ГЭНС. Призраки коммунизма

Багдад. День 3. - О, привет, Багдад! Как ты говоришь, настало время изумительных историй! - Излагай. - Тут такое дело, я вчера работал в архиве и, словом, засиделся довольно долго и застал архивариуса спящей, оставил том на столе, и стало мне, понимаешь, любопытно. Зуд исследовательский во мне проснулся. Я вооружился лампой и пошел сам побродить по хранилищу, глазами за содержимое полок поцепляться. И нашел-таки нам еще один комплект вероятных призраков. И их соседство с детским лагерем меня что-то вообще ни разу не радует. - Подробнее. Сколько их? - Двадцать один,- хохотнул Антоха,- очко! Шестнадцать по сто пятьдесят третьей, пяток по сто пятьдесят первой. Контингент – своеобразный, немцы – наступают, в городе в преддверии обороны – каждый штык на счету. В общем, летом сорок первого их вывели в чисто поле, поставили грызлом к стенке и пустили пулю в лоб. - А потом что? - Никаких данных о перезахоронениях я не нашел, равно как и точных координат захоронения расстрелянных. Но это не говорит, что их не было, равно как не говорит о том, что лежат они примерно там, где Ольга Дмитриевна лагерь держит. - Кое-что другое говорит как раз об обратном! Молча, но достаточно, блин, красноречиво! - Расскажешь мне все-таки, что я вчера видела?- поинтересовалась Маша, когда мы отдыхали после разговора с Антохой перед рывком обратно в лагерь. - О том, как я едва пионерку не изнасиловал? - Перестань уже, а? Я же не совсем кромешная дура, чтобы не видеть в упор кто и кого едва не изнасиловал вчера в бассейне. Тем более, что видок у тебя был… будто ты сутки напролет вагоны с тяжеленными мешками разгружал, а потом еще с одним таким мешком какой-нибудь марафон пробежал. Думаю, не ошибусь, если скажу, что в тот момент ты в первую очередь думал, как не сдохнуть от усталости, а не в какой позе Валерию лучше поиметь. Я права? - И да, и нет. Сдыхать от усталости я не собирался даже чисто теоретически, привычка-с, а о том, чтобы, как ты выразилась, поиметь Валерию, я не думал вообще, от слова «совсем». - Что, все так серьезно? - Более чем. Но разговор долгий, если ты не против, давай проведем его на колесах, а то к завтраку не успеем. Мы оседлали велосипеды. - Понимаешь, Маш… Дело в том, что животным, ну, то есть обезьяной, человек прожил гораздо больше, чем, собственно, сапиенсом. А после обретения разума вместо того, чтобы использовать содержимое черепной коробки по прямому назначению, напридумывал себе кучу всевозможной дичи в виде социальных и религиозных запретов. Не отрицаю, подавляющее большинство из них было обусловлено тогдашним уровнем развития технологии и медицины, но уже давно изобрели пенициллин и даже Европу мыться научили чаще двух раз в жизни, а многие запреты так и остались незыблемыми. Но сейчас не об этом. Предвидя, что человек будет использовать голову преимущественно для того, чтобы в нее есть, иногда для того, чтобы придумать очередные способы уничтожения себе подобных и совсем редко для собственного цивилизационного развития, природа упрятала весьма весомую часть человеческих возможностей поглубже, а ключик от них передала подсознанию. Подсознание рулило жизнью людей еще в те времена, когда из рычагов у него были только инстинкты, и сформировалось оно задолго до сознательной части содержания головы. Так что на все возможные попытки сознания взломать запертую дверцу с резервами подсознанию плевать с высокой колокольни – с ним можно только договориться, да и то не всегда. ГЭНСы с собственным подсознанием договариваться умеют, в основном, потому, что резервы организма идут на обеспечение выживания этого самого организма, то, что мы сами лезем в те места, где это выживание обзаводится большим вопросом – это уже частности, каждый вынужден зарабатывать себе на кусок хлеба, ибо манна небесная в райских амбарах закончилась. Но тут кроется еще одна загвоздка – подсознание нельзя заставить, но так же им нельзя и управлять – оно срабатывает автоматически, если на организм наваливается нагрузка. Именно эту ошибку я вчера и допустил. Уяснив, что моя тушка находится в вотчине, в непосредственном соприкосновении с призраками, подсознание уже сидело с ключиком наготове. А когда я поплыл во всю прыть, оно распахнуло дверки своих закромов, и понеслась. А когда заплыв закончился – пошел откат, поэтому я даже отстраниться от нее не смог. Стань она стягивать одежду с меня или с себя, к тому времени, когда она довела бы степень раздетости до пригодного к сексуальному контакту состояния, я бы уже оклемался и пресек бы все эти непотребства. Скорее всего, выслушал бы о себе много нового, но что поделать? Так что ты заявилась как раз вовремя. - Ага, теперь много нового о себе предстоит узнавать мне. Что там наши городские друзья говорят? Я кратко пересказал результаты Антохиных изысканий. - Думаешь, это имеет какое-то отношение к нашему случаю? - Я бы имел право сомневаться в этом, даже если бы обнаружил эту информацию самостоятельно, но Антоха – это совершенно другая история. Он сам, скорее всего, об этой своей особенности не догадывается, но если он в какую-то задачу вцепился намертво, то нужная информация сама идет к нему в руки. И если он совершенно случайно на что-то наткнулся – то это с практически стопроцентной вероятностью имеет отношение к тому, чем мы сейчас занимаемся. А если нам кажется, что найденное к делу не относится, это всего лишь означает, что мы пока не сообразили, как уложить это в головоломку. А от того, насколько быстро сообразим, может зависеть наша жизнь. - Если ты не против, я кое-чего еще добавлю. Дело в том, что городок у нас, как ты знаешь, небольшой и скрывать ваш интерес к этой истории было бы сродни попыткам натаскать воды в решете… - Только не ходи вокруг да около, Маш, мне и в этой загадке пробелов хватает, чтобы ты еще о чем-то умалчивала. Надеюсь, из города еще не выдвинулась колонна крестьян с дрекольем, чтобы поднять нас на вилы? А то бывали, знаешь ли, прецеденты. - Нет, такого не было, но, понимаешь, Багдад… Люди ведь все видят, видят, какую работу вы провернули, с каким рвением вы взялись за дело, встречаются друг с другом, разговаривают, чего не знают – то додумывают, не говоря уж о родителях, надежды которых вообще не поддаются никакой логике. От вас попросту ждут чуда. И я тоже жду. В свое время эта история всколыхнула весь городок до самого дна, до самого последнего бомжа, все переживали. И вот сейчас появились вы и теркой по старым рубцам... - Знаешь, Маша… в моей жизни была вотчина… ну, как вотчина, просто… В сорок первом, во время отступления в симпатичном распадке разместился советский госпиталь и даже функционировал некоторое время. А потом налетели немецкие самолеты и смешали госпиталь с землей, всех – раненых, охрану, медперсонал. Немцы заняли территорию и устроили во все том же симпатичном распадке пересыльный пункт местного населения – гнали людей в Германию. Останки погибших при уничтожении госпиталя снесли в санитарное захоронение и закопали. А когда фронт стал опасно приближаться к этому месту, всех, кто был на пересылке, включая детей, вывели в чисто поле, заставили выкопать яму и на ее краю расстреляли, скинув вниз трупы. А в распадке том вновь разместился госпиталь, только теперь он был немецкий, а появившиеся как-то в небе бомбардировщики – советскими. И история получила свое зеркальное повторение. - Ох, ужас… - Война вообще достаточно малосимпатичное занятие, се ля ви. А через несколько лет после войны рядом построили гидроэлектростанцию, и часть территории оказалась затопленной, но этому конкретному распадку повезло – он стал отличным болотом, настолько отличным, что от взлетающих вверх туч комаров реально мерк солнечный свет. Особенностью этой вотчины стало то, что для того, чтобы упокоить измученных безвестьем призраков, надо было выслушать их истории, чем они жили, как умирали, и что осталось недоделанным по эту сторону смерти. Наши, солдаты и мирные жители, немцы… А ведь подавляющее большинство классических призраков попросту неспособно присесть рядом с тобой у костра и поведать свою историю следом за ходящей по кругу фляжкой – глас призрака может застигнутого врасплох ГЭНСа свести с ума, а неподготовленного человека попросту убить. Их истории нам приходилось воспринимать напрямую, проще говоря, пропускать через себя. После возвращения из Комариной плеши я тупо бухал несколько недель кряду, не просыхая. Антоха – тот молодой, оклемался быстрее, а мне как по душе наждаком каждый раз, как глаза закрываю. Но свое дело мы сделали – сколько душ упокоились с миром, сколько людей получили ответы на извечные вопросы о судьбе своих близких… С тех пор я усвоил: безвестье – это всегда плохо, а плата за его исчезновение не может быть ни слишком высокой, ни слишком неприятной. Ответы не даются сами по себе – их иногда приходится выгрызать, с кровью. Горыня. День 3. Багдад и Мария Ивановна опять заявились на завтрак вдвоем. Учитывая то, что жили они по-прежнему в одном и том же домике, в этом не было ровным счетом ничего удивительного. Удивительным было то, что сидевшая в уголке Валерия, на которую я совершенно случайно смотрел в момент появления в столовой старшей вожатой и ее спутника, мгновенно покраснела и упала носом в тарелку. - Ого,- изумился я,- это мы что, ревнуем так что ли отчаянно? На самом деле, для меня никоим образом не было тайной, что напарница Багдада по погружениям тянется к нему всем сердцем… и другими прочими органами. Удивляло только то, что Багдад умудряется в такой ситуации крутить роман с Марией, не отталкивая при этом Валерию. - Как дела?- осведомился Багдад после того, как поставил на стол свой поднос, отодвинул стул для Марии Ивановны и присел, наконец, сам. - В Багдаде все спокойно, Багдад, извиняюсь за тавтологию,- ответил Гитлер,- ночь, если я ничего не путаю, прошла более или менее без происшествий. - Особенно на пляже, да, Гитлер? Тот смутился. - Ладно, не бери в голову, это я с утра не выспавшийся и потому злой. - Даже не буду спрашивать, кто тебе спать не дает,- пробурчал Гитлер, по тону которого было понятно, что он искренне считает причину Багдадовского недосыпа сидящей за нашим столом. - Что у пионеров сегодня по плану, Мария Ивановна?- поинтересовался я, чтобы побыстрее свернуть скользкую тему – нам размолвок в команде еще не хватало для полного счастья,- кроме факультативных занятий, конечно? - Сегодня день трудового воспитания. - Э-э-э, что? А можно то же самое, только два раза, медленно, по-русски и с пояснениями? - Ну, сегодня кровавые сатрапы и прочие душители свобод, нагло и безраздельно используя тот факт, что пионеры находятся в полной от них зависимости, будут безжалостно эксплуатировать детский труд для реализации своих чудовищных замыслов по улучшению жизни и быта сего лагеря, я прав?- выдал Багдад, раньше, чем Мария Ивановна успела сказать хоть слово. Та кивнула: - А вечером обнаглевшая от своей безнаказанности сатрапия вытащит на центральную площадь музыкальную аппаратуру и станет мешать усталым пионерам спать, заставив их тоже выйти на центральную площадь и веселиться. - А у нас какой план, товарищ гражданин начальник? - Прочесать лагерь от одного забора до другого. Имеется довольно обоснованное предположение, что наши призраки – это не единственные призраки нашего лагеря, даже если не принимать в расчет Вилли. А поэтому, джентльмены, нам с вами надлежит совершить маленький подвиг – прочесать территорию лагеря от и до. Я и Гитлер возьмем на себя поиск якорей и других следов призрачного присутствия по части призраков классических, Горыня – твоя задача – разобраться с фольклорными призраками лагеря. Один домовой живет у вас в домике, где-то на территории лагеря должен быть еще один, кроме того, постарайся разговорить водяную и еще где-то тут обретается банник – поговори с ними. Может, чего интересного поведают. И все это надо будет сделать до факультативных занятий, выделив промежуток времени между факультативами и дискотекой в резерв. Будет крайне обидно, если ваши девушки на танцы придут, а вы в это время будете еще по лагерю землю носом рыть. Мы покивали. - Позвольте вопрос,- словно дисциплинированная школьница, Мария Ивановна подняла руку,- кто такой Вилли и почему о нем раньше никогда не упоминали? За разъяснениями Марии Ивановне, кто такой Вилли, и прошел остаток завтрака. Столовую мы покидали в настроении боевом – пусть ситуация с притаившейся в старом лагере дрянью ни на чуть-чуть не стала яснее, но мы получили конкретные задачи и чувствовали в себе силы их выполнить. И получить за это вознаграждение – лично для меня время, проведенное со Славей, вполне можно считать таковым. Горыня. День 3. - Мужики, я до домика. - Что, завтрак так резко наподдал ужину, что тот попросился наружу от столь бесцеремонного обращения? - Ну, можно заодно и это. А если серьезно, то мне для выполнения поставленной задачи потребуются мои запасы – фольклорные призраки гораздо лучше идут на контакт, когда к ним приходишь не с пустыми руками. Хоть какую-то безделушку бестолковую, а принеси. - Ладно, Горыня,- смилостивилось начальство,- по этой части ты у нас спец, тебе и карты в руки. Получив карт-бланш, я действительно отправился в домик и действительно с намерениями запастись копеечными брелками, мелкими гвоздиками, молотком и строительным пистолетом-степлером. Я даже успел забрать все это в сумку через плечо, предназначенную как раз для подобных случаев, присовокупив туда же пластиковую бутылку из-под сока с кипяченой водой, и выйти из домика, чтобы запереть его. Снаружи меня и поджидали – Славя. - Добрый день! - О, привет, Славя! А ты что же это – увиливаешь от местной трудовой повинности? - Отчего же, вовсе нет! Она продемонстрировала мне большой черный пакет, похожий на трупоупаковочный, но с горловиной на узкой стороне, а не с разрезом вдоль длинной. - Буду собирать мусор по лагерю, поможешь мне? Коварный план сформировался у меня в голове в мгновение ока. - Ты поможешь мне, а я помогу тебе!- с готовностью отозвался я.- У меня тоже есть дело, и мне нужно будет много ходить по территории лагеря, тебе ведь не принципиально, где мусор собирать? - Не-а!- девушка помотала головой и ее роскошные косы исполнили свой дикий заплечный танец, наверняка сведший с ума не один десяток сверстников.- Мусор везде одинаковый. - Тогда начнем с жилых домиков и потом пройдемся по административной части лагеря. - Пошли! Я даже успел удивиться – некоторое время мы со Славей ходили по территории лагеря, она помогала мне прикреплять к незаметным участкам стен домиков мои безделушки, я помогал ей наполнять пакет разнообразным мусором и при этом не получил ни единого вопроса о том, что и зачем я делаю. - А что это?- наконец поинтересовалась девушка, подавая мне очередную безделушку. - Портативный газоанализатор,- принялся выдавать я заготовленную легенду,- улавливает пары спирта, сгоревшего конопляного масла и прочие запахи, свидетельствующие о том, что пионеры пьют всякую фигню и курят всякую дрянь. - В нашем лагере такого не бывает,- с обидой сообщила мне Славя. - Вот поэтому и не бывает!- заявил в ответ я. Ну, не рассказывать же ей на полном серьезе душераздирающие истории про то, что домовые в подавляющем большинстве случаев не могут покинуть дома, в которых обитают, и поэтому единственный способ с гарантией выйти на контакт с ними, не вламываясь при этом в чужое жилище, это вот такая вот снаряженная соответствующим наговором безделушка, прикрепленная к внешней стене дома. Один пакет мусора мы насобирали в жилой зоне лагеря, запретившая мне помогать в его транспортировке Славя куда-то утащила его и встретила меня в административной части лагеря с тем же самым или аналогичным мешком. Разумеется, пустым. - А на медпункт зачем?- поинтересовалась Славя. Второй мешок и моя работа синхронно подходили к концу. - А чем медпункт лучше?- спросил я. - Ложные тревоги будут,- пояснила девушка,- как кому-нибудь укол ставить, так вот тебе пары спирта. - Действительно. Ворвемся мы туда пьянку пресекать, а там какая-нибудь пионерка с задранной юбкой и иглой в ягодице – конфуз может получиться. Словом, медпункт я пропустил. А еще пропустил библиотеку. Когда я поведал об этом Славе, она даже обрадовалась. - Тогда я сейчас унесу мешок и подойду к библиотеке? Не откажешься мне еще помочь? Или тебя надо будет кнутом заставлять? - Кнут со мной точно не работает. - Почему?- поинтересовалась Славя. - Привыкание,- пожал плечами я. - Может, тогда пряник?- моя визави несколько двусмысленно покосилась на меня. - Заманчивое предложение. Пожалуй, я соглашусь, хотя бы для того, чтобы посмотреть, что он из себя представляет. С прикреплением подарка-приглашения к зданию библиотеки я управился как раз к тому моменту, когда к домику, где она располагалась, подошла Славя. - Ну что, готов к новым трудовым свершениям? - Вес мешка сахара автоматически уменьшается примерно в два раза, если при его переноске рядом присутствует красивая девушка,- отшутился я,- а в твоем, Славя, присутствии я этого мешка могу и вовсе не заметить. Девушка чуть смутилась, но твердо зашагала внутрь библиотеки, а я отправился за ней. - Сумку свою положи сюда, ничего из нее тебе не понадобится: пить тут нечего от слова «совсем», а курить можно разве что, сочинения классиков марксизма-ленинизма. - Забористая, наверное, вещь. А то, что пить нечего – это ты зря – во, будешь? Ввиду несусветной жары я весь день таскал захваченную с собой бутылку в сумке и теперь, вытащив, предлагал ее девушке. - Вода? Буду. - Чистый спирт!