***
— Я никогда не думал, что докачусь до такого, но мне действительно нужна помощь, чтобы поймать Эйджиро, — Кацуки обреченно сидел под деревом, упершись локтями в колени, а головой в ладони. — Раз уж ты теперь все равно в курсе всего. — Все настолько плохо? — сочувствующим голосом спросил Мидория. — Все слишком плохо, чтобы я вообще смог описать. Я думал, туда чудовищами уже приходят, а оказалось, что они там взращиваются. — Ты называешь Киришиму чудовищем и твои интонации даже не скачут, чтобы в них получилось разглядеть иронию. Все действительно ужасно, мне так жаль, Каччан. — У меня не осталось сил. Я должен его спасти, я должен был уволочь его оттуда сразу же, как увидел, мясорубка из зрителей не должна была стать препятствием, но я, черт возьми, испугался. Эйджиро изменился, я перестал его чувствовать, я больше не уверен, что он послушает меня. Более того, он стал дьявольски сильным, если он однажды уже убежал на бои, когда я стоял прямо перед ним — он будет вырываться и тогда, когда я попытаюсь его забрать. А теперь он сильнее меня. Твою мать, когда он успел стать такими сильным, — голова упала на согнутые колени. — Каччан… — Прошло много времени, но недостаточно, чтобы превратиться в такого монстра. Как это вышло? Как он смог поддаться и позволить сделать это с собой? Как он мог выбрать стать одним и них и отвернуться от меня? Как он мог? — Кацуки резко откинул голову, ударив ею о дерево, но даже не прошипел от боли. — О боги, осторожно, — взволнованный Мидория хотел уже наклониться, но по выражению лица Бакуго понял, что тот ударился вовсе не случайно — и стало в несколько раз тяжелее смотреть на него. — Я не справлюсь с ним один — и это угнетающее дерьмо. Он ненормальный. Раздалась вибрация. Сердце Кацуки готово было замереть, чтобы своим стуком не отвлекать от запоминания ритма оповещения, но сигнал был самый обычный — о новом сообщении. Каминари Денки в сети. Денки: Есть кое-что интересное, хочешь поговорить? ~ Бакуго Кацуки в сети. Кацуки: Как же вы задрали с этим. Кацуки: Да. Денки: Прекрасно~ Каминари Денки не в сети. Сердце забилось чаще, он ответил быстрее, чем подумал о том, что может предвещать это сообщение. Идеальный момент для такого расплывчатого приглашения на разговор. Почему Каминари? Возможно, этот придурок написал вообще не по теме, но в настолько удачный момент, чтобы вызвать почти что аритмию, направленную на взрыв. — Что там? — спросил Деку. — Ты побледнел. — Каминари… — Денки! — перебил парень, неожиданно появившись в поле зрения, и усмехнулся, увидев, как Кацуки и Изуку одновременно вздрогнули, повернув головы. — Ребят, вы такие беспечные, а если бы это был не я? Вы, конечно, нашли довольно уединенное место, но совершенно не заметили, что я рядом. — Давно? — оскалился Кацуки. — Не беспокойся, никаких новых секретов я не узнал. — Что это значит? — спросил Изуку, широко раскрыв глаза. — Новых? — поддержал недоумение Бакуго. — Как много ты знаешь из старого? — Не уверен, что все, но достаточно, — опустил голову Каминари и по его помрачневшему лицу сразу стало понятно, что предположил тему разговора Кацуки совершенно верно. — Черт вас всех дери, кто еще внезапно окажется в курсе, признавайтесь! — Бакуго подскочил, чтобы отлупить ногой ни в чем не виноватое дерево и бил его, выбивая щепки и треская кору, до тех пор, пока стопа не начала пульсировать от боли, а лицо не расслабилось, давая окружающим понять, что вспышка агрессии угасла. Никто его не остановил: Денки и Изуку молча наблюдали, прекрасно понимая и необходимость Кацуки выплеснуть эмоции, и то, что если они попытаются вмешаться — выплеснуть эмоции могут на них. — Готов? — спросил Каминари, когда Бакуго остановился, дабы отдышаться, на всякий случай вскинув руки перед собой, если вдруг ответом Кацуки окажется «нет». Но Бакуго молча развернулся и сел обратно, вопросительно уставившись на Денки, прожигая дыру в его голове. Каминари поежился и сел рядом, взглядом пригласив Изуку сделать то же самое. — Для начала, что ж… — Денки оглянулся, чтобы убедиться, что рядом нет нежелательных чужих глаз, поднял толстовку и под недоумевающие взгляды начал отдирать со своего торса скотч, чтобы достать заначку в виде черного пакета и протянуть его Кацуки. — Не смотрите на меня так, сейчас могут просто подойти и осмотреть вещи, в рюкзаке это переносить опасно я прятал как мог, а под такой свободной кофтой незаметно. — Что это? — Я не уверен, что смогу правильно объяснить, думаю, ты поймешь. Эй, только без резких движений! — добавил он, когда Бакуго рывком отобрал пакет и чуть ли не высыпал содержимое на землю, но прислушавшись к испуганным интонациям Денки, просто развернул его и достал небольшую кожаную сумку. — Все еще не понимаю, что это… — хотя он понимал лучше, чем ему бы хотелось. Сумка была ему знакома, он видел подобные несколько раз и столько же раз сжигал, избавляясь от доказательств причасности к мероприятию, на котором он эти сумки получал. Он хотел отрицать свое понимание. — Это что-то опасное? — Как знать, — пожал плечами Каминари. — Можешь посмотреть дома, если хочешь, так даже лучше будет. Этих слов оказалось достаточно, чтобы разрушить терпение Кацуки, заменив его интересом, он раскрыл сумку — и подавился слюной, убедившись, что подтвердил свою догадку. Откашлявшись и завернув сумку обратно в пакет, он вложил передачку в рюкзак, дав себе установку обязательно придумать, как потом донести ее до безопасного места, а затем злобно, нереально злобно посмотрел на Денки: — Ты виделся с ним? Ты с ним разговаривал. — Это нельзя назвать разговором! — Каминари отклонился назад с выражением запуганного зверька, увидевшего перед собой хищника и понимающего, что не может убежать. — Он просто просил передать это тебе и убежал. — Что он тебе сказал? Он в порядке? Он вернется? Ты попросил его связаться со мной? — Кацуки с каждым вопросом наклонялся ближе к Денки, создавая еще более некомфортное для того положение. — Сколько вопросов, остынь. Я же сказал, что никакого разговора не было, он всучил мне сумку и убежал, я бы не смог его догнать, даже если бы попытался. — Как он выглядел? Выражение лица, голос, поведение, что-нибудь? — Он… искренне