ты, громила стероидный, поместишься только под кроватью. — Не остри. Так смешно, обхохочешься. — Да я и не надеялся, что ты оценишь мою шутку, зверюга. — Хэлл, помнится, у нас были очень теплые, почти братские отношения. — Твое откровенное желание начистить морду наждачкой моему официальному протеже никак не способствует развитию дружественных связей между нашими сверхдержавами, Питер. — Я такого не говорил. Я вообще ни слова не сказал по поводу Демона… — Ага, только мебель лабораторную крушил и моих помощников до колик пугал. — Кроме того, — упрямо продолжил Стил, — я не хочу с тобой ссориться! Ты дважды спасал мою шкуру. И сверх шкуры. Саму мою жизнь. Рассудок. — Что не помешает мне всадить нож тебе в спину при необходимости. Нет, не воспринимай буквально. Но я без зазрения совести убью тебя, висельник — конечно, если Юлиус не опередит. — Какая прелесть, — пробурчал Питер себе под нос. — А поговорить перед грустной кончиной ты со мной не хочешь? — Валяй, какие политические секреты тебе выдать? — Дезерэтт раскопал все имеющиеся записи бесед Демона с… с семейным психотерапевтом. Итого восемь кассет. Три из них были сделаны полгода назад или даже раньше. Я прослушивал их в самолете, пока меня не затошнило, но фактически ничего не понял. И я хочу знать… — Что стряслось с идеальным убийцей? — Солнечный Мальчик наконец нашел удобную позу, в которой его металлическая пятая точка не болела, и устроился на сатиновом пуфике. — Он оказался чрезмерно идеален — для мира, из которого уже однажды уходил. Ты помнишь. Разумеется, без особых деталей, но помнишь, как это было. Ты там был, ты на всё поглазел. Правда, ты и тогда мало что просек. Видишь ли, менестрель, когда ты уехал… мы пытались вернуть его. Собрать по субатомным кусочкам, по нанопылинкам, вырвав, как из сетей, из души его адского племянника Лиллиана. Но не получилось. Не потому что я не понимал механизмов или они не работали — просто Тьма не пускала Демона обратно. Женщина с характером, если можно так выразиться. Не ревнивая в обычном смысле слова, но алчная, хотя это синонимы. Мы плакали и гадали, как быть, злые и несчастные, каждый на свой манер. А через два с половиной месяца Ди вернулся сам. Не сообщив как — по своему обыкновению. Вот только с момента развоплощения и нового бытия он начал меняться. Собственно, он явился с того света уже — радикально другим. И его катастрофические телесные и душевные трансформации, в которых он довольно-таки скупо признавался Лиаму, логичное и вполне обоснованное следствие пребывания… там. — Где? — Не важно. Я всё равно не объясню доступно, а ты забудешь через пять минут мои теории и графики. Демон претерпел метаморфозу, он переродился в другое существо, которое мы не знаем и не понимаем. И это — окончательно и бесповоротно. Ну вот нет больше того милого, вежливого и нянчившего котят киллера, который был до пришествия Габриэля, и никак его не вернуть. Зато есть некий еще один, грубый, холодный и хворающий. Клон, внешняя копия, полный двойник — назови как хочешь. А насколько он внутренне похож был или есть на старого, одному Богу известно. — Или дьяволу, — Питер шумно вздохнул. — Или никому. Если честно, то я сам не знаю, зачем я здесь. Но мой маленький задира Лиам… Мы не очень-то ладили — но это было до того, как я умер. И мы не очень-то общались — опять же, пока не появилось фейковое сообщение о моих похоронах. — Ну, с чувством юмора у тебя всегда был полный порядок, менестрель. Так вы помирились? — Нет. Но буду отпетым лицемером, если скажу, что это гложет меня. Я был поглощен личными проблемами, в том числе со здоровьем, а он жил припеваючи в тропическом раю, за тридевять земель от моего дождливого мазохизма. Вот казалось бы, что могло пойти не так? — То есть что угораздило его связаться с тем же костлявым чудилой, что представляется всем мистером Арчером, а потом — хрясь, и святым крестом с молитвами не изгнать и не отделаться? И три экзорциста неблагополучно сбежали, в штаны наделав… Может, это у вас семейное? Встревать в потусторонние неприятности. — Я задам Демону всего один вопрос, Хэлл. Можно? Хорошо? Я не собираюсь никому вредить. — Хорошо-хорошо, я тебе минуты на две поверил. А теперь марш под кровать, пока я сочиняю новую причину для нашего хлипкого перемирия.