- сострил я и, скрутив крышку, протянул бутылку Славе. Девушка, уморительно состроив подозрительное выражение лица на симпатичном личике, понюхала воду и, убедившись, что никаких опасностей та не несет, поднесла горлышко ко рту и, все еще выжидающе косясь на меня, сделала глоток. Вернее, попыталась сделать. Непривычно широкое горлышко сыграло злую шутку – часть обычной кипяченой воды выплеснулась и сразу же стала волшебной, пробежавшись по лицу и шее Слави, стала пропитывать ее блузку, ткань которой послушно стала становиться прозрачной. Моя память мгновенно среагировала, подсунув мне под внутренний взор картинки, которые я наблюдал минувшей ночью на озере. - Отставить пялиться!- рявкнул я сам на себя и с огромным трудом все-таки оторвал свой взгляд от проступающих под намокающей тканью подробностей Славиной фигуры, сосчитал до десяти и обратно, глубоко вдохнул и, наконец, поинтересовался: - Что делать-то надо? - Книги разбирать – вон стоят в коробках. Коробки действительно были – стояли вдоль шкафов. Шкафы, кстати, не понравились мне с первого взгляда – уж больно дохло выглядели у них нижние части стенок, которые одновременно являлись ножками – чуть поведет больше и такая штука легко завалится вперед. - Начнем,- я распаковал первую попавшуюся коробку и выудил первую попавшуюся книгу,- «Отцы и дети», это в раздел педагогической литературы? Позднее я попытался поставить «Вишневый сад» в раздел садоводства, «Алые паруса» в раздел моделизма, а «Мертвые души» в мистику. Каждую мою такую попытку Славя встречала звонким смехом и с улыбкой поправляла меня. - Горыня, мне кажется, ты это специально. - Похоже, после смены из лагеря я уеду конченым наркоманом – я подсел на твой смех. Славя даже позволила обнять себя и постояла в моих объятиях спокойно примерно полминуты, а потом не сильно, но весьма недвусмысленно толкнула в грудь и указала на стоящую рядом стопку книг: - Их нужно во-о-он в тот шкаф расставить, на категории и названия можешь даже не смотреть – оттуда все равно книги никто не читает. Я послушно сгреб указанное и уволок в дальний угол библиотеки, где и раскидал книги по свободным местам. Возвращаясь обратно, я наблюдал замечательную картину – вытянувшись в струнку, девушка пыталась поставить книгу на верхнюю полку. - Взять у нее книгу и поставить наверх самому? Не сильно-то я ее и выше – как бы не опростоволоситься. Героически притащить табуретку, которую я видел у входа? Какой-то не айс вариант. Я остановился на варианте присесть перед ней, обхватить за ноги и приподнять над полом. Был, конечно, риск, отхватить при таких раскладах по харе, но кто не рискует – тот не пьет… Что не пьет тот, кто не рискует, я додумать не успел – стремясь выиграть еще хоть немножко высоты, девушка схватилась за одну из полок и попыталась подтянуться на ней. Крепления шкафа к стене выскочили из последней практически бесшумно, только штукатурка прошелестела, а вот нижние части стенок превратились в щепу с громким треском. Шкаф стал заваливаться прямиком на девушку. Я рванул вперед, словно мной выстрелили из мощного арбалета, вытолкнул из-под рушащейся на нее громады Славю, и в последний момент успел убраться оттуда сам. Правда, совсем без последствий не обошлось: перемещение в пространстве получилось настолько резким, что девушка не удержалась на ногах, а вместе с ней на пол полетел и я. Вернее, не на пол – на нее, на Славю. Мне удалось сгруппироваться и принять основной удар собственного тела на руки и колени, хотя и Славе, конечно, досталось. - Ты как, жива?- осведомился я. - Ага… Спасибо… Я понимал, что нужно встать, помочь подняться Славе, привести нас обоих в порядок… но вместо этого просто лежал, опираясь на руки и колени и тонул в ее пронзительно голубых глазах. Лежащая на спине замершая девушка тоже не отводила взгляда от моих зрачков и почему-то не пыталась столкнуть меня с себя или просто выбраться на свободное место. - Это какое-то безумие,- подумал я, преодолевая ту пару сантиметров, что разделяли наши губы после падения и ощущая, как ее руки смыкаются за моей спиной. Только скрип открывшейся двери сумел вернуть нас к действительности. Гитлер. День 3. - Предлагаю разделиться – один возьмет на себя административную часть лагеря, второй – жилую, а озеро оставим Горыне – пусть он там с водяной… разбирается. - Тогда возьму себе административную часть, а ты пошарься по жилой. Не то, чтобы я прям жаждал гулять под набирающим силу адского паяльника солнцем по административной части лагеря с его редкими и хилыми насаждениями, но была одна интересная мысль, пришедшая мне в голову ночью, и для того, чтобы попытаться претворить ее в жизнь, мне нужно было найти Шурика. А где его взять, если время едва-едва миновало завтрак? Ну, разумеется, на местной линейке, чуть не назвал ее построением. Линейка оказалась самой обычной – первые ряды не слишком убедительно пытаются изобразить фундаментальный интерес к происходящему, остальные же ведут себя более естественно, то есть таки занимаются кто чем. Алиса закономерно обреталась где-то далеко позади, и по ее лицу было видно, что будь ее воля, ее бы тут и вовсе не было. Несколько секунд я наблюдал за ней, а потом ее взгляд остановился на мне, и скука на лице сменилась удивлением, а потом и ошеломлением. Сполна насладившись ее шоковым состоянием, я улыбнулся девушке во все тридцать два зуба, да еще и подмигнул ей. На настоящем этапе нашего знакомства ей совсем не обязательно знать, что я по старой еврейской привычке всегда вожу с собой по два абсолютно идентичных комплекта одежды. Наконец это организованное сборище стало подходить к концу, и я немедленно протолкался к Шурику. Короткий разговор с вожатым и воспитателем его отряда, обмен выразительными взглядами с Марией Ивановной, призванной мной в качестве верховного арбитра — и Шурик наконец-то перешел в мое полное распоряжение. - Куда пойдем? - В электромеханический кружок, конечно же! Есть пара-тройка интересных моментов, которых я хотел бы опробовать на нашей трофейной радиостанции. Но все мои предложения чисто в теории, а самый видный практик в радиоделе у нас – ты. - Так эту радиостанцию еще в рабочий вид приводить и приводить! - Не думаю, что смогу собрать тебе весь твой кружок, но пару-тройку человек, думаю, отпросим. Пойдем, покопаемся в радиостанции, я покажу и расскажу тебе, какие нужно будет внести в нее изменения, а ты прикинешь кого тебе нужно будет для выполнения этой работы, хорошо? Подумав, Шурик кивнул, и мы отправились в сторону электромеханического кружка, работать. Багдад. День 3. Начало прочесывания прошло спокойно – подавляющее большинство населения лагеря сосредоточилось на центральной площади, а вот когда все организационные моменты там оказались улажены, народ стал появляться в жилой зоне в изобилии. Справедливости ради стоит отметить, что почти все пионеры все-таки работали: собирали мусор, что-то красили, копали и всяческими другими способами наводили красоту. Пару раз мы пересеклись с Горыней, который занимался своим шаманством, что ни разу не удивительно, в компании со Славей. Мне даже стало интересно, как он выкрутится из ситуации, когда она поинтересуется (а она ведь обязательно поинтересуется!), что за колдунство он тут наводит – обязательно спрошу его при случае. Откуда вывернулась Лера, я, сосредоточенный на собственных ощущениях, настроенных на выявление призрачных якорей, зевнул. Ну, так ведь она не призрак, так что это все-таки простительно. - Привет. Девушка явно хотела о чем-то поговорить, ее прямо распирало от этого желания изнутри, но она явно не знала, с чего начать. Впрочем, пока я подбирал слова, чтобы помочь ей справиться с этой проблемой, она решила ее самостоятельно. - Наверное, я сильно часто использую эту фразу в разговорах с тобой, но… прости меня… - Господи, а теперь-то за что??? - Не знаю, что на меня вчера нашло, но когда я увидела наши, то есть, в первую очередь, конечно, твои результаты по заплыву, я… я… просто я так захотела как-то выразить свое восхищение, что… - Что не нашла ничего лучше, кроме как поцеловать меня и попробовать соблазнить меня потискать твои симпатичные полушария? И простимулировать крайний пункт собственноручно, для верности? - Ну да… Тебе, наверное, Мария Ивановна вчера такой скандал закатила…У вас ведь с ней, ну… а тут я… и ты… и… - Лера, давай по порядку. Никакого скандала мне вчера Мария Ивановна не закатывала, а если бы и попыталась, то, боюсь, я бы ей в довольно жесткой и, возможно, матерной форме напомнил бы, что никакого «ну» между нами нет. - Правда? Но я же сама видела… - Сама видела что? Марии Ивановне сценарии к фильмам писать можно – она эту сценку как по нотам разыграла, даже спящего меня использовав как актера. Я краем сознания фиксировал происходящее вокруг, но толком еще не проснулся, когда вы разговаривали. В цельную картинку относительно того, как все это выглядело со стороны, информация сложилась уже после того, как ты ушла. Ну, а мне еще и в силовом покере участвовать пришлось. - Ну, тогда мне придется попросить прощения еще раз. Когда я тогда из вашего домика выскочила, я была, ну, прямо сама не своя и… похоже, наговорила про вас много лишнего совершенно не тем людям. - Бывает,- я потрепал Леру по голове – настолько мне трогательной показалась эта забота о сохранении моего реноме и раскаяние относительно содеянного. - И если ты не разрешишь мне, то я даже никому не расскажу, что целовалась с мастером спорта, пусть и не титулованным. - Давай ты не будешь уточнять кто же именно этот мастер спорта, а в остальном… ну, рассказывай, чего уж… - Так люди ведь догадаются. Тем более, если ты не прекратишь меня тренировать… - Пусть догадываются. Я буду все отрицать, и без твоего признания их догадки только догадками и останутся. - Хорошо, но тогда помимо продолжения тренировок я хочу еще одно условие. - Какое же? - Если я все-таки выполню норматив на второй юношеский разряд, то ты меня поцелуешь, как вчера рядом с бассейном, перед тем, как отправить меня в домик. - Вот дались же тебе эти поцелуи, а? - Сам виноват. Мне нравится целоваться, а если с тобой, то… вообще я сама себя не помню. - Лер, ты же понимаешь, что если ты сдашь норматив под моим руководством, то наградой будет исключительно поцелуй и ничего, ровным счетом ничего больше? - Понимаю,- вздохнула девушка,- чтоб ей пусто было, этой твоей правильности. А на факультативных преподавателей, я вижу, не распространяется местная трудовая повинность? - Ну, отчего же не распространяется? Я вот, например, работаю. - Сложно назвать брожение по территории лагеря работой, не находишь? - А я не просто брожу – я ищу источник того самого злого ветра. - Так говоришь, будто знаешь, что это такое. - Знаю. Может, и не совсем точно, но весьма близко к истине. - Расскажи. Некоторое время я колебался: а не потребовать ли от нее в качестве платы за рассказ отказаться от награды в виде поцелуя, но в итоге решил рассказать ей немного о происходящем просто так. В конце концов, девчонка – ГЭНС, пусть и не инициированный. Ну и, кроме того, Лера – молодая красивая девушка, со всей очевидностью увлеченная мной, несмотря на разницу в возрасте – целовать такую одно удовольствие, а от меня не убудет. - Понимаешь, Лера, этот самый злой ветер – не случайность. Он – результат приложения к действительности чьей-то воли. Злой воли. Состроив уморительно серьезное и сосредоточенное выражение на красивой мордашке, девушка кивнула. Я задавил в себе смешок – у всех нас рано или поздно было точно такое же выражение на лице, при первой встрече с, до этого момента, неведомым. Ну, разве что, за редким исключением типа меня, встретившего первого в своей жизни призрака автоматной очередью в полмагазина. - Понимаешь, Лер… Человек – это не только и даже не столько совокупность ведра крови, нескольких десятков килограмм костей, мяса и прочей требухи. Еще человек – это информация. Которая, ну, так уж случается, иногда продолжает жить своей жизнью уже после того, как все остальное тело двинуло кони. Такой информационно-энергетический отпечаток в ноосфере планеты, оставшийся обособленно существовать, несмотря на смерть физического тела, называется призраком. Призрак по отношению к живущим может быть практически незаметным, более или менее полезным, вредным и неудобным соседом, либо воплощением опасности, причем смертельной. То, что опрокинуло лодку, в которой ты находилась, и нарушило управление тобой собственным телом, называется рассеянным псионным ударом, простые люди его практически не ощущают – только если со здоровьем серьезные нелады, самочувствие может ухудшиться. Мы с Горыней тоже его ощутили, но как подготовленные ГЭНСы, отдающие себе отчет в том, что находимся в вотчине, где может случиться что угодно, сумели его отразить, даже не особо задумываясь над этим. А ты… - А я,- до Леры дошло практически моментом,- я тоже этот… как его… - Да. Правда, не инициированный. Я сначала решил, что ты обычный человек, просто с высокой чувствительностью к псионным ударам – такое случается, хотя и достаточно редко. Но простой человек не сможет так точно подбирать слова и определения ко всему, что происходит от призраков. Если бы ты назвала этот ветер любым словом, кроме «злой», то… Но ты попала в самое яблочко. Ну, а потом я тщательно сложил два плюс два и, вот сюрприз, получил в итоге четыре. - Значит, я смогу оказаться вам полезной, чем бы вы там ни занимались, да? - Теоретически – да, но пойми меня правильно, Лера, мы сами толком не понимаем, с чем мы имеем дело, а ведь мы в профессии не один год. А некоторые и не пять лет и даже не десять. Поэтому я научу тебя кое-чему, но совсем чуть-чуть, только для того, чтобы ты могла в случае чего не погибнуть сразу и дождаться помощи. - Но ведь…- девушка подняла на меня взгляд, и я прочитал в нем уже не бездумное, безоговорочное и, честно говоря, довольно безосновательное обожание, а просьбу, надежду человека, попавшего в непростую жизненную ситуацию и напряженно ожидающего, чего же с него потребуют за помощь,- но ты ведь придешь, чтобы спасти меня? - Приду. И даже ничего не попрошу взамен. Даже если будешь предлагать. - Почему? - Потому что ты красивая и молодая, а мне лет столько, до скольки в нашей профессии не всегда доживают. А что, если я изменю твою судьбу, воспользовавшись твоей мимолетной влюбленностью в большого и взрослого мужчину, и сломаю тебе жизнь? Я не ангел ни разу, Лера, и грехов у меня хватает и уже совершенных и, боюсь, тех, что мне только предстоит совершить. За каждый из них в назначенный день и час я буду держать ответ, и мне будет приятно осознавать, что я не принес несчастья в твою жизнь, хотя и мог. Давай встретимся с тобой после обеда, и я постараюсь как можно больше и подробнее рассказать тебе о доселе неведомом мире, из которого и задул чуть не убивший тебя злой ветер, с которым, если ты захочешь, тебе предстоит работать и от которого, вне зависимости от твоего желания, тебе предстоит научиться защищаться. Хорошо? Вилли. День 3. Девушка кивнула, и Багдад, снова потрепав ее по голове, пошел дальше. Он, скорее всего, чувствовал, что она неотрывно смотрит ему в спину, но услышать ее слов не мог. А ее губы шевелились: - А что, если мое несчастье – это жизнь без тебя, Багдад? Что, если ты сломаешь мою жизнь, уйдя из нее? Что, если моя судьба – ты? Конечно, положение пристегнутого к креслу пленника собственной боевой машины – не лучшее место для наблюдения за окружающей действительностью, но та самая драма, из-за которой Лера и познакомилась с Багдадом, разыгралась чуть ли не над моей головой. Да еще и Юля – дух местного озера – все в подробностях пересказала. Не то, чтобы я был наиболее желанным для нее соседом, но за три четверти века подружиться можно с кем угодно, если этот кто угодно, конечно, не пытается тебя убить и съесть. Конечно, спортивная форма Багдада давала ему весьма весомые преимущества перед подавляющим большинством половозрелого сильного пола лагеря. Уж на что, а на недостаток восхищенных взглядов, которыми одаривали его местные женщины, девушки и даже некоторые девочки, Багдаду жаловаться было грех. Плюс сами обстоятельства знакомства: девушка пережила явно самое эротичное приключение в своей жизни, реальную смертельную опасность, и ее не менее реальный спаситель, а заодно и объект тех самых переживаний – одно и то же лицо, причем, как уже говорилось ранее – весьма отличающийся в лучшую сторону от прочих претендентов. Как тут не влюбиться молодой девушке, оной любви, скорее всего, всерьез еще не изведавшей? Но и Багдад тоже молодец – держится. Другой бы поплыл от подобного подарка судьбы, потерял бы голову и наделал глупостей. А этот ничего – и девушку не отталкивает, чтобы не травмировать нежную психику, и дистанцию блюдет. Тот