просил тебе это передать и явно беспокоился. Его чувства не атрофированы, если ты об этом. В остальном — паршиво. Кацуки прижал ладони к лицу с целью заглушить крик, который собирался выпустить, но резко передумал и вновь повернулся к Денки, спросив с совершенно иной интонацией — сухой, угрожающей: — С самого начала. — Ч-что? — Выкладывай все с самого начала. Я, черт возьми, уже не в адеквате и поэтому не вовремя могу реагировать на новые подробности, но сейчас я наконец понял, что ты опасен — и я тебя задушу, если выяснится, что ты и твои знания могут угрожать безопасности Эйджиро. — Каччан, спокойнее, — неловко улыбнулся Изуку, дабы хоть как-то разрядить сгущавшуюся до едкой черноты атмосферу. — Я опасен? — вскинул бровь Денки. — Ты виделся с Эйджиро, совершенно спокойно отпустил его, просто взял и передал сумку с деньгами, заработанными нелегально. Ты можешь знать слишком много, если так уверенно реагируешь и встреваешь в разговор о боях, а поскольку Эйджиро и бои теперь стоят рядом… — Я тебя понял, остынь, говорю, — Каминари замахал руками, будто разгоняя агрессию, что на него выплеснули. — Я хочу помочь ему не меньше тебя, именно поэтому я сам и вызвался поговорить. Я на вашей стороне, как вообще ты мог подумать иначе? Ты думал, я пришел к тебе с деньгами от Эйджиро, чтобы угрожать? — Я уже не знаю, что я думаю, — соскалился Бакуго, но отклонился назад, возвращая Каминари его законное личное пространство. Если даже Киришима предал его доверие, разве стоит вообще продолжать верить в людей? — Чтобы дать тебе побольше уверенности во мне, как насчет компромата? — сказал Денки. — Можешь включить диктофон, сейчас будет чистосердечное: я ходил на бои. Более того, я там завсегдатай. Еще с тех времен, когда ты был там участником, Бакуго Кацуки. Повисла тишина, напряженная и долгая. Кацуки повернулся к Деку, одарив вопросительным взглядом, дабы убедиться, что он не один это услышал, но Мидория настолько широко раскрыл глаза, что его лицо само собой стало подтверждением. — Ну и лица у вас, — Каминари переводил взгляд с одного на второго. — То есть, ты в курсе, что я тоже участвовал? — наконец вытолкнул из горла застрявший воздух Кацуки. — Да, я тебя видел. Но не бей меня, пожалуйста, только не по лицу, я ничего не смогу с этой информацией сделать против тебя, потому что сам попаду под удар закона, я сам себя обезоружил. — Зачем? — изумленно спросил Деку. — Что ты там забыл? — Мне было интересно. Устроит такой ответ? Потому что он единственный правдивый. — Ты из этих?.. — скривил лицо Кацуки. — Там же одни моральные уроды, да и не моральные. — Ты так воспринимаешь это, и я могу тебя понять, та еще помойка, — ответил Каминари. — Но на самом деле там полно молодых людей, которые вовсе не уроды. Ты ведь сам участвовал, но я не думаю, что ты конченный человек. — У меня не было выбора! — Кстати, я бы хотел об этом послушать для полноты картины, а то у меня только мой осколок. Опять рассказывать историю целиком? Еще одному человеку? Да еще и какому-то Каминари Денки, который свалился на голову ни с того ни с сего. Кацуки яростно вцепился в свои волосы, едва не вырывая их, взъерошил. Он вот-вот сойдет с ума, слишком много всего, он просто не был готов к еще одному соучастнику, не был готов посвящать этого дебила в свою проблему, в которую тот сам настолько бесцеремонно влез, но ужаснее всего осознавать, что ему нужно с ним говорить. Возможно, у него лазейка к Эйджиро, он может быть полезен. — Как я и сказал раньше — выкладывай все, что можешь сказать, а я подумаю, стоишь ли ты того, чтобы с тобой делиться моей частью. — Принял, — выдохнул Денки. Каминари рассказал, что ходил на бои еще до того, как они стали преследоваться законом. Ему просто нравилось быть зрителем, пусть он и понимал, что порой происходящее на арене переходит рамки всяческой морали — выработалась некоторая зависимость от этих мероприятий. Однако он не был потерянным наркоманом и готов был уже бросить, когда стало известно, что любой причастный будет клеймиться преступником, но его кое-что остановило. Точнее, кое-кто. Однажды на арену боев вышел Бакуго — и это настолько потрясло Денки, что, разумеется, и речи не могло идти о прекращении визитов. Как минимум, потому что просто интересно наблюдать за знакомым лицом, как максимум — если что-то вдруг случится, иметь возможность помочь. Конечно же, Денки от Кацуки на боях скрывался, благо, с нарастающей толпой это было совершенно не сложно: на виду там только участники, зрители — сплошное безликое месиво. Он не знал причину, но знал следствие — и потому настолько просто и без вопросов отмазывал Бакуго и Киришиму по первой же просьбе. Он не говорил лишнего, не лез в душу, потому что четко знал, из-за чего эта парочка ведет себя странно, объяснения были не нужны, как и желание напрягать ребят в их и без того очевидно непростой период. Он радовался, когда Кацуки перестал появляться на боях, ведь Денки не пришлось переживать и придумывать, как помочь ему выкарабкаться из этого болота. Но прошло не так много времени — и в толпе совершенно случайно показалось лицо Киришимы. И хотелось верить, что именно показалось, но спустя несколько дней это лицо со своей лучезарной улыбкой сияло на арене, правда, недолго — Эйджиро вынесли в нокаут, и как же хорошо, что Каминари продолжил свои визиты, ведь если бы он не стащил безчувственного парня в безопасное место, не оказал первую помощь и не привел бы в чувства — последствия могли бы быть самыми печальными. Собственно, Каминари поэтому и продолжает ходить на бои и следить, каждый раз борясь с подкашивающимися ногами от страха за друга, который потерял страх и, видимо, инстинкт самосохранения. — Ты помогал ему? — прервал рассказ Кацуки. — Да, не единожды. Прятал и охранял его в укромных местах, если он вдруг отключался, не давал подохнуть от обезвоживания и всякое подобное. Благодарностей не надо, он тоже мой друг. Но вообще ситуация печальная. — То есть, он был в курсе, что ты посещаешь бои? Он ничего мне не говорил об этом. — Нет, он не знал. Я уходил до того, как он успевал меня увидеть. — Почему? — спросил Мидория. — А как ты думаешь? Само нахождение на