Детям нужна не цензура и изоляция от «всего плохого», а забота и воспитание родителей, здоровая самооценка, развивающее, а не подавляющее их индивидуальность образование, навыки критического мышления и так далее.
Детей нужно воспитывать у себя дома, а не с помощью отмены концертов и цензуры.
Задумайтесь об этом.
Оксимирон, 2018 г.
— ххх —
Следующие полчаса они проводят тихонько болтая. Все это время Мирон неустанно прислушивается к интонациям и дыханию Славки, мысленно анализирует его состояние. Он видит, что Славе больно и, что самое отвратительное, Славе страшно. Пусть тот и маскирует свои настоящие эмоции за натянутой улыбкой, шуточками и показной бравадой. — Так, — спокойно и ровно произносит в какой-то момент Мирон, — главное не нервничай. Ты в надежных руках, помнишь? — Да, — слабо улыбнувшись произносит Слава — Пётр Семёнович, пожалуй, и правда единственный человек, из всех окружающих, кто разговаривает со мной не как с умственно отсталым, — пытается шутить Карелин, а потом вновь ойкает и начинает дышать на счёт. Мирон, пусть ничего про эту технику и не знает, но как музыкант и, в конце-концов рэпер, быстро улавливает ритм, начинает дышать со Славой в унисон. Будущий отец благодарно кивает, едва улыбаясь уголками рта. Так они переживают ещё несколько минут и, когда Славу немного отпускает, тот просит: — Мирон, если со мной что-то случится, ну мало ли вдруг, обещай мне, ты не оставишь нашу дочь! — Слав, зачем ты опять заводишь этот разговор? — бодро произносит было Фёдоров, однако, наткнувшись на совершенно отчаянный взгляд любимых зелёных глазищ, осекается, вздыхает, соглашается. — Я обещаю тебе сделать все от меня зависящее, в любых обстоятельствах, чтобы наша малышка никогда ни в чем не нуждалась, росла в заботе и большой любви. Но, пожалуйста, давай ты не будешь думать даже о малейшей вероятности негативного исхода! — Мне бы очень хотелось, Мир, — вымученно выдавливает Слава, делая акцент на его имени, — но адская боль, прошивающая позвоночник, и общие обстоятельства, включающие в себя желания нашей дочери вылезти из меня на две недели раньше назначенного срока, несколько приглушают общий позитивный настрой. — А что говорит врач? — уточняет Мирон, пока Славка расслабленно откидывается на подушку, переживая затишье между схватками. — О, Пётр Семёнович настроен крайне оптимистично для «нашего случая». Очень внимательно следит за моими успехами, приходит каждый час, делает ряд не самых приятных, но необходимых манипуляций — проверяет состояние. Кроме шуток, всё действительно под контролем. Я весь утыкан датчиками: на запястьях, плечах и животе и напротив сердца, вокруг куча мониторов и проводов! Сейчас, покажу тебе, — рассказывает Слава, повернув камеру телефона чуть в бок. В глубоком вырезе больничной сорочки Мирон видит не только указанные датчики и провода, но и едва увеличившуюся грудь Карелина, с заметно припухшими ореолами налитых ярко-розовых сосков. Видит и, кажется, малость выпадает из реальности. В его голове озаряющей вспышкой проносится нестерпимое, плохо контролируемое желание поочерёдно прикоснуться, смять пальцами, облизать языком и немедленно втянуть в рот, присосаться к каждой из манящих крупных горошин. Мирон смаргивает, мысленно отвешивая себе подзатыльник, стыдясь несвоевременности желаний, спешит вынырнуть из мира фантазий. И делает это весьма вовремя, ведь Слава, уже вернувшийся лицом к экрану, что-то активно вещает. А заметив невнимание Фёдорова к своим словам, негодует, в присущей ему манере. — Эй, Окс, ну я понимаю, ты впечатлен количеством новых слов и оборудованием, но перестань осмыслять достижения прогресса и вернись ко мне, пожалуйста. У нас важный разговор, — взывает Слава с не обидной ехидцей. — М, прости, что-то я действительно отвлёкся на минуту. О чём ты только что говорил? — Операционная уже готова, но желательно дождаться отхода вод. Это важно для дыхательной системы малышки. Во время кесарева сечения ребенка обычно вытаскивают очень быстро и буквально «заставляют» дышать, устраняя лишнюю водичку из легких, в то время как при естественных родах со стандартным отделением вод, освобождение дыхательных путей малыша