случай в бассейне все-таки не в счет – не думаю, что Багдад хоть на секунду задумался, а не забраться ли ему промеж стройных Лериных ножек. Максимум, в порядке ничем не обоснованного бреда, Багдад мог бы обдумать вариант спустить лямки купальника с ее изящных плеч, да и то только для того, чтобы отказаться от этой мысли едва ли не сразу, как она оказалась в его голове. Усмехнувшись, я решил, что такому врагу и проиграть не грех – в других условиях я счел бы за честь выпить с таким, как Багдад, по кружечке лучшего пива в мюнхенской пивной. За мой счет. Багдад. День 3. Не то, чтобы все обеденное время у меня пошло насмарку, но результатов оказалось ноль, хотя я и старался. Горыня мог похвастаться гораздо больше меня – он предпринял все возможные меры, чтобы найти и установить контакт со вторым домовым, а после обеда обещал потолковать с тем домовым, что обитал в их домике, с Юлей из озера, и разобраться где же тут живет банник. А вот Гитлер, когда я поинтересовался результатами у него, виновато опустил глаза. - Багдад, понимаешь… Все, что нужно сделать, я сделаю. Причем сегодня. Я даже начать успел, после того, как объяснил Шурику… Блин, давай после обеда я проще вас приведу в электромеханический кружок и на месте все вам растолкую и объясню. Ну, чтобы мне попусту сейчас воздух не сотрясать, все равно ничем не могу подтвердить свои слова. А потом уж карай или милуй – ты ведущий, тебе и карты в руки. Я кивнул. Так, действительно, бывает. Особенно в новых, непробитых вотчинах. Если вотчина пробита, то правила нахождения в ней досконально известны еще до того, как группа пересечет границу. Да по пробитой вотчине никому и не придет в голову нарушать заведенный порядок или ставить под сомнение приказ ведущего. Тут же… ну, кто может заранее знать, какое решение будет удачным, какое безвредным, но и бестолковым, а какое смертельно опасным? Разве что сами населяющие вотчину призраки, но они хронически не горят желанием делиться этим знанием с ГЭНСами, по крайней мере, безопасными для жизни последних способами. - Ладно,- сменил я гнев на милость,- дохлебываем и уйо… идем смотреть, короче. Не успели мы отойти от столовой и на шаг, как нам навстречу попалась одна из пионерок. Довольно красивая, особенно если учесть ярко-рыжие волосы, весьма симпатичную фигурку и завязанные в узелок под грудью полы форменной рубашки. - Алиса,- шепнул Гитлер. Алиса на ходу ела мороженое и, так как жара стояла несусветная, могла легко поставить мировой рекорд по скоростному поеданию этого лакомства. - Алиса, ты не видела Шурика? - Он там,- она ткнула незанятой рукой и с набитым ртом пояснила,- квасит травку. - Квасит?- недоверчиво спросит Гитлер, когда мы втроем пошли дальше. - Или все-таки курит?- уточнил Горыня. - Я даже не знаю, что интереснее,- признался я,- придем и посмотрим. На самом деле Шурик был занят тем, что что-то мудрил в потрохах подаренной ему накануне мной радиостанции. - Привет гениям от радионауки,- поздоровался я,- чем занят? - Потравку наношу,- ответил тот не поднимая головы,- дайте мне еще полчасика — и все будет в полном ажуре. - А что именно это будет?- поинтересовался я вторично.- Пояснит мне кто-нибудь? - Во!- Гитлер раскопал на рабочем столе несколько исчерканных вдоль и поперек схем и предъявил их мне.- Натурных испытаний еще не проводил, но чисто теоретически все должно работать. - Это чего? - Радиостанция, правда, нами с Шуриком немного модернизированная. - И что? - И что??? И еще, между прочим, если все это сработает, то получится практически прямой «тык» в ноосферу, ежели умеючи, конечно! - И что ты хочешь найти в этой самой ноосфере? - Ну, как что. Наших девочек-потеряшек, конечно! - Что-то мне подсказывает, что найдешь ты там, скорее, два десятка ублюдочных призраков и как бы ни чего похуже. - Кто не рискует – тот трезвенник! - Тоже верно,- согласился я,- если все сработает – то награда твоя, я, правда, не знаю пока, в чем она будет заключаться, но можешь смело на нее рассчитывать. Однако задачу по обследованию административной части лагеря все еще никто не отменял. - Именно этим я сейчас и займусь!- ответил Гитлер. - Если что, ищи меня на озере у водяной или в домике у домового,- сообщил мне Горыня, когда мы покинули электромеханический кружок. - Хорошо,- ответил я, и сам направился работать – надо было дообследовать жилую часть лагеря и переговорить еще раз с Валерией. Горыня. День 3. Начать я решил с озера, то есть с водяной – так получилось, что с ней я оказался знаком несколько плотнее, чем с собственным домовым, взаимодействие с которым, если не считать побудки в ту ночь, когда мы познакомились с Вилли, ограничилось лишь завизированным взаимным уважением. Переодевшись в домике, я надел плавки под повседневное и отправился на пляж. Но едва только оказался на нагретом жарким солнцем песке, как тут же понял, что уши просто полыхают красным. И дело тут даже не в том, что на пляже было в достатке купающихся, в том числе и девушек, в том числе и во вполне откровенных купальниках. Просто среди них была Славя. Не то, чтобы я испытывал вину за произошедшее (или едва не произошедшее?) между нами в библиотеке, в конце концов, Славя ни единым жестом не выразила неудовольствия, ни до, ни во время, ни после, но я не переставал напоминать себе, что я взрослее, что я должен быть сдержаннее и осмотрительнее. И, хотя в выражениях я при этом совершенно не стеснялся, все доводы разума затихали при воспоминании о том моменте, когда наши губы впервые соприкоснулись. Засунув ноги в воду, я устроился на песке прямо в полосе прибоя. Отбивать ритуал вызова водяного пальцами ног я насобачился еще в незапамятные времена, так это получалось гораздо незаметнее, чем мумба-юмба руками. Заметив меня, Славя подошла и присела рядом, практически идеально скопировав мою позу, включая ноги в воде. - Привет. - Привет, Славя. Мне, наверное, следует извиниться? - За что? Девушка, кажется, искренне удивилась. Мне же потребовалась вся моя сила воли, чтобы отвести взгляд и не любоваться слишком откровенно этими изящно приподнятыми бровями над ясными-ясными, синими-синими глазами. - Ну, за то что… в библиотеке… - Надо ли?- ну вот, теперь мы щуримся на меня, что характерно – ничуть не менее очаровательно, чем секунду назад удивлялись. - Славя, я… - Ты меня спас. Если бы не ты, то на меня свалился бы тот шкаф с книгами, и последствия, как мне кажется, были бы гораздо менее приятными, чем после того, как на меня свалился ты. - Наверное, мне не стоило… - Тебе понравилось? Вот и попробуй тут дать неправильный ответ! - Да, конечно, но… - Но если,- Славя стала загибать изящные пальчики в кулачок один за другим,- мне понравилось – раз. Тебе понравилось – два. Нас никто за таким занятием не видел – три. Никаких следов, кроме приятных воспоминаний, у нас с тобой не осталось – четыре. Так стоят ли извинения потраченного на них воздуха? Я подумал было, что странно, что она для пущей картинности жеста не загибает пальцы другой рукой, но обнаружил, что Славины пальчики другой руки лежат в моей ладони, прижатой к песку. И когда успел? Буквально в нескольких метрах от нас из-под воды смотрело лицо Юли. То, что глубина в этом месте была прилично ниже колена, водяную не смущало, она переводила свой веселый взгляд с меня на Славю и обратно, а потом, поймав мой, усмехнулась и подмигнула. Н-да, в этот раз разговора у меня с ней категорически не получился. Попробуем вариант с домовым. - Я пойду, подготовлюсь к занятию по факультативу. Ты придешь? - А почему я должна прийти? - Ну, мне приятно твое общество, хотя если… Славя прижала мои губы своим пальчиком и тихо сказала: - Я приду. Багдад. День 3. Все-таки, до обеда я потрудился что надо. В итоге между окончанием прочесывания моей части лагеря и началом занятий на факультативах у меня остался еще небольшой зазор по времени. Его я и решил потратить на разговор с Валерией, но найти девушку не успел – меня перехватили. Звуки женского плача, доносящиеся из нашего со старшей вожатой домика. Донельзя заинтригованный, я поднялся на крыльцо, немного, но очень шумно потоптался, чтобы дать понять девушке о своем присутствии и, наконец, постучавшись, вошел. И увидел внутри плачущую Машу. - Маша, что случилось? - А, Багдад… Да, не обращай внимания… просто эти… дети… Крайнее слово девушка выплюнула, словно попавшую невесть какими судьбами в рот ядовитую сколопендру. - Рассказывай,- я присел рядом с ней на ее кровать и, повинуясь (вновь!) сиюминутному порыву, приобнял девушку за вздрагивающие плечи. Но рассказывать старшая вожатая отказалась наотрез. Рыдала, заливала слезами сложенные лодочкой ладошки, но о причинах этого эмоционального водопада, сколько я ни бился, мне ничего известно не стало. Ко мне вернулось ощущение стремительно утекающего сквозь пальцы времени. Что-то плохое, очень, очень плохое назревало почти у меня под боком, хуже того, это что-то весьма опосредовано было связано с призраками, как мне участливо сообщила поджавшая хвост интуиция, а значит, оставалась неприлично большая вероятность, что я попросту не буду знать, как справляться с этой новой опасностью. Сам не зная в поисках чего, я вышел из домика и, мрачно смотря перед собой, пошагал к домику Горыни и Гитлера – надо было собирать силы. Однако не дошел – мне встретилась Валерия, что характерно, тоже взволнованная, но хоть не ревущая навзрыд. - Лера! - Багдад… Это еще что за новости? Девушка подбежала ко мне и, уткнувшись лицом в грудь, наконец, дала волю сдерживаемым слезам. - Рассказывай!- потребовал я. Перемежая свои слова всхлипами, Лера рассказала мне про затесавшегося среди пионеров первого отряда мерзавца по имени Максим. Конечно, современные дети ни разу не подарок, но даже на их фоне этот деятель выделялся на две головы – с ним никто не мог справиться – даже старшая вожатая оказалась бессильной – настолько высокий пост занимал его отец. А тем временем персонал лагеря уже всерьез стал опасаться, что эта смена, едва не ознаменовавшаяся гибелью Валерии, может отметиться каким-нибудь уголовным преступлением. Причем на такие мелочи, как распитие крепких спиртных напитков и курение конопли в исполнении этого парня и его дружков вожатые уже внимания не обращали. И вот теперь он во всеуслышание заявил, что этой ночью девочкам из второго отряда, в котором и отдыхала Валерия, надо «готовиться». К чему – не сказал, но явно не к чаю с пряниками. - Сможешь сделать так, чтобы он пришел сегодня на мой факультатив? - Он вроде как на меня виды какие-то имеет,- всхлипнула девушка,- смогу. Но ты же его не… - Не убью? Убью, если припрет. Мир становится чище, если у мразей нет шанса на выживание. Я успел предупредить о сложившейся взрывоопасной ситуации Горыню и Гитлера. Те покивали и прониклись. Теперь, когда они прикрывают мне спину, я еще более готов пободаться с этими отморозками. Призраки не могут контролить человека напрямую, полностью диктуя ему все, что он должен делать и говорить. Вернее, могут, но делают это очень, очень редко – затраты на такой контроль высоки, и чтобы применять его, призраки должны быть точно уверены, что все затраты вернутся сторицей. Как в том примере, что я приводил Маше с Пиковой Дамой – стоит ей припрятать свой якорь получше, и получит она со своей кровавой жатвы столько, что расходы на контроль будут лишь малой крупинкой на фоне громадного профита. Гораздо проще, а зачастую и профитнее – лишь слегка подталкивать выбранного человека к следованию по тому пути, по которому он и сам идти не прочь – снимая тормоза и постоянно поторапливая безропотную жертву, которая потом, когда призраки получат желаемое, будет бормотать «Бес попутал» и, в общем-то, будет весьма недалека от истины. Что ж, если этот Максим не совсем пропащий, я его выдерну из-под призрачного контроля. Если же ему и там неплохо, то ничего не поделать – растениям тоже нужна биомасса для роста, тем более, что Алиса оставила их без удобрений, пустив некоторую их часть на попытку подрыва памятника. - Доброго вечера, уважаемые. Хрена себе я популярная рожа. На это факультативное занятие собралось, по моим прикидкам, примерно поллагеря, от мала до велика. Умный я молодец, умный я запасся мегафоном. Призвав собравшихся к тишине и порядку несколько раз, я все же добился снижения уровня шума примерно на порядок. Ну, что ж… начнем… - Говорят, что страницы мужества и героизма на поле боя вписываются в истории стран золотыми буквами. Иногда их даже называют золотыми страницами военной истории. То, что я расскажу вам сегодня, достойно быть вписанным платиновыми буквами на титановых листах, ибо то, что случилось в позапрошлом веке, просто не имеет аналогов ни в нашей, ни в мировой истории. Я обвел взглядом аудиторию. Кое-где еще остались шепотки и переговоры, да смеялась над чем-то Максова стайка шакалов, остальные молчали. Ну, окейно, смейтесь. Вам недолго осталось. - Поход войск Российской империи под командованием полковника Карягина, случившийся в тысяча восемьсот пятом году, не похож на реальную историю войны, даже войны против персов. Он похож на героическую легенду в духе трехсот спартанцев – полтысячи русских солдат, восьмидесятикратный перевес противника, только вот не нашлось тут Фермопил, ущелий было в достатке, как и штыковых атак, как мужества и героизма. «Это безумие!» - «Нет, жеваный крот, это семнадцатый егерский полк!». Гремучая смесь безумия войны, бойни не на жизнь, а насмерть, высочайшего тактического мастерства, ошеломительной наглости, на которую способны только русские, приправленной беспримерной хитростью. Международная обстановка была не айс – на западе Российская империя воевала с Францией, но у последней был Наполеон, еще не наделавший своих полководческих ошибок, а у России в союзниках числились только австрийцы, чья звезда воинского счастья давно спряталась за тучи, да британцы, не имевшие нормальной сухопутной армии от слова «никогда». Более того, и те, и другие показали себя способными только самостоятельно оказаться глубоко в заднице, но не выбраться из нее и тем более не загнать туда французов. Более или менее сберегать их от полного и окончательного поругания в крайне извращенной форме помогал только Кутузов, которому до его блистательных побед было нужно подождать еще некоторое время. В это время оживилась Персия. Воспользовавшись тем, что Россия опять пытается спасти толпу криворуких бездарных мудаков, далее именуемых союзниками, и не может прислать на Кавказ ни одного солдата, персы решили поквитаться за прошлогодние поражения. В этот момент на весь Кавказ Российская империя располагала не более, чем десятью тысячами солдат. На город Шушу, что в современном Нагорном Карабахе, выдвинулся отряд персов в сорок тысяч солдат под командованием наследного принца Аббас-Мирзы. Гарнизон города под командованием майора Лисаневича составлял всего шесть рот егерей. Тишина, только шакалье хихикает, но даже они, придавленные этой тишиной, не осмеливаются веселиться слишком громко. Ладно, я сам добавлю веселья, но это уже будет мое веселье! - История умалчивает, как именно передвигался в этом походе наследный принц Аббас-Мирза, но мне хочется верить, что это были громадные носилки на плечах десятков невольников а-ля факин Ксеркс из тех самых «Трехсот спартанцев», с кучей слуг, уродов и наложниц, в цепях из золота и иных металлов. Чтобы отразить вот это вот все, а еще сорок тысяч персов, князь Цицианов вытряхнул все резервы и отправил их на выручку. Все резервы! До последнего солдата, а именно четыреста девяносто три бойца при двух орудиях, супергерое Котляревском и супергерое Карягине, а также при русском воинском духе, который является читом настолько мощным, что при помощи какой-то там матери может творить вещи, разумению иностранцев не поддающиеся до сих пор. Не смеются еще, но уже улыбаются. Губами или посветлевшими глазами, но – улыбаются. Отлично. - Дойти до места назначения русским было не суждено – десятитысячный разъезд персидской армии перехватил их возле реки Шах-Булах. Всего лишь авангард. Русский отряд построился в каре и целый день успешно растолковывал персидским всадникам, почем фунт лиха. А потом он за остаток дня одолел еще 14 верст и встал гуляй-городом. Что такое логистика, тогда не знали и в условиях бездорожья войска возили все потребное с собой. В больших повозках, которые при необходимости и составляли укрепленный периметр гуляй-города, а по-забугорному вагенбурга. Вечером персидские атаки возобновились, и не прекращались до самой ночи, но каждый раз, когда победа над этими обнаглевшими русскими, казалось бы, была уже почти в руках, эти варвары, о, ужас, вместо того, чтобы просто сдохнуть, начинали стрелять! А полковник Карягин, кроме того, высовывался из-за повозки и показывал персидской коннице всякие неприличные жесты, из-за чего очередная атака захлебывалась. Чистое и светлое «хи-хи», пока только одинокое, Лерино, стало мне ответом. Но я не дошел даже до середины. - К утру до персов стало доходить, что русские злые, русские дикие, русские могут весь их сорокатысячный отряд у стен гуляй-города мелко поструганной соломкой уложить. Русских решили долбануть артиллерией, заодно