территории боев незаконна, я преступник, не такой как эти двое, конечно, — он задрал руку, готовясь защищать голову от удара, но Бакуго лишь злобно прорычал, сдержав себя, — но все же. Я не хотел, чтобы хоть кто-то знал. Это опасно, каждый сам за себя. Эйджиро вряд ли бы стал специально доносить на меня в своем-то положении, но я даже случайного палева не хочу. Так что лучше, чтобы вообще никто не был в курсе. Да и он тоже вряд ли бы обрадовался, увидев меня. — Но раз он отдал тебе сумку, то, видимо, сегодня ты спалился. — Да. Потому что бросить его сегодня было выше моих сил. Он превратился в нечто… Даже не знаю, как сказать, чтобы Бакуго не подорвал тут все. — Я знаю. Я видел, — обреченно склонил голову Кацуки. — Вот как. Понятно теперь, откуда у тебя настолько огромные мешки под глазами. Ты тоже там был. — Да, и я потерял его из виду, как только он покинул арену. Отвратительно. Кацуки хотел задушить себя на месте, разбить себе голову, вспороть живот. Почему какой-то Денки смог проследить за Эйджиро, почему его не напугало поведение Киришимы, не помешало поймать след и убедиться в том, что он не подох, а Бакуго поддался ступору и просто стоял с комом в горле, пока не стало слишком поздно что-то предпринимать. Он настолько запросто потерял Эйджиро, что теперь, пожалуй, считает вполне справедливым, что тот от него отказался в пользу боев. На что Кацуки вообще годен после такого. — Мне до этого было страшно показываться, и я очень прошу меня понять, — продолжил Каминари. — Но сейчас ему как никогда нужна помощь. Несмотря на то, что он ведет себя живее всех живых — он втянулся в кое-что за гранью, и нужно его вытащить как можно скорее. — Денки печально посмотрел на Кацуки, давая тому понять, что к следующей информации стоит морально подготовиться. — Киришима употребляет наркотики. Я не был уверен, не хотелось верить, но сегодня я точно в этом убедился. Кацуки открыл рот, но не справился с порывом вырывающихся слов и закашлялся. Затем только и смог произнести хриплое «Что?». Денки обреченно кивнул, а Бакуго прикусил губу, выражая готовность слушать дальше, хотя ни черта он не был готов. В голове пронеслось воспоминание, в котором Эйджиро, выглядя совершенно нормально, отказался сдавать кровь. Теперь это обрело совершенно иной смысл. Уже тогда все было настолько плохо? — На боях толкают эту дрянь, специально разработанную для потенциальных участников. Приняв таблетку, ты перестаешь чувствовать усталость, голод и жажду, притупляется боль и появляется очень, очень много сил. Способности и выносливость увеличиваются в черт знает сколько раз. Но в отместку — такое количество сил и энергии начинаешь невыносимо хотеть потратить. Возникает необходимость в адреналине, в агрессии, и именно эта необходимость, от которой не скрыться, превращает и без того азартных участников в зверей. И эта жажда адреналина будет толкать на безумство до тех пор, пока не будет утолена, пока не дойдет до финальной точки. Кацуки видел, что стало с Эйджиро. Причем распространяют их хитро и выборочно. Просто могут в толпе подойти к кому-то, кто похож на азартного игрока, или банально выследить бойца и подойти. — Чушь, я не слышал ни о каких наркотиках. — Ты не был похож на того, кто согласится. Их распространяют аккуратно, будто используя какую-то тактику, не привлекая лишних глаз, предлагая только тем, кто может ответить согласием и кто явно имеет предрасположенность к адреналиновой зависимости. Это ведь не просто сброд драчунов. Бои — целая организация, я уверен, что на верхушке сидят невероятно умные люди, и наркотики — один из приемов, чтобы сделать мероприятия интереснее. Если все будут в курсе про наркотики, это может разрушить всю структуру. К тому же, мало того, что они могли рассчитать, что ты слишком умен для подобного, когда ты был участником, эта дрянь еще не была в ходу. — Почему ты настолько много знаешь, если распространение этой гадости совершалось… секретно? — спросил Изуку. — Как ты это вообще понял? Денки нервно усмехнулся, слегка покраснев: — Что ж. Во-первых, слухи, как же без них. А во-вторых, — он глубоко вздохнул, — я там завсегдатай, а потому у меня среди других завсегдатаев есть какой-то кредит доверия, что ли. Я выгляжу довольно простым, а потому мне доверяют, потому что не боятся, что я способен на какой-то скрытый умысел и вообще могу хоть как-то использовать полученную информацию. Мне повезло общаться с кое-кем, кто, по его словам, через двух человек знаком с организаторами. Конечно, много информации не выудить, но чтобы в целом понимать, что происходит — вполне достаточно. — Хочешь сказать, ты там свой человек? — процедил Бакуго. — То есть, от Эйджиро скрывался, но в это же время находился в своей преступной тусовке. — Это вышло невольно, просто с самого начала, когда все только набирало обороты, еще до того, как это стало нелегальным, из раза в раз попадались на глаза одни и те же лица. К тому же я не болтаю лишнего, я не совсем глупый, теперь-то уж вижу границы, за которые нельзя заходить. Лучше дослушай, почему эти наркотики еще хуже, чем просто по факту, что это наркотики. У них ужасные побочные эффекты. Именно поэтому сегодня я не стал уходить от Эйджиро и дождался, пока он очнется, чтобы не оставлять его одного наедине с этим кошмаром. Ровно настолько, насколько человек становится сильным и энергичным, настолько же после кульминации эффекта человек становится овощем. Его выворачивает почти в буквальном смысле. Я не смогу это описать, но Эйджиро не был похож на человека теперь в абсолютно противоположном смысле. Жалкое, дрожащее подобие. И чтобы избавиться от мучений — нужно принять еще одну дозу и повторить все заново. Только так. — Заталкивание в замкнутый круг, — заключил Мидория. — Типа того. Это не закончится, Эйджиро перешел черту, в пределах которой еще мог справиться с собой. Теперь он себя не контролирует, он в ловушке. Его нужно спасать. Кацуки трясло. Он молча продолжал проклинать себя самым грязным матом, который только мог сгенерировать. Как он мог такое допустить, как он мог позволить Эйджиро стать безвольной марионеткой собственных инстинктов, которые привели к настолько большому провалу как