Солнце меж гор

Чунмён уже с закрытыми глазами может представить перед собой сощуренные глаза, морщинки около них, широко открытый квадратный рот, белые зубы с щелочкой между верхним и нижним рядами, чуть-чуть напряженный и приподнятый нос и небольшой румянец на щеках. Бэкхён всегда смеётся громко и заливисто на людях, старается сделать так, чтобы все окружающие поймали его смешинку и тоже получили удовольствие. Только наедине с хёном Бэкхён смеётся тихо и с хрипотцой, не щурясь, а смотря в глаза напротив с счастливым блеском, не делая резких движений и не хватаясь рукой за живот, потому что «уже больно смеяться». И только в такие моменты Чунмён может поддаться чувству и тоже посмеяться — бархатно, почти неслышно и с ямочками на щеках. Внутри него окрыленное чувство легкости и тепла, будто, смеясь вместе с Бэкхёном наедине, начинаешь чувствовать себя полноценным и любимым. Дружба, связывающая их больше пяти лет, огромным предупреждением встаёт в голове Бэкхёна каждый раз, когда он пытается дотронуться до хёна. Когда рука уже тянется к его напряженной спине, потому что Чунмён слишком много горбится, остаётся ещё несколько сантиметров до соприкосновения подушечек пальцев с мускулистой спиной, и Бэкхён одёргивает руку, кусая губы и вспоминая, что они просто друзья. Бэкхён всегда смеётся, когда надо плакать, потому что за громким смехом легче спрятать невыносимые крики от боли и всхлипы от набегающих слёз. — Бэкхён, тут не над чем смеяться. И будь потише, на нас же люди смотрят. — Прости, хён, я постараюсь успокоиться. Чунмёну не по себе, когда у младшего грустные нотки в голосе и замученное выражение лица. Он слишком часто хмурится, смотрит кратко и не останавливается практически на лице хёна, одёргивает себя и слишком много молчит. Чунмёну это не нравится, но он ничего сказать не может, потому что на все вопросы Бэкхён лишь кротко улыбается и смеётся с теплой хрипотцой, от которого у хёна мурашки по спине. — Что-то случилось? — Чунмёну неловко задерживать младшего прямо на улице, когда у того ещё множество дел в этот день, но медлить кажется уже невозможным. — Хён… — Бэкхён снова смотрит грустно и нервно закусывает губу, вглядываясь в глаза Чунмёна впервые так глубоко и сильно, что у старшего плохие предчувствия мешают собраться и не теребить низ своей куртки каждую секунду от нервов. — Мы, наверное, больше не можем дружить… — Почему? — у Чунмёна просто не хватает слов, чтобы сказать ещё что-нибудь, начать строить теории в голове или подойти ближе к младшему, обнять и прошептать, что этому никогда не бывать. Бэкхён широко улыбается, и слёзы начинают течь по его щекам тонкими ручьями. У Чунмёна внутри всё замирает от боли. — Потому что я влюбился в тебя, хён, — Бэкхён тихо смеётся и грустно смотрит на старшего, у которого всё лицо красное и потерянное. Перед глазами плачущий Бэкхён с грустной и в то же время обнадёживающей улыбкой, а в ушах стоит его тихий смех, который постоянно заставлял раньше смеяться в ответ и расплываться от счастья, а теперь — плакать и желать, чтобы он снова сказал эти слова, и всё началось по-новому.