лишив тех возможности добраться до источника воды и пополнить ее запасы. Даже волки не режут овец на водопое, этим занимаются только шакалы. А с шакалами и разговор короткий – русские сделали вылазку, покрошили обслугу персидской батареи, повзрывали ее орудия, а в довершение всего скинули остатки стволов в речку, предположительно, написав на них предварительно в грязной матерной форме, что и в каких позах они делали этими стволами со всей женской родней до восемнадцатого колена того деятеля, который все это придумал. Смейтесь, друзья мои, смейтесь! Утирающая слезы Славя смеялась на плече у Горыни, рыжая Алиса стояла рядом с Гитлером да и среди остальных слушателей в веселящихся недостатка не было. Максимова стая на этом фоне даже не смотрелась. - К исходу следующего дня от русского отряда осталось меньше четырехсот пригодных к бою солдат, а до полковника Карягина стало доходить, что на всю персидскую армию у него попросту не хватит пуль. Придется добивать штыками. А это грязно. Да и союзники, время от времени попадающие кишками на все те же штыки, не оценят. Не все гладко оказалось и внутри лагеря – воспылав нездоровой страстью к персидскому жеребцу, лагерь покинул поручик Лисенко и еще шесть лиц непонятной ориентации. А на следующий день потери трусливыми пацифистами стали сопоставимы с потерями в боях. Опять же, воды в обрез, зной и сорок тысяч персов вокруг. Стреляют. Неуютно. Дальнейшую судьбу отряда решал офицерский совет, на который было вынесено ровно два варианта: вариант первый: остаться на месте и героически сдохнуть. Кто за? Никого. Вариант второй: собраться, прорвать персидское кольцо окружения и овладеть штурмом близлежащей крепостью. Пока персы нас догонят, мы будем уже за стенами. Там хорошо: тепло, темно и мухи не кусают. Единственное, что нам мешает – так это то, что количество боеспособных бойцов едва перепрыгивает цифру в 200, а персов вокруг по-прежнему десятки тысяч, и они нас не любят. Так что если решимся, господа, то это будет похоже на Left 4 Dead, где на крошечный отряд выживших прут и прут толпы озверевших зомби, и несть им числа. Указанная игра была топчик уже в 1805 году, поэтому за второй вариант все, кто дожил до того момента, высказались единогласно. Ночью, стараясь не дышать сильно громко и вырезав к чертям собачьим персидских часовых, русские участники шоу «остаться в живых, когда остаться в живых невозможно» выбрались из лагеря и, скорее всего, выбрались бы из окружения, если бы не встреченный им по пути разъезд персидской кавалерии. Началась погоня, потом перестрелка, потом опять погоня, опять перестрелка и снова погоня, в ходе которой русскому отряду все-таки удалось оторваться от преследователей благодаря темной ночи и не менее темному лесу. Напомню, шел четвертый день непрерывных боев, перестрелок, дуэлей на штыках и пряток на выживание в темных лесах, так что русских участников безумного марафона «сражайся, сколько сможешь» неотрывно сопровождал дух сибирского пушного зверя песца. Говорят, полковник Карягин вошел в ворота крепости Шах-Булах прямо следом за влетевшим в них ядром. Потом он устало посмотрел на охреневший от происходящего небольшой персидский гарнизон и произнес: «Ребята, посмотрите на нас. Вы действительно хотите попробовать? Вот правда-правда?» Намек персами был понят правильно, и последние разбежались. В процессе разбегания погибло два персидских офицера – один свалился с крепостной стены, но тут виновата сила тяготения, русские тут ни при чем, а второй помер от переизбытка железа в организме – не смог переварить саблю в брюхе. Бойцы полковника Карягина едва-едва успели починить ворота, как под стенами крепости нарисовались основные персидские силы, чрезвычайно расстроенные тем, что русские их кинули и даже не поимели толком перед этим. Ну, раздолбанная артиллерийская батарея не в счет. Если вы думаете, что это конец, я спешу вас разочаровать. Проверив захваченные в крепости запасы, полковник Карягин узнал, что жрать нечего. Вообще, от слова «совсем». А все, что отряд имел с собой, пришлось бросить при прорыве из окружения. Мне часто приходилось слышать мнение, что это песдец. Но, по моему скромному, это нечто, для чего ни в одном человеческом языке не найдется точного определения, в том числе и матерного. Так же считал и вышедший к войскам полковник Карягин. «Солдаты,- сказал он,- я знаю, что это не безумие, не Спарта и вообще не что-то такое, что можно выразить человеческими словами. Из и без того жалкого отряда в неполных пятьсот человек нас осталось сто семьдесят пять. Практически все ранены, обезвожены, истощены и находятся в крайней степени усталости. Еды нет, обоза нет, боеприпасы на исходе. А под стеной сидит наследник персидского престола, который уже несколько раз пытался перебить нас. Слышите? Слышите, как хрюкают его ручные уроды и смеются наложницы? Он ждет, он ждет, что голод сделает за него то, что не смогла сделать сорокатысячная персидская армия. Но мы не сдохнем. Потому что я, полковник Карягин, запрещаю вам дохнуть. Потому что мы оставим эту крепость, прорвемся к следующей и тоже овладеем ею штурмом! Со всей персидской армией на плечах. А также с персидским наследником, уродами и наложницами. Это не голливудский боевик, это не комиксы про супергероев, это русская имперская история, а вы – ее главные герои, авторы и творцы! На стенах остаются только часовые, которые будут перекликаться всю ночь, создавая впечатление, что мы все еще в крепости. Отряд выступает, как только достаточно стемнеет!». Вилли. День 3. Все-таки зря Багдад считает, что у него ничего бы не вышло, будь он преподавателем. Конечно, какую-нибудь математику или физику было бы трудно рассказывать столь интересно и увлекательно, но на уроках по истории школьники бы точно дрались за место на первой парте. Что уж говорить, за исключением дежурной смены, впрочем, тоже частично присутствующей здесь, на берегу собрался весь лагерь. Не говоря уж обо мне, Багдад умудрился собрать даже всех потусторонних существ – пятеро призраков, правда, я и еще двое не спешили переходить в видимый для живущих спектр, джинн, оба домовых, банник и даже водяная выбралась из своего озера и, приняв человеческий облик, словно образцовая старшеклассница, села на песок в первом ряду, чтобы послушать эту историю в исполнении рассказчика, равного которому я еще никогда не видел. Багдад. День 3. Когда в первом ряду произошло какое-то шевеление, я даже сначала не обратил внимания – такое не редкость, когда люди из задних рядов потихоньку подходят вперед для того, чтобы послушать историю поближе. Однако виновницей этого шевеления внезапно оказалась… Юлька! Только теперь она уже не щеголяла в своем серебристом купальнике, нарядившись в «пионерскую» форму, она стала практически неотличимой от любой из девушек старших отрядов. И она тоже уселась на песок с краю от основной массы слушателей, воспринимая мой рассказ с неподдельным интересом. Ну, или весьма достоверно изображая таковой. - До 7 июля 1805 года на небесах был ангел, отвечавший за мониторинг невозможности. После 22 часов в этот день ангел был снят с должности, подвергнут зверским анальным карам и сослан в ад на веки вечные, так как к этому времени заканчивалась вторая неделя бесконечных сражений русского отряда, насчитывающего изначально менее пятисот человек против сорокатысячной персидской армии. Предельно истощенные и отчаянные люди на одной лишь злости и силе духа шли на штурм Сердца Тьмы этого безумного, невероятного, немыслимого, невозможного похода. С пушками, с раненными, это вам не прогулка по заасфальтированной дороге с рюкзаком за плечами – это большое и тяжелое движение. Но русский отряд выскользнул из крепости словно нетопырь, словно существо с той, запретной стороны, сумев сделать это настолько тихо, что оставшиеся перекликаться на стенах солдаты, по сути, смертники, смогли оставить крепость и догнать отряд. Но пик безумия, отваги и духа был еще впереди. Идущие сквозь тьму, морок, голод, жажду и боль солдаты? призраки? святые войны? пехотинцы апокалипсиса? столкнулись со рвом, через который нельзя было переправить пушки, а без них штурм крепости Мухрат был бы затеей столь же обреченной на провал, сколь и бессмысленной. Заполнить ров было нечем, искать наполнитель – некогда – на плечах все еще сидела персидская армия, способная настигнуть отряд в любую минуту. И тогда четверо русских солдат, один из которых был Гаврила Сидоров, имен остальных, к несчастью, история не сохранила, спрыгнули в ров и легли. Как бревна. Без лозунгов, разговоров, героических поз и неуместной патетики. Спрыгнули и легли. Тяжеленные пушки проехали прямо по ним. Под хруст костей. Под еле сдерживаемые стоны боли, под еще более громкий, словно винтовочный выстрел, треск. На пушечный лафет брызнуло красным. Русским красным. Изо рва поднялись двое. Молча. Распахнутые глаза. Они еще не верят до конца в рассказываемое, но воображение, щедро черпая яркие краски в генетической памяти, уже безжалостно рисует картину пушек, катящихся по живым людям, истощенным, но не растерявшим решимости бороться до конца русским солдатам. - Восьмого июля остатки отряда полковника Карягина достигли Касапета, люди впервые за долгие дни нормально поели, попили и продолжили свой путь дальше – к Мухрату. Они не успели дойти всего три версты, как были атакованы персидскими всадниками. Нападавшие вновь превосходили числом русский отряд, насчитывающий к тому времени едва ли сильно больше сотни боеспособных солдат. Персидским всадникам удалось прорваться к пушкам, но Карягин закричал: «Ребята, вперед, вперед, спасайте наши пушки!». Ребята, видимо, весьма хорошо осознавали не только собственные шансы без этих самых пушек, но и прекрасно помнили, какой ценой дались им эти пушки. Все бросились как львы. И на лафеты орудий вновь брызнуло красное, на этот раз персидское. И брызгало, и лилось, пятная лафеты, землю вокруг них, мундиры, ружья и сабли и лилось, лилось, лилось до тех пор, пока остатки персидских всадников в панике не разбежались. Им так и не удалось сломить сопротивление сотни. Сотни русских. Мухрат пал, а девятого июля до князя Цицианова добрался все-таки рапорт полковника Карягина. «Мы все еще живы,- писал тот,- и три последних недели за нами без особого успеха гоняется половина персидской армии. Постскриптум: борщ в холодильнике, персы у реки Тертары». Пятнадцатого июля руководимый князем отряд русских войск из двадцати трех сотен солдат при поддержке десяти орудий разнес в клочья персидскую армию, а потом соединился с отрядом Карягина. Сам полковник за этот поход получил золотую шпагу, солдаты и офицеры награды и жалование, легший в ров Гаврила Сидоров – памятник в штаб-квартире полка, а все мы, ныне живущие, получили урок. Урок мужества. Урок хруста. Урок красного. И теперь, в день сегодняшний, когда перед вашими глазами будет твориться несправедливость, когда сердце будут переполнять апатия и страх, страх борьбы, преодоления, страх жизни…. Вспомните тот ров. Вспомните красное. Вспомните Гаврилу. Тишина над пляжем. Тишина настолько полная и всеобъемлющая, что ее не нарушает даже вековечный плеск волн (хрен с два я поверю, что тут без Юльки обошлось), заткнулись неугомонные цикады и муха, вздумай она пролететь сейчас над головами притихших людей, неслась бы с ревом реактивного истребителя. Процесс пошел. Он пока незаметен, он пока где-то там, но буквально через считанные пятерки или десятки минут ему суждено вырваться наружу, расставив точки над «ё» и каждому аз воздав. Люди встают, стряхивая вместе с одеревенелостью мышц от долгого сидения сонное оцепенение с собственных жизней, тихонько переговариваются. - Багдад, Ольга Дмитриевна приехала,- тихо шепчет подошедшая ко мне Маша. - Подождите меня в столовой, если не сложно,- прошу я,- у меня сейчас ответы на вопросы, а потом я обязательно к вам присоединюсь. Она кивает и отходит, а ко мне стремятся пионеры, у каждого из них с собой куча вопросов, и на все из них я постараюсь дать ответ в меру собственного разумения. Конечно, не все они будут идеальными и непогрешимыми, но пусть тот, кто лично знаком с истиной, первый бросит в меня камень. Голод не тетка, хотя рассказ и был интересным. Кроме того, все уже знают, что после ужина я буду открыт для разговоров и обсуждений, и пообщаться со мной можно будет хотя бы на той самой дискотеке, поэтому поток страждущих быстро иссякает, и я тоже иду в сторону столовой. Не спеша и потому в гордом одиночестве. Этим и пользуется Вилли, чтобы спасти довольно шаткую ситуацию от откровенной катастрофы: - Они в домик пошли. - Ну и по… что??? Отодвинутая было мной катастрофа рывком приблизилась и стала неизбежной. Вернее, почти неизбежной – если Вилли не заартачится, и если я буду достаточно быстр и убедителен… - Вилли, задержи ситуацию в столовой, слышишь? - А что там может случиться?- поинтересовался призрак. - Что угодно.- отрезал я,- дуй! Я примчусь, как только смогу! Гитлер. День 3. Разумеется, мы все знали, что наша деятельность находится на постоянном контроле со стороны Ольги Дмитриевны. Я даже не удивился бы, если бы оказалось, что где-то в лагере находится строжайше засекреченный проводной телефон для прямой связи с большим начальством, а Мария Ивановна им регулярно пользуется, разговаривая в присутствии Багдада по мобильнику только для отвода глаз. Но личное прибытие Ольги Дмитриевны все-таки ощутимо сковырнуло нас с колеи. Я честно перебрал три крайних дня и решил, что, по крайней мере, мне не в чем себя упрекнуть. Впрочем, возможно, это распространялось на всех нас троих. В домике Марии Ивановны и Багдада крайнего не наблюдалось, зато помимо второй хозяйки присутствовали сама Ольга Дмитриевна и почти все вожатые лагеря. - А где Багдад?- Осведомилась Ольга Дмитриевна. Доставая из привезенной с собой объемной сумки пузатую бутылку с «явно не чаем». - После факультатива он некоторое время тратит на вопросы слушателей и ответы на них… Багдад ворвался в домик сумасшедшим вихрем. Если перевести с матерного на русский все, что он нам сказал, то получалось, что ему непонятны причины, по которым мы здесь собрались в то время, как в столовой намечается конфликт, и всем нам очень повезет, если дело ограничится банальным мордобоем и не дойдет до поножовщины. Впрочем, в целях экономии времени Багдад выражался словами, на бумаге принципиально невоспроизводимыми. Еще секунду спустя мы уже выскакивали из домика и сломя голову бежали к столовой, между тем, безнадежно отставая от несущегося громадными скачками Багдада. Багдад. День 3. Не то, чтобы я не был уверен в своих силах, но разнимая драку, в которой пятерых будет метелить толпа как бы не раз в пять больше, причем одновременно, я не смог бы позволить себе роскошь быть милосердным. Особенно если кто-нибудь из них схватится за что-нибудь колюще-режущее. Что такое произойдет, я почему-то ни секунды не сомневался. Мы успели. По крайней мере, я во главе самых шустрых успел точно. Стоило мне только возникнуть во внутреннем объеме столовой, как Вилли отпустил вожжи. Не готовый к столь резкому повороту событий, я пропустил начало схватки. Кто-то из максовой стаи поставил подножку проходившему мимо пионеру. Тот запнулся, правда, удержался на ногах, вот ужин полетел на пол. Хорошо, что они выбрали для своего развлечения парня. Боюсь, выбери они девушку (тем более Леру, тьфу-тьфу), у меня не осталось бы иных вариантов, кроме как брутально и беспощадно бить им лица. Мой рывок вперед преследовал целью всего лишь обеспечить мне место в самом эпицентре событий, но, помимо этого, послужил еще и выстрелом из стартового пистолета. В долю секунды пионерская столовая стремительно превратилась в некое подобие салуна на Диком Западе, только выстрелов и разлетающихся под пулями бутылок не хватало для полной картины – слава богу, ни у кого собой не оказалось огнестрела. Девушек, включая вожатых, Машу и Ольгу Дмитриевну, ненавязчиво, но не оставляя им никаких шансов, оттерли к стенам. Бросившимся мне на помощь парням-вожатым, Горыне и Гитлеру потребовалось некоторое время, чтобы добраться до эпицентра происходящего, так что несколько минут Максим и его стая получали сомнительное наслаждение от того, что им банально и неэстетично разбивают лица и прочие части тела. Я, конечно, оттаскивал драчунов, но в первую очередь лишь тех, кто слишком сильно входил во вкус избиения, а во вторую очередь для того, чтобы остальные, еще не причастившиеся, тоже получили свою долю доступа к избиваемым телам. И все это время зорко следил за тем, чтобы драка не перешла относительно безопасных границ. Поэтому схваченный нож я заметил первым и успел перехватить сжимающую его руку до того, как острие познакомилось с чьим-нибудь внутренним миром. Короткий резкий удар — и пальцы рефлекторно разжимаются, нож летит на пол и звон, с которым он катится по нему, становится тем рычагом, который втыкает тормоз происходящему. Все замирает. Все смотрят на нож, я выпускаю руку Максима. - Если ты взял в руки нож, пистолет или даже палку, для того, чтобы использовать ее в качестве оружия, будь готов убить. А быть готовым убить ты можешь только в том