Misty

Вернув длинный ящик в узкий паз картотечного шкафа, я отворачиваюсь, чтобы как следует чихнуть. Уже не в первый раз и достаточно громко и язвительно, чтобы до моих ушей донеслось ответное ворчание пожилой служащей. Пыль, сор и бумаги перемешались на столах, стульях, на полу. Я могу лишь предположить, насколько сложно привести в порядок полузатопленный город. Но не понимаю, что за силы природы мешают прибраться в здании ратуши. Выбравшись из архива на свет божий, я ускоряю шаг не только потому, что быстро промокаю под серым вечерним ливнем. В Адвенте, на пути от ратуши до библиотеки, невозможно избежать встречи с Церковью святого Михаила, которая приводит меня в необъяснимый трепет не только надменным расположением на возвышенности, но и тем, как свежей опухолью срослась с противоестественностью гигантского монолита. Во мгле холодного вечера потемневший фасад с парой тускло светящихся окон выглядит особенно негостеприимно. Каждый раз я стараюсь поскорее обогнуть монументальную ось, избегая глядеть в её сторону. Если в Церкви Искупления пахнет слизью, то с холма тянет кровью. Я направляюсь в библиотеку не для того, чтобы продолжить чтение в другом пыльном помещении. Моей сговорчивой натуре нужен небольшой отдых. Слишком уж много за последнее время в моей жизни обозначилось мужского присутствия, слишком много мистера Карпентера с присущей ему инициативностью, если быть точным. И моё неусыпное чутьё уже не в первый раз подсказывает, что у меня не получается преодолеть некое едва ощутимое напряжение, рождающееся рядом и наедине с другим мужчиной. Быть может, дело в разнице социальных статусов, власти, которой обладает его семья в городе, и той подспудно раздражающей меня благостной самоуверенности, присущей богатым от рождения людям. И потому Джой с её безопасными манерами и скромным образом жизни, Джой, которая нуждается в заботе и присмотре куда больше остальных, необходима мне не только ради приятной компании, но и для алхимического равновесия противоположных начал в природе. Легкомысленное моё настроение омрачается тем, что в дверях библиотеки вооружённый и чертовски модный чернокожий отталкивает меня с крыльца обратно на мокрый тротуар. За ним в дверном проёме появляется мистер Трогмортон в шикарном чёрном пальто, небрежно наброшенном на светлый костюм. Редкий, но особый гость в местных широтах, как я понимаю. Он едва кивает, признав меня, и то, полагаю, лишь из вежливости. Я его не виню. Гонца, приносящего плохие вести, кажется, пристреливают, а я доставил ему целую охапку. Мне приходится пропустить и следующих за ним охранников. И только когда процессия удаляется к лодочной пристани, удаётся наконец спрятаться под крышей от непогоды и раздражающей игры на губной гармошке в исполнении развалившегося на скамье бродяги. В помещении, привести которое в благообразный вид определённо помог визит мецената, ещё витает тяжёлый звериный дух. Кажется, Трогмортон одним своим появлением заставил других посетителей испариться из читального зала. Зато ни одного тома, небрежно валяющегося на навощенном полу, ни лишнего листа газеты на подоконнике и многочисленные широкие листья монстеры глянцевито зеленеют в свете ламп. Джой вскользь оглядывает меня, но в её глазах нет узнавания. Возможно, она принимает меня за кого-то из трогмортоновской свиты. Она возвращается к книге, которую листает, стоя за большим угловым столом. Тогда я говорю просто: – Привет, Джой. Признав меня наконец лёгким кивком, она продолжает влюбленно и неторопливо переворачивать тонкие желтовато-пергаментные страницы с потрёпанными уголками. Её руки в белых хлопчатых перчатках. Я вешаю шляпу на изгиб вешалки в углу, планируя задержаться, и усаживаюсь на высокий стул напротив. Мне любопытно, что это за волшебная книга, от которой та не может оторваться. Страницы не отпечатаны, а покрыты убористым почерком; замысловатые символы, похожие на арабскую вязь, тщательно выведены тонким чернильным пером. Впрочем, я как обычно не уверен в своём лингвистическом заключении. Строки, тонкие и мелкие, ползут по бумаге крохотными выцветшими змейками. Кое-где видны карандашные пометки и подозрительного вида пятна. А иллюстрации, перевёрнутые для меня вверх ногами, слишком абстрактны, чтобы узнать в них подобие знакомых форм. Зато Джой пристально обводит взглядом каждый штрих. – И вы понимаете, о чём здесь написано? Без особой причины мой