hush

xxxtentacion — hope

      Донхек ощущает себя так, будто он до сих пор на той холодной парковке, обожженный лишь своими слезами и грубыми словами Минхена. Но он в квартире Тэена, немного потерянный, когда завтракает, и излишне задумчивый.       Что ему делать дальше?       Вариант вернуться к тому, что было (прокуренным квартирам, использованным шприцам, кражам и прогнившему матрасу) казался самым простым, но уже непривлекательным. Донхек попробовал вкус дорогой еды, у него была хорошая одежда и обувь, от которой не отклеивалась подошва, он уже поспал на пуховых одеялах. Трущобы больше не казались домом, а чем-то диким и неродным.       Домом ему казался Минхен. Наверное, дело в том, что только лишь казался. Донхеку не хотелось себя жалеть, он понимал, что сейчас его жизнь только в его руках, но менее больно от этого не становилось.       До жути хотелось обратно.       Теперь он знал, что не один — Тэен всегда был готов помочь ему, но Донхеку в любом случае предстояло встать на ноги самому. А после Минхена, после уверенности в нем, ходить пришлось бы учиться заново. Но другого выхода нет.       — Ты куда? — спрашивает Тэен одним утром. Он танцевал в одних пижамных штанах под попсу на музыкальном канале и параллельно тренировал свои кулинарные навыки — в шутку Ли грезил о собственном кулинарном шоу, но Донхек бы ни разу не удивился, увидь старшего однажды в одной из утренних программ за кухонной плитой и с дежурной улыбочкой.       — Заберу вещи, — говорит Ли, смотря на часы. Было около пяти вечера. Минхен заканчивал в семь и около получаса занимала дорога. Он надеялся успеть и не застать его, чтобы избежать неловкости. Или очередного гневного взгляда. Донхеку оставалось надеяться, что Ли не выкинул все его вещи раньше, чем он успел приехать.       Знакомые высотки окутаны нежной шубкой синих облаков. С каждым днем закаты были все позже, наливались румянцем и малиной. Донхек задирает голову — и она начинает кружиться. Кажется, за последние семь месяцев он успел выучить тут каждое окошко. Ли торопливо направляется от метро к дому по знакомой дороге. Все вокруг кажется родным, но вместе с тем настолько чуждым, словно в том самом конце августа.       Ли поднимается на лифте — хорошо, что пароль от двери он узнал еще в первые дни, когда таскал его ноутбук в ремонт.       Донхек приоткрывает дверь и хочет развернуться обратно, когда видит, что в прихожей горит свет. Он решает, что поворачивать назад уже поздно, поэтому заходит и тихо закрывает ее за собой. Ли даже снимает обувь, тихо проходя по коридору. Тут пахнет точно так же. Минхеном. Его обычной рутиной, его жизнью. Без Донхека.       — Ты думаешь, что я не вижу твой взгляд? — слышится негромкий голос, но незнакомый. — Ты только притворяешься непонятно кем, а на деле сам не можешь разобраться в своих чувствах. Определись уже, чего ты хочешь на самом деле.       Чего Минхен хочет на самом деле?       Донхек прижимается к стене, а его сердце бьется быстро-быстро. Когда в кухне наступает тишина, он боится, что может услышать то, что ему не следует, и тогда все точно пойдет крахом: вся его жизнь, мечты и надежды.       — Я устал, — слышится тихий голос Минхена.       — Я это уже слышал.       — Ты не понимаешь, — Ли вдыхает, чтобы сказать что-то еще, но другой голос говорит громче.       — Я просто надеюсь, что ты уже пожалел о своих словах. Хватит проецировать свои страхи и недостатки на других людей. Это больно, — когда голос становится громче, Донхек отчетливо слышит — это Енхо. И прямо сейчас он направляется к выходу из кухни. — Ты давно здесь? — он замирает, когда они сталкиваются с Донхеком.       — Нет, — врет Ли. — Я только что пришел. За своими вещами, — Ли смотрит в глаза Минхена, который так и стоит посреди кухни.       — Тебя подбросить?       — Я быстро, — обещает он, пропуская Со.       — Я буду в машине, — Енхо выходит, оставив этих двоих наедине.       