Хроники «Полярис»

      Я шёл к тайнику, за месячной нормой «светляков». Есть умная система: чтоб лютой сибирской зимушкой тебя Дед Мороз по яйцам не ёбнул — излишки «светляков» сверх нормы ныкаешь по трём-четырём укромным местам в часе ходьбы от базы и их солдатне и таскаешь. Был такой смертник, Каем звали, потом Каином, а в конце так и вовсе — Некрологом. Он это и придумал. Мужик из Виски-3, кстати. Может, наш новенький с ним даже знаком…       Гуляю, в общем. Веток собрал, метёлку сделал: мету себе, следов не видно. А то, если в мокроту водяная нечисть лезет, то в зиму — всякие особо хладоустойчивые, которые в прочее время, как из Разрыва вылазят — сразу облачком пара да в высшие слои атмосферы… Серьёзно, Сизый? Чего ты зенки вылупил, будто не слышал никогда про них? Фантомы, щелкуны, ёжики… Не? М-да. «Учёный человек», бля…       Я до тайника дошёл, пока раскопал сугроб, задубел уже, но «светляки» достал. Повернул к базе, метёлку проебал. Ну и хрен с ней, подумал. В такую холодрыгу лишний раз возвращаться или ветки ледяные ломать не хочется. Если не встретил никого по дороге — может и обратно по той же дороге не встречу… Ага. Размечтался.       На тропе ёжик сидел. Для особо учёных людей поясню: ёжик — это огроменная медленная тупая ледяная образина в ёбаных шипах. Обойти — никак. Снегу навалило в мой рост, он, падла, скрипит. А ёжики сами по себе довольно мирные, в том смысле, что людей не жрут, но любопытные. Звук услышат, обернутся — и полезут тебя рассматривать и делать иглоукалывание. Да ну нах. Лучше обойти.       В то время на второй излучине от Виски-7 был бетонный мосток через Тоню-топь. Это ещё лишних полчаса на дубенце, но всяко получше бесславной смерти от ежовых объятий. Иду. Трясусь. Почти дошёл уже, а тут выскакивают два молодчика: в шапках каких-то облезлых, в валенках. И нашивка с тюремным номером — срезана… Думаю: что за нах. Повторю, это пять лет назад было, с открытия Разрыва всего года полтора прошло, ни о каком «Полярисе» или «Добрых» ещё не слышали от слова совсем. Они ближе подходят, а я стою себе, дрожу, пар выдыхаю.       — Деньги или правда? — говорят.       А я им:       — Чё, нах?       Они переглянулись подозрительно так. Махнули рукой:       — Тебя звать как?       А я что? На зоне, да и здесь, представляться принято. Тем более, своё имя я получил не из-за того, что опущенный какой. И пришёл сюда не из-за того, что неженка и беспредела какого не выдержал, и не из-за того, что «красным» стал и резко возжелал получить индульгенцию от Родины. Просто… Это особенное место. Меня некому осудить за то, кто я есть. Я волен делать, что хочу, пока на этой стороне Барьера.       Я назвался. Они усмехнулись. Вместе, разом.       — А в чём, нахуй, дело? — спросил.       — Да так, мразь всякую ловим, — ответили. И один из них выстрелил мне в ногу.       Я не особо помню, как меня доволокли до их базы. Шок болевой, наверно. Больно-то пиздец было. Они, конечно, перевязали, им не надо, чтоб я скопытился раньше времени, меня ж ещё главному надо показать. Доставили в свою восточную Крепость нынешнюю… Тогда это вообще единственная база была на Тоня-топи, это сейчас их, крепости, две в окрестностях, по обоим берегам: одна «полярников», другая «добрых». Уж это учёный человек Сизый точно знает — и там, и там частый гость, сука.       В те времена крепость у «полярников» не ахти была, они только стену и два сруба построили: жилой и склад, где дичь и пленные хранились. Главный у них тоже был не ахти: мерзкий хуй с кликухой Шелкопряд. Миленький такой, с глазами, как у натурального оленя, щетинкой едва растущей. Пацан, чуть за двадцать. Наверняка бывший хренов студент-идеалист, из тех, кто вешает себе на уши лапшу всяких либерастов. Шелкопряд, мать его… Но я пацана называл Димасик, когда он приходил меня «перевоспитывать» и кончики от пальцев отрезать. Его по-настоящему Димка Шевцов звали… сестра так звала.       Ага, правильно услышали: среди «полярников» баба была. Анечка, ладная блондинистая девчонка, едва ли двадцать исполнилось. Медалистка какая-нибудь: научными терминами так и сыпала. Доктор не одокторившийся, клятва Гиппократа, все дела. А всё туда же: рядом с садюгой-братцем, с АК наперевес. Упехтерена по самое не балуй: пальто на меху, свитер, сапоги. И глаза блестят так нездорово. По всему — тоже идеалистка ебаная.       Я там дня три висел где-то. Сбился уже к концу со счёта, отключался то и дело. Грудь — мясо, пальцы почти все на фаланг укорочены. Как очнусь — передо мной её лицо. И так холод, а тут ещё эта врачиха со своими ледяными глазёнками.       — Очнулся? — говорит. Губы свои поджимает. — А те, за кого ты сел — не очнутся. И твоё везение когда-нибудь кончится… Или конечности. И ты к ним пойдёшь. В Рай, Ад или настоящее Чистилище. И что тогда скажешь?       — Так ты ещё, блядь, и религиозная, — смеюсь.       Мне не страшно было. Я уже не думал, что выберусь как-то. А тут — «Добрые» припёрлись. На базе тогда почти никого не осталось, все на охоту упиздошили. Димасику с Анькой пришлось её кинуть — и в лес, своих собирать. Меня освободили, автомат дали: я прикладом «доброму» уебал по морде, ножичком для разделки — по горлышку… Красота. Напялил на себя «полярное» тёплое барахло, своё забрал и тоже — в лес.       Бежал сначала, а колено не зажило ещё после выстрела, хуяк — кость вылезла, брючину пропорола. Я в снег рухнул. Дубак, всё тело, как дерево. Колену пиздец. Раны щиплет. Ору, но ползу в сторону Виски. Не дополз бы, конечно. Если б и не сожрали, так сам бы — от кровопотери и холодрыги подох. Но мне смертник встретился, который тоже к своему тайнику шёл. Дотащил.