от жидкости происходит постепенно. Мирон слушает Славу и понимает, что тот успокаивается, пока рассказывает про некоторые нюансы предстоящей операции и уже от его спокойствия ловит короткие минуты легкой расслабленности он сам. — Кстати, Мир, на всякий случай хотел рассказать тебе вот ещё что: кесарево сечение — операция проводимая чаще всего под общим наркозом. Иногда такая седация может плохо повлиять на организм малыша, поэтому, мы с Петром Семёновичем решили, что анестезия у меня будет эпидуральная. Мне установят катетер между поясничными позвонками, анестезиолог введет нужную дозу препарата. Таким образом, я буду находиться в сознании и смогу сразу же увидеть дочку, обнять, приложить к груди. Это очень хорошо для новорожденного, сразу установить связь с родителем. Молоко у меня, конечно, вряд ли появится, хотя все необходимые железы и есть, но мой организм работает немного по другому, к тому же, проколотые соски не особенно способствуют. В общем, как только малышка родится и ей сделают все нужные дыхательные процедуры, её взвесят, измерят рост, завернут в пеленку и сразу дадут мне подержать, если все будет в порядке, то и покормить из бутылочки, а потом уже отнесут в перинатальное отделение. Там уже подготовили специальный кувез для деток родившихся раньше срока или путем кесарева, потому что за ними всегда следят чуточку более внимательно, чем за доношенными малышами без выявленных отклонений, — с умным видом вещает бледный Карелин. — Слав, а это точно безопасно? То, что ты будешь в сознании? Может быть, как-то ещё покрутить? — немного ошалев от потока разной степени удивительности информации уточняет Мирон. — Я сам так решил. Для меня сейчас важнее здоровье нашей дочки, а у неё и так из-за кесарева будут не полностью раскрыты легкие. Зачем усугублять? Да и Пётр Семенович в целом одобрил, проверил, точно ли противопоказаний нет. В любом случае, после того, как всё закончится я какое-то время проведу в реанимации, а наша малышка будет несколько дней находится под наблюдением врачей. Поэтому, если ты вдруг вот прямо сейчас ищешь билеты на самолет, расслабься. У тебя любом случае есть как минимум сутки в запасе, чтобы прилететь к тому моменту, когда я уже буду в относительном адеквате. И это при условии, что оперировать меня будут не позже, чем через шесть часов. — Зачем ты сейчас мне об этом говоришь? — нисколько не удивившись словам Карелина про срочный прилет в Питер уточняет Мирон. — Потому что ты контрол-фрик и мне страшно представить, как несчастные врачи, на которых ты свалишься будто гром среди ясного неба, не зная специфики твоего характера и не имея под рукой такого мощного союзника как Женя или Замай, будут объяснять тебе, по какой причине я в реанимации, а дочь — в перинатальном отделении. Ты же в запале не слышишь ничего, только вперед прёшь, — мягко припечатывает Слава, пошловато поигрывая бровями. — Ну ладно тебе, не было у нас такого никогда, — скорее автоматически отбивает Мирон, но сам улыбается. Ясно, что Слава уже хорошо его изучил и скрывать некоторые особенности собственного поведения нет никакого смысла. — То, что ты не следил за моей жизнью, пока мы встречались вовсе не значит, что ты ничего не пытался контролировать. А единственный раз, когда дал себе волю, нахально подселил ко мне в матку маленького жильца! — скороговоркой выпалил Славка, болезненно ойкнув, едва закончил предложение. Мирон было хотел начать с ним спорить, мол вот это он не расслабился, а сознательно всё сделал, но тут у Славы на лице появилось какое-то новое, ещё более обалделое выражение и он, округлив глаза прошептал: — Мирош, мне кажется, нам временно пора прощаться. — Слава! Слав! — взволнованно гаркнул Фёдоров, — Что там у тебя? — Нужно позвать врача и показать ему эту безобразную розовую лужу, в которой я только что оказался, — пролепетал Карелин и, взглянув Мирону в глаза четко и ясно проговорил: — Я люблю тебя, увидимся позже. Диалоговое окно видеозвонка сворачивается и перед Мироном вновь появился их чат в телеге. — И я тебя, — тихо произносит Фёдоров в погасший экран и направился искать Рудбоя, параллельно набирая Женьку.— ооо —