Донхек не ждет, пока Минхен пойдет к нему. Он просто уходит в спальню, чтобы достать с нижней полки шкафа свой рюкзак и сложить туда вещи, которые накопились за совместное проживание со страшим. Все вмещается в рюкзак и его спортивную сумку. Минхен все это время стоит на пороге.       — Донхек, — зовет он.       — Отойди, — просит Ли. — Енхо прав. Тебе стоит разобраться со своими чувствами.       Донхеку больше не хочется ничего говорить. Он не хочет быть жертвой, а Минхена выставлять дьяволом. Да, так порой случается. Наверное, это стоило просто пережить.       — Я придурок, — Минхен выглядит беспомощным и маленьким, будто вот-вот превратится в руины.       — Я не хочу больше разговаривать. Я уже достаточно пытался, а для чего? Чтобы ты назвал меня шлюхой? — он торопливо обувается, а потом застегивает куртку до самого горла.       Минхен не успевает ничего ответить: Донхек уже хлопает дверью, боясь, что может сделать только хуже. Что скажет что-то, что растопчет его крошечный лучик надежды, что теплился на самом дне души.       В машине Енхо пахнет так же, как почти два года назад — его горьким парфюмом и дорогой кожей. Донхек смотрит в окно, обнимая потрепанный рюкзак, который за столько лет уже успел стать ему верным другом.       — Он извинился?       — Нет.       — Ну и пошел в пизду, — лаконично завершает Енхо, резко сворачивая на повороте. — Ему понадобится много слов, чтобы искупить свою вину, а так же много времени и мыслей. Поэтому не теряй свое и займи голову чем-нибудь еще. Это будет полезно, вот увидишь. А потом ты сможешь решить, надо ли тебе это или нет.       — Ты пошел дальше? — спрашивает Донхек, немного обескураживая его. Ли не был глупым. Отнюдь.       — Наши пути разошлись. У нас отличается взгляд на жизнь. Минхен предпочитает стабильность. Он не любит разговаривать о чувствах, хотя и черствым его не назовешь. Такие люди бывают. Они не плохие, просто у них иной склад ума.       — Но это не оправдывает их пиздабольские поступки.       — Совсем нет, — соглашается Енхо.       Донхек продолжает смотреть на ночной город, с которым связано множество воспоминаний. В том числе и детских: заливистый смех, строгие взрослые глаза, добрые морщинистые руки. Все это осталось слишком далеко, чтобы оставаться правдой. Это был уже совсем другой Ли Донхек — не тот, который бы остановился, чтобы поймать лишнюю каплю солнечного тепла. Но тот, который бы охотно потянулся за теплом человеческим.       Когда он возвращается к Тэену, свет там уже не горит. Он проходит в гостиную, чтобы плюхнуться на диван, но видит их с Джехеном. Ему страшно и стыдно, он пятится назад, выходя обратно за дверь.       Возможно, здесь он был совсем лишним. Да и где теперь нет? Пусть и его юное сознание уже успело перемениться, принять иную форму, оно до сих пор находилось в поисках своего места. И оно было не здесь. И, наверное, не там, где сейчас тихое звяканье бокала и планшет с синим экраном и графиками на нем.       Он некоторое время стоит посреди подъезда со своими вещами. А потом едет в знакомый отель: там был ресторан, куда они ходили с Минхеном. На одну ночь ему точно хватит, а там уже и можно будет посмотреть.       Номер в отеле не менее неприветливый, чем все места, где он был до этого в своей жизни.       Он принимает душ и старается уснуть, но у него совсем не выходит. Лишь Донхек начинает дремать, ему поступает звонок от Тэена.       — Я не приеду сегодня. Я в порядке, — Донхек приподнимается на одном локте и потирает глаза. Он глядит на часы на тумбе. 4:43. — Во сколько открывается наш торговый центр?       — В семь или около того, — растерянно говорит Тэен. — Все точно в порядке?       — Да, — отвечает Донхек, сам не зная, насколько это правда.       Наверное, он был в порядке. Ли не был голоден, у него была мягкая кровать и теплое одеяло. Наверное, этого достаточно, чтобы быть в порядке.       