личности. У Киришимы, выходит, больше нет собственного «я»? Есть только жажда, сначала жажда адреналина, а затем жажда нормального самочувствия, жажда вновь почувствовать себя живым. — Ты видел его в жалком состоянии и не спас его? Не забрал в безопасное место, не привел в чувства? — голос Кацуки дрожал. — Ты все время смотрел за ним, но не предостерег от становления чертовым наркоманом, позволял ему ходить и участвовать дальше. — Я понимаю, как это звучит, но на моем месте никто не был бы смелее. Бои слишком насущная и преследуемая проблема, я просто не мог рассчитать все удачно. Кацуки рывком навалился на Денки, схватив его за горло прижав спиной к земле. — Каччан, что ты делаешь? — Мидория попытался оттащить Бакуго, но сразу же отлетел под воздействием взрывной волны. — Придурок, ты привлечешь внимание, оно тебе надо? — Денки прикладывал все силы, чтобы разжать пальцы вокруг своей шеи. — Если ты застал его в скрюченном состоянии, а тем более без сознания, ты не должен был няньчится с ним неизвестно где, ты должен был принести его домой! — Как ты себе представляешь? Я должен был тащить его на спине, позволять ему блевать мне в плечо — конечно же, ни разу не подозрительно и ни одной возможности попасться полиции. — Ты не должен был позволить ему убежать! — Отпусти горло, Бакуго, — Денки пустил электричество, дабы освободиться, но Кацуки не поддался, лишь скрипя зубами убрал руки с шеи и переместил на плечи, все еще не позволяя Каминари вырваться. — Не хочешь встать на мое место? Ты сам недавно жаловался Мидории, что не сможешь поймать его один. — У тебя была возможность! — Не было у меня возможности! У него была ломка, ему было плохо, но физические способности от наркотиков сохраняются, я бы не смог его догнать, даже если бы попытался, и вырубить он меня мог одним ударом, если бы захотел, хотя, возможно, он об этом и не знает, но инстинкт самосохранения взял бы свое. И я испугался, я не хотел вредить ни ему, ни себе, ему и так было плохо, чего ты хочешь от меня? Я никогда не был в подобных ситуациях и не знал, как нужно себя вести. — Каччан! — и Бакуго почувствовал мощный удар кулаком в бок, а затем во второй, когда в отместку так же был откинут в дерево. — Чертов Деку, — собирался он уже извергнуть несколько взрывов, но его остановил еще один удар в живот, перебивший дыхание и отнявший равновесие. — Успокойся сейчас же, пока нас никто не заметил, — навис над ним Изуку. — Я все еще тебя понимаю, но Каминари тоже нужно понять, тут нет правых и виноватых, сейчас нужно думать, что делать. Он пытается помочь. Потребовалось время отдышаться и выругаться, но уже, благо, без рукоприкладства. Денки, потирая шею, сел и настолько грустно посмотрел на Бакуго, что едва снова его не спровоцировал своей жалостью, но Деку прав — насилие над Каминари ничего не решит, сейчас не до этого, потом к этому разговору вернутся. — Что ты смог узнать из этой вашей тусовки завсегдатаев? — спросил Кацуки, переведя дыхание. — Мы не друзья, если что… Просто иногда разговариваем. По крайней мере, я не считаю их друзьями, но если я настолько вошел в расположение, что они меня так называют — нам же на руку. Что ж, изначально я решил вмешаться в ваш разговор именно в момент, когда Бакуго просил Мидорию помочь поймать Эйджиро. Если вы планировали идти на бои, то я очень не советую тебе туда соваться, Мидория. — Почему? Есть какие-то причины, помимо того, что это запрещено? — Да, пожалуй. Как я и говорил, бои — это целая организация, скорее всего, вы и сами могли предполагать, что во главе ее могут стоять злодеи, это очень популярный слух и наверняка правдивый. Злодеи не раз покушались на Юэй, и как-то обсуждалось, что одна из целей боев — разрушение строя героев, в том числе и академий. Возможно, они ждут, пока ученики Юэй втянутся, процесс, как видите, уже пошел. Нельзя пускать туда новые лица из нашей академии. Если такой видный студент, известный на всю страну, будет замечен на боях, может произойти утечка, вместе с информацией, что уже Эйджиро и Бакуго — ученики лучшего класса — даже участвовали. Это ударит по репутации Юэй, возможно, фатально. — Но Каччан даже выиграл спортивный фестиваль, почему они не устроили утечку сейчас, если это одна из их целей. — Возможно, им нужно больше людей, но вообще черт их знает. Можем считать, что нам пока везет. Но как я понял, финальной стадией, которая точно вызовет утечку — если на боях появятся Мидория или Тодороки. — Что? Почему эти двое? — нахмурился Кацуки. — Мидория слишком очевидный любимец Всемогущего и вообще многие его знают и любят, никто не будет это отрицать. А Тодороки — сын Старателя, топ-героя. Такое замалчивать точно не станут. — Не знаю, насколько уместно так говорить, но все же повезло, что Каминари своего рода шпион, который предупреждает о возможных ошибках. Но что тогда делать? — выдохнул Изуку. Кацуки шумно выдохнул и склонил голову. Это все настолько удручающе и сложно. Кто бы мог подумать, что простым студентам придется разгребать и разбираться в чем-то настолько серьезном и опасном. Эйджиро прямо сейчас может быть где угодно, и факт, что Кацуки в этот момент просто сидит, пялится в траву и не понимает, что ему делать, окунал в жгучее отчаяние. Его нужно задержать до того, как начнутся сегодняшние бои. Что если он под действием вещества не увидит меры и вызовется против слишком дикого соперника, который так же может смешивать свою кровь с наркотиком. У Кацуки опускались руки. Сколько еще он будет чувствовать себя настолько жалким. — Это что-то за гранью, — Изуку тоже опустил взгляд. — Как мы могли оказаться в такой ситуации. Мы. Он сказал «мы». Этот эмпатичный придурок действительно применяет проблему и на себя в том числе, хотя не имеет к ней никакого отношения. И самое ужасное, что Кацуки в этом виноват. Втянул еще одного. Как паршиво. — И не говори, — кивнул Денки. — Оступимся — пострадаем не только сами, но и подставим всю академию и в принципе авторитет профессии героя, скорее всего. Повисла тишина, прерываемая лишь ветром. Ребята ощущали тяжесть на своих плечах, тошноту, подступающую к горлу вместе с комом. Денки, будучи самым стойким в сохранении оптимизма, выглядел