Не то чтобы хоть кого-то из них жизнь заранее готовила к падающим на голову передрягам, но в этом году, Жене кажется, произошел действительно перебор по внезапностям. Где-то на интуитивном уровне, едва увидев в июле беременного Карелина, девушка сразу же поняла: основное веселье у них только впереди. Впрочем, даже сегодня, узнав от Андрея последние новости, она и не помышляет о том, будто скорость развития событий как-то сможет повлиять на их дальнейший рост. Всё самое интересное в жизни Мирона, Славы, их родственников, друзей и коллег, а так же людей, хоть немного причастных к работе и не только, начинается прямо сейчас. Быстро прояснив детали утренних событий менеджер Оксимирона недрогнувшей рукой организовывает (еще один, в добавок ко всем рабочим, что она ведет) оперативный чат. Подумав, кроме Замая, Юры и девочек, сестер Славки и Мира, добавляет туда Рудбоя и Ванечку Фаллена, чтобы все участники событий могли мгновенно узнавать о происходящем, и параллельно смотрит расписание полетов из Берлина в Санкт-Петербург. Единственное более-менее удобоваримое время, на которое Мирон, если захочет, мог бы назначить вылет — половина одиннадцатого вечера, на прочие рейсы билетов нет даже в первом классе. Хотя, надо отдать должное — рейс, летящий не в столицу сам по себе большая удача. Женя грешным делом уже подумывала про частный самолет, но, к сожалению, ей отлично известно, — такие полеты, хоть и стоящие баснословных денег, все равно необходимо бронировать минимум за двенадцать часов. У них этого времени, как ей кажется — нет. Что ж, как гласит одна из любимых пословиц Мирона: если не можешь получить лучшее, сделай лучшим то, что имеешь, даже если имеют они прилет в три часа ночи в Пулково. Женя звонит Руслану, объясняет ситуацию и отправляет его из офиса спать, с тем, чтобы ровно в два сорок пять он в полной готовности торчал в зале прилета аэропорта и ждал Мирона и Ваньку. Время еще есть, но онлайн регистрация сможет сохранить парням пару часов, а значит и немного нервов. Она бронирует два билета в бизнес, разумно полагая, что сдать их с минимальными штрафными санкциями будет гораздо легче и удобнее, чем оказаться без мест вообще. А зная Мирона и его любовь к тотальному контролю, полетит он со стопроцентной вероятностью. Женя, даже не задумываясь, с ходу звонит Евстигнееву, совершенно точно зная наперёд, Мирон сейчас висит на трубке со Славой. А вот с их верным другом и соратником девушка как раз успеет гораздо проще и быстрее обсудить свалившиеся на них вопросы. Кроме того, ей доподлинно известно, если Мирон эмоционально во что-то вовлекается, он теряет способность мыслить логически. Ваня же умеет такие моменты разделять и, в большинстве процентов экстренных ситуаций, остается в состоянии полнейшей адекватности. Пока Женя слушает гудки, почему-то вспоминается зима, встреча Нового года. И как совсем не удивился Ваня, когда в конце декабря Мирон объявил, что хочет позвать на их маленькую загородную тусовочку Славу Карелина. Вместе отмечать Новый год. И даже предлог был очень удобный, мол, весь их Антихайп разъезжается, Славкины мама, сестра и мелкий улетают по подаренной путевке на отдых в Тай, а у бедняжечки Гнойного концерт тридцатого декабря, и он уже никуда не успевает, ну чего бы и не позвать-то? Компания набиралась небольшая, только самые близкие, значит, без лишних глаз, никто и не узнает, а дом в коттеджном поселке на Лисьем мысу сняли воистину огромный, еды и алкоголя купили с запасом, всем хватит. И Славе Гнойному в том числе, даже если хомячить тот будет в три горла. Да и кто бы сказал что-то против, раз уж Мирону так приспичило притащить в «семью» Карелина, вместо какой-нибудь миленькой худенькой темноглазой девочки. Мамай улетал с женой на острова, омываемые теплым Карибским морем, и при обсуждении не присутствовал, а Женя, Порчи, Марк и Локи — по обрывочным рассказам Мирона были в курсе некоего дружеского контакта, установившегося между бывшими оппонентами. Рома конечно высказал сомнения, не начнет ли Гнойный вредничать в характерной манере, но Мирон четко ответил, — вопросы потенциальных стычек он берётся урегулировать сам. Ромка, глянул на Марика, потом на