Опиум

— И был день седьмой, Рука Господня устала, сгустились тучи над горизонтом, — Демон не очень-то озаботился заметить, что процитировал это вслух. — Простите, что? — Оставь себе сдачу, человек, — грустно ответил киллер, спрятал портмоне и вышел из такси. «Ад» оказался ровнехонько таким, каким представлялся его циничному пресыщенному воображению: много красно-черной мишуры, девушки-чертовки топлесс, бармен с огромными пластиковыми светодиодными рогами, поджегший для него крепчайший трехслойный коктейль, и несколько вертлявых голозадых ангелочков неопределенно мужского пола, скованных цепями по рукам-ногам и запертых в высоких клетках: кто у барной стойки, а кто и подвешенный под потолком. Они танцевали, одинаково мило улыбались завсегдатаям и новоприбывшим, чаровали всех и соблазняли каждого. Ему показалось, Тьме приглянулся один, очень свежий и страшно юный, достаточно невинно стрелявший глазами и хлопавший натуральными ресницами, но… А с каких это пор он тоже скован по рукам-ногам каким-то «но»? На губах не остывал горько-полынный вкус Ману. Испытующие, ревнивые, иногда просто бешеные светло-зеленые глаза преследовали неотступно, возникая из темных углов, сверкая остро, осуждая резко и отталкивая быстро, без лишних «пошел на хрен». Взамен — прикатывали бочки воспоминаний. О последнем горчащем полынью разговоре. О последнем пропущенном концерте. О первой настоящей ночи. О маленьких забинтованных ладонях, бледная хрупкая роза — в левой. Он избегал произносить, что любит их, не из нарочной вредности. Он и в голове-то никогда не произносил, не умел ронять такое случайно, рассеянно, думать об этом между делом. А когда вопрошал и вожделел прямо и концентрированно — то не любил. А вопрошал. И вожделел. И получал желаемое. И отдавал желаемое — ошметки червивой Тьмы, вылезающей грязными островками-пятнами, то со вкусом канадской лакрицы, а то чёрной патоки и мелассы. И снова не умел радоваться, что Она, такая липкая и понемножку отвратительная, кому-то нравится. Это данность. Это обязательная награда. Это — цыпленок, окончательно и бесповоротно растоптавший своё еврейское имя «Иммануил», когда неонацистские кители восхитительно сели в плечах и талии на всех участников группы Ice Devil. Хорошо, что Ману плевал на условности общества. Плохо, что Ману плевал вообще на всех вокруг. Потому что, распрощавшись с ними, он требовал от своего единственного и неповторимого бога-демона невозможного. Верности? Тоже быть единственным? Он верен Тьме. Он верен Ангелу. И больше никаких клятв — особенно по забавным эфемерным контрактам, называемым брачными: каменным, бумажным, подписанным пыльными чернилами или быстро засыхающей эмульсией крови и страха. Это потому что он не любит? Разве Владыка не обвенчал их навсегда? Нет. Нет и нет. Он не нарушил условия «навсегда». И смерть тоже — не пункт и не причина в списке разлучных. Он умудрился обойти клятву более изощренно. Детка, ты подписал контракт с кем-то другим. Я больше не знаю тебя. Я больше не знаю себя. Хватит подсовывать мне лоскуты воспоминаний, мне надоело это рваное одеяло. Чужая прерванная жизнь. Я не виноват, потому ты не дождешься моего «прости». Киллер сделал над собой невероятное усилие, чтобы прогнать всё это на свалку металлически гудящего сознания и сконцентрироваться на прелестях «Ада». Музыка ласкала слух — темная электроника в исполнении несравненно злобных Dawn of Ashes — а фигура голого мальчика с аккуратно приклеенными к лопаткам белыми пушистыми крыльями приятно ласкала взгляд. — Как зовут тебя, падший вестник? — спросил Ди необычным, тихим и ласковым голосом, обняв пальцами чугунные прутья клетки. Как всегда, заворожил — и прутья тоже, они ломко затрещали. Херувимчик моментально перестал танцевать, то есть непристойно изгибаться в сторону зрителей, собравшихся за его спиной, откинул мокрые взлохмаченные волосы с лица, не дав рассмотреть, что они осветлены на самых кончиках, приоткрыл сочный, густо напомаженный рот, отвечая с готовностью, заодно кокетливо повернул голову, выставляясь в самом выгодном ракурсе… И Демон на короткое, очень грубое и неприятно засаднившее в горле мгновение испытал шок — во второй раз в своей скучной бессмертной жизни — поняв, как выглядит со стороны молоденький профиль стоимостью в сто двадцать содомских шлюх.