настолько понуро, что все надежды хоть на что-то хорошее стерлись и осели на головах головах дополнительным грузом. — Нет, это невозможно, — вновь вцепился в свои волосы Кацуки. — Я ничего не могу придумать, но просто сидеть тоже не могу. Если Деку нельзя появляться на боях, то нам с тобой нечего терять, Каминари, мы уволочем его вдвоем. — Боюсь, нам и двоим с ним не справиться. Только если надеяться, что он отключится после боя, но это происходит не всегда, а во-вторых… — Никакого боя, черт возьми, исключено! — А во-вторых, вот это, да… — выдохнул Денки. — Приглашения еще не было? — Я не чувствовал, по крайней мере. Но ты же не собираешься туда идти, верно? — Собираюсь, — отрезал Кацуки. — Чтобы повторилось то же самое? Тебе понравилось на это смотреть? — Ты предлагаешь пустить все на самотек? Спать в то время, как Эйджиро бьют морду? Он ненавидел это зрелище, его от него тошнило, выворачивало, но если это хотя бы будет считаться попыткой хоть что-то предпринять, чтобы помочь Эйджиро, Кацуки готов пройти через это еще раз, готов хоть сдохнуть от отвращения, потому что он это заслужил, он сам это создал. — Ты снова поддаешься эмоциям, Каччан, — грустно заметил Изуку. — Да, черт возьми, да, — еще бы чуть-чуть — и голос Кацуки бы дрогнул. И он бы проклял себя еще и за это. — Мы что-нибудь придумаем, — сказал Деку. — Очевидно, нам нужно время. Звучит ужасно, но нам остается лишь поверить, что Киришима продержится еще некоторое время. — Какого черта ты мелешь? У меня нет времени, ведь Эйджиро… — Да, я не в восторге от того, что говорю, мне от этого тошно, понимаю, но прямо сейчас мы действительно ничего не можем. Нам нужно переварить все, что у нас есть, резкие движения приведут лишь к промахам. Промахам, которые сделают всем только хуже, в том числе и Киришиме. — Черт! — удар по многострадальному дереву. — Мы что-нибудь придумаем, — поддержал Каминари. — Не наделай глупостей, Кацуки. Тебе хочется сбежать на поиски? — Какая проницательность! — Если тебе так будет легче думаться, то вперед, — Денки поднялся и закинул рюкзак на плечи. — Я понимаю, что не остановлю тебя, если ты решил все же идти на бои, похоже, для тебя другого варианта просто не существует. — Эйджиро пропадает, и только на боях, выходит, я могу убедиться, что он жив. — Как печально, — Мидория запрокинул голову к небу. Денки и Изуку помогли Кацуки закрепить сумку с деньгами под одеждой, чтобы она не была заметна. В конце концов было решено отдать Бакуго толстовку Каминари, так как она была в разы свободнее. Не пытаясь скрыть, а скорее даже напуская отвращение, Кацуки натянул чужую одежду отдав свою рубашку взамен. Отвратительно, как же ему невыносимо неприятно принимать помощь, мерзкое чувство. Деку пообещал рассказать Денки все, что знает о случившемся с Кацуки, о том, почему вообще эта история имеет место быть, чтобы освободить Бакуго от необходимости прокручивать все снова с самого начала. И они с Каминари будут думать, непрерывно думать о том, что можно сделать. Обещали держаться на связи и стрясли с Бакуго такое же обещание в ответ. Втроем они прошли до дороги, а затем Кацуки отделился, направившись домой только с целью спрятать сумку, а затем выбежал, намереваясь повторить до тошноты привычный ритуал поиска своего друга по всему городу, уже понимая, насколько бессмысленны его действия. Но иначе никак, он должен что-то делать, должен доказывать хотя бы себе, что он не бросил Эйджиро, что он предпринимает меры, что он… Кацуки упал на колени посреди улицы, больно ударившись коленями о твердый асфальт. Доказывать что-то бессмысленно, даже самому себе. Киришима отказался от него, оттолкнул, убежал. Если он до сих пор не объявился, значит, он не хочет быть найденным, он прячется намеренно и не даст себя найти. Он не принес деньги лично, он не выходил на связь. Он не хочет видеть Кацуки. Эйджиро сделал выбор. Кацуки его потерял. Неужели все же нужно сдаться? Бакуго уже не ходил на подработки — ему было все равно на долг и на свою честь, абсолютно плевать, даже тратить мысли на это не хотелось. Хотелось только, чтобы Киришима был в порядке. Пусть Бакуго засадят, опозорят, это уже не важно. Сдаться? Дождаться приглашения на раунд, пойти в полицию, сообщить данные, чтобы задержали всех, в том числе и Эйджиро? Но что может произойти в этом хаосе? Смогут ли удержать Киришиму? Он ведь под воздействием безумия точно будет сопротивляться и усугубит ситуацию. Нет, точно не вариант. Мало того, что жизнь Эйджиро разрушится, он еще и станет причиной трещины в репутации Юэй. Это сломает ему судьбу, а не спасет. Нельзя, нельзя, нужно что-то делать. Что же делать? Что, черт возьми, делать? Он достал из кармана телефон, прекрасно осознавая, что очередное сообщение в чате с Киришимой уйдет в пустоту, но руки двигались сами, они хотели опускаться даже невризая на громкий внутренний крик, призывающий сдаться, лечь прямо здесь, на асфальт, и ждать, что будет. Стоило открыть чат — раздалась вибрация. Никаких уведомлений с ней не последовало. Значит?.. Кацуки сосредоточился и впился глазами в телефон, совершенно не думая, насколько странно выглядит в глазах прохожих, коих, благо, вокруг почти не было. Короткая вибрация, длинная, еще одна длинная — и экран погас, издевательски выдав на прощание изображение перечеркнутого красного аккумулятора. Бакуго не сразу среагировал, он словно завис, проталкивая через глаза в мозг информацию, чтобы суметь ее воспринять. — Да чтоб тебя! — не сдержав эмоций, Кацуки с силой кинул телефон перед собой и наблюдал, как за доли секунды по экрану расползаются трещины. — Я псих. Я чертов псих, — Кацуки поднял гаджет и осмотрел его. Если и будет работать, то только на надежде, которой уже не осталось. Ну и черт с ним. Зачем нужен телефон, который не помогает связаться с Киришимой. Купит новый из накопленных денег, на которые уже плевать настолько, что он даже пересчитывать не будет. Куда обиднее, что он пропустил приглашение. Вибрация оборвалась, не успела пройти полностью. Куда идти? Во сколько? Где искать Эйджиро? Быть может, это еще один знак, что все проиграно? Внезапно накатила сонливость. Настолько сильно и резко, что Кацуки едва