Мирона, кивнул, соглашаясь. Порчи улыбнулся и пожал плечами, мол, раз ты говоришь, что всё будет норм, значит я тоже не против. Женечка изначально предполагала, что Мирон захочет легализовать перед БЧС свою внезапно вспыхнувшую приязнь… Все и правда прошло максимально удачно. На протяжение трех дней Слава не выдал ни единого хлёсткого замечания, не поддел и даже не посмеялся ни над кем из присутствующих. Держался поближе к Мирону, участвовал во всех дурацких праздничных активностях и, не знай они, что этот самый парень был едва ли не главным хейтером Фёдорова, в жизни бы не подумали, что Карелин может быть агрессивным и читать жесткие, обидные куплеты, матерно обличая кого-то в вечных факапах и стрёмных зашкварах. — Интересно, что такое пообещал ему Мирон за хорошее поведение? — задумчиво спрашивает Локи у Жени, когда они вдвоем курили на балконе. — Как ты думаешь? — Я думаю, никому из нас не следует лезть в чужие дела, Рома, без обид, — спокойно ответила девушка. Худяков, что удивительно, смолчал. Женя расценила это как дань уважения лично к ней, и нежелание спорить с девчонкой, а вовсе не согласие с высказанным ею мнением, но и то было хлеб. Она, в отличии от смотрящего на многие вещи с точки зрения всё ещё юношеского максимализма Ромки, и, что не менее значимо, с позиции женщины, видела в коммуникации Мирона и Славы чуть больше, нежели они сами были готовы заметить или даже показать. То, как мягко и невесомо Мирон касался руки Карелина, как внимательно следил за его реакциями на ту или иную тему обсуждения, как «незаметно» поглаживал бедро и каким тоном говорил с ним. Всё это грозилось вылиться либо в большое чувство, либо в огромные проблемы. Второй раз с того самого момента, как Мирон вызвал Гнойного на баттл в её голове промелькнула эта мысль. И, если в начале марта Женя рассматривала Миронов со Славой разрыв как фактор отрицательный, ведь в угоду новой фаворитке артиста она была вынуждена перелопатить все расписание Окси, да и сам он, казался, не очень-то довольным и счастливым, то сейчас, наблюдая, как всё вновь вставало с ног на уши, девушка лишь тихо улыбалась. Почему то сейчас она была уверена на все сто процентов, что именно в этот раз всё точно должно получится как надо!— ооо —
Слава представлял всё это как-то по другому: торжественно, тягомотно, стерильно и очень-очень страшно, а получилось, совсем даже обыденно. Закончив общаться с Мироном он тут же нажал пальцем на кнопку экстренного вызова, размещённую на специальном браслете и, пару минут спустя, в его палате уже появился Петр Семёнович, акушерка, медбратья и завертелось. Доктор посмотрел раскрытие, что-то помял внизу живота, кивнул, бросив присутствующим: «готовьте к операции». Со Славы сняли мокрую больничную рубашку, обтерли специальными салфетками, отсоединив датчики, переложили на ожидавшую с самого его приезда в палату своего часа каталку, прикрыли одноразовой простынкой, сверху пледиком и они поехали. Как оказалось, добираться было не далеко, — операционное отделения гинекологии находилось этажом ниже. Находиться в центре стерильной палаты, под перекрестным светом сразу нескольких ярких ламп сначала стало немного неловко, а потом в животе что-то дёрнуло, отдалось в бок, пристрелило в копчик да так, словно его огрели горячей кочергой по пояснице. В этот момент стало совсем не до анализа степени дискомфорта. Не то чтобы подобное когда-то происходило, но сравнение нарисовалось очень удачное. После чего Слава услышал натуральный скулёж, очень тихий и жалобный и почему-то подумал про потерявшегося щеночка, но, откуда бы тут взяться животному? Правильно, неоткуда. Конечно же стонал, с тихим грустным поскуливанием, никто иной, как он сам. Внезапно над ним нависла девушка, или женщина, маска не давала определить точно, но красивые яркие глаза миндалевидной формы, обрамленные сеткой совсем незаметных ещё мимических морщинок и приятный звонкий голос говорили в пользую возраста младше сорока. — Вячеслав Валерьевич, сконцентрируйтесь, пожалуйста, — попросила девушка и он уставился на неё, стараясь быть максимально сосредоточенным, кивнул в знак того, что морально собрался. — Отлично, вы