случае, если готов умереть сам, мальчик. Возьми этот нож и докажи, что имеешь право считаться мужчиной. Возьми его и убей меня. Или я убью тебя. Тот поступил ровно так, как я от него и ожидал, крикнул кого-то из своей стаи, показал рукой на нож, на меня и, сказав «давай», канул в толпу, раздавшуюся и образовавшую круг вокруг того места, где я стоял. Паренек вышел вперед, но смотрел он постоянно назад — наверняка рассчитывал, что дурацкая ситуация вот-вот разрешится и ему не придется драться с большим и страшным мной. Я же, в свою очередь, полагал каждого противника, с кем меня сталкивала судьба, превосходящим меня на две головы, и потому часто радовался, когда реальность оборачивалась мелкими неприятностями. Кое-какие ухватки у парня, конечно были. Наверняка уличное детство, все дела. Но тыкать холодным железом живого человека с целью загнать его на пару метров под землю ему раньше явно не доводилось. Я ушел с линии удара, поймал атакующую руку в блок, согнул ее в локте и не сильно, но довольно ощутимо чикнул парня ножиком по боковой стороне туловища. Рана совершенно не опасная и даже не особо кровавая, ее даже, возможно, зашивать не потребуется. Однако это не помешало ему заверещать, словно я ему заживо руки отрываю. Тяжелораненного тут же подхватили на руки и утащили в сторону маячившей на заднем плане Виолетты. Та с беспокойством принялась осматривать пионера, но уже через несколько секунд, поняв пустяковость его ранения, посмотрела на меня и неожиданно подмигнула красным глазом, тут же переключившись на Ольгу Дмитриевну. На меня, подняв окровавленный нож, вышел второй, но и он скоро отправился в ласковые лапки Виолы, баюкая чуть поцарапанную руку. Третьему я просто и незатейливо расквасил нос, разумеется, после того, как выбил нож из руки – кровищи море, больно, но практически не опасно. А тут еще и Виола рядом, глядящая на меня с уже нескрываемой веселой усмешкой в разноцветных глазах. И Лера... А вот в ее глаза я старался не смотреть. Такое количество обожания при единоразовом употреблении может и убить. Четвертый и крайний, если не считать Максима, член стаи оказался самым умным. А может просто я был достаточно красноречив в демонстрации бесперспективности тыканья в меня этой зубочисткой. Словом, парень послал Максима далеко и надолго, не стесняясь при этом матерных выражений. И теперь этому деятелю уже никак не оставалось ничего иного, кроме как выйти драться самому, чтобы попытаться сохранить хотя бы остатки своего авторитета, тем более, три прошедших схватки показали, что я далеко не так безжалостен и жесток, как я распинался в самом начале. И он вышел. Поднял нож. Посмотрел мне в глаза. - Молодец,- мысленно отметил я,- если вышел и настроен драться – значит, небезнадежен. А что ошибок налепил – так кто ж из нас их не делал в его-то годы? Я позволил ему пару раз атаковать себя – парень явно где-то чему-то подобному учился, но умений все равно не хватало – я довольно легко уходил от его атак. А вот потом цирк кончился – я пошел на опасное блокирование, рука оказалась в захвате, хотя клинок и распорол мне рукав рубашки, локтевой сустав Максима согнулся от моего удара, а лезвие, направляемое неумолимым и жестоким мной, метнулось к шее так быстро, что Виола успела испуганно вскрикнуть. Спокойствие, только спокойствие. Лезвие проткнуло кожу и вошло в нее на полсантиметра – достаточно, чтобы по холодной стали побежала струйка горячей крови, но недостаточно, чтобы убить или хотя бы серьезно травмировать. - Сегодня я дарую тебе жизнь, второй шанс и возможность обдумать свои ошибки, мальчик,- сказал ему я, заглядывая в глаза, в которых еще плескался предсмертный ужас,- но и предупреждаю сразу – третьего шанса не будет. Вздумаешь вновь куролесить – достану из-под земли. Уяснил? Покивать тот не решился, но по глазам я понял – уяснил. Еще не решил – в какую сторону думать, но уяснить – уяснил. И я отпустил его, слегка подтолкнув в спину по направлению к Виоле. - Багдад, ты ранен!!- Лера: в глазах восторг пополам с обожанием, на лице испуг. Да блин, ну вот за что мне это?! - Нет, малыш, не ранен – нож только рукав распластал,- действительно, капающей на паркет с моей руки крови не наблюдалось, значит, максимум – царапина. Виолетта все-таки настояла на том, чтобы осмотреть мою руку и тихим шепотом поблагодарила меня – все мои поединщики перепуганы до мокрых штанов, но, несомненно, живы, а в ближайшей перспективе будут еще и полностью здоровы. - Ну, раз уж я признан пригодным к дальнейшему переводу благ на фекалии, меня в честь этого покормят?- поинтересовался я, когда с медицинскими обследованиями меня было покончено, а раненых во главе с Виолой вожатые повели в сторону медпункта. Странно, даже пять минут назад изображавшие смертельно раненных парни передвигались на удивление самостоятельно. Ужин прошел в напряженном молчании, нарушавшемся только стуком столовых приборов. О делах мы за столом решили не говорить – в отсутствие привычного в столовой многоголосого гула все сказанное могло попасть в уши, совершенно для того не предназначенные. Сюрприз поджидал нас, когда мы выходили из столовой: толпа пионеров – два старших отряда – нахлынула на нас и оттеснила меня, Гитлера и Горыню от Ольги Дмитриевны и Маши. Немую сцену нарушила бесстрашно вышедшая вперед Лера: - Ольга Дмитриевна, мы нашего Багдада и его друзей вам не отдадим! Даже я потерялся от такого разворота событий на пару секунд. А потом протолкался к выходу из толпы и, встав перед девушкой на одно колено, взял ее руки в свои и, проникновенно заглянув в глаза, произнес: - Лера! Добрая моя Лера! Провоцируя этих мерзавцев на активные действия и подталкивая вас к неорганизованному, но яростному отпору, я прекрасно понимал, что все это может окончиться некоторым количеством крови. Я безумно рад и горд, что это бремя мне удалось взять на себя. А теперь мне нужно нести ответственность за то, что я натворил. Я искренне благодарен тебе, я искренне благодарен всем вам, ребята,- я встал на ноги, не выпуская Лериных рук, и обратился ко всем остальным,- но ответственность за сотворенное – есть то, что отличает мужчину от мальчика. Если это – последний урок, что мне суждено вам преподать, парни, а так же и девушки, запомните его, пожалуйста, и никогда не забывайте. Ольга Дмитриевна, я весь ваш. Горыня и Гитлер тоже вышли из толпы и встали на шаг позади меня. Наверно, мы впятером с Ольгой Дмитриевной и Машей представляли собой живописное зрелище, олицетворяющее неотвратимость наказания и заочное согласие с ним. - Идите за мной,- уронила Ольга Дмитриевна. И мы пошли. Сначала наша нанимательница, потом наша неразлучная троица, а замыкала все это шествие Мария Ивановна собственной персоной. Конечным пунктом назначения нашего передвижения, как ни странно, оказался наш с Машей домик, я-то думал, нас в административный корпус поведут. - Ну, я жду от вас ответа, что происходит в моем лагере. Сначала чуть не утонувшая девушка, которая вполне профессионально занимается плаванием, а сейчас еще и эта драка в столовой. Как все это понимать? Вообще-то традиции ГЭНСов предписывали начинать выступления на подобные животрепещущие темы с самых младших членов команды, чтобы сказанное более старшими и опытными товарищами не давило на них авторитетом. Но в этот раз я решил нарушить заведенный порядок, жестом остановив уже открывшего было рот самого младшего из нас троих – Гитлера. Если я приму удар на себя, то у меня останется шанс пробить вместо устранения меня отправить сюда Антоху или Клинка, а то и обоих сразу – вчетвером они, надеюсь, сумеют дотащить смену до конца без потерь в личном составе. - Призрачной силой неустановленного пока происхождения ведется война против лагеря, Ольга Дмитриевна. Несчастный случай на озере, равно как и сегодняшняя драка в столовой, являются ее проявлениями. Каюсь, если в первом случае я, несмотря на некоторые нюансы, сыграл роль позитивную, то тут мне пришлось играть роль скальпеля, вскрывающего гноящуюся рану. Поток крови и гноя, как мне кажется, все-таки лучше развивающейся гангрены. Не буду себя обелять, состояние этой войны стало возможным не в последнюю очередь потому, что мы отправились на разведку в старый лагерь полагая, что имеем дело с призраками четырех пропавших в восемьдесят седьмом пионерок. Собственно говоря, именно там мы и узнали, что нам противостоит иная сила, а призраки пропавших пионерок являются лишь ее частью. Мне удалось спастись самому и не допустить гибели Марии Ивановны во время покушения на меня этой самой силы, мы доказали причастность призраков к попытке подрыва памятника, сорвали их планы по использованию сформировавшейся вокруг отрицательного лидера группы для чего-то... э-э-э, исполненного в их интересах. Я не знаю, что это, но что-то мне подсказывает, что это явно не массовое чаепитие с пряниками. Что мы делаем в настоящее время? При помощи технических средств постараемся пошуровать напрямую в ноосфере, чтобы разобраться, с чем же мы имеем дело, нами установлено, что на территории лагеря обитает банник, водяная и два домовых. Мы пытаемся выйти с ними на контакт, чтобы удостовериться, что на территории лагеря нет объектов, представляющих призрачную угрозу, на тот случай, если выполненное нами прочесывание их упустило. - Позволю себе дополнить тебя, Багдад. Я переговорил с одним из домовых. Он подтверждает отсутствие на территории лагеря призрачных якорей, за исключением известного нам захоронения Вилли, но вместе с тем у меня сформировалось стойкое ощущение, что он чем-то напуган. Он в полной мере осознает свою силу, особенно при условии сохранения домика, в котором он обитает, как жилого помещения и своего нахождения в нем, но он все равно напуган. До предела. А я весьма слабо представляю, что может напугать домового, находящегося на своей территории, тем более сильного настолько, чтобы хотя бы кратковременно ее покидать. - Таким образом, Ольга Дмитриевна, я заключаю, что ваш лагерь оказался в положении прибалтийских стран во второй мировой войне – пока они в составе СССР – они – самая европейская часть Советского союза, оказались они под пятой фашистов – целовали немецкие сапоги взазос, вернулись русские – все взад за исключением разных там лесных братьев и прочих недобитых эсэсовцев. А какие у них еще варианты, если дерутся русские против немцев, а весь движ идет по их головам? Я бы порекомендовал вам немедленно свернуть смену и не возобновлять работу лагеря неустановленный срок вплоть до «никогда», но вы на это не пойдете. Как компромиссное решение – мы в силу собственных скромных способностей можем постараться обеспечить безопасность смены и заодно стараться разбираться, что же тут происходит. Никаких гарантий, я, разумеется, дать не могу, но точно могу сказать, что мы приложим все усилия, чтобы погибших и совершивших преступления среди пионеров не появилось. Обычная человеческая глупость и алчность не в счет. - А обойтись без вот этого вот,- Ольга Дмитриевна кивнула в сторону столовой, и мы сразу поняли, что она имеет ввиду,- никак нельзя было? - Полагаю, что нет. Если пустить ситуацию на самотек, то у нас тут произошли бы как минимум насильственные действия сексуального характера и как бы не изнасилование группой лиц по предварительному сговору или организованной группой. А так всего лишь мелкое хулиганство и легкие телесные. В отношении двух и более лиц. - Что скажешь, Мария Ивановна? - Думаю, Багдад прав. Достоверно мне узнать не удалось, но нечто подобное да, ходили весьма упорные слухи. - Ну что ж, тогда я вам привезенную бутылку оставлю, сами выпьете, когда посчитаете нужным. А теперь давайте пойдем на дискотеку. Если уж мы решили, что Багдад остается в лагере, несмотря на его участие в этой безобразной драке, то подсластим пилюлю вашим ребятам – пусть они думают, что и без их деятельного участия тут не обошлось. Когда все вышли, я под предлогом переодеться к дискотеке остался в домике в одиночестве, вынул из кармана блокнот и, черкнув на листочке «Встретимся после отбоя на пляже. Багдад.», тихонько позвал Вилли. Мог бы, конечно, шарахнуть его и ритуалом вызова, но зачем, если можно просто уважительно позвать человека, то есть призрака? Вилли нарисовался в мгновение ока, взял записку и, уяснив адресата, улетучился. Гитлер. День 3. Еще одна маленькая победа Багдада, как ни крути. Лично я мысленно был готов к тому, что нас из лагеря попрут ко всем чертям, но это настроение Ольги Дмитриевны, пусть не подкрепленное мнением Марии Ивановны, которая ни в чем не могла ей противоречить, спасовало перед умом и логикой ГЭНСа. Ну и еще немного хитростью – это же надо рассказать об откровенном ляпе с нашей стороны с этим самым старым лагерем так, чтобы и себя не выставить конченым кретином и, по сути, рассказать все как было. Представшая нашим глазам дискотека больше походила на стихийный митинг. – людское море перед трибуной, на которой и была установлена музыкальная аппаратура, кипело, булькало, изобиловало темными омутами и опасными водоворотами. Не хватало только лидера, который выскочил бы за диджейский пульт, схватил бы микрофон и... думаю, пионеры устроили бы нам импровизированный штурм Зимнего в отдельно взятом пионерском лагере. Микрофоном завладела Ольга Дмитриевна. - Друзья!- произнесла она, и людское море мгновенно успокоилось, на нас, Марию Ивановну, Ольгу Дмитриевну и нашу далеко не святую троицу смотрели сотни глаз, безмолвно ожидая продолжения речи.- Прежде всего, я хотела бы принести свои глубочайшие извинения Багдаду и его друзьям за то, что подозревала их в... в разном нехорошем. Я рада, что все мои подозрения оказались совершенно беспочвенными, поэтому Багдад и его друзья остаются в лагере и будут дальше вести свои факультативы в соответствии с распорядком дня, а вот виновные в том, что сегодня произошло в столовой, понесут самое суровое наказание. И в знак того, что я признаю свои ошибки и ищу примирения... Я объявляю сегодня вечер белых танцев, дамы приглашают кавалеров. Багдад, будь моим партнером на этот танец! Готов поклясться, что слышал не менее пары десятков разочарованных вздохов – бить карту Ольги Дмитриевны было некому и нечем. Один из таких разочарованных вздохов поделилась с окружающими Мария Ивановна. - Не в моих правилах отказывать красивым женщинам в столь пустяковых просьбах,- произнес Багдад, предлагая руку Ольге Дмитриевне. Получив ее, он, разумеется, коснулся пальцев губами и повел свою партнершу на этот танец вниз. Следом вниз спустился, вернее, скатился Горыня: закономерно – в сторону мелькнувших на горизонте сверкающих в электрическом свете золотистых кос. Воспользовавшись тем, что моя персона временно показалась никому не интересной, я тоже спустился вниз, быстро выбрался из толпы, чтобы меня не тормознули по дороге прилипчивые в честь белого танца барышни, и отправился в сторону сцены – ведь мне тоже надо было кое с кем встретиться. Лагерь был малолюден и потому тих, только из-за спины долетали звуки дискотеки, впрочем, становившиеся все глуше и глуше по мере того, как я удалялся от центральной площади и приближался к сцене. Вскоре дискотека и вовсе перешла в разряд фоновых шумов, потому что я услышал доносящиеся со стороны сцены гитарные аккорды. Алиса ходила по сцене из конца в конец, и время от времени теребила и так практически безукоризненно настроенную гитару. Не увидеть она меня не могла, но с готовностью приняла предлагаемую мной игру – «я делаю вид, что прячусь и подслушиваю, а ты делаешь вид, что меня не замечаешь». Чуть улыбнувшись уголками красивых губ, девушка остановилась возле стойки с микрофоном и, в крайний раз проверив настройку своего музыкального инструмента, заиграла, а потом и запела: Существа его звали «Мастер Смерти» Он был близко знаком с той, за левым плечом, С той, что просто молчит и никем не вертит, Но близка нам больше, чем кто-то еще. С той серьезной, не понимающей шуток С той бессонной самой, но сулящей сон С той, чей лик каждый миг то красив, то жуток Говорящей любому, что он есть он. Смерть, давай сыграем в шашки! Смерть, сыграем в го? Смерть, давай сыграем в шашки! Смерть, сыграем в го? Был знаком, но не был запанибрата Он умел уважать и знал цену вещам Изменяет свой вес и смысл многократно Все в присутствии той, что сама нища Слишком мало богатств сохраняет цену Отразившись в ее прямых зеркалах Но зато в песок разлетаются цепи И иллюзии стен разлетаются в прах. Смерть, давай сыграем в шашки! Смерть, сыграем в го? Смерть, давай сыграем в шашки! Смерть, сыграем в го? Он учил тому, что любой есть воин Его главный враг и противник он сам Кто себя победил – достоин быть собою А кто сам – тому ни к чему чудеса Зажигание взглядом, движенье предметов Это фокусы, чтобы развлекать детей Соблазнять девиц, вдохновлять поэтов И для прочих нелепых пред смертью затей Смерть, давай сыграем в шашки! Смерть, сыграем в го? Смерть, давай сыграем в шашки! Смерть, сыграем в го? Гитарное соло в исполнении Алисы было таким мощным и пробирающим до костей, что я чуть не выскочил из своего укрытия с аплодисментами вместе. Но что-то удержало меня от этого опрометчивого шага. И от хлопков в ладоши тоже. Есть одна дорога – вперед и прямо Есть одна любовь – к свободе от пут Посмотри под ногой – там череп Адама Даже он погиб, хоть весьма был крут Существа не знали, как он был счастлив Быть всегда иным, чем момент назад Никогда не спать, не кататься в масле Не владеть ничем, но всегда играть И считать себя много лет как ложным Потому не должным, жить так, как все Раз ты умер – ты срама не имешь тоже И никто тебя не загонит в сеть. И снова гитарное соло. Алиса словно растворялась в играемой ею музыке, жила ей, дышала ей. Хоть и я с гитарой был на «ты», по крайней мере, именно так я считал до сегодняшнего вечера, до нее мне было, как пешком до луны. И когда она косить приходила То брала лишь тех, кто был жизнью пьян Кто цеплялся за суеты стропила И набитый цветной бумагой карман Урожай состоял лишь из тех, кто думал Что владеет всем, не поняв, что нищ Кто считает площади, ставки, суммы И не видит, как вниз летит кирпич Но ему она тоже не улыбалась Не считая вечной улыбки костей Ведь он был чужим и к чему тут жалость? И он сам не кланялся – даже ей! Смерть, давай сыграем в шашки! Смерть, сыграем в го? Смерть, давай сыграем в шашки! Смерть, сыграем в го? Еще одно гитарное соло и в конце его девушка вдруг «заметила» меня. - Эй, ты подслушивал! - Ни разу не бывало!