///
Восточными землями, где изготавливают прекраснейший и тончайший шелк, путешествует пыльная, печальная легенда о том, почему Джин не играется с чародействами любви. Мудрый старец рассказывает, утягивая в разноцветный шатер, где в глиняных блюдцах распивают белый горный чай: «Садись, дитя, на подушки, да поудобнее! Я вижу, ты прошла долгий путь, но не с хорошими намерениями пожаловала ты на Восток. Позволь предупредить тебя: ты ступаешь на опасную тропу и, если пройдёшь достаточно далеко, потеряешь себя. Что ж, раз ты уже слушаешь, я расскажу тебе историю о душной арабской ночи. Ты пришла в пустынный город не за чарами, дитя, я вижу; черное сердце, что ты пытаешься сдержать в груди, не жаждет чудес, не ищет волшебную лампу, о которой я и хочу тебе поведать. Ты пришла украсть куда более древний секрет... Знаешь, кто такой Джин? Какая умная девочка, только Джин — не мужчина, а женщина, как и Богиня. Слышала о трёх правилах? Джин не может возвращать мертвых, Джин не может убивать и Джин, запомни, Джин никогда не может влюблять! Почему? Да потому что тысячу лет назад смертная женщина пожелала, чтобы каждый, на кого она взглянет... Что ты творишь? Перестань, немедленно». Легенда задыхается, обращаясь на предсмертный хрип. Старик падает навзничь, зажимая сморщенными ладонями порез, рассекший грудь. Голубая кровь вытекает толчками, заливая шахматный стол и блюдца, в которых плавают чаинки. Нож для вскрытия писем выпадает из рук улыбчивой портной, закутанной в ткани на восточный манер. Киара откидывает хиджаб и вытирает лезвие о длинный, элегантный рукав паранджи. — Теперь, если хочешь, чтобы я позвала на помощь, скажи мне, где находит шелковая плантация, — тихо и спокойно произносит девушка. Эмили никогда не узнает, на какое преступление ушли деньги, если не задаст прямой вопрос. А с чего бы леди Правосудия спрашивать, не убивала ли кого-нибудь подруга, пока путешествовала жаркими странами? — Ты можешь и не говорить, как знаешь. Я все равно или найду карту у тебя, или убью другого гостеприимного и более сговорчивого старичка. Умирая, но отчаянно желая жить, хранитель восточных тайн рассказывает, как отыскать шелковый газ. Он предает восток и себя, но холодный поцелуй погибели меняет людей; ни один принцип не стоит того, чтобы навсегда закрыть глаза. Когда гнедая лошадь и всадница, одетая по-западному, в удобные штаны и тканевую рубаху, исчезает в пустынных ветрах, старик испускает предсмертный вздох. Киара знает, чего хочет, и она получает это; не потому что заслуживает, а потому что не постесняется взять. Будь то карта к плантации, которая принесет сказочное богатство и безумную известность; и будь то брилиантовая корона, путь к которой лежит через привычный, знакомый маршрут: убийство.///
Кошмар исчезает, но страх остается. Испуг трепещет грудь, о которую бьется слабое, усталое сердце. Будуар, освещенный тусклыми свечами, неровный ряд которых почти потух, скрывает за привычными очертаниями дорогой мебели изуродованные, чудовищные тени сказочных существ. Королева испуганно взвизгивает и закрывает глаза руками. Больное, горячее сознание охлаждает себя судорожными рыданиями. Это прошлое; третий день выздоровления, сквозь который проходит Киара. Она очень слаба и не походит на саму себя больше, чем когда-либо. Разум плавится. Киара не хочет править, не хочет шить шелковые платья — Киара не хочет убивать, а только вернуться в селение матери и попросить прощение. Наваждение проходит и королева вспоминает, что возвращаться некуда: царская инспекция сожгла хлопковый газ десять лет назад. Нет, неправильно: Эмили приказала поджечь и поле, и селение только из-за того, что так велел закон, который издали месяц назад, который даже не успел глашатаями добраться до деревни. Хлопок грохочет, взрывается подушечками, пока горит, и Киара никогда не забудет оружейную дробь, перекрикивающую стук колес телеги, с которым она покидала отчий дом. Ненависть, что