Первый раз в Париже?

Впервые за долгое время они начали день вместе. Обычно Майлз спит до обеда, а Барри с утра пораньше уходит рисовать или фотографировать. Сегодня они вышли из своих комнат почти одновременно. Мейтланд отходил от только что прошедшего кокаинового кайфа, а Освальд — от вчерашней выпивки. — Доброе утро, — зевнул Барри, смущаясь при виде развязной улыбки Майлза. — Простите, я вчера едва не уснул на вашем плече. — А еще вы подарили мне потрясающий закат, милый мой, — усмехнулся Майлз. Оставшееся утро они почти не разговаривали. Барри вернулся к нарезанию газет, а Майлз снова решил написать письмо.

«Дорогой Адам, Прости, что так долго не давал о себе знать. Лелею надежду, что вы не забыли старину Майлза. Пишу тебе из Парижа. Мне посчастливилось недорого снять комнату у приятного молодого художника. Я даже устроился на работу. Ты можешь себе вообразить? Скажи мне кто-нибудь, что Майлз Мейтленд будет работать, месяца два назад, я бы не поверил ему. Париж замечательный. Невероятно красивый, с волшебными закатами и необычными людьми. Я наслаждаюсь прогулками по городу и совсем не посещаю вечеринок. Со времени своего приезда я даже не садился за пианино. Мне кажется, что скоро я стану скучным и заурядным. Безумно скучаю по всем вам. Передавай привет Нине, Арчи, Агате. Передай, пожалуйста, Агги еще, что я очень ее люблю, но никак не могу приехать к ней. Если тебе не посчастливиться встретиться с моей матушкой, скажи ей, что у меня все хорошо. Если с Тигром — даже не пытайся заговорить с ним. Не трать ни секунды своего времени на него. Не пишу обратного адреса, прости. Я надеюсь вернуться в Лондон, но боюсь, что это случится нескоро. Безгранично любящий вас Майлз»

Мейтленд увлекся письмом и даже не заметил, что в арке замер Барри, сжимающий в руках газету. С самым потерянным видом, который только можно вообразить. — Мистер Освальд? — спросил Майлз, наконец увидевший Барри. — Почему вы мне соврали, — в голосе зазвенела обида. — мистер… Мейтленд? Так ведь вас зовут по-настоящему? Художник бросил на стол Майлзу газету месячной давности, со страницы которой на него смотрело его собственное лицо. Внутри Майлза все похолодело. Он опасался, что новости о нем попадут в газеты, но после месяца более менее мирной жизни напрочь забыл об этом. «Сын леди Мейтленд оказался грязным извращенцем», — значилось в заголовке. Но мерзких прозвищ он не боялся. Они ранили, обижали, но Майлз к ним привык. Он давно понял, что он грязный, развратный, мерзкий извращенец и гореть ему в аду вечность. Большинство этих слов было сказано матерью, поэтому они прочно врезались в память. Однако то, что Барри теперь знал настоящую фамилию Майлза, не было хорошо. Неужели опять сбегать? — У меня не было выбора, — глухо ответил Майлз. — Но вы живете у меня месяц! — выпалил Барри, сжимая кулаки и злясь непонятно на что. — И что вы сделали бы? Что сделаете сейчас? — Майлз сузил глаза и перевернул газету, чтобы не видеть свою фотографию. Взгляд его стал колючим. — Побежите в полицию жаловаться, что месяц жили с извращенцем под одной крышей? Что распивали вино в компании гомика? Что дышали одним воздухом с педиком? Майлз сам не замечал, как с каждым словом повышает голос, а глаза начинает жечь. Голос уже звенит, но не ломается. Мейтленд выплёскивает все, что накопилось. — Прекратите! — вдруг просит Барри и закрывает лицо руками. Его щеки горят. От стыда? С чего бы. — Никому я не буду рассказывать! — Тогда что это меняет? — холодно спрашивает Майлз. Увидь его сейчас Агата или Адам, вряд ли они узнали в нем их Майлза. Вечно улыбающегося, немного заносчивого. Мейтленд смотрел перед собой уверенно и жестко. Он бы сам себя не узнал и ужаснулся. Но он не мог доверять Барри полностью. Однажды Мейтленда уже предал человек, которого он считал близким, самым родным, доверял и любил. Где уверенность, что Освальд, с которым они знакомы едва ли месяц, не сделает так же? — Мне нет дела, с кем вы спите, — Барри поджал губы и отвел взгляд. Он сложил руки на груди и сел на стул напротив. Создавалось впечатление, что напротив Майлза сидит нахохлившийся воробей. Но Освальд не выглядел злым, только немного обиженным. — Мне просто неприятно, что вы мне соврали. — Простите, — Майлз вздохнул с непонятной досадой. — Тогда я был напуган и растерян. А еще мои чувства втоптали в грязь, я лишился семьи, друзей, дома. Мне пришлось сбегать в чужую страну без вещей, денег и дальнейших планов, потому что человек, которому я доверял, предал меня, а мать сказала, что ей не нужен такой сын. — Знаете, а в первую нашу встречу я не ошибся, — тихо проговорил Барри, прекрасно понимая, что мог бы еще сказать Майлз. — По поводу чего? — Вас, — ответил художник и встретил вопросительный взгляд. — Я встречал вас раньше, — пояснил он — Лет десять назад. Еще в Лондоне. Ваша матушка приглашала художника, у которого я учился. Я несколько дней был в вашем доме, но вы меня, скорее всего, не вспомните. Вы были так юны и беззаботны, улыбались постоянно. Всюду порхали, словно ваше тело ничего не весит. Играли на фортепиано так восхитительно… Я вас запомнил. И на мосту тогда подумал, что это вы. Но вы сказали «Мелтон», — Барри усмехнулся, — Есть вообще люди с такой фамилией? — Я был знаком с одним Мелтоном, — автоматически проговорил Майлз. Его не осуждали. Не прогоняли. Не злились. Не презирали. Людей, которые делали так же, Майлз мог бы посчитать по пальцам. Одной руки. А сейчас почти чужой ему человек, малознакомый и, считай, совершенно случайно попавший в его жизнь, его принимал. — Простите меня. — За что? — непонимающе улыбнулся Барри, но ответа не получил: Майлз смотрел на него долго и пристально и вдруг заплакал. Слезы покатились по щекам. Слишком много всего навалилось. Слишком долго он себя сдерживал и притворялся, что все хорошо. — Так неправильно… Так глупо… — шептал Майлз. Он вдруг почувствовал, что его слегка приобнимают за плечи. Барри немного неловко погладил его по волосам. Мейтленд заплакал еще сильнее, потому что совершенно не ожидал этого, и сжал край чужой рубашки, словно она была единственным спасением его, утопающего. — Не волнуйтесь, Майлз, — проговорил Барри. — Я никому ничего не расскажу. Все будет хорошо. У вас все будет хорошо.