не упал, потеряв равновесие. Усталость от бессоной ночи, от бесконечной беготни, от стрессов — все разом навалилось, стоило ему лишь на секунду перестать сопротивляться. Голова опустела, глаза слипались. Волоча ноги, не отрывая от земли, он добрался обратно до своего дома, не снимая кроссовки и уличную одежду упал на кровать и закрыл глаза локтем, закрывая от себя весь мир. Он проиграл. Они ничего не придумают, из этой ситуации нет выхода. Он совершил ошибку, втянув в свои проблемы Эйджиро — и теперь за эту ошибку расплачивается разлаганием изнутри. Но самобичевание не спасет Киришиму. Что вообще его спасет? Еще секунда — и из глаз потекли бы слезы. Но Кацуки, словно под влиянием и без того треснувшей гордости, провалился в сон до того, как соленые ручьи сумели вырваться из прикрытых глаз. Он погрузился в черноту, в которой желал бы остаться навсегда. В безмолвный вакуум прокрадываются звуки. Неловкие, какие-то хрупкие, но настойчивые. Сначала стуки, затем скрежет и какой-то скрип. Кацуки продрал глаза и увидел перед собой синюю темноту. Сколько часов он проспал? Похоже, что уже ночь. Не сразу удалось сопоставить звуки с реальностью, но через секунду, когда чей-то силуэт приземлился на пол в его комнате, Бакуго понял, что некто сначала стучался в его окно, а затем даже сумел его открыть. Если бы Кацуки было не все равно на себя, он бы, возможно, что-то предпринял, но сейчас он просто вглядывался глазами с сонным прищуром в фигуру, смотрящую на него из густой темноты. И когда он наконец узнал этого человека — сонливость как рукой сняло, Бакуго рывком сел в кровати, помотал головой, но силуэт все еще находился рядом и не двигался. Но, кажется, слегка дрожал. — Эйджиро?.. — Я убил человека.9. Воспитание безумия
1 июня 2020 г. в 17:48
Едкий туман адреналина пробирается внутрь и щиплет глаза. Кровь бурлит так, что хочется кричать, но скорее от кайфа, чем от боли, хотя и боль ощущается достаточно остро. Она разливается по телу и воспламеняет его, закладывает уши и подкашивает ноги. И это потрясающе. Алая липкая жидкость сочится из колотых и резанных ран, Эйджиро прикрывает их рукой, только усугубляя болезненные ощущения. Эйджиро ощущает себя живым, пусть в остальном и чувствует себя отвратительно. Его соперник лежит перед ним, руками размазав кровь вокруг себя, не в силах пошевелиться, только дрожь (или же уже конвульсии) выдают, что он в сознании, но больше не способен драться. Эйджиро победил — блеску в глазах пора угасать, это конец.
Главное, не убить. Ради этого иногда приходится приостанавливать веселье — да и оно в любом случае заканчивается за некоторое время до чьей-то смерти, доводить до конца отбитый кусок кровоточащего мяса совсем не весело. В мгновенной смерти сильного соперника тоже нет ничего захватывающего. Киришима четко осознавал это, так что не боялся. Ему нравится сам процесс и он понимает, когда нужно остановится — когда становится скучно.
Пусть поединок на стадии развязки — улыбка до ушей не сползает. Она впечатана в лицо, словно зацепившись за скулы, застыв надолго, ведь адреналиновая эйфория ощущается слишком остро и приятно, чтобы быстро избавиться от ее внешних непроизвольных проявлений. И от пульсаций во всем теле, прерывающихся просачивающихся сквозь зубы жадных вдохов, совершенно забывая о выдохах.
Толпа ревет — и стены словно содрагаются, но шум едва доходит до ушей. То ли от того, что Эйджиро давно оглох, то ли от того, что его восторг перебивает этот орган чувств.
Со временем боль начинает действительно сжигать тело, стоять становится сложнее: стоит уйти до того, как все это восторженное сборище увидит, какой ценой было устроено их зрелище. Гордость победителя, что-то вроде того.
Спрыгивая с арены, заранее сощурившись в ожидании вспышки боли в ногах, Эйджиро поднял голову — и зацепился за красные глаза в толпе. Красная радужка и красное глазное яблоко. Несмотря на их невозможную измученность и непривычность до крайности несчастного взгляда, не узнать хозяина этих глаз было просто невозможно. Вдруг что-то пронзило грудь, сдавило горло, переместив всю боль из тела в сердце, неспособное ее выдержать, отрезвляя — Киришима спрыгнул вниз и утопил тот взгляд в толпе, без возможности — в принципе, и желания — выловить его обратно. И снова туман в глазах сгустился настолько, что понимать происходящее стало невозможно.
Эйджиро очнулся, ощущая неприятное соприкосновение своего тела с чем-то твердым и неровным. Его руки сжимали сумку истерзанными руками. Сердце все еще болело, как и все тело, и когда эффект блаженства спал — больше не было приятно, было просто больно. Киришима издал стон, больше похожий на скрип, ибо скулы болели слишком сильно, чтобы заставить себя двинуть челюстью и открыть рот. Стоит открыть глаза наконец. Наверное, туман уже рассеялся вместе с кайфом, и теперь можно беспрепятственно поддаваться боли и мукам совести, уже клубившимся в животе. Но для начала понять, где Эйджиро находится.
С трудом разлепив глаза, Киришима обнаружил себя в сгоревших обломках. Образовав некий купол из угольно черных досок, он просто валялся в углу, обнимая сумку с неприлично большой суммой, купюры буквально давили на швы.
Эйджиро молча выругался на себя, упрекнув в том, что ему слишком сильно сносит башню, раз он позволяет себе отключится черт знает где, перед этим на глазах у огромнейшей толпы сорвав куш. Ему чертовски повезло, что никто не обнаружил его. Сердце забилось чаще от осознания, в какой смертельной опасности он находился неизвестно сколько времени — и даже на несколько мгновений боль вновь стала приятной, но резко рвота подступила к горлу, обжигая желчью и расцарапывая. Едва успев оттолкнуть сумку в сторону и повернуться, уперевшись руками в землю — иначе Эйджиро вновь мог рискнуть жизнью и захлебнуться собственной рвотой — Киришима сблевал, хрипя и кашляя. Как же неприятно, как же больно. Наконец двинувшись, он осознал, как сильно кружится его голова, как сильно ломает суставы и как тяжело сосредоточить взгляд. Держась за по ощущением искромсанное в мясо горло, он сел, уперевшись спиной к стене, закрывая глаза на вонь и на испачканную одежду, просто пытался нащупать реальность.