тон становится мягче обычного – я разговариваю с ней, словно с маленькой девочкой. – Нет. Просто любуюсь. Редкое издание. Вот толкование, – Джой похлопывает ладонью по лежащему рядом огромному фолианту в современной обложке, лишённому заголовка. Наверно, потребуется не один месяц, чтобы осилить все комментарии. – Мистер Трогмортон отдал в дар библиотеке. Очень щедро, – она воодушевлённо смотрит на дверь, потом по её лицу пробегает тень. – Мы очень сочувствуем ему. Я бы тоже ему посочувствовал, не будь Трогмортон такой непоколебимой глыбой высокомерия. – Могу чем-то помочь? – Джой наконец осторожно откладывает книжицу в сторону, а то я уже начал было беспокоиться. – Оформить читательский билет? Она стягивает перчатки, чтобы подвинуть чернильницу. – Раз уж вы достали перо, может, подпишите? Я вынимаю из внутреннего кармана плаща и разворачиваю плакат с Джой-дразнилкой, снятый мною с одной обшарпанной стены. Хозяину той квартиры эта роскошная девушка уже без нужды, а я смогу повесить её изображение над столом в номере. По странному совпадению Джой и сегодня в чёрном, хотя крой платья куда более монашеский. Только серебрящиеся искорки у ворота и на манжетах на что-то намекают. Рука её замирает, и на бесцветных щеках появляется немного краски. У меня были подозрения, что ей моя идея придётся не по душе. Когда её взгляд перестаёт блуждать, Джой мучительно долго рассматривает меня исподлобья, и я уже начинаю жалеть о просьбе, но она вдруг оттаивает и, придвинув потрёпанную афишу, ставит в правом нижнем углу несколько аккуратных округлых слов в ряд. Эти буквы такие же милые на вид, как она сама, и мне хочется провести по овальному бочку «о» кончиком языка. С самой девушкой с плаката я не могу позволить себе и части тех вольностей, на которые готов пойти мистер Карпентер. Не пойму только до сих пор, как к этому факту следует относиться. Покончив с сомнительным делом, Джой успокаивается, едва афиша исчезает из вида, неторопливо заполняет моими скромными персональными данными прямоугольную картонную карточку и вручает мне ещё немного симпатичных букв. Библиотека наполняется посетителями, и я, не желая стеснять Джой ещё больше, иду бродить меж шкафов, мечтая отыскать книгу настолько скучную, что поможет мне уснуть сном мертвеца без сновидений, что-нибудь наподобие справочника по этикету. Лишь бы не очередные истории из жизни этого засевшего в печёнках городишки. Задача не так-то проста: окмонтцы любят всё окмонтское. За тщательным поиском по полкам я провожу какое-то время, пока Джой не возникает тихо, словно привидение, в проходе и подзывает меня, теребя тонкую цепочку на шее. – Закрываемся. Вопреки ожиданиям, она не выпроваживает меня, а приглашает в комнату для персонала, довольно уютную по местным меркам. Там я, прислонившись к стене, слежу за будничными манипуляциями: как Джой ходит туда-сюда, собирая в сумочку всякую мелочь, выключает скрипучий вентилятор, проверяет ящики стола. Прозаичные ритуалы в исполнении приятных мне людей наполняют меня спокойствием. Я подаю ей пальто с вешалки. Едва засунув руки в рукава, Джой поворачивается ко мне, и пальцы её нервно сминают потрёпанный ворот, пока она собирается с мыслями, а делает она это необычайно медленно, но я успел обзавестись полезной привычкой не торопить местных. – Вы ведь осмотрели дом? – Чей? – ЕЁ. Она произносит короткое слово с ужасом, вспыхивает и прикрывает рот рукой. Но за искренним страхом я слышу нотки нездорового потаённого интереса, который мне вовсе не по душе. Я набираю в грудь побольше воздуха, чтобы веско высказаться, но вместе со вздохом перед внутренним взором расцветает тревожный образ: будто мой рот выстлан серым мхом, по которому ползают крохотные красные насекомые. – Видели её книги? Неужели, думаю я, разглядывая жестокие стежки, Джой несмотря ни на что остаётся легкомысленной, и, как бы сказать, недальновидной особой? Ведь Старая Ткачиха нанесла визит в её квартиру не просто так, а чтобы вынести «последнее предупреждение» её неугомонному языку. Что делать, если даже зашитый рот не бережёт Джой от греха? – Что бы вы ни задумали, – после видения у меня становится кисло на языке, – я советую выбросить эту идею из головы. От одного воспоминания о том доме у меня мурашки по коже. Энн жила хорошо: не каждый, пожалуй, может позволить себе особняк в Олдгрове по соседству с Трогмортонами и Грэмом. Должно быть, работа