В шесть тридцать он стоит в метро, держась за поручень наверху. Куртка из грубой кожи греет спину, ремень на поясе — потуже, а воротник водолазки уютно обнимает горло. Это был хороший день, чтобы побыть наедине с собой. Чтобы выпить кофе в одной из милых кофеен. Донхеку казалось, будто это его последний день, будто карточка с деньгами, которые он особо и не тратил, внезапно опустеет.       Он болтает ногой, смотря на редких прохожих вокруг. В основном то были клерки со стабильными жизнями и зарплатами. Никакого ветра, дети — попозже. Сейчас деньги, деньги, деньги, стеклянные здания, натянутые улыбки, брезгливые рукопожатия, сухие пальцы и крепкие сигареты между губ. Изо дня в день. Годами.       Через час ему становится скучно. Донхек спрыгивает с высокого стула и неторопливо идет по светлому холлу, словно впитывая обстановку вокруг. Вот мужчина держит за талию юную девушку — бог знает, что с ней случится позже. Донхеку не хотелось об этом думать — напоминало о собственной глупости.       Он сам не замечает, как оказывается на парковке. Там прохладно и лампы мерцают, иногда покачиваясь под потолком. Гулкие шаги Донхека раздаются по всей площади автопарка, отражаясь от стен и машин. Ли идет между рядов, сворачивает, желая потеряться там, где все началось. Он касается кончиками пальцев несущей колонны и останавливается, цепляясь взглядом за разноцветные крыши автомобилей повсюду. Вряд ли полгода назад он мог предположить, что все будет как-то так. Что он будет в своей одежде, купленной на свои деньги.       Донхек выдыхает, разворачиваясь, чтобы подняться обратно наверх и уйти отсюда куда-нибудь далеко-далеко. Возможно, обратно в мир, который он по праву привык считать своим: в мир прогнивших матрасов и головной боли после соседских пьянок.

goodbye goodbye goodbye im fine im fine im fine

***

chase atlantic — 23

      Енхо хлопает дверью и ставит на пол пакеты с вкусняшками. Все вокруг давило на него. В тот год погода тоже была пасмурная, свинцовые тучи сгущались промеж макушек зданий, но тяжелый ядовитый дождь даже не собирался литься. Все это висело на нем грузом. Но это было тогда — осталось ли что-то сейчас, он сказать не мог.       Но всегда, когда реальность становилась невыносимой, рядом был Юта. Как и сейчас — он тянется к старшему и обнимает его за шею.       — Иди в душ, поедим потом, — просит Накамото, заглядывая в его глаза. — Посмотри на меня, — Юта гладит его по щеке и чмокает в уголок губ. — Все будет хорошо.       Юта не знал, что было у него на уме, но он чувствовал. И каждый раз мог верно подобрать слова.       Даже когда Енхо стоит под горячим душем, когда даже пар заполняет небольшую ванную с душевой кабиной, легче становится не сильно. Он мочит волосы и лицо, его плечи краснеют от температуры, а когда он выходит, то зеркало уже запотело. Енхо вытирает его крупной ладонью и всматривается в свое лицо. Действительно ли стоили того все его страдания?       Наверное, да.       Но все тяжелое проходит, он точно это знал и не раз испытывал на своей шкуре. Цикл потерь и приобретений в этой жизни не прекращался — это нужно было только принять. И научиться, наконец, отпускать. Каждой клеткой своего тела. Не касаться даже кончиками пальцев.       В спальне Юта лежит с головой под одеялом, а когда Со забирается к нему, то откладывает телефон на тумбу, поворачиваясь на бок.       — Все хорошо? — спрашивает Накамото, касаясь его влажных волос. — Выглядишь до смерти уставшим.       — Ну, — Енхо немного усмехается. — До смерти мне еще далеко, но усталость есть, — он двигается ближе к Юте, чтобы почувствовать его тепло, трогает плечи и пальцами поддевает рукава просторной футболки. Юта опускает глаза на его губы буквально на мгновение, но этого крошечного жеста достаточно, чтобы Енхо приблизился и поцеловал его.       Енхо сам похож на сладкую вату, когда тает в нужных руках. И руки Юты казались самыми нужными и важными, где бы они ни были.       — И зачем ты одевался? — бурчит Накамото с небольшой улыбкой, когда стаскивает с Со футболку и забирается сверху, на крепкие бедра.       — Чтобы ты снял все это, нет? — Со сжимает его талию под футболкой, потом поддевает шорты, оглаживая ноги. Юта тихо смеется ему в шею, а потом туда же и кусает. Он не перестает улыбаться: Енхо дарит ему слишком много эндорфина, слишком много любви и счастья, чтобы просто хмуро очерчивать каждый его уголок губами.       Юта немного давится воздухом, когда Енхо роняет его на кровать рядом и упирается двумя руками по обе стороны от его головы. От старшего пахнет гелем для душа и зубной пастой, его кожа еще немного покрыта легкой прохладной испариной. Юта гладит это тело, получая нежный незамедлительный отклик. Он чувствует, как сбивается чужое дыхание (от того напрягаются мышцы плеч и живота) и приоткрываются розовые, немного покусанные губы. Юта снова тянет его к себе, чтобы поцеловать крепче, прижав за затылок.       Енхо коленом раздвигает его ноги. Теперь он знает, что Юта попросит его остановиться, если что. Он знает, что Юта сделает это для него и для своих же границ. Поэтому смело нарушает их, пока ладонью накрывает пах. Юта полувозбужден, но касания Енхо заводят его с каждой секундой все сильнее. От резких приливов удовольствия Накамото подкидывает бедра и беспомощно открывает рот, пока крепко обнимает старшего за шею.       — Мы снимем их? — спрашивает он, имея в виду шорты младшего.       — Да… да, снимай, — просит Юта, подгибая ноги, чтобы их было легче стянуть. С легкой руки Со Юта остается в одном белье, такой прелестный, что плакать хочется. Енхо не рассматривает его долго, пусть и знает, что младший бы не смутился от этого. Он быстро наклоняется, вновь оказываясь между его ног. Накамото сцепляет лодыжки на его бедрах, чтобы быть ближе, а Со податливо прижимается и губами и бедрами. — Енхо… — Юта немного хнычет. — Я думаю, мне нужно больше.       — Ты уверен? — Со приподнимается, заглядывая в его глаза. — Это необязательно…       — Я хочу, — Юта выглядит уверенным, когда раскрасневшийся и растрепанный, с Енхо между его ног, смотрит ему прямо в глаза. — Я хочу тебя, — повторяет он недрогнувшим голосом, который пробуждает что-то внутри Енхо. И совсем не животное. Ничего более человеческого он не ощущал в своей жизни. Чувство, присущее только человеку.       Енхо кивает. Они уже как-то обсуждали это и решили купить все заранее. Точнее, это была инициатива Юты, который, наполовину свиснув с кровати, искал во всяком хламе Енхо пачку презервативов и смазку.       — Она же съедобная?       — Она невкусная, я пробовал, — беззаботно говорит Юта, протягивая ему бутылек. — не смотри на меня так, я о тебе позаботился.       — Как скажешь, — Со лишь нежно улыбается, пока тянет наверх его боксеры.       — Нечестно, сними тоже, — просит Юта, обводя его тело взглядом. Енхо кивает, присаживаясь, чтобы раздеться до конца. Со устраивается между чужих ног, снова смотрит Юте в глаза.       — Ты должен сказать, если что-то пойдет не так, — просит Енхо. — Словами. Через рот.       Юта пихает его ногой в плечо и цокает языком.       — Ты меня сегодня трахнешь или нет? — шипит он негромко, но после быстро смущается от своих же слов. Енхо целует его лодыжку, которая секунду назад грозилась выбить ему глаз, а потом кивает. Ему не до шуток, когда Юта перед ним выглядит так. Это слишком ответственно.       Енхо немного сверхопечный, когда использует чуть больше смазки, чем нужно. Но Юта не может отрицать, что эти хлюпающие звуки внутри него заводят слишком сильно. Настолько, что воздуха в легких становится катастрофически недостаточно, а пальцы на ногах поджимаются сами собой.       — Енхо, д-достаточно, — просит Юта, обвивая пальцами его запястье. Со, который утыкался в его колено, поднял голову.       — Убрать? — он осторожно вынимает пальцы. — Открой, у меня руки скользкие, — просит Со, продолжая покрывать невесомыми поцелуями его колено. — Ты хочешь так лежать? — спрашивает он, пока Юта шуршит упаковкой. Накамото кивает, присаживаясь и помогая Енхо надеть презерватив. Он тянется к старшему и целует его в щеку, а после, когда ложится, тянет его за собой.       