Кацуки. Он видел Кацуки. Это не могло быть бессознательным видением, спроецированным совестью — на боях Эйджиро был слишком безумен, он это понимал, к своему стыду. Видит ли Бакуго, насколько жалко Киришима выглядит теперь — возможно, ему стоит увидеть, чтобы совесть сожгла Эйджиро заживо, он определенно заслужил.
Отвратительный период. Приходится проходить через невыносимые муки от побочных эффектов наркотиков снова. Это действительно мерзотное время, которое не прекращается, пока не примешь новую дозу. Возможно, побочки и проходят через какое-то время, Киришима поначалу действительно пытался без надобности не принимать лишнего и терпел до последнего, но его без перерыва рвало, даже когда уже было нечем, все тело складывалось пополам и вчетверть, взгляд оставался рассредоточенным. В таком состоянии долго продержаться сложно — можно сойти с ума или же умереть от мучений, одно из двух. Ни до чего из этого Киришима не осмеливался дотянуть, и не принимал дозу сразу же лишь по наводке остатков совести, которая сейчас швыряла его внутренности почти наравне с наркотической ломкой.
Нельзя было отрицать, что рано или поздно это случится, очевидно, Кацуки уже был в курсе, что его друг ходит на бои, он буквально на них сбежал, бросив Бакуго одного. На его месте Эйджиро сжег бы лучше мосты, потому что относиться к себе как-то иначе, кроме как с ненавистью, было невозможно. Он хотел, чтобы Кацуки его ненавидел, потому что ненависть придает сил и дает мотивацию забыть все, что было, чтобы перестать себя ранить. Он хотел ударить себя по лицу, но тело схвачено судорогами — нормального удара не получится. Да и есть ли в нем смысл. Заслуживает ли Эйджиро усилий, вложенных в удар.
Наркотики помогали не думать, в то время как вне их действия только думать и получалось, пока боль в теле не начинала мысли заглушать.
А пока мысли добрались до точки, что надо все же найти Кацуки. Надо объяснить ему. Эйджиро поймет, если после этого будет отправлен восвояси и послушно уйдет, но Кацуки должен знать, что это не предательство, что Киришима все еще считает его самым ценным, что у него есть, что это ради денег, которыми нужно было заполнить брешь в их плане, о которой Эйджиро умолчал, тоже заботясь. Он был таким глупым и не понимал, что ложь во благо — все еще ложь, а ложь никогда не ведет ни к чему хорошему, ложь ядовита для отношений с людьми. Хотелось хоть как-то оправдаться, хоть как-то заставить Бакуго перестать думать и травмировать себя. Но ощущение, что Эйджиро все потерял и все разрушил, заткнуло ему рот и не позволило даже появиться дома — он знал, что Кацуки туда явится, а увидеть его он был не готов, хотя смертельно сильно хотелось. Хотелось ощутить эту абсолютно справедливую ненависть, которую он заслужил и которой так боялся. Боялся настолько, что избавился от соблазна поймать или самому установить с Бакуго связь: сломал и выбросил свой телефон, предварительно купив новый и запустив в него чертов вирус. Теперь у него нет телефона — у него есть только устройство, предназначенное лишь для зазывания на раунды — и это настолько отвратительно и неправильно даже без контекста. Эйджиро этим не гордился. Его кромсали противоречия. С Кацуки поговорить было необходимо, но не было и мысли о том, что Эйджиро теперь вообще заслуживает сказать тому хоть слово. Заслуживает ли он вообще чего-либо, кроме как блевать и трястись неизвестно где, в месте, соответствующем его личностной ничтожности.
Послышались шаги и хруст обломков под чьими-то ботинками. Сердце заколотилось, добавляя боли ребрам, заставив тело даже пошатнуться, Эйджиро боролся с тошнотой, прижал дрожащими руками сумку к себе и направил все силы на то, чтобы сосредоточить взгляд на неожиданном госте, судя по шагам, направляющемуся прямо к нему.
Приближающийся парень ничего не говорил, лишь молча подходил все ближе с противоположного угла сгоревшего здания. В его силуэте вырисовывалась знакомая фигура, но Эйджиро не мог себе гарантировать, что это не его совесть играется с ним, пока он в таком неудобном состоянии. Фигура перед глазами раздваивалась и плыла, еще и солнце предательски светило из-за спины человека, не давая возможности разглядеть хотя бы цвет волос или одежды.
И когда парень подошел практически вплотную и уставился на Эйджиро сверху вниз, того словно пронзила молния почти что в прямом смысле — с такого расстояния он таки сумел разглядеть, кто перед ним стоит.
Обрамляемый лучами солнца, он вместе с этими лучами с минуту в тишине прожигал нечитаемым взглядом недоумевающего Киришиму, раскрывшего рот и просто молча уставившегося в ответ.
Это был Каминари.
— В каком же ты дерьме, брат, — сказал Денки без единой ноты свойственного ему веселья в голосе.
— Что ты… — начал Эйджиро, но очередная порция желудочного сока подобралась к горлу, пришлось отвернуться и ощутить себя самым жалким человеком на земле, чувствуя на себе взгляд одноклассника, наблюдающего, как он почти что выплевывает свои внутренности, согнувшись в три погибели.
Рядом с Киришимой упала бутылка воды, и только сейчас ему пришло осознание, насколько его мучает жажда — она слилась со всеми болезненными ощущениями и не выдавала себя до этого момента. Вся вода до последней капли была выпита залпом.
— Что же делать? — будто риторически спросил Каминари, печально глядя на друга, вытерающего рот рукавом.
Это невозможно. Терпеть этот взгляд невозможно. В нем нет ничего злобного, но сам факт, что за ним сейчас в его состоянии наблюдает Денки — достаточно близкий друг и тот, кто имеет возможность контактировать с Кацуки, выводил из равновесия, казалось, что Эйджиро вот-вот потеряет сознание, если впустит в свое тело еще и волнение.