* * *

— У меня затекли ноги, — пожаловался Питер спустя два часа напряженного ожидания. — Терпи, стальной, он скоро придет, — деловито утешил Хэлл из тумбочки, листая страницы браузера в карманном компьютере. — Может, не ломать комедию и спокойно подождать его у дверей номера? — Поздно, я слышу шаги, замри. — Солнечный Мальчик аккуратно вытянулся в неудобном квадратном ящике по диагонали, прислушался к шуму в комнате и сообразил, что Питер все-таки вылезает из-под кровати. — Кобальт, бллин! Адронной кочерги на тебя нет! Но Кобальт ни черта не слышал и поспешил стукнуть большим кулаком по голове вошедшего в спальню парня. Чтобы уже через секунду виновато пробормотать: — Хэлл, это, кажется, не Демон. Хотя очень похож… Контуженый гость свалился без чувств, не подтверждая, но и не опровергая странное заявление музыканта. Одежда, которой было минимум, подчеркивала прекрасную физическую форму, вполне совпадающую с формами демона-солдата — что само по себе вызывало кучу неудобных вопросов и дружный стук челюстей об пол. Тёмные и самую малость волнистые волосы тоже не оставляли сомнений, хотя в рассыпавшемся по полу виде не давали точного представления, достают они до эталонной первой трети бедра или только до поясницы — как большинству бойцов ELSSAD. Но на бледной молодой коже не нашлось ни единой татуировки, зато нашлись родинки, одиночные и россыпями, да и начавшая пробиваться пушковая растительность на руках подтверждала принадлежность к человеческому роду. Питер чесал репу и понуро ждал, пока инженер выберется из тумбы, дважды даст ему по заднице (выше он все равно не доставал) и скорбно изречет: — Мы облажались, как последние м-м… неудачники. Но что это за чертовщина нового поколения? Я клонирование в биореакторе не заказывал. Я реактор-то еще не достроил! Негромкий плеск воды, донесшийся из ванной комнаты, заставил их встрепенуться и выбежать сломя голову, временно позабыв обо всех раздорах.

* * *

На улице лил дождь. Киллер вёл под руку свою загадочную находку, которую без труда похитил у заведения, оставив бармену в кассе очень кругленькую сумму. Вёл довольно долго, не разбирая улиц, всё дальше из респектабельного центра города — а чёрный зонт скрывал смятение, написанное на обыкновенно бесстрастном надменном лице. Мальчик, назвавшийся Джулианом (теперь Демона передергивало всякий раз, когда в голове нечаянно проносилось это имя и его вариации), шел послушно, загипнотизированный холоднейшими глазами, из чёрно-фиолетовых ям которых выглядывали многочисленные щупальца — стройные, блестящие, приветливо колышущиеся и ненавязчиво призывающие свалить своё фантасмагорическое появление на игру воображения. Мальчик послушался и тут, не поверив в них — и почти не испугавшись. Призывно приоткрытые губы, с которых никто пока не отваживался съесть влажную красную помаду, выдавали живейший интерес к незаурядному сопровождающему — и плотский, и платонический. Своего рокового сходства с киллером Джулиан не замечал по причинам, что заставили бы Ангела невесело фыркнуть, факта «кражи» или «покупки» не понимал, едва ли осознавая, что покинул танцевальную клетку не по собственной воле. Только прижимался теснее к плечу и боку «похитителя», а тот ловил его жаркое подростковое возбуждение и бессильно молчал. — Почему мы не поехали на машине? — подал голос маленький трофей, робко обнимая чёрного коммандера за узкое лакированное бедро. Сигнал усталости еле-еле пробился сквозь толстую пелену гипноза. — Я полюбил шататься под дождем, — ответил Демон после минутной паузы и неожиданно повернулся, отрывая Джулиана от земли и забирая в объятья-тиски. Зонт покатился на мокрый асфальт, задев какого-то