отрицается и старательно прячется, отрезвляет и возвращает ум. Слезный плач сменяется истеричными смешками, перезвон которых рассыпается на хрусталь. Киара хохочет, откинувшись на подушки, и чувствует, как задыхается или лишается последней разумности. Она не знает, и тень, отделившаяся от сумрачных колонн, не поможет отыскать ответ. — Приснилось что-то замечательное? — ласково интересуется Марк. Он одет в шикарный красный костюм, в котором нет ничего, что напоминает траур. Хотя бы один советник слушается приказ перестать наигранно скорбеть и печалиться по тому, кто заслуживал смерти. — Я смотрю, ты развлекаешься. Ни в чем себе не отказывай. — Вспомнила, как Эмили уничтожила селение, в котором я росла. Такое веселье! — выдыхает Киара. Она хлопает ладонью по кровати и Советник Тайн покорно садится. Он почти неразличим в ночи, как полупрозрачная тень. — Расскажи мне что-нибудь. — Я слышал, что те, кто рассказывают тебе истории, плохо кончают, Кьяра, — улыбается Марк. Он ложится поперек постели и прикрывает глаза. — О чем же мне тебе поведать? Хочешь узнать о истории, что отражают витражи, или о том, как я убил собственную кровь и плоть, чтобы ты могла править? Я уже упоминал, что Морен трагически скончалась в прачечной из-за загадочных стечений событий? — Занимательный рассказ о падение божеств или обвинительная речь? Мне нравится первый вариант, — смеется королева. Она говорит громко, не шепчась. Если служка за мраморными дверьми захочет пустить нелепый слух, так пускай имеет повод. — Я слушаю. Мужчина вскидывает ладонь и выбивает из пальцев лунный луч, который расползается, освещая витраж. — Богиня Айсен, единственная, кто осталась на небесах, влюбилась в смертную. Это было безумие. Океан вспенился и мир готовился сгореть, так сильно было безответное чувство. Как оказалось, Бог Хитрости Сайко пленил Джин и приказал чародейке влюбить Айсен в смертную, потому что когда-то давно Богиня убила возлюбленную Сайко. Вот такая месть, почти уничтожившая существование человечества, — Киара глубоко и громко зевает и Марк недовольно открывает правый глаз. Если бы взгляд мог убивать, королева бы рассыпалась в пепел. — Раз тебе неинтересно, то я поспешу умолкнуть. Мужчина почти растворяется в тени, накрывшей постель. Киара бросается вперед и хватает Марко за горячую ладонь. Советник в миг обретает очертания и улыбается, как довольный, сытый кот. Он сжимает замершие пальцы в ответ и с силой тянет на себя. Королева падает на простыни слишком близко для того, чтобы быть спокойной. Жар мужских рук, легших на запястье, опаляет и под черепной коробкой закипает мозг. В который раз за ночь. — Стесняюсь спросить, — поворачивается набок Марк и между лицами не остается пространства для дыхания. Киара краснеет, вглядываясь в усталое, измученное лицо. В уголках серых глаз нет мимических морщин, потому что Советник никогда не улыбается искренне. — Эллиот успел консуммировать брак? Умереть, так и не возобладав молодой, красивой и богатой женой... Что за ужасная смерть! Есть много способов получить власть: над королевствами сложнее, чем над мужчинами — можно быть удивительно, очаровательно красивой, можно быть невероятно, захватывающе умной, можно быть искусно, невозможно талантливой, а можно быть исключительно, выходя за рамки, плохой и не стеснятся брать то, что хочешь. Существует исключительно разнообразное количество возможностей захватить правление: над королевствами, и над мужчинами, но Киара предпочитает тот, в котором она — сверху. — Тебе интересно узнать, каков Эллиот в постели? Или тебя гложет любопытство, не скончался ли король внутри меня? — гипнотически шепчет Киара. Она расслабляется на неуверенное, быстрое мгновение, и из пальцев, улучив момент, вылетает чародейство войн. Черный дым ныряет Марко в сознание. Трещинка злости быстро обнаруживает себя — мужское сердце разбито вдребезги. Если человек носит гнев в груди, он когда-то очень сильно любил, как