- наиграно возмутился в ответ я.- Меня кто-то позвал прийти во время дискотеки на сцену, и вот я здесь. Кстати, ты не знаешь, кто бы это мог быть? Девушка спрыгнула со сцены и подошла ко мне, честно говоря, в первый момент я подумал, что для того, чтобы ударить. Но вместо этого она вдруг спросила: - Тебе понравилось? - У тебя чудесный голос, а более искусной игры на гитаре я не слышал, дай подумать... Примерно никогда. Нарушать подобное своим вульгарным присутствием мне показалось просто кощунственным. Вообще не представляю, как подобное может не понравиться. - А теперь твоя очередь! - Моя очередь что? - Сыграй! Ты ведь тоже умеешь, я слышала! Ну? - Только если меня просит самая красивая лисичка этого лагеря,- согласился я, принимая у Алисы ее гитару. - Не называй меня так, я... я... я смущ... не называй!! - Хорошо-хорошо. Что бы такое тебе сыграть... Мы присели на ближайшую скамейку, и я, стараясь не слишком зацикливаться на близости рыжей красавицы, заиграл: Что за скорбные лица? Слезы льются ручьем и дождь в придачу Ты разводишь руками – дело труба. Можно запросто спиться Нас хоронят живьем и счет оплачен Все прощаются с нами – траурный бал Больше молчать невмочь Юмор черней, чем ночь Может одно помочь: Наш удар! Дай жару! Чтобы знали! Дай жару! Чтобы знали – Как делать дело пока не заржавело! Дай жару! Где мужчины в металле? Где характер орла и поступь тигра? Измельчала порода – пляшут враги. Мы из праха восстанем Мы не станем играть в чужие игры – Быть уродами моды нам не с руки! Прочь, гробовщик, с пути! К черту венки и цветы! Лечит от глухоты Наш удар! Дай жару! Чтобы знали! Дай жару! Чтобы знали – Как делать дело пока не заржавело! Дай жару! Я играл предусмотренный группой «Ария» проигрыш и даже не знаю от чего кайфовал больше – от песни, которую пел и которая мне нравилась или от девушки, что сидела рядом и тоже активно мне нравилась. Дальше припев повторялся четырежды, и я добросовестно пропел их все, опустил руки на гитару, посмотрел на Алису, но сказать ничего не успел. - Еще, еще!- потребовала девушка с горящими неподдельным интересом глазами. - Ну, хорошо,- согласился я, размышляя, сказать ли ей, что ради вот этого ее взгляда я готов играть всю ночь напролет. От сердца к сердцу, от крови в кровь рождались эти слова. В боях за правду и за любовь слетит моя голова. За тех, кто завтра лучом зари вонзится золотом в медь. Для тех, кто солнце молил: "Гори!", сегодня я буду петь. Любовь да правда – заслон врагу, как маловерам урок, Путь освещали мне, дураку, звездой по имени Рок! Я рано принял, но поздно внял, что значит радостью жить, Ловить обманы в глазах менял и постараться простить. Соль боли – верой за кровь! Зов воли – мир да любовь! Пульс ветра – ленты дорог! Ток неба – звезда по имени Рок! Не рыть по кривде, не гнуть в обход, не передергивать кон. Гореть душою за свой народ, родное славить в поклон. Быть выше стада, но ниже тех, кому слуга господин, И помнить – небо одно на всех, а с небом ты не один. Соль боли – верой за кровь! Зов воли – мир да любовь! Пульс ветра – ленты дорог! Ток неба – звезда по имени Рок! Соль боли – верой за кровь! Зов воли – мир да любовь! Пульс ветра – ленты дорог! Ток неба – звезда по имени Рок! - А научи меня! Ого, а вот это что-то новенькое! - Чему, на гитаре играть? Так этому я должен у тебя учиться, да и то, так, как ты играла на сцене, я не смогу, скорее всего, никогда. - Те песни, что ты сейчас пел. Бой покажи, аккорды. У тебя здорово получается, я хочу так же. - Хорошо, держи гитару. Сначала я присел перед держащей гитару девушкой на одно колено и пытался растолковать ей, как играть спетые мной песни, переставляя пальчики на грифе и подсказывая бои, но быстро сам стал путаться – сказывался непривычный ракурс. Впрочем, мне казалось, что девушка могла бы сыграть любую из этих песен и сама, без неумелой помощи с моей стороны. - Гитлер,- Алиса изо всех сил изображала сосредоточенность, но от меня не могли скрыться озорные бесенята, прыгающие в ее карих глазах,- ты сам путаешься. Вставай ко мне за спину – так положение гитары будет привычное, только я буду между тобой и гитарой. - Хорошо. Я исполнил требуемое, и сразу же ощутил, как девушка дрожит в моих, по сути, объятиях. Я взял ее ладони своими руками, положил пальчики на струны, а в следующий момент... Не помню, что было в следующий момент. Просто она повернула лицо ко мне, нависающему у нее над плечом, а еще долю секунды спустя я, будучи абсолютно уверенным, что вот-вот огребу оглушительную пощечину или что-нибудь еще похуже от Алисы, целовал ее чуть приоткрытые навстречу мне губы. - Ты что себе... позволяешь, а? Но, прежде чем я успел хотя бы примерно представить, что мне нужно ответить на этот вопрос, чтобы не оттолкнуть от себя Алису, она сама, оставив гитару на мое попечение, обхватила мою голову ладошками и уже сама поцеловала меня. Эти два поцелуя уступали по своей неожиданности лишь тому, что последовало следом за ними. Подхватив гитару, прямо из сидячего положения, девушка взяла с места так резко, что я даже не нашелся с реакцией. Отбежав на несколько шагов, девушка обернулась ко мне и, крикнув «Я не такая!», задала стрекача, уже более не оборачиваясь. Обхватив гудящую от произошедшего голову руками, я упал на то же место, где совсем недавно сидела Алиса. Ну и кто мне подскажет, что тут происходит? Багдад. День 3. - Спасите мой лагерь. Играла музыка медленного танца, я танцевал с Ольгой Дмитриевной в гуще танцующих пар, и поэтому смысл ее просьбы дошел до меня не сразу. Но судя по ее реакции, вопросительный взгляд у меня получился вполне на уровне – заказчица пустилась в объяснения: - Понимаете, этот лагерь... он – нечто особенное. Я тут душой отдыхаю, занимаясь его делами, я словно делаю что-то значительное, важное. Важное для всех и для самой себя. Я готова потерять все до копейки, но чтобы лагерь этот остался, пусть он и не приносит дохода практически. Просите у меня что угодно, только спасите лагерь. - Я бы на вашем месте, Ольга Дмитриевна, не бросался такими словами. А то вот возьму и потребую от вас что-нибудь этакое... горизонтальное с возвратно-поступательным. Аккуратнее надо быть со словами, аккуратнее. - Я...- Ольга Дмитриевна так покраснела, что это даже в электрической полутьме было заметно,- я учту, спасибо... И я хотела бы еще одно сказать... - Надеюсь, теперь формулировки будут более аккуратными? - Более чем,- заверила меня она,- не сердитесь на Машу. Это я сказала всем идти в домик, а не в столовую. А Маша... она в силу некоторых причин не может мне противоречить, хотя и поняла, что вы ей сказали. Она мне ваши указания уже в столовой рассказала, когда вы там с мальчиками дрались. - Забудем об этом, все хорошо, что хорошо кончается. - Моя очередь!- заявила Лера, нагло воспользовавшись тем, что после окончания танца я проводил Ольгу Дмитриевну обратно на трибуну, где она и заняла Машу разговором, а я спустился обратно. Да что же это такое-то? Мало того, что я безбожно накосячил, нейтрализуя Максима и его банду (ну, ладно, не без деятельного участия Ольги Дмитриевны, но все же! все же!), так теперь у меня не подведены итоги прошедшего дня, не составлен план действий на завтра, Горыню я крайний раз видел идущего прямым курсом к Славе, Гитлер вообще упорол незнамо куда, а меня тут рвут на части малолетние девочки и женщины постарше. И еще студентки-вожатые на очереди, если судить по тому взгляду, которым провожала уходящего с трибуны меня Маша. Да... гори оно все! - Ты же знаешь, что я тебе не откажу?- осведомился я, целуя Лерины пальчики. - Не откажешь,- девушка изо всех сил продолжала хорохориться, но предательский румянец смущения уже выползал на ее щечки,- потому, что я тебе нравлюсь. Ведь нравлюсь же? - Ты же сама знаешь, что нравишься, к чему эти вопросы? - Я хочу услышать это от тебя. - Ты мне нравишься, Лера. Девушка улыбнулась мне и, позволив вести себя в танце, положила подбородок мне на плечо, прижавшись... Хм, как мне казалось, несколько более тесно, чем это могло бы оцениваться как «безобидно». - Будешь так ко мне прижиматься, я под благовидным предлогом уволоку тебя в темноту безлюдного лагеря и зверски изнасилую,- прошептал я ей на ухо, рассчитывая, что она хоть чуть-чуть от меня отодвинется. Зря рассчитывал. - Так на то и расчет,- хихикнув, шепотом заявила мне эта негодница. Однако ее расчет не оправдался, хоть мне и стоило это некоторых усилий. Мы дотанцевали, взаимно пикируясь в довольно откровенном стиле, но дальше довольно крепких объятий происходящее все-таки не зашло. И, мне хотелось в это верить, не зайдет. - Молодец,- похвалила меня Маша, завладев мной для того, чтобы потанцевать,- очередной экзамен выдержал с честью. - Какой еще экзамен?- напряженно поинтересовался я, уже привычно отмечая, что ко мне прижимаются несколько плотнее, чем я представлял безобидным. Причем две трети танцевавших со мной – только Ольга Дмитриевна выдерживала нормальную дистанцию, и вообще ее танец со мной можно было бы считать достаточно целомудренным, если бы не мой неуместный приступ педагогического рвения. Лера и Маша же являли собой полную противоположность заказчицы. - Тебя тут соблазняли напропалую, причем девушка, весьма неплохая собой, что на фигуру, что на лицо. А ты – морду культиватором и ни в одном глазу – даже не потискал ее немножечко, хотя она была бы на седьмом небе от подобного. Еще чуть-чуть — и я решу, что тебе больше нравится Шурик, чем я или Лера. - Да ну тебя, Маш. Она же ребенок совсем, для нее все отношения с мальчиками и со мной в том числе, хотя я уже давно не мальчик, на уровне «и хочется, и колется, и мамка не велит». - А по-моему она вполне по-взрослому пытается тебя соблазнить, понимает, на что мужчина в ней внимание обратит, именно как мужчина, и пытается преподнести это в наиболее выгодном свете, чтобы ты уж точно не отвертелся. Только ты не соблазняешься почему-то. - Я на работе, Маш. Которая в любую секунду может стать смертельно опасной, особенно учитывая тот факт, что я до сих пор не вполне представляю, с чем же мы имеем дело. И, что самое худшее, так это то, что если я буду эту свою работу делать плохо или хотя бы недостаточно хорошо, то и ты, и Лера можете потерять возможность меня соблазнять. Я мертвыми, знаешь ли, не интересуюсь. В том числе красивыми мертвыми. Если помнишь, мне девушки живыми больше нравятся, и их прелести тоже. - Еще бы не помнить,- усмехнулась Маша,- что я тогда про тебя подумала, сейчас даже самой стыдно. И потом еще, когда вы с Гитлером в домик к девочкам ворвались. - А твое выступление перед силовым покером, когда Лера приходила тебя на обед звать – это, по-твоему, нормально? - Ну-у-у,- Маша смутилась, посмотрела по сторонам и вдруг прошептала,- я-то взрослая. Понимаешь, в чем разница? - Понимаю. Но это не отменяет того факта, что я на работе, живость красивых девушек зависит от того, как я ее делаю, а мертвые мне не нравятся. - То есть, когда эта твоя работа закончится... - Тогда и посмотрим. Иногда работа заканчивается так, что ты проклинаешь тот день, когда тебя угораздило во все это ввязаться. Хочется только одного – нажраться и, хотя бы на дне бутылки, забыть все то безумие, которое тебе пришлось узнать и через которое тебе пришлось пройти. Поэтому давай сначала я работу закончу, а потом уже буду какие-то планы на далекую перспективу строить, если доживу, конечно. Вилли. День 3. Когда закончился танец, Багдад по своему рыцарскому обыкновению, вернул Марию на то же место, откуда увел танцевать, и, видимо, решив, что на этом его участие в местных танцах можно считать завершенным, собрался покинуть центральную площадь. Он не слышал и не видел, как Мария, грустно посмотрев на меня (несмотря на то, что я не переходил в видимый спектр), сказала: - Нету у нас с тобой, Багдад, никакой далекой перспективы. Ближайшая-то под большим вопросом,- по ее щеке блестящую в электрическом свете дорожку прочертила слеза. Быстро, однако, уйти Багдаду не удалось. Сначала его перехватила девушка из первого отряда, потом из второго, потом снова из первого. Что характерно, все трое – просто обычные люди и ни одной он не отказал, с каждой был неизменно галантен и вежлив. И холоден. Наконец, судьбе было угодно решить, что с Багдада, наконец, достаточно и он все-таки смог покинуть веселящихся пионеров. Я же. удостоверившись, что Багдад направился на пляж, отправился доставлять его записку. Если вы решили через призрака записку передать, то будьте уверены – она будет вовремя адресату доставлена, в самый подходящий для этого момент. Горыня. День 3. Представшее моим глазам зрелище явно стоило того, чтобы идти к нему, не обращая ни на что внимания, словно сомнамбула. Славя переоделась – теперь на ней вместо пионерской формы красовалось серое платье на тонких бретельках, в электрическом свете красиво отливающее сталью. - Славя,- обратился я к ней, как только наскреб в себе решимости больше, чем на восхищенное «вау!»,- тебе сегодня кто-нибудь говорил, что ты ошеломительно красива? Девушка смутилась и, сцепив между собой кисти рук, помотала головой. - Тогда я тебе это говорю и готов повторить это кому и чему угодно, даже смотрящему в переносицу пистолетному дулу. Славя провела руками по платью, из-за чего оно еще плотнее облегло подробности ее фигуры: - Тогда я приглашаю тебя на танец, мое воплощение бесстрашия,- она протянула мне руку, и мне ничего не оставалось, кроме как принять ее и увлечь девушку за собой к кругу танцующих. Некоторое время Славя решалась – смотрела то влево, то вправо, то на меня, но чуть повернув голову вбок и опустив лицо. Но уже к середине танца она поймала мой взгляд и уже не отпускала его, глядя мне прямо в глаза. Я хотел проводить ее на то же место, где встретил, но она увлекла меня к одной из скамеек, что стояли на краю площади, чуть поодаль от основной массы танцующих. Мы сидели тесно прижавшись друг к другу, и Славя даже не возражала против моей руки, обнимающей ее за талию. - Горыня, вот почему ты такой, а? - Какой? - Смотри сам: ты меня обнимаешь, иногда целуешь даже, а я тебе даже не делаю ничего, хотя должна, по идее, оттолкнуть тебя, пощечину залепить или даже в пах ударить, чтобы ты и думать забыл о том, чтобы тянуть ко мне руки или губы. И при этом я все еще не знаю о тебе ничего, кроме того, что ты меня старше, здорово играешь в волейбол и твоего прозвища. Ты такое положение вещей странным не находишь? - Давай я не буду отвечать на твой вопрос, а просто постараюсь исправить его в меру своих скромных способностей? - Попробуй. - Ну, прежде всего, я сам в шоке от того, что случилось в библиотеке. Как от того, что сделал, так и от того, что не был за это наказан. Только тот факт, что я тебя из-под шкафа вытолкнул у меня удивления не вызывает: думаю, любой или практически любой поступил бы так на моем месте. Думаю, произошедшее можно списать на общее шоковое состояние, что твое, что мое – я ведь тоже из-под этой громады убрался в последний момент. В состоянии посттравматического стрессового синдрома людям свойственно творить разные вещи, которые потом, когда страсти улягутся, кажутся неизвестно как получившимися. А вот то, что ты ничего обо мне не знаешь, я могу исправить. Хотя бы частично. - Я вся внимание. И я начал рассказывать, причудливо мешая правду, измышления, призванные не то, чтобы скрыть ее, но сгладить острые углы, сделать ее удобоваримой и не такой колючей, не вызывающей отторжения с порога. В моей семье из поколения в поколение передается, что мы – потомки казаков, бытует даже легенда, что один из далеких предков пришел в Сибирь чуть ли не под командой самого Ермака, а потом ездил к самому Ивану свет Грозному с поклоном, богатыми дарами и просьбой о помощи. Шаг за шагом и поколение за поколением мои предки мерили континент на восток, пока не добрались до самого Тихого океана, на восточном берегу которого