умница! — похвалила, очевидно, анестезиолог. Слава, до этого, не встречался с ней лично, реакции и аллергии обсуждали по телефону, вот он и не признал сразу. — Сейчас вас осторожно приподнимут и я введу препарат. Будет не очень приятно, но нужно потерпеть. Кивните, когда будете готовы. Слава вдохнул, прислушался к себе и уловив паузу в схватках кивнул. Его тут же чуть повернули на бок, придерживая, видимо для пущей уверенности, крепкие мужские руки и он подумал о Мироне. О том, что хотел бы знать, понимать, осознавать его рядом, пусть через стенку, в палате, ожидающего окончания операции вместе с Андреем и Женечкой. Но здесь, рядышком. Слава вздохнул, мысленно приказывая себе не быть размазней и кивнув тихонько произнёс: — Давайте. Иголка, длинная и тонкая, вошла в перидуральное пространство между четвертым и пятым поясничным позвонком достаточно быстро для подобной манипуляции, учитывая впрыскивание, справились, минут, наверное, за пять — шесть. Слава даже не успел толком заскучать перед следующим запланированным мероприятием. Новые ощущения были странными. С одной стороны он, прекрасно осознавал себя, понимал, что происходит, но, вместе с тем был как будто немного под кайфом, сознание чуть мазало, к тому же, совершенно не ощущалась нижняя часть туловища, будто там, ниже живота, и нет ничего. В голове зародилась тревожная мысль, что таких любопытных приходов у него ещё не было. — Ну, с почином, — сказал ему один из медбратьев, тот, что придерживал предплечья своими большими ручищами, пока вводили препарат. Из этой фразы Карелин сделал вывод, что ляпнул про приход вслух. Слава кивнул. Анестезиолог похвалила его, отметив, что он крайне достойно вынес процедуру и, попросила прилечь обратно. С этим ему тоже помог медбрат, всё так же бережно опустивший его спиной на каталку. Из боковой двери показались Пётр Семёнович, хирург и акушерка, все трое в специальных синих костюмах, с перчатками на руках и масками на лицах. — Пора, Вячеслав, — произнес доктор и Карелина переместили на операционный стол. Слава кивнул и дальше некоторое время лишь наблюдал за происходящим, будто со стороны. Вот ему напялили кислородную маску, подняли простынку, которой он был прикрыт до этого, сняли рубашку, чем-то намазали живот. Между ним и туго натянутым куполом живота установили перегородку-экран, отсекая возможность наблюдать за происходящим. Анестезиолог заняла место справа от него, внимательно наблюдая за показателями, высвечивавшимися на одном из мониторов, акушерка, хирург, Пётр Семёнович и две медсестры рассредоточились вокруг нижней половины его тела. Хирург комментировал все свои действия, отчего Славе стало немного муторно и он постарался абстрагироваться от всех этих «делаю надрез в нижней части живота», принявшись наблюдать за ходом минутных стрелок больших часов, висевших как раз напротив его головы, под самым потолком. Он знал, что операция может занять от двадцати минут до часа, поэтому вновь приготовился терпеливо ждать, понимая, — от него сейчас больше ничего не зависит. В голове было удивительно пусто, будто никогда там и не водилось мыслей. Слава настолько сильно ушел в себя что даже не сразу понял, откуда вдруг раздался истошный младенческий вопль, сначала, казалось, оглушивший его, и что за теплый сверток спустя некоторое время положили ему на грудь. Сосредоточившись, он увидел сморщенное красное личико, огромные синие глазки, реснички, носик крошечной пуговкой и, чувствуя, как по щекам сами собой покатились слезы, ласково произнес: — Привет, Малышка!— ххх—
