Агрессивно зависимый

      — Ты снова плачешь? — Кацуки уже начинал клевать носом, но тут же откинул сонливость, услышав от Эйджиро более громкое дыхание, чем обычно.       — Да, — удивительно спокойно и очень тихо ответил Эйджиро. — Подвинь таз, пожалуйста.       Кацуки поддерживал друга, пока того снова рвало чистым желудочным соком. За исключением вздрагиваний от боли — Киришима совсем не двигался, не пытался якобы случайно задеть Кацуки локтем, не брыкался, как раньше. Раньше он и помощи не просил, что уж говорить о таких словах, как «пожалуйста», это и вовсе было чем-то забытым и уже непривычным. Когда приступ закончился, Кацуки вытер рот Киришимы салфеткой, напоил водой, а после Эйджиро просто обмяк и лег на бок, мотнув головой и закрыв волосами свое лицо. Бакуго, честно говоря, был в замешательстве от такой смены поведения и пристыдил себя за то, что вместо того, чтобы надеяться на тот самый долгожданный спад уровня ломки — он в первую очередь ожидал подвоха и насторожился.       — Сколько времени прошло? — спросил Киришима.       — С какого момента?       — Сколько я уже вот так?..       Чтоб Кацуки знал. Он не считал. Время стало для него единым потоком, которое не делилось на дни и ночи, это была бесконечная и мучительная цепочка сплошного существования без пауз.       — Больше недели, наверное.       — Какой ужас.       — Ты поэтому плачешь?       — Возможно.       Это был совершенно нормальный диалог, если не брать во внимание контекст ситуации и нынешнее положение этих двоих. Не было провокаций, двусмысленных интонаций. Нормальный, по сравнению с тем, как звучали разговоры все эти несколько дней. Правда, уже вчера Эйджиро вел себя спокойнее, почти ничего не говорил, кусал своими острыми зубами губы настолько сильно, что их пришлось обрабатывать и впитывать в кусочек ваты кровь. Истерзанные с рваной и натертой кожей (даже несмотря на бинты) руки были связаны и прикованы к батарее — и он не мог бы закрыть свой рот иначе.       — Есть смысл говорить, что мне жаль? — прошептал Эйджиро. — Поверишь ли ты теперь хоть единому моему слову?       — Прямо сейчас ты звучишь честно. Мне бы хотелось тебе верить.       — «Бы», — слабый смех перешел в кашель, а затем в стон. — Не имею права обижаться.       Бакуго сел на колени перед Киришимой с намерением откинуть волосы того с лица, но Эйджиро повернул голову, уткнувшись носом в пол, прежде, чем ладонь Кацуки успела дотронуться до него.       — Снова будешь говорить, что недостоин меня? — Кацуки убрал руку и сжал ладони в кулаки у себя на коленях. Разговаривать он будет только с голосом Эйджиро, без лица, но в такой ситуации даже за это хотелось держаться. Потому что это был действительно голос Эйджиро, едва продирающийся сквозь хриплый шепот, но его уже — наконец-таки — можно было услышать.       — Нет, не буду. Это и так понятно.       — Как ты себя чувствуешь?       — Паршиво. Мне очень больно, но я это заслужил, так что не имею права ныть, кричать и все в этом духе.       — Тебе помогали обезболивающие?       — Не помню, возможно, чуть-чуть, раз я все еще не откинулся.       — Я сейчас принесу тебе еще.       — Нет, пожалуйста! — Эйджиро слегка поднял голову, несколько прядей сместились, и Кацуки смог увидеть, как его глаз блестит от слез. Киришима научился так тихо плакать, его голос уже почти не дрожал. — Не трать на это время, поговори со мной, пока я… — он резко осекся.       — Пока ты что?       — Я не знаю. Когда я пришел к тебе ведь тоже все было нормально, я был в своем уме и понимал, какой я отвратительный, но в итоге смотри, в каком я положении. Мои запястья вот-вот отрежет наручниками. Как я мог себе позволить вырываться настолько сильно, раз даже сквозь причуду смог сам себя поранить?       — Ты озверел из-за таблетки. Больше ты ее не получишь, — шумно выдохнул Бакуго.       — Хочешь сказать, ты веришь, что у меня есть шанс больше не потерять рассудок? Сейчас я все четко осознаю, как раньше.       — Я ни во что уже не верю и не уверен, что хочу верить, но было бы действительно здорово.       — Кацуки… — послышались всхлипы. Тихо он плакать умеет, но, видимо, случился нахлест эмоций. — Неделя. Мне потребовалась неделя, чтобы ты со мной смог нормально заговорить. Что это за кошмар? Это действительно происходит со мной? Я не проснусь сейчас в кровати в холодном поту и не осознаю, что мне всего лишь снится очередной сон про бои, но я не настолько пал, чтобы действительно на них пойти?       — Тебе снились такие сны?       — Да. Очень часто. Наверное, я настолько к ним привык, что однажды не заметил грани с реальностью, которую переступил.       — Черт, прости, — костяшки Бакуго побелели, нестриженные ногти больно впились в ладони. Он хотел слушать Киришиму, он так по нему соскучился, но как же, черт возьми, больно было его слушать.       — Пожалуйста, не извиняйся. Только не передо мной.       Повисла тишина, в которой концентрация чувства вины была настолько огромной, что обоим хотелось задушить себя прямо сейчас, чтобы не мучиться, вдыхая этот отравленный воздух.       — Я даже не знаю имени того, кого убил. Я помню, что он был уродливым и грязным, они там все такие были, но даже уродливые и грязные имеют право на жизнь и у них тоже может быть в этой жизни семья, работа, друзья, что угодно, за что они хотят ухватиться. Как у меня. Но я все потерял. Я потерял твое доверие, Кацуки. Лучше бы я умер.       — Ты охренел? — спустя неделю эмоционального выгорания и пересохшего горла, из-за чего было слышно, как воздух лезвиями кромсает его изнутри, эта попытка в крик прозвучала довольно жалко, но слишком ярко на фоне застывшего серого момента, это заставило Эйджиро вздрогнуть. — Я уже говорил, что мне плевать на него, мне абсолютно все равно, что ты и как ты там сделал. Это не дает тебе права умирать, ясно? Тем, кто участвует, нет дела до погибших, если бы ты умер — никто бы там этого даже не запомнил, так какого хрена совесть заставляет тебя мучиться, но не запрещает тебе думать о смерти. Тогда я тебе запрещаю. Ты был бы последним ублюдком, если бы умер после того, что сделал со мной. Если у тебя было хоть малейшее намерение сдохнуть раньше, чем в столетнем возрасте, какого черта ты посмел сближаться со мной? Вот это настоящее предательство, никогда не говори так, иначе я стану тем, кто убьет тебя.       Эйджиро не ответил, но явно усилившаяся дрожь в теле выдала его разрывающее тело волнение. Откуда Кацуки все еще черпает силы на подобные высказывания? Он самый сильный человек из существующих. Слова застряли комом в горле, если бы Киришима не дал себе время, он бы обеспечил Бакуго еще более жалкое зрелище, а душа того и так истерзана и кровоточит, чтобы отягощать существование еще сильнее. Но он был благодарен за такие слова. Конечно же, не заслуживал их слышать, но был бесконечно благодарен.       — И ведь они еще пытаются что-то делать, — сказал Киришима. — Наши друзья такие оптимисты. Они действительно надеются, что меня можно спасти? После всего этого…       — Ты слышал?       — Да. Я в последнее время сплю меньше, чем вам казалось, наверное. К тому же, вы громко разговаривали.       — Прости.       — Я же попросил не извиняться.       — Нет, серьезно, прости. Я виноват, как бы там у тебя в голове ни складывалось иначе. Дело даже не только в боях, — он не стал говорить вслух, но подумал о том, что если бы он не пришел в ту ночь к Киришиме — они не стали бы настолько близки, не открылись бы друг другу настолько сильно, возможно, еще долго не открыли бы друг другу себя полностью. И сейчас как никогда щемит в груди ощущение того, как же страшно потерять эту обретенную ценность. В этом есть что-то необъяснимое и стыдное в данной ситуации, возможно, возникшее под воздействием голодания по хоть чему-то хорошему, — а в том, что я вел себя, как идиот. Когда я начал тебя подозревать, я отталкивал тебя, был стереотипной истеричкой с хлещущей пассивной агрессией, а иногда и не пассивной. А должен был ведь наоборот — показывать всеми силами, от чего ты можешь отказаться, если поддашься, заставить тебя передумать. Не стыдить, а именно продемонстрировать, насколько ты важен и почему ты не должен туда больше идти. Прости, Эйджиро. Я снова накосячил. Не ты, а я ведь первый начал тебя отталкивать, ты ведь до последнего держался за меня, даже оступившись. Мне просто нужно было удержать в ответ, объяснить очевидность правильного выбора. Но я расстроил тебя — и поэтому ты сорвался, потому что в твоей голове могло что-то щелкнуть, я ослабил твою хватку за меня, я сам поместил себя на высшую чашу весов.       — Ты… — Эйджиро едва мог говорить, превозмогая ком в горле, — ты не должен так говорить. Пожалуйста, не говори мне, что ты действительно винишь во всем себя.       — У меня не получается иначе. Ты сейчас выглядишь так из-за меня.       — Это неправда! — несмотря на кровоточащую глотку и отклики в ушах от громкого голоса, вскрикнул Киришима, расплестав по воздуху насыщенное и режущее отчаяние и сожаление. — Я ни разу не винил тебя, ни разу не думал о тебе плохо, я и не подозревал, что ты на себе тащишь вину за меня, прекрати, умоляю, — он взял перерыв на несколько вдохов и выдохов. — Спасибо, что вот так разговариваешь со мной. Я просил тебя возненавидеть меня, но ты сутками сидишь надо мной и следишь, чтобы я не подох. Даже когда я не в своем уме. Я не понимаю, но спасибо.       — Я тоже не понимаю. Но, видимо, не зря я уперся. Спасибо, что тоже находишь силы говорить со мной, — Кацуки предпринял еще одну попытку отодвинуть пряди волос с лица Эйджиро — и в этот раз тот не сопротивлялся, но заметно напрягся, будто в ожидании чего-то ужасного, в ожидании наказания. Он медленно поднял взгляд и посмотрел на Бакуго снизу вверх. И не увидел ничего из того, что считал справедливым увидеть.       Глаза Кацуки блестели. Это было запредельным зрелищем, сложно придумать что-то настолько не вписывающееся в картину привычного мира, чем Бакуго с заплывшими глазами. Мир действительно рухнул, произошел апокалипсис, Киришима уничтожил все и теперь наблюдает агонию вселенной — ведь только так можно объяснить поведение Кацуки. Он ведь даже не злится — сил не осталось даже на это, даже у Бакуго. Он просто смотрит, впитывает свой взгляд в кожу Эйджиро. Киришима уже хотел снова уткнуться лбом в пол, но теплые ладони ему не позволили. Жар передался от рук Кацуки к щекам Эйджиро, в сознание обоих со скрежетом вонзилось понимание, насколько они скучали друг по другу, находять рядом круглые сутки.       — Я развяжу тебя, — вдруг выдохнул Кацуки.       — Нет, подожди, я уже подвел тебя, ты больше не должен…       Но Бакуго не слушал. Крепкий узел, прижимающий ноги друг к другу, ослабел, лодыжки пронзило легкой болью и жаром от освобождения от натирающей пламенем веревки. Раздался щелчок — и заныли примерно той же болью запястья.       — Ты уверен? — Эйджиро словно парализовало, неожиданная свобода, которой тело жаждало столько времени, лишь обезоружила Киришиму и обездвижило еще больше. Придя в свое собственное, истинное, не навязанное препаратами сознание — он, видимо, не позволял себе считать, что он имеет на эту свободу право. Он, кажется, даже побаивался себя.       — Да, — отрезал Кацуки, в голосе которого наконец-таки можно было распробовать хоть и затуманенные далекие отголоски его манерности, красно-рыжего окраса, который выделял его тембр из всех.       И Эйджиро послушал. Он оперся на локти, чтобы помочь себе встать хотя бы на колени, а затем его руки (непривычно послушные, ничем не заблокированные) потянулись вверх. Затекшее тело, не готовое к движению (или же критичное сознание, ставящее блоки) не позволило совершить еще какие-либо действия: колени не выдержали и разогнулись, торс под собственным весом устремился обратно к полу, лишь руки удалось оставить вытянутыми, чтобы затем сплести пальцы своих ладоней за спиной Кацуки, севшего на колени рядом и не позволившего Киришиме удариться об пол. Эйджиро уткнулся лбом в грудь Бакуго и умолял себя разрешить себе дышать, чтобы прожить этот момент. Незаслуженный, определенно, но такой желанный. И если Кацуки — спустя столько времени, после стольких потрошащих ударов ножом в спину и прямо в лицо, после моральной агонии — позволяет картине обрести такой сюжет, то стоит отдать дань такому нечеловеческому великодушию. Все, кто считает Кацуки Бакуго злым, идут к черту: они не знают ничего.       Нет никаких гарантий, что они оба об этом не пожалеют чуть позже. Они оба это понимали. Они больше не доверяли ничему и никому, даже своей интуиции, которая говорила им перестать доверять себе.       — Ты точно уверен, Каччан?       — Да, абсолютно, — ответил Бакуго, придерживая наконец-то чистые волосы Эйджиро с отросшими черными корнями, пока тот склонился над унитазом и выжидал очередного порыва. Эйджиро впервые за долгое время смог более-менее нормально поесть, так что и рвота теперь была более частая, но не настолько болезненная, как если бы из него через рот выходил только желудочный сок с желчью. — У него все кости уже мхом покрылись, да и позволять ему ходить в ванную и туалет лучше, чем каждый раз приберать за ним и терпеть недельную вонь. Он ведет себя адекватно, со вчерашнего дня вообще никаких отклонений, думаю, он в себе.       — Очень хочется верить, — выдохнул Денки.       — Мне тоже, — кивнул Кацуки. — Похоже, в нем и сил поубавилось. Мы проверяли, он не смог разорвать джинсы, которые так быстро порвал в тот раз.       Этот аргумент был вовсе не необходим. Невооруженным глазом было видно, насколько Эйджиро истощился. Тело заметно стало более хилым, любые движения замедлены, он не мог даже просто сжать кулак или вжать стопу в пол: стоило толкнуть его пальцем — он бы рухнул на пол и вскрикнул от боли своим ослабшим голосом.       — Да, возможно, мне просто было слишком больно напрягать мышцы и дело в этом, но в любом случае это значит, что если физической силы не стало меньше, то превозмогать боль, чтобы ее использовать, я уже не могу, — хрипло произнес Киришима, поднимаясь с колен и тут же упав плечом в стену, не удержав равновесия. — И я все еще с трудом могу даже ходить.       — Выглядишь отвратно, но звучишь действительно нормально. Ну, сравнительно наших уже привычных будней, — Каминари легонько приобнял Эйджиро, чтобы не сильно давить на тело (либо же из-за осевшего в желудке страха после стычки в прошлом и напряженности от необходимости быть всегда наготове) и под грозным взглядом аккуратно передал его в руки Кацуки. — Если все действительно так, значит, от наркотиков все же можно отойти, эффект спадает. Но в тот раз ты тоже вел себя вполне нормально, где гарантии, что ты не сорвешься при первой же возможности?       Лицо Эйджиро пошло трещинами оскорбленности, но он не стал свои эмоции высказывать, ибо точно знал, что было бы странно, относись к нему как-то иначе. Проклянув себя за эмоции, которых не заслуживал, он ответил:       — Это была последняя таблетка, у меня больше нет, мне нечем будет зарядиться. В тот раз я не выдержал из-за того, что боль перекрикивала все остальное, сейчас же я соображаю здраво как никогда. Черт! — ноги подкосились и колени едва не ударились о керамическую плитку, если бы Кацуки не успел подхватить.       — Убедительно, — Денки скрестил руки. — Но и это я помню. Тебе было больно двигаться, как и сейчас, но это не помешало тебе…       — Хватит! — Кацуки аккуратно вывел Эйджиро и направился в комнату с намерением уложить того в кровать. — Продолжать держать его связанным, когда в этом больше нет необходимости — бесчеловечно.       Денки и Изуку переглянулись с легкими неуверенными улыбками.       — Похоже, тебе тоже уже лучше, Каччан.       — Да, возвращаешься, — кивнул Каминари.       На деле Кацуки все еще выглядел выжатым, на его лицо и тело так же осели последствия бессоных суток в закрытой комнате наедине с монстром, с которого не было позволительно спускать глаз, но хотя бы уже не был мешком с мясом. Залечиться не так просто, но теперь все же есть причина это сделать. В лице Эйджиро, который каждую свободную секунду извиняется, чем только вызывает раздражение, но это ощущение и к лучшему — показатель, что тот самый Бакуго еще не совсем стерся и все еще есть, кому возвращаться.       — Я рад, что тебе лучше, — сказал Деку, усевшись на кровать рядом с лежащим Киришимой. — Прости, что пришлось тебя связать, мы действительно не могли по-другому.       — Я прекрасно понимаю, — изогнул губы в жалкое подобие улыбки Эйджиро. — Я бы тоже себя связал, я бы и не развязывал, но Кацуки меня не послушал. Что тоже справедливо, нечего меня слушать, однако в этой конкретной ситуации…       — Я просто надеюсь, — перебил Мидория, видя, как больно тому говорить, — что если твой мозг уже освободился, то и до освобождения тела уже не так долго. Мы все действительно счастливы, что ты не сошел с ума, черт, это так здорово!       — Я тоже рад, — Эйджиро отвел взгляд. С одной стороны, ему было бы легче жить дальше, свихнувшись, ведь тогда он бы не понимал, кто он теперь такой, не смог бы оценить уровень своей аморальности, не думал бы о том, что натворил и в кого превратился. Но это эгоистичные мысли — почти как мысли о смерти. А их Кацуки запретил.       Искренность и оптимизм Изуку резали уши. Доверие, привязанность и забота Кацуки били по печени. Преданность, дружелюбие и столь опасная кооперативность Денки до боли сжимали виски.       — Тебе бы воздухом подышать, но, к сожалению, тебе нельзя выходить, вы с Каччаном по легенде сейчас в Киото. Он рассказывал?       — Да. Очень здорово в Киото, наверное.       — Давай постараемся сделать так, чтобы вы с ним однажды по-настоящему оценили Киото, — постарался улыбнуться Изуку максимально искренне.       — Да, — ответил Эйджиро без какой-либо видимой надежды в голосе, но тоже попытался улыбнуться. Мидория ведь так старается быть позитивным звеном в этой сомнительной компании, причем вступив в нее добровольно.       — У меня есть набросок плана, — Деку медленно спустился на пол, уступая место на кровати рядом с Киришимой Бакуго, и по очереди словил зрительные контакты каждого из присутствующих, дабы убедиться, что его слушают.       — Насколько нужно быть безмозглым, чтобы все еще не дошел весь кризис ситуации и не пришло осознание, что впутывать новых людей — максимально тупая идея.       — Поверь мне, Каччан, я прекрасно понимаю, и я ищу решение для вас же, но этому решению не хватит только нас!       — Слишком много очевидцев, я ненавижу и тот факт, что вы двое видите меня и Эйджиро в таком положении, я не прощу ни себя, ни вас, если хоть кто-то еще об этом узнает.       — Выслушай, — потирая виски встрял Каминари. Эта бессмертная упертость Кацуки, которая несокрушима в его любом состоянии, действовала на нервы, но понимая, насколько ситуация тяжела, осуждать хотелось в последнюю очередь. — Бакуго, горстка из четырех школьников не всемогуща, недостаточно ресурсов и мало возможностей, вы двое сейчас не способны функционировать, просто посмотрите на степень вашей овощности, а наших с Мидорией сил просто не хватит.       — Но мы можем заработать преимущество введя всего одного-двух новых персонажей в нашу историю, если сделаем это грамотно, — кивнул Изуку.       Эйджиро пялился в потолок, вжимаясь в матрас под весом услышанных слов. Их голоса предельно серьезны, у каждого. Они не дрожат, но даже без этого слышно, насколько они напряжены и даже мрачны, как бы Деку не старался своим высоким тембром это скрыть. Даже Денки. Его голос не искрится сейчас. И невыносимо осознание, что Эйджиро тому виной.       — Мы уже проиграли кучу партий в этой игре, Кацуки, — почти что выкашлял он. — Мне уж так точно нечего терять, а тебя хочется спасти.       Кацуки проник своим взглядом прямиком в разлагающуюся душу Эйджиро и пустил в ней еще больше жгучих трещин. Интересно, что больше болит: тело или душа.       — Только потому что Эйджиро это сказал, — выдохнул Кацуки, явно через силу, слегка сжав одеяло в месте, где под ним находилась слабая ладонь Киришимы. — И только если план будет блестеть от идеальности, чтобы ни одного изъяна, никаких планов Б, план А должен быть безупречным.       — Спасибо! — скромно улыбнулся Деку. — У меня уже есть на примете тот, кто сможет нам помочь.       — Ты ведь не рассказал никому, не поговорив со мной, да? — из-под потрескавшихся губ начал выглядывать недружелюбный оскал.       — Ну, нет… — Изуку покраснел и забегал глазами по полу.       Денки внезапно и очень звонко чихнул, заставив всех присутствующих вздрогнуть и переключить внимание на него:       — Я узнал, что непосредственно организаторы не посещают бои, — начал он, пряча за своим голосом тихий протяжный выдох Мидории. — Оно и понятно, им незачем. Но ситуация координируется, они следят за всем и видят, что происходит. Во-первых, свои люди — дилеры, ведущий, люди, который собирает деньги за просмотр и взносы за участие. Я смог разговорить даже некоторых из них, и знаете что? Они не знают в лицо тех, на кого работают.       — То есть, подтвердить, что Риккиба как-то причастен, через них невозможно? — протянул Мидория.       — Боюсь, что да, — Денки хрустнул шеей. — Они знают только тех, кто находится на их уровне, через этих людей не выйти на верхушку, разве что поэтапно, но если вычислять и идти по их иерархии, то это, во-первых, подозрительно и опасно, во-вторых, может занять слишком много времени, а оно у нас ограничено довольно сокрушительным дедлайном. Помолимся же, чтобы этот наш Риккиба Цудзибаши действительно оказался зазывалой и что у него действительно что-то да найдется.       Эйджиро сдержанно простонал, прикусив своими острыми зубами губу, сделав только хуже. Кацуки мгновенно отключился от разговора, опустившись перед кроватью на колени, положив на них коробку с медикаментами, выуживая мазь и вату.       — Обезболивающее? — тихо спросил он, аккуратно, сдерживая трепетную дрожь пальцев, впитывая каплю крови с нижней губы Эйджиро в кусочек ваты.       — Нет, пока не надо, боюсь, меня тогда снова стошнит довольно скоро.       Он почти добавил «Не нужно вообще возиться со мной», но все же вместо этого выдохнул и сдержался: нужно экономить силы для более важных и приятных слов для Кацуки. Все еще поразительно, почему подобные высказывания вызывают у Бакуго расстройство, а не кивок с осуждающим взглядом. Это ненормально.       Кажется, Эйджиро действительно свел Кацуки с ума. Как бы прекрасно прозвучала эта мысль в каком-нибудь любом другом контексте.       — Ты очень бледный, — не будучи в силах хоть как-то прикрыть звенящую почти что паническую обеспокоенность, сообщил Бакуго. — Тебе не холодно?       — Теперь, когда ты сказал… Да, наверное, холодно. Смешивается с болью, которая жжется, поэтому я не замечал.       Эйджиро прилагал усилия, чтобы держать глаза открытыми, но продолжал пытаться. Натянуто улыбаться не мог уже давно.       — Я что-нибудь придумаю, — выдохнул Кацуки, заканчивая обрабатывать ранку на губе и не имея представления, как можно облегчить Киришиме страдания, от бессилия лишь придвинувшись ближе, будто с намерением передать немного своего тепла, однако и Кацуки был порядком бледнее и холоднее, чем полагает обычному человеку.       — Так вот, — прочистил горло Денки, когда убедился, что перешептывания со стороны постели стихли и натянутая тишина вновь наполнится лишь его голосом, — учитывая временные ограничения и отсутствие не слишком тернистых путей к верхушке, нам все-таки придется напрямую проверить без информационной подстраховки того самого урода, с которого начались приключения Бакуго. Это все, что мы можем сейчас сделать.       