и осели. Истории неизвестно, сколько мой род принял инородцев, но кровь оказалась на редкость сильной. Даже у меня не далее чем бабушка – самая настоящая бурятка, а по мне и не скажешь ни разу – типичная славянская физиономия. В качестве промежуточного итога в славном городе Владивостоке четверть века назад появился на свет я. Я никогда не спрашивал у своих родителей, что же сподвигло их заделать ребенка в разгар смутных времен, вызванных развалом Советского Союза, просто взял и со временем впрягся в лямку старшего сына, надежды и опоры семьи. Впрочем, я никогда не тяготился этим, терпеливо штурмуя гранит науки в школе, радуя родителей отметками, а младших братьев и сестер – своим высоким покровительством и постоянной готовностью прийти на помощь в чем угодно – от починки велосипеда и растолкования непонятной темы по любому школьному предмету до защиты от обидчиков и посильной помощи в каверзах и шалостях. Школа оказалась позади, но после ее окончания я не пошел сразу получать высшее образование, хотя возможности и были – отучился год в технаре, получив рабочую специальность помощника машиниста, а потом ушел в армию. Служил в армейском спецназе и, хотя срочная служба – это совсем не то, что служба там же, но по контракту, но школу жизни я прошел хорошую и закончил ее достойно, о чем и свидетельствует мое звание младшего сержанта запаса. Вернувшись на гражданку, я отправился-таки получать вожделенное моими родителями для меня высшее образование, выбрав филологию и фольклористику. В универе... в универе и случилась та история. * * * Наш небольшой бивуак, состоящий из микроавтобуса, в котором спали на неудобных, несмотря на раскладываемость, креслах парни, большой палатки, в которую на надувные матрасы мы поселили девушек, и двухместной палатки, захваченной самым осмотрительным из нас (еще бы, он отправился отдыхать вместе со студенткой с другого факультета, мужем которой он собирался стать, по крайней мере, постоянно убеждал всех именно в этом) уже готовился ко сну. Затихали крайние разговоры перед затухающим костром, в который уже никто не подкидывал дров, а большинство студентов уже сладко посапывали у себя в спальных мешках. Сначала плач услышали мы вдвоем: я и парень из двухместной палатки. Кто-то ходил по самому берегу океана и громко рыдал, причитая то о каких-то детях, то о своей несчастной судьбе. Мы переглянулись с парнем и, не сговариваясь, поднялись на ноги с явным намерением пойти и узнать что случилось. Океан, как и любое сосредоточие стихии, жесток, особенно к тем, кто по незнанию или в надежде, что «пронесет» нарушает правила обращения с ним. Впрочем, тогда я еще этого не знал. Тогда я просто шел к выходу из бивуака с намерением найти плачущую (судя по голосу – это была девушка или молодая женщина) и спросить, что случилось с ней и ее детьми. К счастью, мы даже не успели дойти до выхода из бивуака – из двухместной палатки выскочила та самая девушка с другого факультета: - Замрите!- Она окликнула нас по фамилиям, и мы послушно замерли.- Ни шагу вперед! Кру-ГОМ! Крайнее слово она крикнула, как заправский сержант – я, имевший за плечами опыт военной службы, команду исполнил на голом автомате, а вот мой спутник замешкался. - Кругом, кому сказано!!!- рявкнула она, и он тоже повиновался, после чего нам по расширившимся от взгляда в темноту зрачкам ударил яркий луч мощного фонаря.- Закройте глаза и идите на голос! Не вполне понимая, что происходит, но надежно ослепленные и сильно деморализованные ярким светом, мы повиновались, она же звала нас по фамилиям, упорно не упоминая наших имен, отчего происходящее становилось еще более странным. Она обвела нас вокруг костра, подвела к микроавтобусу и, распахнув боковую дверь, втолкнула внутрь, не забыв закрыть ее за нами. Разумеется, мы немедленно приникли к стеклам, пытаясь рассмотреть причины ее столь странного поведения, но перед глазами плясали разноцветные круги от обожженной ярким светом сетчатки, и поэтому я происходящее скорее слышал, чем видел. Девушка строго, но не срываясь на крик, выговаривала кому-то, что она пришла не туда и не к тем людям, требовала, чтобы она убиралась прочь и более тут не появлялась. Та, к кому она обращалась, плаксиво возражала, что тут есть тот, к кому она может и должна прийти, стенала о детях и судьбе, сулила всяческие блага нашей (хотя тогда я этого еще не знал) спасительнице. Но она была непреклонна, раз за разом повторяя свое требование все более грозным тоном и присовокупляя к нему какие-то аргументы, в наборах слов из них я понимал в лучшем случае одно из пяти, тем более, что разговор уже шел на повышенных тонах, и спорщики выстреливали друг в друга скороговорки слов. Наконец, та, которая плакала и причитала, ушла, вернее, даже не ушла, а словно растворилась в воздухе. Впрочем, весьма вероятно, что так оно и было. Девушка и парень, что жили в двухместной палатке, расстались практически сразу, как мы вернулись в город. Тогда я не понимал, почему это произошло, ведь между ними все было так хорошо, и они даже вроде планировали свадьбу, а тут раз – и расставание без всяких причин, предварительного охлаждения отношений и прочей чепухи – раз и готово. Так получилось, что я даже успел себя немного повиноватить в произошедшем между ними, а причиной этого было то, что практически на следующий день после их расставания, Рита, та самая девушка из двухместной палатки, позвонила мне. И назначила встречу, дважды стребовав с меня обещание, что я обязательно приду в указанное место в указанное время. На тот момент я не состоял ни в каких отношениях ни с какой девушкой (и, в принципе, этот статус-кво сохраняется и по сей день), и первой моей мыслью стало то, что она рассталась со своим прошлым парнем, чтобы попытаться построить какие-то отношения со мной. Поэтому навстречу я шел с твердым намерением в вежливой, но весьма настойчивой форме объяснить ей, что она молодая, красивая и все такое прочее, но между нами ничего нет и быть не может хотя бы по той простой причине, что я сейчас целиком и полностью сосредоточен на учебе и работе, и никакие отношения ни с какими девушками не могут рассчитывать на выделение им времени и сил. К счастью, разговор очень скоро перешел в весьма предметную плоскость. - Ты знаешь, кто приходил к нам, когда мы отдыхали на берегу? - Какая-то несчастная, у которой случилась беда. - Частично ты прав, но беда эта случилась десятки, а может, и сотни лет назад, и вы бы ничем не смогли ей помочь, разве что позволить ей пожрать ваши души. Знаешь, почему плач слышали только мы трое? - Может быть, потому, что остальные спали? - Нет, спали не все, но ты все равно не прав – для стенаний плакальщицы сон не является препятствием. Ее плач могут слышать только две категории людей – те, к кому она приходит, и те, кто может с ней бороться. - Исключительно ради интереса – а к кому же она приходит? - Очень правильная постановка вопроса,- кивнула Рита,- она – призрак женщины, которая при жизни в момент кратковременного помрачения рассудка убила своих детей на почве подозрений или уверенности в неверности ей их отца. Или в качестве мести за это. Когда помрачение проходит, она кончает с собой, а через некоторое время появляется новая плакальщица. Она приходит к тем, кто не хранит верность своей женщине. - Но ведь у меня нет никакой женщины... - Мыслишь в правильном направлении. Еще! - А к женщинам она приходит? - Правильный вопрос. Нет, только к мужчинам. - Так вот почему вы расстались! Если я ни с кем не встречаюсь, а плач слышали только мы трое, то вывод очевиден! Но...- я осекся. - Мне кажется, ты хочешь задать еще один правильный вопрос. Ну? - Почему плач слышала ты? - Молодец! Не все люди одинаково чувствительны к призрачному воздействию. Очень редко случается так, что человек ничем не отличается от любого из скольких-то там миллиардов соседей по планете, за исключением повышенной чувствительности ко всему тому, что пытаются сделать с живущими призраки. Хотя и бытует мнение, что он тоже может развить в себе способности борьбы с призраками, только это будет более сложно. Однако есть еще один случай: мой и твой. - Как ты это узнала? - О себе я узнала достаточно давно, и с тех пор учусь не только и даже не столько филологии. Это ведь у меня второе высшее, по первому я – журналист. А ты... Ты просто задавал очень правильные вопросы. Это и отличает нас от обычных людей с высокой чувствительностью к призрачному воздействию – мы задаем правильные вопросы, впервые столкнувшись с ним. - Голова кругом,- признался я,- но хоть теперь я точно знаю, что расстались вы не из-за меня. А то только об этом и думаю с тех пор, как ты меня на эту встречу пригласила. Рита чуть улыбнулась. - Горыня,- хотя, конечно, тогда я еще не был никаким Горыней и даже Горынычем тоже не был, а имя свое использовал гораздо чаще, чем сейчас,- если быть до конца откровенной, то ты мне нравишься. Как мужчина в том числе. Я бы без особых раздумий переспала бы с тобой хотя бы для того, чтобы ты хоть на одну ночь забыл о том повороте, который недавно совершила твоя судьба. Многие люди проживают свою всего лишь одну жизнь от начала и до конца, так и не столкнувшись с воздействием призраков и не узнав, что им нужно от него защищаться и что они в состоянии защищать от него других. Но почти все представители нашей профессии такие индивидуалисты... Мы стараемся не связывать себя никакими узами ни с кем, в том числе и с коллегами, потому что наша профессия подчас становится смертельно опасной, а мы не понаслышке знаем, как плохо оставлять после себя неоконченные дела в этой жизни. Так что прими этот мой подарок и уясни, что дальше между нами ничего не будет с того самого момента, как утром ты переступишь порог моей квартиры. Утром я дам тебе координаты одного мужика, его зовут Ольхон. Он поможет тебе, растолкует, что и почем, даст направление в обучении и вообще. Согласен? Эту ночь я и Рита провели вместе. Само собой, сну там места не нашлось. А утром я уже садился в поезд – меня ждал Ольхон. * * * - Так получилось, что в нашей профессии всего две альтернативы: либо ты защищаешься от призраков сам, либо защищаешь других, время от времени бросая на кон собственную жизнь и рискуя заполучить кое-что похуже самой смерти. И я сделал свой выбор. Люди, конечно, время от времени поступают как последние говнюки, но, как говорит один мой хороший знакомый по прозвищу Гитлер – если природа распорядилась выдать мне яйца, значит, у судьбы на тебя особые планы. Приходится соответствовать. - Гитлер – это который физику и химию у нас в лагере... - Он самый. - А с той девушкой, Ритой, ты позже встречался? - Да, но, как мы тогда и условились, наши отношения не получили никакого продолжения, несмотря на то, что между нами произошло. Мы остались не более, чем просто друзьями. Впрочем, все-таки что-то общее у нас появилось. Не смотри на меня так – это вовсе не ребенок. Уж не знаю почему, но так получилось, что мы получили достаточно родственные прозвища. Из-за страсти к отечественной мифологии, я полагаю, хотя и достаточно безосновательно. Я – Горыня, один из трех, наряду с Усыней и Дубыней, славянских богатырей, фигурировавших в народном эпосе еще до того, как им на смену пришли Добрыня Никитич, Илья Муромец и Алеша Попович. Правда, некоторое время был Горынычем, тоже за связь со славянской мифологией. А Рита – Мара, в честь Мары Моревны, богини смерти, жизни и перерождения во все той же славянской мифологии. - А я? И вот тут я понял, что сейчас мне предстоит пройтись по лезвию ножа, до кучи, вмороженному в тонкий-тонкий лед. - Славя... если позволишь, я буду с тобой предельно откровенным... Девушка испытующе смотрела на меня. - Ты очень, очень красивая. Думаю, если взять всех девушек, что я хоть раз видел живьем, то тех, кто сможет составить тебе хоть минимальную конкуренцию, можно будет пересчитать по пальцам одной руки. Но... разницу в возрасте все равно никуда не денешь, ведь так? Поэтому через несколько дней закончится смена, ты вернешься к себе домой, в свою привычную жизнь и со временем забудешь Горыню – этого странного мужчину, что позволил себе увлечься тобой, но, надеюсь, не сделал тебе ничего плохого или неприятного. - А если я не хочу забывать этого странного мужчину, Горыня? - Славя, ну... - Тихо,- она испытанным уже способом, положив пальчик мне на губы, заставила меня замолчать,- просто поцелуй меня. Пожалуйста. Я улыбнулся: - Однако людное ты место выбрала для поцелуев. Сдается мне, среди присутствующих найдется минимум один человек, с которого станется устроиться рядом с нами и давать ехидные советы то мне, то тебе, хотя он сам, думаю, не совсем безгрешен по отношению к местным пионеркам и особенно вожатым. Славя рассмеялась: - Да, ты прав, с Багдада станется. А давай сбежим! - А куда? - А на пляж! - Звучит заманчиво! Я встал и протянул девушке руку. Она приняла ее, легко и пружинисто поднявшись на ноги. Не выпуская руки друг друга, мы отправились в сторону пляжа. Багдад. День 3. Я не я буду, если Вилли не караулил, когда я наконец покину площадь и устроенную там дискотеку и только после этого не отправился доставлять мою записку. Да и человек, которому я ее адресовал, по-любому примчится на пляж сломя голову сразу после ее получения, не дожидаясь указанного в ней времени. Либо я ни на чуть-чуть не разбираюсь в психологии ни людей, ни призраков. Придя на пляж, я опустился прямо на песок, задумчиво уставившись на гладкую, словно зеркало мельничного пруда, озерную гладь. - А вот и я,- сообщил голос из-за моей спины. Лера. Я кивнул на песок рядом с собой, и девушка послушно села. - Запомни, пожалуйста,- сказал я,- теперь мир вокруг тебя совершенно другой, не такой, каким ты привыкла считать его. Вне зависимости от того пути, что ты выберешь, он будет гораздо интереснее и опаснее привычной реальности. Насколько именно он будет интереснее и опаснее — мне неведомо, так как решать это будешь только ты. А пока... А пока просто несколько самых основных правил для выживания. Во-первых, всегда носи с собой ключи от отчего дома. Даже если то место, где ты провела первые годы своей жизни, уже сто раз продано и перепродано, даже если там уже сменились десятки дверей и сотни замков, даже если этого дома давно нет, в любом случае, у тебя должно быть минимум два комплекта ключей, идентичных тому, который был у тебя, когда ты в крайний раз имела доступ к отчему дому. Один ты постоянно носишь с собой, другой находится у тебя в жилище, и если вдруг с первым что-то случилось, то нужно взять второй комплект с собой и немедленно снять с него копию, чтобы положить дома. Ключи от отчего дома должны быть с тобой всегда, самое максимальное – на расстоянии вытянутой руки. Даже когда ты принимаешь ванну, даже когда выйдешь замуж и будешь исполнять супружеский долг – максимум один короткий, стремительный бросок, и ключи от отчего дома у тебя в кулаке. В любое время дня и ночи, и это не просто красивая фраза – именно так все и должно быть. Лера кивнула. Что меня крайне обрадовало – с чрезвычайно серьезным выражением лица – ни тени улыбки в красивых глазах. Молодец. Далеко пойдет, если, конечно, решит идти. - Дальше. Теперь тебе заказаны некоторые женские штучки, а часть подарков от влюбленных в тебя мужчин будет просто так валяться дома в шкатулке в качестве некоторого финансового резерва на самый крайний случай, но ты их ни разу не наденешь. Я говорю об ювелирных украшениях. Золото тебе теперь категорически противопоказано. За свою ни разу не праведную историю человечество превратило желтый металл в самого настоящего жреца человеческих жизней, сосредоточие алчности и способности к убийству ради него. Слишком много крови пролилось и мучений было принято или причинено из-за золота. Даже всего одна молекула кровавого золота в ювелирном украшении, и все – в твоей обороне от призрачных сил брешь размером с железнодорожный тоннель. Понимаешь, если объем бочки фекалий и бочки меда поменять местами всего в размере одной ложки, то в итоге получится две бочки фекалий. Всего одна молекула кровавого золота заражает все украшение, и любая молекула уже из него заражает любое другое украшение при переплавке и просто механическом контакте. Отследить распространение кровавого золота крайне сложно, очистить ювелирное украшение невозможно. Поэтому просто не рискуй. С серебром ситуация проще, но я бы не рекомендовал и его носить тоже. Когда чуть подрастешь, старшие товарищи помогут тебе найти хирургические инструменты, которые применялись при операции, которой была спасена чья-то жизнь. Вот из этого украшения делать себе можно и нужно. Ну а для благородного блеска имеются подобные золоту покрытия. Поспрашивай у Гитлера, это вроде как из области химии. хотя он и пиротехник в основном. Ну и... Я познакомлю тебя кое с кем. Гитлера ты уже знаешь, есть еще один парень из местных, тоже вроде неплохой ГЭНС, хотя в деле я его не видел. Они найдут тебе пару-тройку совершенно безобидных, хотя, возможно, довольно страшных призраков. Прислушайся к своим ощущениям, когда они рядом – это тебе не раз поможет. И... Начинай дружить со своей интуицией – это будет твоя главная