Мирон, нервный и взвинченный, занимался тем, что, казалось, перестал практиковать в девять лет, — грыз ногти. Они стояли посреди Пулковского шоссе уже добрых десять минут, притулившись за хвостом машин, где сидели такие же бедолаги. И если жители и гости северной столице в основной своей массе желали сейчас всего лишь поскорее попасть в душ и постель, Евстигнеева и Фёдорова уже ждали совершенно в другом месте. — Руслан, ну какого хера, что там ещё? — устало спросил Ваня у водителя. — Ремонт железнодорожного переезда, запущено реверсивное движение, нормально, скоро поедем, — флегматично отозвался всегда спокойный Рус. Ваня вздохнул, потрепал Фёдорова по плечу, в жесте безмолвной поддержки. Мирон, наконец-то, вытащил большой палец изо рта и прикрыв глаза откинулся на спинку сидения. Что и говорить, денек у них выдался насыщенным, во всех смыслах. Хорошо хоть Андрей и Женя были на подхвате, организовав полную информационную и ресурсную поддержку молодого отца. Забот хватало. Внезапные затыки, как всегда, вылезали там, откуда их вообще никто не ждал. Когда Мирон, закончив разговаривать со Славой, спешно кидал свои шмотки в рюкзак, Рудбой уже договорился обо всем с Женей и был готов рассказать другу, как обстоят их трансферные дела. Быстро обсудив ситуацию они решили выехать в аэропорт немного заранее. Педантичные немцы, вдруг повели себя совсем не характерно, взявшись за перестройку старой воздушной гавани, не открыв новую. Поэтому сейчас часто возникала путаница с терминалами, и раньше-то располагавшимися не особо удобно. Основной проблемой стали регулярные переносы маркировкок ворот вылета и даже самих терминалов, следовавшие за поэтапной интеграций ранее самостоятельного Шёнефельда в систему нового, уже частично принимающего пассажиров, но пока ещё официально не открытого Бранденбурга. Ванька не особо разбирался где там теперь какие выходы, а на Мирона сейчас много надежд возлагать не приходилось. Всё это было, конечно, не так важно, но, все равно нервировало. Перед выездом из отеля надо было заглянуть к пацанам, рассказать, что Мирона не будет сегодня на концерте Локи. И уж с этим, казалось бы, не должно возникнуть никаких проблем, ведь на этом шоу как special guest был изначально заявлен Маркул. Однако, давеча накидавшись, Окси был настолько счастлив и влюблен в весь окружающий мир, что неосторожно пообещал Роме выйти и в конце вместе зачитать Конструкт. Кто бы мог вообще подумать, что Рома, узнав о ситуации своего друга и его беременного парня, начнет предъявлять. — Вообще-то мы тут все готовились, Мирон, — старательно сдерживая себя, начал Худяков обиженно. — Я пригласил ребят, мы обсудили и придумали крутой перформанс, намекнули фанатам, что, мол, на концерте может появится Оксимирон, а ты улетаешь! Как будто Слава там без тебя сам не справится никак! Ваня, взглянувши на выражение лица, с которым Мирон слушал пламенную речь своего любимчика, буквально выпестованного им же самим из глубины сибирских руд, собрался и медленно стал подходить к Фёдорову с спины, готовясь встать между ним и Ромкой, чтобы они не наделали глупостей сгоряча. Даже Марик, сидевший здесь же, в номере Локи, немного напрягся. Зная Мирона со своих двенадцати лет, Маркас хорошо помнил, как бережно и трепетно он относится к тем, кого любит, не позволяя себе злословить даже в адрес бывших девушек. А прямо сейчас, Рома, кажется, мог нарваться на что-то более серьезное, нежели летний словесный отлуп, прилюдно полученный Мразом, когда тот высмеял Славину бигендерность. В комнате повисает тишина, не уютная и обволакивающая, какая она может быть среди друзей, но острая, звонкая. Мирон, наклонив голову, внимательным взглядом окинув Рому, произносит: — Слава, без меня, конечно справится, безусловно. Но я не хочу, чтобы он там справлялся без меня. Я хочу быть рядом с ним, знать, как он себя чувствует, как себя чувствует наша дочь и сделать всё возможное, о чем бы он не попросил. Для него. Очень жаль, Ром, что ты так и не вырос и своих подростковых обид и всё ещё воспринимаешь любую привязанность, как «спасибо, что дала, пока-пока». Поэтому, сходи-ка ты на хуй со своими недалёкими претензиями. А пока будешь идти, подумай о своих отношениях с Машей Миллер и о том, что я говорил тебе про её отца. Мне, кажется, наконец-то стала понятна его мотивация, и настойчивые просьбы отговорить тебя с ней встречаться. — В смысле? Мироныч? Эй, о чём ты вообще?! — ошарашено уточняет Ромка, наблюдая, как его наставник и кумир подхватив вещи направляется на выход из номера. — В коромысле, блядь, ты что, совсем тупой? — шипит Ваня. — Марик, ну хоть ты тут как-нибудь разрули, ты у нас самый же умненький, объясни, пожалуйста Роме, на уровне пестики — тычинки, про личностный рост над своим эго и причинно-следственные связи