***

      Над костром повисла тягучая задумчивая тишина. Сизый насупился, припоминая шпильку о своей «учёности». Векша ссутулился и спрятал лицо в коленях. Дед-Авторитет ловил неровными, но противно белыми зубами огненные отблески. Рассказом Лилички даже Ходок проникся.       Наверное потому, что он и не врал почти. Женщины за Барьер и правда проникали: Катюня, например, Клякса, что сейчас тусуется с заражёнными, или та же Рита… До Химмаша, довольно адекватного мужика по меркам Чистилища, во главе «Поляриса» и правда стоял Шелкопряд, Дмитрий Шевцов, бывший начальник охраны проекта «Митас», той лаборатории, что южнее. Ему, конечно, не двадцать тогда, а уже чуть за тридцать перевалило, но выглядел он и правда… как олень. Да ещё и вёл себя настолько погано, что его пришлось всем Чистилищем ловить да голову свинцом начинять. Ходок, поднапрягшись, даже историю вспомнил, мол, о «Полярисе» всем рассказал сбежавший от них окровавленный мужик… по кличке Анечка. Но это наверняка был таки Лиличка: если приглядеться, под перчатками и впрямь видно, что пальцы коротковаты. Принцип «сломанного телефона» на лицо: смертники из Виски-3 и Виски-7 встречались слишком редко, чтобы быть уверенным в правильности приходящей оттуда информации… Вот только что-то не складывалось. Что-то царапало на грани восприятия: включи мозг! ну же!       — В общем, мораль сей басни такова — вся наша жизнь дерьма полна… Здесь ты, Векша, ни хороших, ни справедливых не найдёшь. Ангелочки в тюрьму не попадают. И уж тем более не попадают в Чистилище… — Лиличка со скупым кивком принял котелок от Сизого.       — Ну да, ну да. Никакой справедливости! — пробурчал тот. Сплюнул на пол. Скривился, почёсывая спутанную рыжую бороду. — А рассказать, нахрена ты им сдался, не хочешь, а? Тебе ж не стыдно, здесь некому осудить. За что тебя загребли? За что кличку дали?       Лиличка покосился на него недобро. Не ответил. Жевал.       — Ну, может, и правда были причины какие-нибудь? — вскинулся Векша. Вновь ссутулился под грозным взглядом Лилички. — Я не имею ввиду… Прости… Но ведь время прошло, пять лет…       В мозгу наконец щёлкнуло.       — Сколько, говоришь? — уточнил Ходок. Голос после пребывания под дождём и долгого молчания хрипел… Долгого. Сколько они уже здесь сидят? Может, гроза уже закончилась?       Словно отвечая на невысказанную мысль, наверху приглушённо громыхнуло.       — Пять лет прошло, пять, — подтвердил Лиличка. Передал тару с едой подунывшему Векше. — Две тысячи четырнадцатый год был, февраль. Не спи, новенький.       Верно. В две тысячи двенадцатом появился Разлом, начало две тысячи четырнадцатого — это чуть меньше полутора лет с тех пор… но сейчас была середина осени. Значит, со времени описанного Лиличкой прошло не пять лет, а больше пяти с половиной.       Паранойя. Какая-то чёртова паранойя, ей богу! Он мог просто округлить в меньшую сторону, чего такого?       Да просто предчувствие недоброе.       Ходок потянулся к рюкзаку. Лиличка глянул настороженно, но лишь состроил гримасу, когда увидел, что он вытащил коммуникатор. Крепкий, военный — такие повсеместно не выдавались. Чтобы заслужить — будь добр, смертничек, в течение полугода в полтора раза превышать норму по «светлякам». И то: смотреть что-нибудь в Интернете на этой машинке можно, зато принимать и отправлять сообщения — лишь по внутренней сети. Ходок не дурак, чтобы открывать свои тайники ради гаджета. Это ему подарок от Полковника за индивидуальный пакет документов. Баш на баш, как говорится.       Экран загорелся. Пальцы быстро набрали сообщение.       Кому: Домовой       брат пробей ччртс кличка лиличка виска7       «Сообщение не отправлено. Нет сети», — высветилось на экране. На улице вновь громыхнуло. Дед хохотнул.       — Какое, нахрен, нет сети. Он спутниковый, — пробормотал Ходок.       Сизый взглянул на коммуникатор очень-очень незаинтересованно, как может только вор и при том плохой актёр.       — Гроза, — пожал плечами Векша. Сунул Ходоку котелок. — Поешь, лучше станет.       Он и ел. Несуществующие ртутные лампы в разгар грозы вели себя совсем неадекватно — их постукивания и щёлканье больше напоминали стрекот каких-то насекомых.       — Мне не хочется верить, что здесь ничего хорошего нет. Везде есть, искать надо получше. В конце концов, даже иномирцы не все одинаковые. Есть вполне дружелюбные, правда, — Векша оглянулся на Авторитета. Тот показал большой палец, разрешая продолжать. — Один из них со мной как-то раз даже кофийком поделился…