любят первые рассветный луч, рассекающий мрак, но оказался отвергнут. — Я расскажу, когда ты закончишь с легендой. — Тогда я не буду заставлять себя ждать, — выдыхает Марк. Интересно, он был с кем-то после смерти Элеонор и нелепой ночи с Морен? Киара думает, что узнать ответ легко. Медленный поцелуй. Оттянуть нижнюю губу через невесомый укус. Вызвать приглушенный возмущенный рык. Поцеловать еще раз. Углубиться, поцарапать язык. Размазать кровь. Мужская рука властно ложится на затылок. Тени путаются в волосах. Оказаться подмятой смертельной отчаянной силой. Да, у Марко давно никого не было. Дремота греет помещение, пока теплое дыхание цепляется за губы. Рассказ продолжается. — Когда Айсен поняла, что любовь к смертной — это магическое наваждение, она разгневалась, — хрипит обычно спокойный голос. — Сайко попытался спрятаться в пещерах, на которых стоит Дворец. Он знал, что Богиня скоро придет; ведь нельзя скрыться от небес и солнца, от воздуха и птиц, и поэтому Бог Хитрости предпринял ужасную вещь. Он изнасиловал смертную, в которую Айсен любила. Девять месяцев Сайко и смертная скрывались, но когда подземелья озарил младенческий крик, Богиня пришла за возлюбленной. Она убила Сайко, — в тот миг уже последнее божество, остававшееся в живых, — и забрала смертную на небеса. Человек стала радугой и иногда, когда она и Айсен ссорятся, и Богиня плачет, она выходит взглянуть на людской род. Дитя же, в венах которого текла божественная, голубая кровь, стал королем земель, на которых родился. От падения Божеств и пошел царский род. Ты довольна, Кьяра? — Да, — врет королева и быстро целует Марко в скулу. Мертвецки бледный мрамор кожи вспыхнул под губами розовыми цветами. Конечно, она недовольна, ведь какое-то дурацкое, отвратительное сказание, где несчастная женщина с алой кровью становится жертвой небесных интриг, определяет то, что Киара никогда не станет править по-настоящему. Для того, чтобы быть у власти, нужно нести в себе наследие насилия — истекать голубой кровью, когда в тебя вонзается рубиновый кинжал. — Эллиот не успел узаконить брак, — отвечает королева на нелепый, тошнотворный вопрос. Она опускает веки и с довольной улыбкой вспоминает, как король, ползя, пытался добраться до мраморных дверей. Он оставлял след из дерьма. — Я могу выйти замуж за какого-нибудь государя из соседних королевств и убить так же. — Думаю, во второй раз тебя таки начнут подозревать... Ты так не похожа на Элеонор, но я не могу перестать наблюдать за тобой из теней, — нечаянное признание озаряет будуар. Потухшие свечи вспыхивают, чтобы потухнуть, когда мужской голос, вздрогнув, вновь обретет стойкость. — Я допустил промах с Элеонор... Я думал, лазурная болезнь убьет короля раньше, чем можно будет что-то предпринять. Я хотел, чтобы Элеонор правила. Она была светлой, сострадательной, милосердной. Государство заслуживало, чтобы она взошла на престол. Эллиот должен был умереть, но у меня не получилось. Болезнь развивалась недостаточно быстро. Мне пришлось... Мне было бы легче, если бы Элеонор возненавидела меня, когда я... ты знаешь, что я делал, но она никогда не злилась и не кричала. Принцесса не возненавидела меня, даже умирая. Элеонор была словно свет, подаренный с небес, и когда она скончалась, мир погрузился в мрак. Мир вздрагивает и останавливается. Время боится дать ход, потому что правда оказывается куда страшнее любой, самой отчаянной выдумки. — Мне так жаль, — одними губами шепчет Киара. Вранье, потому что если бы у Марко получилось бы посадить Элеонор на трон, она бы сейчас не лежала в роскошной постели, а без устали шила роскошные платья для безмозглых фрейлин на свадебный бал. — Я могу как-то помочь? — Есть один способ, — жестко чеканит Марк и поднимается на локтях. Из разнообразных возможностей получить власть, мужчина, как бы он не был высок, какую бы роль не занимал в социальной иерархии, всегда выбирает тот, в котором женщина должна страдать.