между еблей и эмоциональными привязками, — бросает Рудбой, и скрывается за дверью, спеша догнать Мирона, уже как следует этой дверью шендорахнувшего. Усевшись в такси, Ваня окликает друга: — Я думал, ты ему ёбнешь, без шуток. — У него концерт сегодня, да и Маша эта его приехала, зачем ей-то портить каникулы, разукрашенной синяками мордой бойфренда, — потирая лицо ладонями, произносит Мирон. — Только поэтому? — не успев прикусить язык, спрашивает Рудбой. — Да толку, Вань. Ромка не поумнеет, начнет только больше бычить. Верно говорят, — до всего в этой жизни надо дорасти своим умом. Ты и сам знаешь, если бы кулаки что-то решали, нахуя нам бы всем упал баттлрэп, ходили бы, пиздились по старинке, как в двухтысячных, — утомлено улыбаясь спрашивает Мирон. Ванька хихикает в кулак, понимая, что последний вопрос, очевидно, из разряда риторических и ответа на него явно не предвидится.— охохохо —
Первый раз от медикаментозного сна Слава потихонечку отходит в реанимации, куда его направили, наложив швы и повязки. Пока ехали из операционной, к нижней части тела потихонечку начала возвращаться чувствительность. Он пошевелил пальцами на стопе, попытался согнуть ногу в коленке. Конечности ощущались и вполне работали. Боли не было, весь организм отзывался потрясающей расслабленностью и не менее удивительным спокойствием, что наталкивало на мысли о заботливых медсестрах, своевременно кольнувших обезболы в нужные места. В реанимации его переложили на удобную кровать, в катетер-бабочку, закрепленный на предплечье, медсестра в белоснежной форме и маске, традиционно закрывающей половину лица, ввела снотворное. После чего как-то по-матерински погладила по голове и велела отдыхать. Слава кивнул, улыбнулся и отрубился за считанные секунды. Всю происходящую вокруг него чехарду он воспринимал как необходимые побочные действия, почти не обращая внимания на сами процессы. Сейчас все его мысли и ощущения были сконцентрированы на маленьком хнычущем комочке, их с Мироном настоящем, долгожданном общем ребенке, на время доверенном ему медсестрой чтобы не только подержать-посмотреть-поверить, но даже покормить из бутылочки. Тут, конечно, не обошлось без сюрпризов. Пока Слава, плачущий от переполняющих эмоций, ворковал над своей Малышкой, хирург и акушерка как-то странно переглядывались с Петром Семёновичем. Карелин, почувствовав неладное, с трудом оторвался взглядом от голубых глазок и носика-курносика аппетитливо чавкающей дочери, и обратил внимание на мнущееся в стороне трио высококвалифицированных и щедро оплаченных специалистов. — Я что, умру? — спросил Слава как-то без особого страха. Тут же поясняя: — Вы выглядите так, будто сейчас расскажете что-то нерадостное. — Нет, Вячеслав Валерьевич, ну что вы! Операция прошла отлично, ни вашей жизни, ни жизни вашего ребенка ничего не угрожает! У вас очень крепкий и хороший, отлично сформированный, здоровенький мальчик! — смущенно закончил бравурно было начатую речь Пётр Семёнович. — В смысле? — уточнил Слава, взглянув на младенца, удобно устроенного на сгибе его руки. — Моя Полина — мальчик? — Так бывает, что малыш не желает показываться, по каким-то причинам, доля ошибки при диагностике пола минимальна, но вы попали именно в эти три процента. Приношу свои искренние извинения, — смущённо произносит доктор. — Заметить было просто невозможно! На всех снимках УЗИ четко видно… — Я, конечно, прошу прощения, но, так, на всякий, вы точно вытащили этого малыша из меня? — стараясь немного успокоить обуявшее смятение уточняет Слава. — Операции проходят под запись камерами, всё фиксируется, Вячеслав Валерьевич. Ошибки быть не может. Именно этого малыша мы, как вы метко выразились, вытащили из вашего живота около получаса назад. Мальчик весит три с половиной килограмма, рост пятьдесят два сантиметра. Развит очень хорошо, легкие раскрылись полностью. Мы, безусловно, всё равно поместим его под наблюдение в перинатальное отделение, но по предварительному осмотру никаких отклонений не наблюдается. Вы сможете выписаться уже через пять дней и забрать сына с собой. — Это прекрасные новости. Вообще, мы конечно, ждали дочку с Мироном, но, думаю, и с воспитанием сына, как-нибудь справимся, — обескуражено произносит Слава, пытаясь осознать, что вот этот вот малышок, с длинными, как и у его папы светлыми ресничками, синими глазками и темным пушком на головке — его собственный родной ребёнок. Интенсивно пинавший внутренние органы папы как минимум последние четыре месяца. Карелин наклоняется к младенцу и, лёгким прикосновением губ целуя его в лобик, шепчет: — Прости, что мы с папой упорно звали тебя Полиной, сынок!-