Юта расслабленно прикрывает глаза, устраиваясь удобнее, пока Енхо входит в него. Он немного перестает дышать, когда Со упирается в него бедрами. Юта ногтями скребет его плечо, немного привыкая.       — Ты в порядке? — уточняет Енхо. Юта только кивает, осторожно подаваясь бедрами ему навстречу.       — Не жалей меня, ладно? — негромко просит Юта. — Я в порядке. Ты не обидишь меня.       Енхо кивает. Наверное, это правда. Он ни за что не обидит Юту. Он слишком привязан к нему. Он знает, что Юта пережил.       Юта сам поднимает руки, а Енхо собирает его запястья пальцами, удерживая. Накамото нравится чувствовать себя так: уязвимым, но имеющим право голоса. Он тихо стонет, когда Енхо начинает толкаться, и упирается ногами в матрас. В организме творится что-то странное, как и в голове. Волосы на затылке встают дыбом от мурашек, воздух немного выбивается из легких с каждым толчком, и Накамото не тратит это даром — комната заполняется его негромкими стонами, интенсивность которых варьируется от частоты и силы чужих движений.       Перед глазами уже звездочки — Юта жмурится, его кроет. Это лучше всякого сна, всякой нелепой мечты. Реальность разбивается на крупицы, но одновременно с эти она самая что ни на есть действительная и его, его родная реальность, в которой его любят и ждут. В которой его ласкают нежные руки — до самого-самого пика, пока все, кроме этих самых рук не начинает терять смысл.       Юта жмется к Енхо ближе, и матрас немного проседает от их тел. Енхо дышит часто и сбито, Юта чувствует, что тот тоже долго не продержится.       — Ляг… ляг на спину, — просит Накамото, толкая его в плечо. Енхо падает на спину, блестящими глазами смотря на младшего, пока тот добавляет смазки и осторожно усаживается.       Со готов поклясться, что это лучшее, что он видел в своей жизни. Раньше он думал, что это небо где-то на юге Франции, которое он едва запомнил во время поездки, будучи еще подростком. Но Юта, сплетающий с ним пальцы в сотню раз лучше и прекраснее. И Юта — его новое начало, его рассвет и его спасение. Всегда был и вечно будет таковым оставаться. Енхо знал это.       Юта отклоняется чуть назад, но продолжает держаться за его руки. Ему уже совсем не больно, только удовольствие тонкими иглами впивалось в кожу, распарывало его и выворачивало изнутри.       — Енхо, — Юта мычит тихонько и замирает на парне, тяжело дыша.       — Больно? — Со приподнимается на локтях — его будто вырвали из сладкого сна. Юта немного дрожит, чуть прогнувшись в спине. Его руки едва его держат, да и бедра устали от движений. Накамото мотает головой.       — Потрогай меня. Пожалуйста, — просит он, приоткрывая один глаз и смотря на старшего сверху вниз. Енхо торопливо кивает и осторожно обхватывает член Юты в кольцо пальцев. Тот чуть вздрагивает и немного толкается бедрами, а так как Со еще внутри, стимуляция получается двойной.       Юте хватает всего пары минут, чтобы кончить, прикрыв рот рукой. Он тихо стонет на выдохе, когда оглушительная волна сходит на нет, и тяжело дышит после. Через несколько мгновений он осторожно приподнимается, чуть шипя. Юта садится рядом, повторяя движения Енхо до этого, пока тот, немного сжав его волосы на затылке, не кончает тоже.       — Юта… — зовет он, когда тишина затягивается. Накамото двигается к нему, устраивается в теплых руках. — Мы сходим в душ. Чуть позже.       Юта часто кивает.       — Я люблю тебя, — негромко говорит Накамото так, будто не ждет ответа.       Он его и не получает.       Утром, когда Юта уже сладко спит после душа, а Енхо в халате пьет кофе на кухне, по стеклу начинает стучать дождь. Крупные капли шлепаются об окно, а после и вовсе застилают его рекой.       — Дождь пошел, — Юта сонно обнимает его сзади за плечи и прислоняется щека к щеке, смотря на улицу.       Енхо становится легче.