Опираясь о хрупкую стену, измазывая ладони в саже, Киришима поднялся на неслушающихся ногах. Соображать он уже не мог и действовал на автопилоте, повинуясь бессознательным сигналам почти что отключенного мозга. Он двумя руками всучил сумку Каминари, выхватив несколько купюр и положив в карман.
— Отдай это Кацуки. Пожалуйста, передай ему это.
— Он оторвет тебе голову.
— Поэтому и передай.
— Когда это закончится? — Каминари покорно взял сумку в руки. Его непривычно низкий голос сотрясал воздух и раздражал уши.
— Я не знаю. Я не знаю!
Киришима развернулся и побежал со всех ног, удивляясь внезапно явившемуся второму дыханию. Каждое соприкосновение стопы с землей ощущалось слишком сильно и болезненно, но Эйджиро продолжал бежать, не разбирая дороги, не думая, насколько ущербно и подозрительно он может выглядеть. Лишь бы подальше от Денки. Подальше от знакомого взгляда. Пока наконец не упал на колени в случайной подворотне от невозможности дышать, напрягая треснувшие легкие. Захотелось плакать от стыда. Если настолько нереально плохо от того, что Эйджиро попался на глаза Каминари, то недопустима сама идея о возможности встретиться с Кацуки, и это ранило еще сильнее, до потемнения в глазах и стонов. Достаточно разочарования Бакуго, что он видел Эйджиро на боях. Киришима просто не вынесет большего.
Сквозь боль долетали ошметки мыслей, одна из них совершенно очевидная, но настолько несвоевременная — как и почему Денки нашел его? Как он вообще оказался в этом месте? И подал воды, будто заранее знал, что это будет нужно. Он знал заранее? Он расскажет обо всем Кацуки? Но Бакуго и так теперь знает, чем Эйджиро занимается. Почему? Что вообще произошло?
Киришима со всех своих ничтожных сил прижал обе ладони ко рту, чтобы не выпустить на свободу раздирающий глотку крик, наконец перебивший все его мысли.
Он больше так не может. Это невыносимо. Очень больно.
Эйджиро достал из внутреннего кармана конфету в серебристой обертке. Никто бы никогда не заподозрил, что это таблетка, дающая сил и вызывающая зависимость, избавляющая от боли, от такой несносной боли. Фантик ничем не примечателен, он совершенно обычный, в магазинах лежат горы конфет в точно таких же упаковках. И на вкус она тоже практически не отличается. Та девушка, что каждый день теперь выдает ему по несколько доз, обещала, что даже если вдруг кто-то заподозрит в этом леденце что-то неладное — никакая экспертиза не докажет наличие чего-то незаконного в составе. Можно быть спокойным. Принимать спокойно. И все будет в порядке.
Он развернул конфету, отпустив фантик на землю, и забросил ее в рот, раскусил напополам, услышал характерное и уже знакомое шипение и затем проглотил. Никто не ест карамель таким образом, а подействует таблетка — предусмотрительно — только если употребить ее вот так. Еще одна защита в случае попадания в чужие ничего не знающие руки. Эффекта не будет, никто ничего не заподозрит. Девушка предлагала объяснить принцип действия, дабы заинтересовать Киришиму еще сильнее, но в этих объяснениях наверняка фигурировали бы химические термины, так что он отказался — он и без того был безумно заинтересован, ему не терпелось, ему было необходимо даже без полных знаний о том, что он в себя пихает. Она тогда довольно улыбнулась и кивнула. И это последнее, что увидел Киришима в здравом уме и трезвом рассудке, не задетом веществами.
Ему нужно победить сильного соперника еще раз — и долг будет погашен. В деньгах ведь дело? Только из-за этого он все еще ходит туда?
Он чувствовал, как его кровь остывает и нагревается вновь, но уже приятным пламенем, а не сжигающим. Дышать становилось легче, боль притуплялась, пока не исчезла совсем, окружение перестало плыть и двоиться, наконец-таки появилась возможность видеть мир нормально, а не напрягая глаза так, что глазные яблоки вот-вот могли лопнуть. Наконец можно отдышаться вдоволь, не вздрагивая от боли.
Стоны перешли в нервный смех, и это могло напугать, будь Эйджиро адекватен. Но опять, вновь это воодушевленное ощущение азарта. Он только что убежал от Каминари, который мог его поймать, который может теперь растрещать всем, и это опасно. Вновь ощущение себя живым. Настолько быстро. Эта эйфория в конфете определенно стоила той доброй доли, которую Эйджиро пришлось отвалить за нее. Но, как и было обещано, окупилось все с одного раза.
Киришима лихорадочно ощупал себя, побоявшись, что в таком отрешенном от реальности состоянии мог не заметить, как выпал его телефон, и облегченно выдохнул, нащупав его в заднем кармане. Впервые после пробуждения он увидел время — 10:46. Бои закончились не так давно. За это время, если арену перенесли, приглашения не успели бы разослать. Отлично.
Эйджиро проспал не более трех часов, скорее всего, порядком меньше, ведь сейчас он находится на окраине города, но даже сюда от арены добираться достаточно долго. Значит, он сделал это сразу после боев. Черт, совершенно не помнит, как он здесь оказался, это тоже как один из побочных эффектов: когда адреналин в крови достигает максимума, обостряя все чувства, придавая неимоверное количество сил и выдержки, в конце концов после кульминации происходит внутреннее возгорание — и на промежуток времени, когда эффект спадает, может отшибить память. Это почти как алкогольное опьянение — ты помнишь что-то лишь до определенного момента, а потом просто просыпаешься уже не под воздействием и с адской болью.
Нужно снова купить новую одежду, а эту выбросить к чертям, она больше непригодна и будет вызывать много вопросов. Есть необязательно — приняв столь чудное лекарство чувство голода в принципе не проявляется, как и усталость и прочие слабости обычных людей, но Эйджиро вдруг на мгновение задумался, что Кацуки наверняка разозлился бы, узнав, что Киришима помимо всего беспредела, что и так натворил, еще и пропускает приемы пищи. Это так глупо, но достаточно убедительно, чтобы все же посмотреть на карте ближайшую забегаловку, все равно нужно зарядить телефон. Вновь до вечера нужно постоянно оглядываться, опасаясь знакомых лиц. Если его вдруг ищут, в чем-то подозревая, то лучше быть осторожным и не оставаться на одном месте. Вновь убивать время и ждать, ждать, сгорать в ожидании боев. Эйджиро вздрогнул, почувствовав, как болят его щеки от вновь растянувшейся до ушей улыбки.
«Что же со мной происходит?» — спросил он себя и оставил вопрос без ответа.