бедолагу, неподвижно сидевшего неподалеку, под облезлой стенкой старого муниципального здания. Окна в ней располагались очень высоко, на последнем этаже, да и те — забранные частой решеткой. Каменная табличка у входа за углом сообщала, что здание занимает пенитенциарный медицинский центр, наркология и психиатрия. Джулиан, для которого ни зонт, ни здание не существовали, попытался поцеловать киллера, примерившись в чудную фарфоровую щеку, но тот уже всецело отвлекся, рассматривая насквозь промокшего бродягу. Бомжа. Или… «Наркоман? Не долечили. Сбежал из диспансера. Не руки, а поэма боли». Демон поднял зонт, сложил и под громкое «э-э?» мальчишки, полное удивления и неудовольствия, уселся в грязь рядом с новоявленным знакомым, на котором была надета одна лишь больничная рубашка. «Довольно свежая, белая, не считая подола. Сбежал сегодня. Сейчас. И почему-то его не ищут. И сам он никуда не торопится уйти. Словно знает, что он в безопасности. Забавно. Он кого-то ждет?» Длинные спутанные волосы спадали мирно отдыхавшему наркоше на лицо, оставив для ценителей только подбородок — гладенький, юношеский. — Доза нужна? Бродяга понял по-английски. Или не понял, но решил, что безопаснее отрицательно покачать головой. Потревоженные этим движением волосы свесились еще ниже, скрыв и подбородок. — Точно? Бродяга отвернул длинный край рубахи и показал торчавший из выцветших трусов пакет с белым кристаллическим порошком. Стало быть, и впрямь не глухой и образован. — А есть хочешь? — Оставьте меня в покое, — прошептал парень, которому вряд ли стукнуло больше восемнадцати лет, с усилием поднялся на худющие ноги и начал отходить, тяжело опираясь плечом за стену. Демон вздрогнул, как будто только сейчас заметив, что он босой. — Твой родственник? — осмелился спросить Джулиан, крепко держась за шею киллера и наблюдая, как его громадные ботинки след в след идут за наркоманом. Последнего, несмотря на всестороннюю поддержку стены, изрядно шатало. — Я не знаю, — произнес Демон странноватым любопытствующим тоном, повернул ямы, кишащие щупальцами, и внимательно посмотрел в нежное белое лицо своей довольно точной копии — и в ее светло-сиреневые глаза. Мальчик замер, не отводя взгляда и еще крепче впиваясь пальцами в холодную шею без единого выступа или ребристости, как у манекена. — Но что-то подсказывает, я должен взять его с собой. Он нам нужен. — Вот так просто? Какого-то бомжа с улицы? Нам? Но зачем? — Херувимчик, несмотря на силу гипноза, нахмурился. Это не было похоже на шутку. Но он плохо представлял себе дальнейшее — ночь втроем, в отеле или под этим проливным дождем — и уж совсем не имел никакого понятия о личности «похитителя», способного на подобные выходки. Способного так пугать, не отпуская и не допуская и мысли об отказе или побеге. — Он не тот, кем кажется, — Демон поравнялся с мнимым пациентом наркодиспансера и точно рассчитанным движением подхватил его, падавшего, свободной рукой. Подхватил за шиворот. — Он очутился здесь отнюдь не случайно. Ослабевший то ли от передозировки, а то ли от холода и недоедания, наркоман казался легче Джулиана. Ощупывая худое изможденное тело, киллер почувствовал неладное не в нём — в себе. Вычеркнутое из его новой биологии электрическое волнение пронеслось по формально не существующим нервам, заставив приблизиться носом к залепленному волосами невидимому лицу — в непреодолимом любопытстве или из-за чего-то еще — и сделать его видимым. Действие и внутренний приказ дышали такой необходимостью и важностью, что Демону померещились крошечные вопросительные знаки: ими преломились дождевые капли, прежде чем разбиться об оголяющуюся кожу, особенно выделив ее болезненный