Все эти разговоры, которые пробивались через вязкий тяжелый воздух к ушам Кацуки, казались такими бессмысленными и глупыми. Будто они стоят на руинах и пытаются голыми руками без инструментов, кладя камень на камень, построить разрушенную крепость обратно. Пинают труп, потому что его одежда лишь колыхнулась на ветру, а они приняли это за движение и надежду на то, что он еще жив.       — Вопрос тот же: как вы собираетесь это сделать? — Кацуки закрыл глаза, устав от дневного света.       — У тебя же сейчас очень много денег, верно? — слегка опустил голову Деку, придавая своему взгляду какой-то заговорческий вид. — Думаю, их должно хватить, чтобы приобрести нужное оборудование для изучения и создания карты системы безопасности.       — Что за фантазии, ты знаешь, где достать шпионский хлам, способный на такое? — Бакуго раздраженно откинул голову.       — Я знаю, — поднял руку Каминари. — На черном рынке много чего есть, в том числе и это.       «Были бы силы, я бы удивился тебе снова, что за гребаный сюр, Каминари».       — Я искал полезные связи, а не просто прохлаждался, знаешь ли, — Денки манерно откинул прядь с лица, его нутро из него, похоже, даже на войне не выведешь. — На боях, конечно, полно обычных среднестатистических людей, но и интересных запятнанных экземпляров тоже достаточно.       — Ты чертов проклятый шпион и я понятия не имею, как ты это сделал, но если ты используешь свои шпионские способности против нас — я тебя взорву, клянусь, — Кацуки вновь сжал ладонь Эйджиро через одеяло. Даже сквозь ткань ощущался холод, сочившийся сквозь кожу изнеможденного тела. Живот ныл от волнения не переставая — и это удручало, и еще сильнее удручала невозможность сделать с этим хоть что-то.       — Не посмею тебя осуждать, — печально усмехнулся Денки.       — А они не будут задавать вопросы?       — Я тебя умоляю, — отмахнулся он. — Торговцам важны деньги, а не личная жизнь клиентов. Учитывая стоимость подобных вещей — такая покупка создает торговцам кляп из денег. Можно, конечно, заказать у профессиональных техников легально, но тогда уж точно не избавиться от вопросительных взглядов.       Кацуки недовольно фыркнул, давая понять, что относится к этой идее, мягко говоря, скептично, грубо говоря — чушь собачья, но ситуация настолько безнадежная и изматывающая, что возражать вслух пока не решался. Уже находясь по горло в преступной трясине, нет смысла пытаться жменями откидывать от себя грязь. До дна, от которого можно попытаться оттолкнуться, ближе, чем до берега.       — Ну или можем попросить Яойорозу сделать нам, что нужно, если ты боишься, что…       — Нет, — рявкнул Бакуго неожиданно громко даже для себя, подавившись воздухом и закашлявшись. Хватит с Момо, ее пронесло в прошлый раз сильно не втягиваться, незачем снова давать ей шанс это сделать. Все еще стыдно, пусть это и наименьшая из проблем. — Сколько нужно денег?       — Много. На такие вещи, полагаю, стоит отвалить все, что есть, сдачу принесу, если что.       Отвалить за сканеры все что есть, пойти ва-банк? Они же понимают, что ждет Кацуки с Эйджиро, если эта идея провалится? Нечем будет откупиться, нечем дать залог, они останутся ни с чем.       Эйджиро закашлялся, кривясь и глотая воздух крупными порциями.       Хуже не будет.       — И как вы собираетесь это оборудование использовать?       — Приманка, — закивал Изуку.       — Все-таки…       — Да, и для этого как раз и нужен человек. Чтобы попался на удочку охотника за новыми жертвами боев и оставил оборудование внутри как можно более незаметно.       — Как ты себе это представляешь? Я уже говорил, что тот мудак не оставлял меня одного: буквально зашвырнул в дом, показал видео, выдвинул условия и вышвырнул обратно.       — Не недооценивай наших талантливых преступников с черного рынка технологий и помни, какое состояние ты за них отваливаешь. Крохотные сканеры, размером с жучок, которые достаточно будет прицепить к стене, под стол или засунуть под ковер, куда-нибудь, где они смогут продержаться достаточно, чтобы отсканировать помещение и создать карту. Уж надеюсь, на это у подготовленной морально приманки хватит ловкости.       — Я смотрю, мы уже точно рассматриваем вариант, что мудак причастен? Или вы готовы потратить деньги без полной уверенности, что это нам пригодится?       — Опять же, нам ничего не остается, но что-то мне подсказывает, что мы думаем верно, — сказал Мидория. — Риск огромен, ставка — все, что есть, но у нас нет иного сценария.       — Но зачем нам нужен новый человек? — спросил Кацуки. — Почему ты, Деку, не можешь быть приманкой? Ты из Юэй, ты находишься в списке «самых желанных», если верить Каминари, и ты будешь подготовлен к этому, тебе не придется ничего объяснять. Ты не светился на боях, в отличие от Каминари, чист, идеальная жертва.       Мидория, находясь под пристальным тяжелым взглядом Бакуго пояснил, что за время слежки у Риккибы было достаточно времени, чтобы суметь заметить, что за ним идет наблюдение. Даже если краем глаза, но если он увидел Изуку хотя бы дважды возле офиса или недалеко от дома — это уже ошибка — делать из Деку приманку, будет выглядеть нечисто. На аргумент Кацуки о том, что он сам светился перед этим человеком часто и открыто, Изуку ответил, что учитывая характеристику Бакуго — тактика подставить его после многочисленных стычек вполне убедительна — агрессивная бескомпромиссность и денежный шантаж после такого смотрится естественно, даже если не приплетать бои, потому что возникла неприкрытая явная обоим неприязнь. Изуку же не было никакого резона находиться там, где Риккиба мог бы его заметить, и лучше подстраховаться.       Нельзя допускать и шанса что-то не предусмотреть.       Но с чего они вообще взяли, что, даже если Риккиба и причастен к боям, он снова закинет удочку на своей территории. Два знакомых между собой человека дают возможность себя поймать? Деку согласился, что «вербовщиков», создающих ложный компромат, наверняка полно в разных уголках города, чтобы не действовать слишком часто в одном месте, но Риккиба не давал улик к тому, что он за все время слежки Изуку за ним смог втянуть кого-нибудь еще, пусть и обратное доказать тоже нельзя наверняка, но можно предположить, что прошло достаточно времени, чтобы Риккиба позволил себе думать, что можно вновь открывать охоту на новичков в своей зоне.       — Из-за потерянности и ненависти к себе ты забываешь некоторые детали, — вздохнул Денки. — Давай пока воевать не против себя и не против боев, а против него, Бакуго. Против того, с кого началась эта история и привела к тому, что Киришима сейчас лежит в отключке, избавим вас от таймера. С остальным потом разберемся.       Кацуки резко повернул голову и заметил, что Киришима действительно уснул (пусть это будет просто обычный сон, пожалуйста, ибо выглядел он сейчас без преувиличения уродливо даже в глазах Бакуго). Дыхание неровное и слабое, опущенные веки дрожат, тело также время от времени слегка вздрагивает. Это подействовало. Каминари потрясающе умело дернул за режущую по сердцу нить, всего навсего наглядно напомнив Кацуки нужный, самый важный образ.       — Да. Охотимся и собираем компромат на него, даже если этого компромата нет. А потом я убью его.       — Не стоит, Каччан, — выдохнул Изуку. — Но он свое получит.       Кацуки поднес руку к лицу Эйджиро, чтобы дыханием того напомнить, что еще не потеряно то, ради чего стоит злиться, и зарядить себя эмоциями сильнее. Дыхание было едва ощутимое. Ладонь переместилась на шею, аккуратно, но спешно нащупывая пульс, который тоже заставлял сердце уходить в пятки своим слишком умеренным ритмом.       Если бы Кацуки стоял — его ноги подкосились бы и он упал. Потому что мозг на мгновение перестал функционировать и оставил беззащитное тело без управления.       — Каминари, сегодня же, умоляю, ищи информацию о том, как можно спасти жертву наркотиков. Обычные медикаменты не помогают. Не знаю, найди химиков, которые смогут синтезировать лекарство, если там есть поставщики с черного рынка, то и такое должно быть, прошу. Ему становится хуже.       Возникли даже мысли плюнуть на все и отдать Эйджиро в больницу. Его жизнь и жизнь Кацуки тогда будет разрушена, но стоит ли шанс на мнимое спасение таких мучений и смертельного риска Киришимы? Хорошего выхода нет, никакого выхода нет, они все забетонированы, надо лишь решить, в какой стене бетон мягче, дабы пробить о нее голову.       Это звучало жалко, неправдоподобно и безумно, но все их положение было таковым же.       — Хорошо, — кивнул Денки, прекрасно понимая, что все усилия для получения этой информации уже были приложены и не дали никакого результата. И прекрасно понимая, что все присутствующие в комнате об этом знали.       Кацуки, судорожно сглотнув, опустился на пол на колени, дабы накрыть шею Эйджиро ладонью и иметь возможность смотреть на него и чувствовать пульс не переставая.       — Вы действительно думаете, что есть человек, которому можно довериться и который вообще сам согласится в это втянуться? — прерывисто прошептал Кацуки. — Мы не в игры играем. Пострадаем все, если что-то пойдет не так. Из нас только Деку еще может спастись — и какую ж удачную роль он себе выбрал, даже пачкаться не придется, как красиво вынырнул.       — Не говори так, Каччан, я готов это сделать ради тебя и Киришимы, но ты сам просил, чтобы план был идеальным.       — Тогда кого вы предлагаете?       Денки прочистил горло:       — Как насчет Хитош…       — Нет, — перебил Бакуго.       — Почему? — демонстративно надул губы Каминари. — Он в курсе про бои и про то, что я на них хожу. Ему будет проще объяснить ситуацию, учитывая это, к тому же, он самый холодный и рассудительный человек на свете, он точно не растеряется.       Кацуки сказал, что не доверяет людям из классов-соперников, да таким хриплым отталкивающим голосом, что Денки, похоже, даже обиделся, но скрыл это через несколько же секунд, дабы не добавлять еще лишних эмоций в этот тревожный коктейль, забетонировавший воздух в комнате. Изуку похлопал Каминари по плечу и мягким — как он умеет — голосом сказал, что причина просить Шинсо не лучшая еще из-за того, что он имеет недостаточно рейтинга популярности, хотя, конечно же, заслуживает восхищения и признания. Но все же в нынешней реальности его успешность в роли приманки нельзя гарантировать, когда время поджимает и реакция нужна быстро. Денки согласно кивнул, переваривая в себе печаль и облегчение. Все же, безучасность в подобной операции — лишний шанс на нормальную жизнь. К тому же, с Хитоши действительно общается только Денки, и когда Кацуки едва удерживает потрескавшегося себя от того, чтобы не развалиться на осколки — сложно будет заставить поверить его на слово, что Шинсо заслуживает доверия. Почувствовав дыру в своем виске от сверлящего взгляда Бакуго, Денки вновь пообещал, что ничего не расскажет, план услышат только они и еще одни уши, которые они изберут.       — Если брать варианты «наверняка», то помимо меня на роль приманки есть второй кандидат, куда желаннее.       — Ты про… — Кацуки сщурился.       — Да, Тодороки! — закончил его мысль Денки, хлопнув кулаком о ладонь. — Сын Старателя, сын топового про-героя, популярен и из состоятельной семьи.       — Ох, черт, — прохрипел Кацуки.       — Тебе настолько не нравится Тодороки? — печально сморщил брови Изуку.       — Мне просто не нравится идея привлекать еще хоть кого-то и бесит факт, что мы серьезно об этом говорим, а раздражают меня они все примерно одинаково.       Изуку понимающе кивнул и продолжил объяснять, почему Тодороки подходит на эту роль. Будто заготовил целое эссе, аргументы звучали даже как-то литературно, что ли. Кацуки в лице не менялся, разве что вздыхал время от времени и иногда наклонялся ближе к Эйджиро, чтобы убедиться, что бледность не перешла немыслимые границы.       — Да и, в конце концов, — заключил Изуку, — Тодороки будет выглядеть гармонично в этом районе, будучи сыном Старателя, из знаменитой и состоятельной семьи. Он и так время от времени там бывает, нужно лишь разработать ему маршрут и попросить «убавить бдительность».       Кацуки пытался передать все свои ничтожные силы дрожащему во сне Киришиме. Бакуго сдался, обмяк, сжав свободной рукой ладонь Эйджиро и выдохнул:       — Как знаешь. Двумордый так Двумордый.       Нет сил спорить. Нет лишних сил возражать. Силы нужны Эйджиро, все до последнего остатка. Признаться, он даже не так уж вслушивался в речь Деку, он просто не смог себе позволить сосредоточиться — на это ведь тоже нужны силы.       — Каминари, пожалуйста, лекарство… — беспомощно, ощущая себя самым мерзким и жалким существом на планете, вновь прохрипел он.       — Помню, — кивнул Денки, тяжело выдохнув. Смотреть на Киришиму было уже неприятно настолько, что физически тяжело.       Мидория постарался улыбнуться, чтобы сделать свой голос мягче — совершенно неуместно — и, выдержав паузу, прокручивая в голове разговор нескольких дней давности с Шото и его великодушное, пусть и непросто данное, согласие, уже запустившее его план в исполнение, сказал:       — Я очень рад, что ты не возражаешь против помощи Тодороки, Каччан.       Каминари Денки в сети.       Денки: Есть две новости.       Бакуго Кацуки в сети.       Кацуки: ?       Денки: Я нашел информацию про лекарство.       Кацуки: Стой, ты уверен, что можешь об этом говорить тут?       Денки: Это срочно. Его нет.       Денки: Вообще, никакого, и это уже точно.       Кацуки: Замечательно, какая же вторая новость?       Денки: Я купил для Эйджиро его любимую сладость.       Кацуки: ???       Денки: Я бегу со всех ног к вам, ночью это делать проблематично, ходят тут всякие, патрулируют.       Денки: Но я буду так скоро, как только смогу. Открой дверь — или мне придется выбить окно. И готовься делать самый сложный выбор в своей жизни.       Кацуки: Что, твою мать, происходит?       Денки: Эйджиро, однажды попробовав, не сможет жить без этой сладости, понимаешь? Он умирает.