Второй раз Слава открывает глаза уже в хорошо знакомой ему палате. Из не зашторенного окна льется серый, октябрьский предрассветный полумрак, одинокая лампа приглушённо горит над изголовьем его кровати. Хочется пить. Он с минуту раздумывает, позвать ли кого-то из персонала, но решает для начала попробовать хотя бы сесть без посторонней помощи. Хирург, проводивший операцию, настоятельно рекомендовал попытаться встать самостоятельно уже после пробуждения в палате, и попробовать пройти несколько шагов. Очень важно после проведения плановой операции кесарева сечения начать «расхаживаться» не позднее, чем через шесть-восемь часов. Потихонечку, превозмогая очевидный дискомфорт, но надо, во избежание образования спаек. Слава пытается, для начала пока что лишь повернуться в другую сторону, лицом ко входу в палату. Он приподнимается на локте, живот начинает ощутимо тянуть и Карелин болезненно охает, едва не сваливаясь обратно на кровать, как его неожиданно и невесомо поддерживают. Он поворачивает голову и видит на плече пальцы с латинскими буквами. — Мир! Откуда ты тут? — удивленно спрашивает Слава, пока Фёдоров помогает ему привстать на кровати. — Дремал в кресле, ждал, когда ты проснешься, — мягко улыбнувшись, отвечает Окси, усаживаясь рядом со Славой и прижимая его к себе. — Как ты? — Врачи говорят, что хорошо, молодой здоровый организм, прогнозы оптимистичные! — начинает было Слава, но повернув голову сталкивается нос к носу с Мироном. Он не может удержать, впрочем как и Фёдоров и они одновременно подаются вперёд, мягко соприкасаясь губами. Слава, чувствует, как болезненно тянет шов, но, мужественно терпит, не желая прерывать этот момент. Мирон отрывается от его губ, целует скулы, и щеки и глаза Славы. — Ты знаешь уже? — уточняет Карелин, блаженно подставляя лицо под ласки Мирона. — Ага, — вынужденно прервав лобызания, произносит Мирон. — Ну здорово же, Слав, правда? Какая разница, Полина или, ну Павлик, например? — продолжает он, улыбаясь от уха до уха. — Я думал, ты хотел девочку, — как-то задумчиво тянет Слава. — Мне без разницы, Слав, правда! Главное, чтобы ты и наш малыш были в порядке! Это самое важное для меня, — четко говорит Окси, с щемящим сердцем наблюдая, как Слава, его самый любимый и лучший человек на свете, счастливо улыбается. Хотя. Теперь есть ещё один человек. Совсем маленький, но не менее важный, чем его папа. — Давай сходим, посмотрим? Пётр Семёнович договорился, нас пропустят, даже если ты ночью прилетишь, — предлагает Слава. — Только помоги мне, пожалуйста, встать и налей водички. И пойдем, да? — Да, — соглашается Мирон. — Вот попьешь и пойдем. — Потихонечку, давай, обопрись на меня. — Вот, держи, вода. — И тапочки, Слав! Ну не в одних же носках… — Кардиган твой наденем на халат, да? Там не май месяц, а нам надо сейчас особенно беречь тебя. — Да, — отвечает Слава сразу на всё, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. В предрассветных сумерках нового дня, двое людей, еще совсем недавно даже не помышлявших о том, чтобы открыть друг другу свои чувства, стоят, обнявшись, глядя как за стеклом, в прозрачном кувезе, где установлена максимально комфортная температура, с датчиками, мониторящими все жизненно важные показатели на крошечных ручках и ножках, в симпатичной желтой шапочке с утенком, купленной Славой еще в самом начале беременности, укрытый специальными одеялком, спит их сын. Самый лучший и замечательный мальчик. А они очень постараются дать ему всё, что могут, и даже чуточку больше.-
— Мирош? — М-м-м-м? — Знаешь, реснички вот прямо как у тебя, и глазки, и лобик. Высокий такой. — Да? Правда? — Ага. Точно твой. Но носик, кажется, все-таки в мою породу, слава Богу…— оххху —