голубой цвет, заставив ее засветиться. Или же лицо засветилось само. Коммандер в ему самому мало понятной поспешности убирал за уши волосы бродяги, открывая измазанный кровью лоб, такие же скулы и неплотно сомкнутые губы, из-за которых что-то выпирало. «Клыки. И вонь сырого мяса. Кого он успел съесть? Так неумело». Но черты лица нисколько не прибавили очков узнавания. — Уйди, — нехотя прошептал незнакомец, широко раскрывая жуткие глаза и впиваясь ими, очень влюбленными — и оттого еще более жуткими — в дьявольские ямы, вопрошая замершие там щупальца с прежним прилипчивым обожанием, но пополам с упреком… пока в конце концов ямы не превратились в обычные, слегка расширенные зрачки. При этом у влюбленного наркоши зрачков не было: не появились ни до, ни после. — Паршивый я док, пациент Инститорис. — Лиам, — выдохнул Демон, наполняясь невесть откуда взявшимся жаром. — Черт, Лиам. Кто тебя так? Нет, не называй, я знаю, — он задрал голову, подставляясь ливню лицом, и зажмурился. И обратно похолодел. — Мне нужно выложить тебе слишком многое. Или то немногое, что еще имеет смысл. Не здесь, потом. Пойдем, отель в двух шагах, — он отпустил Лиама, затем поставил молчащего Джулиана на тротуар и спохватился. — Такси. Мы прошли полгорода. А ты… ты же без сапог. — Всё нормально, Ди, мне холод и слякоть теперь до лампочки. Вызывай своё такси, если хочешь, но я могу отмахать и пешком любую обратную дорогу. Я из расы новеньких людей, в моих жилах течет смесь из двадцати довольно-таки ядовитых веществ. Свежак, так сказать, но я тебя посвящу в неприличные подробности… тоже потом, — док усмехнулся почти искренне. — Кто это с тобой? — Я. Снова я. В двух экземплярах. — С ума сойти… — Да я уже почти, — Демон окончательно выбросил зонт и быстро притянул к себе Джулиана, обхватывая за талию. Лиам, будто получив сигнал, обнял Джулиана с другой стороны, и немного охреневший от такого поворота подросток пошел между ними. — Деточка, к нашей вечеринке присоединился мой психотерапевт. Ты не смотри, что он на наркомана похож: он только-только из морга, даже руки не помыл, и он тоже тебя хочет. Взрыв натурального сатанинского хохота заглушил сдавленные ругательства поперхнувшегося Лиама, херувимчик залился краской до шеи, но продолжил играть в молчанку. Просунул вспотевшую ладошку сзади под кромку лакированных штанов киллера, не встретил возражений в желании подержаться за идеальную задницу, на том и успокоился. Когда спустя час они добрались до «Ренессанса», похожие и непохожие на грязных психоделичных фей, и Демон вежливо попросил карточку-ключ от номера — для очередного несчастливца, одиноко дежурившего той ночью на ресепции, рабочая смена незапланированно кончилась в фургоне неотложки. Впрочем, разве кто-то из них сомневался, что ключ придется искать по ящикам и забирать самостоятельно? — Признайся, что нарочно устраиваешь эти спектакли для людишек, — подначил Лиам, пока они покидали место преступления на лифте. — И? Радуйся. Меня хоть что-то развлекает. До сих пор. Иначе последний проблеск живости угас бы в моём поглощаемом тьмой рассудке. Я бы наконец исчез не только технически. — То есть… это? — Угу. Собирался съязвить, что загробная жизнь лишила тебя наблюдательности, но ты ведь и в догробной отличился. Глупый, глупый бараний поступок. Скажи на милость, чем ты думал? И чего ожидал? Лиам? Чего хотел — знаю превосходно. Но чего ожидал? От меня. Неужели две такие разные, противоречащие друг другу картинки желаемого и действительного могли совпасть в твоём блестяще отучившемся в Хопкинсе мозге? Лифт доехал. Лиам поспешил выйти первым, оставляя смазанные отпечатки бегущих пяток на белом коридорном ковролине.