швеёй в Окмонте – прибыльный бизнес. Но в моём персональном каталоге кошмарных дыр ведьмино убежище занимает одно из почётных мест. Дело не только в пагубном сочетании солидных и светлых тёплых комнат с мрачными колдовскими атрибутами и извращёнными украшениями; голых костях на уютных детских постелях и невнятно-тревожащих надписях поперёк талантливо написанных картин. Дело ещё в насыщенном запахе сушащихся трав; треске дров в камине, где кипит неведомым отваром пузатый котёл; в рептилиях с умными изумрудными глазками, обвивающих сухие ветви в террариумах; мстительном старушечьем шёпоте из-за стен; настойчивом стуке швейной иглы в пустых коридорах; в неверных тёмных отражениях, перетекающих из одного зеркала в другое. Дело в том, что дом остался таким же исполненным тайной жизни магическим артефактом, даже когда его хозяйке пришёл конец. Впрочем, могу ли я и вправду рассчитывать на старую легенду о том, что Ткачиха появится через сто лет, а не значительно раньше? Что если её получеловеческие останки сейчас трепещут и извиваются по углам подвала, пытаясь собраться в единое целое, а частички чёрной души продолжают существование ядовитой взвесью в пропитанном тяжёлыми благовониями воздухе? И что, вообще говоря, положено смельчаку, победившему ведьму, помимо благодарности прекрасной дамы? Поступок остаётся без последствий или я, подгоняемый желанием помочь милой болтушке Джой, собрал недостаточно информации и невольно унёс в кармане кусочек ведьминого проклятья? – Не говоря уже о том, что в доме обитают вайлбисты, – я так отвлёкся, что чуть не потерял нить разговора, – читали на прошлой неделе про парня, который сподобился залезть туда в поисках чего-нибудь ценного? Утром его обнаружили на крыльце в чертовски неприглядном виде. Я даже не уверен, что над ним поработали именно монстры. Слушая меня, Джой начинает машинально расчёсывать стежок в углу рта, и я поднимаю ладони, чтоб отвлечь её и успокоить. Но не могу удержаться от мимолётной улыбки. Кто бы подумал, что тихая библиотекарша на проверку окажется неугомонной авантюристкой. Не так уж много, наверное, наберётся в мире девиц, готовых заключать контракты с дьявольскими силами ради личной выгоды. Кажется, что оставшиеся два года наказания не уменьшили, а только увеличили её тягу к запретному. И если Джой тоже верит, что ведьма будет отсутствовать в течение века, какие ещё умные мысли придут в её хорошенькую головку? Меня и раньше посещали фантазии о том, чтобы поселиться с мисс Хейден по соседству и приглядывать за ней. Теперь мне ещё сильнее хочется переехать в Шеллз. Я отлично знаю, как навязчивая идея, словно паразит, проедает в мозгу дорожку, поэтому нужно придумать что-нибудь, чтобы отвлечь Джой. К сожалению, у меня дефицит блестящих идей. – Вы не думали о том, чтобы заняться чем-нибудь другим, уехать из Окмонта? Вы так молоды, могли бы найти себе занятие на Большой земле… Джой цепенеет на глазах: кажется, я произнёс несусветную ересь. Иногда, пожалуй, и вправду стоит промолчать, понимать бы только, когда именно... Она прижимает руки к груди, сгибается, сжимаясь, будто от боли в животе, и отчаянно трясёт головой, бормоча какую-то чепуху. С удивительной быстротой Джой превращается из красивой молодой женщины в немощную старуху. Эта метаморфоза вызывает жалость и страх. На мгновение я зажмуриваюсь, чтобы избавить себя от подобного зрелища. Мне думается: вся суть тёмной магии в том, что Старая Ткачиха неким противоестественным образом подселила в Джой частичку себя, отпечаталась навеки в её разуме в виде кошмарного воспоминания, кровавого знака, бредовой идеи, как бывает с жертвами грубого насилия, вынужденными влачить в сознании образ своего палача порой на протяжении всей жизни. И кажется мне, что и через два года Джой не найдёт в себе сил запеть заново, а будет продолжать алкать каких-то запретных знаний из чёрных книг, выныривая в минуты просветления на божий свет из волн панического страха. Может, следовало поджечь тот особняк? Опасаясь, как бы Джой не навредила себе, я обнимаю её, едва касаясь, и прижимаю к себе очень осторожно, словно она сделана из стекла; пушистые волосы щекочут мою щёку. Я боюсь сболтнуть лишнее, удивляясь про себя, как легко страхи Джой передаются мне, и долго, терпеливо жду, пока её спина не распрямится и дыхание не сделается вновь ровным. Жду, когда она попросит разомкнуть руки. Но Джой хранит молчание.