помощница на все времена, какой бы путь ты ни выбрала. - А ты дружишь со своей интуицией? Я мысленно представил себе ее воображаемый ушасто-хвостатый облик, погладил мою помощницу между ушами и заговорщицким шепотом прошептал Лере: - Более того, мы даже спим вместе! Девушка звонко рассмеялась, взмахнув руками и тем самым подкинув в воздух немного песка, красиво сверкнувшего слюдой в лунном свете. Я даже успел улыбнуться. Смех девушки стих так резко, будто его отрубили. Тесно прижавшись ко мне в поисках защиты, она с испугом смотрела на того, кто подошел к нам. Максим. - Доброй ночи, Багдад. Привет, Лер. Если я не вовремя... - Отчего же, присаживайся. Я хлопнул ладонью по песку рядом с собой, с другой стороны от Леры, которую я аккуратно обнял. Не с каким бы то ни было контекстом, а чтобы она просто почувствовала себя защищенной и перестала бояться. Максим аккуратно опустился на песок и пару минут сосредоточенно молчал, явно подбирая непривычные для него слова, потом заговорил, сосредоточив свое внимание на плещущихся волнах и не смотря ни на меня, ни на девушку. - Лер, я... Извини меня, пожалуйста. Похоже, я вел себя как последний подонок. Не знаю, что на меня нашло. Если ты против, то я больше никогда, ну... Я поймал на себе вопросительный взгляд Леры. - Прости его,- посоветовал я. На самом деле, я, конечно, не знал, сколько в произошедшем было призрачного влияния, а сколько человеческой гадости,- чтобы признаться в своих ошибках – это надо мужество. А мужчин, просящих прощения, полагается прощать, если, конечно, предварительно они не успели глобально накосячить. Не успел же? Девушка отрицательно мотнула головой и произнесла: - Я прощаю тебя, Максим. И еще – я против, ну... Я против воли улыбнулся этим недоговоренностям молодых людей, за которыми могло скрываться столь многое. И решил перевести разговор на другие рельсы. А то знаем мы эти недомолвки – из-за них иногда даже войны начинаются. - Я очень рад и горд, Максим, что ты не только правильно переосмыслил свое поведение здесь, в лагере и сделал из этих раздумий правильные выводы. И нашел в себе мужество попросить у Леры прощения. Это дорого стоит. - И за это я должен благодарить тебя, Багдад. Спасибо. Спасибо за второй шанс. - Значит, и я правильно сделал, что не зарезал тебя тогда в столовой. Выходит, и у кровожадного меня случаются правильные озарения. На этот раз засмеялись оба – и Максим, и Лера. - Что теперь со мной будет, Багдад? - Будет утро, Максим. То самое утро, что вечера мудренее. А я... Завтра утром подойду к Ольге Дмитриевне и скажу ей пару слов в твою защиту, постараюсь объяснить происходившее, чтобы тебя не посчитали маньяком, а меня – сумасшедшим. Конечно, объяснить подобное Ольге Дмитриевне будет гораздо проще, чем я тут распинался, благо она была более или менее в курсе происходящего и роли призраков пропавших пионерок во всем этом, но пусть Максим плохо поспит эту ночь, понервничает и подумает над своим поведением – вероятность подобных происшествий в будущем значительно снизится. - Я, пожалуй, пойду,- парень поднялся,- еще раз спасибо, Багдад. Валерия, еще раз мои извинения. Он ушел. - Как это у тебя получается, Багдад? - Что именно? - Вот так вот разбираться в людях? Еще несколько часов назад я серьезно думала, что нужно достать нож и спрятать его под одеждой, планировала, куда буду бить, когда он посмеет ко мне притронуться. А сейчас вот он сожалеет и извиняется. Ни за что не подумала бы, что он такое умеет. - На то есть две причины, Лер. Во-первых, смертельная опасность меняет людей, а он, как ни крути, ее пережил – не останови я руку, ножик бы показал кончик острия из его макушки. А во-вторых, в произошедшем не его вина. Вернее, не только его вина – вина той самой злой силы, что едва не утопила тебя, тоже есть, но есть и вина людей, которые слишком боялись его родителей, чтобы остановить его. Страх – это почти всегда плохо. - Почему? - Потому что страх сам по себе парализует. Только в совокупности с сильной волей страх хватает тебя за шкирку, приподнимает над полом и трясет до тех пор, пока ты не находишь в себе силы сопротивляться. Страх может мобилизовать, но только в том случае, если присутствует у человека сила воли, чтобы не только вытряхнуть, но и использовать все резервы, все до последнего. - Как ты тогда в бассейне, да? - Как я. - Проводишь меня? - Куда? - Ну, до домика, конечно же! А то вдруг Максим был не совсем искренен. - Хоть и кажется мне, что ты просто причины придумываешь, но, так и быть, провожу. Я поднялся сам, поднял за руку Леру и даже помог ей отряхнуться от песка. И только после этого до меня дошла вся двусмысленность этой процедуры в свете происходившего между нами. Однако Лера никак не отреагировала, по крайней мере, внешне, оперлась на мою руку и пошагала рядом со мной. Весь путь до ее домика мы сосредоточенно молчали, и только возле самой двери она нарушила тишину. - Поцелуй меня. Я покосился на нее: - Кто-то еще не сдал на второй юношеский по плаванию. А? - А ты авансом поцелуй. И в качестве «Спокойной ночи, дорогая Лера». - Умеешь уговаривать,- капитулировал я. Мы стояли рядом с домиком, в котором жила Лера, и целовались. Конечно, Лера делала это неумело, но зато полностью отдавалась процессу, было заметно, что ей это нравится. Мне, если совсем уж начистоту, тоже. Однако я не переставал напоминать себе, что эти, пусть и не совсем невинные с точки зрения стороннего наблюдателя, если бы таковой был, поцелуи – максимум, самый предельный максимум, что может между нами произойти. Ведь я же обещал спасать ее от всего, даже от самого себя. Именно об этом я ей и напомнил, когда она схватила меня за одну из рук, которыми я достаточно аккуратно обнимал ее за талию (по крайней мере, в моем понимании такие объятия на фоне таких поцелуев совершенно не смотрелись) и переместила ее... хм... чуть пониже поясницы. На тоже достаточно симпатичную, по крайней мере, на ощупь, округлость. - Тебе что, совсем не нравится?- спросила она, тем не менее, не давая мне убрать руку с ее ягодиц. - Смотря что,- ответил я,- разговаривать с тобой, прогуливаться, защищать тебя от всяких мерзавцев, и даже целовать такую красивую девушку, как ты – одно удовольствие. Но тискать тебя, лапать за... за всякие места – нет. - Почему? - Потому что, пока я рядом, я буду защищать тебя от любой напасти. Даже от самого себя, помнишь? Лера все-таки позволила мне вернуть мою ладонь ей на талию и ткнулась мне лицом в грудь. - Ну, вот почему? Почему ты так рано родился, а? - Это где тебя носило все эти годы?- в тон ей поинтересовался я. - Где-где,- передразнила меня она,- сказала бы я тебе в рифму! Девушка еще раз на прощание быстро коснулась моих губ своими, словно серна, взбежала по ступенькам на крыльцо и, наконец, шаловливо оглянувшись сначала по сторонам, потом на меня, приподняла сзади юбку и быстро юркнула в домик. Строго говоря, ничего нового я не увидел. Купальник, в котором щеголяла Лера, когда мы устраивали заплывы в бассейне, пооткрытее будет, но то купальник, а вот то же самое, но под вязью черных кружев – это совсем другая картинка. Ладно, хватит на сегодня ухлестывать за малолетними девочками и вообще находиться в вертикальном положении. Однако задача без происшествий и за минимальное время добраться до собственной кровати оказалась той еще задачей. Горыня. День 3. На пляже оказалось занято – три человека сидели на песке и о чем-то тихо разговаривали. Я не стал к ним особо приглядываться – просто схватил взглядом силуэты и все. Мое внимание целиком и полностью было поглощено идущей рядом золотоволосой красавицей. Не сговариваясь, мы решили остановиться на вершине поросшего небольшими кустами обрыва чуть в стороне от лодочной станции. Я уселся прямо на траву и, шалея от собственной наглости, предложил Славе устраиваться у меня на коленях. К моему удивлению и удовлетворению, девушка согласилась, обхватив меня одной рукой за шею. Ей достаточно было сделать всего одно движение, чтобы положить голову мне на плечо. - Тебе нравится ночь, Горыня? - Именно эта или вообще? - Хм, ну давай начнем от частного к общему. Эта ночь тебе нравится? - Дай подумать. Погода – прекрасная, не жарко и не холодно, в самый раз. Ветра нет, тихо. Обстановка... ну, романтик, куда деваться. Хотя все это не важно ни разу, просто я провожу это время в обществе самой красивой девушки из всех, что я видел за всю свою жизнь и она, кажется не против. Что мне может не нравиться в этой ночи? Тот факт, что я нахожусь на территории вотчины призраков, в старом лагере притаилась какая-то дрянь, которая сильна настолько, что мы втроем едва ноги унесли, и, по моим прикидкам, легко может устроить тут всему лагерю гонки по вертикальной стене. На выживание. Спасибо, капитан Очевидность. Славя рассмеялась. Обняла мою шею другой рукой. - А ночь вообще? - Не знаю. Моя профессия вроде бы и подсказывает тезис о большей безопасности светлого времени суток, но, как показывает практика, действительно серьезным неприятностям плевать, солнце на небе, луна или отсветы ядерного пожара. Хотя нет, на ядерный пожар вроде бы не плевать. - А когда тебе лучше работается? - Когда я понимаю, с чем я имею дело и когда сразу видна важность моей работы (м-да, попадание пятьдесят процентов – не сильно густо). А эти два фактора слабо коррелируют с временем суток. Когда меня спрашивают, сова я или жаворонок, я обычно говорю, что я – робот: воткнулся в розетку — и порядок. - Тебе нужно срочно и как можно плотнее познакомиться с Шуриком,- рассмеялась Славя,- если ты и вправду робот. - Чтобы он немедленно принялся за работу и постарался разобрать меня на запчасти, чтобы посмотреть, как все это работает? Вот уж дудки! - Зачем сразу думать о мрачном? Может, он тебя на пьедестал посадит и будет тебе возносить молитвы о ниспослании вдохновения для сборки робота женского пола? - Нет, пьедестал – это как-то низко. Я согласен, пожалуй, на Олимп. Буду сидеть на облаке над храмом имени меня и принимать жертвы вниманием красивых девушек к своей скромной персоне. Златовласым голубоглазым красавицам с длинными косами – особая благосклонность. - Я, пожалуй, дам тебе...- девушка лукаво покосилась на меня,- губозакатывательную машинку! И ее золотистый звонкий смех рассыпался по округе звенящими и сверкающими монетками. - Олимп и облако ему, ишь, чего захотел! Скромность – явно не твой конек, Горыня! - Что поделать, среди причин смерти людей моей профессии смерть от скромности не входит даже в топовую десятку, впрочем, как и смерть от старости. - Это как? - Ну, человек смертен, Славя. Что еще хуже – он внезапно смертен. А шанс на кончину в теплой постели в окружении многочисленной скорбящей родни у людей нашей профессии неприлично низок, хотя и случались всë-таки прецеденты. - Но если так относиться к смерти... То в чем же ты тогда видишь смысл жизни? - В том, чтобы проживать каждый день так, будто он последний, и при этом стараться не оставлять за спиной сонмище тех, у кого будет причина бросить проклятие в спину мне, уходящему по последнему пути. - Но ведь о мертвых либо хорошее, либо ничего, разве не так? - Не так. Полный вариант этой фразы звучит как «О мертвых либо хорошее, либо ничего, кроме правды». Вот я и стараюсь не налепить после себя ошибок и, если получится, оставить после себя небольшой след в истории, некоторое количество людей, которые будут иметь причину помянуть меня добрым словом. Зная, что такие люди есть, даже по последнему пути идти будет не так страшно. Девушка все-таки положила голову мне на плечо, не выпуская из своих объятий: - Я знаю. - Откуда? - А? Ну... давай договоримся, что я просто пришла к аналогичным выводам в ходе собственных размышлений. - Один мой хороший знакомый говорит, что умные головы все думают одинаково. Это только дураки все разные. Я не видел, но чувствовал, что девушка улыбается у меня на плече. - Скажи, Горыня, а это место не кажется тебе слишком людным? В секунду поняв, к чему она клонит, я посмотрел на пляж, но троицы там не обнаружил – только двое уходили в сторону жилых домиков, судя по силуэтам – парень и опирающаяся ему на руку девушка. По всему выходило, что мне никак не отвертеться – непонятно, как Славя отреагирует, если я начну придумывать какие-нибудь еще оправдания. Но, что хуже всего, тут посттравматикой уже не отмажешься, придется целовать всерьез. И, судя по первому опыту и ее реакции на него – ничего не значащим «чмок!» в щечку тут никак не отделаешься. Все эти размышления пролетели у меня в голове в долю секунды, а в следующий миг я уже целовал Славю, с внутренним трепетом приникая к чуть приоткрытым ее губам. Но это было только полбеды – отвечающая на мои поцелуи Славя легонько надавила ладошками мне на грудь, и я послушно коснулся земли лопатками, а в следующий момент она уже сидела на мне верхом. - Сними,- попросила-потребовала она, цепляя за нижний край мою футболку. Покажите мне хоть одну физиономию мужского пола, который бы отказался удовлетворить такую просьбу-приказ, высказанную такой девушкой, да еще и в такой ситуации. С учетом того, что меня, как и всякого ГЭНСа, профессия вынуждала держать себя в предельно спортивной форме. Поэтому я, особо не раздумывая, потянул одежду с себя. - Ух ты,- Славины ладошки легли мне на грудные мышцы,- какой ты, однако... - Славя, я... Я хотел ей сказать, что ситуация и так уже вплотную подошла к черте, за которой начинается «слишком далеко» и, если она и дальше будет развиваться в том же ключе, то я за себя не отвечаю. По крайней мере, здесь и сейчас, только вот как это объяснить на суде? - Тс-с-с-с,- девушка заставила меня замолчать испытанным, неоднократно апробированным методом – при помощи прижатого к моим губам изящного пальчика. А потом она прижалась к ним же своими губами, подвергая мою способность к самоконтролю серьезной проверке на прочность. Такой, которую пройти мне, похоже, было не суждено. По крайней мере, с того самого момента, как она, не отрывая взгляда от моих зрачков, снова выпрямилась на мне и медленно-медленно, будто я мог возразить против происходящего, потянула бретельку платья вниз по предплечью. Когда серо-серебристая ткань скользнула вниз, обнажая Славино белье на прозрачных полимерных бретельках, я обнял девушку, ощущая руками бархат ее кожи и одним движением перевернулся, подминая ее под себя. - Ах!- впрочем, мне удалось это сделать настолько же стремительно, насколько и аккуратно – Славин вскрик означал лишь неожиданность происходящего, а не то, что я сделал ей больно. По крайней мере, сейчас. - Багдад узнает – убьет,- флегматично отметил я еще не затопленным гормональным приливом краешком сознания. Непрерывно целуясь, мы скользили кончиками пальцев по телам друг друга. Славя то вся напрягалась, выгибаясь навстречу мне, то расслабленно падала на траву, позволяя ласкать себя все смелее и решительнее. Но немедленно замерла, стоило мне только нащупать застежку между чашечек бюстгальтера и одним движением выпустить на волю красивую грудь. - Нет,- девушка выскользнула из-под меня, быстро и пружинисто вскочила на ноги и одним движением задрапировалась в свое платье, придерживая его руками на груди и даже не приведя предварительно белье в порядок,- прости меня, Горыня, я... - Это ты меня прости,- я тоже поднялся на ноги,- я уже говорил тебе, что ты сводишь меня с ума? Вот – подтверждение. - Прости,- все еще придерживающая переднюю часть платья руками Славя сделала пару шагов ко мне, быстро коснулась своими губами моих и тут же бросилась прочь. Я вздохнул и отвернулся к озеру. Как раз вовремя, чтобы успеть поймать серебристый отблеск на купальнике ныряющей под воду Юльки. - Так, с ней сейчас точно разговаривать бессмысленно – будет подкалывать и потешаться над тем, свидетельницей чего только что стала. Багдаду, конечно, не выдаст, но надо мной поизмывается вдосталь, имей я глупость к ней сейчас сунуться. С одним домовым я уже переговорил, второй пока не подает никаких признаков жизни (что странно), остается только один не проверенный вариант – банник. Им и займемся: усердная работа – лучший способ вернуться в нужную колею и, если и не забыть, то слегка притупить пьянящее ощущение Славиной груди под моей ладонью. Где находится баня, я разведал еще днем, и сейчас я как раз туда и направился. Заходить в домик мне никакой необходимости не было – я же в баню не за гигиеническими процедурами шел, а для серьезного разговора. Да и не стоит без особой необходимости вступать с банником в конфронтацию. Не то, чтобы я боялся каких-то последствий, все-таки, профессия ГЭНСа и трусость категорически несовместимы между собой, но от банника мне нужны была помощь, как минимум, информацией, а начинать общение с конфликта – не лучший вариант. В случае особой необходимости, с банником, конечно, можно было и договориться, и даже заставить его уступить баню в ночное время – прецедентов все-таки хватало – но вот никакой необходимости в том я пока не чувствовал. Но я даже не успел дойти до бани, как все мои инстинкты забили тревогу – в бане явно кто-то был, причем это был не банник – его присутствие в парилке я бы не перепутал ни с чем. Все еще надеясь, что я ошибаюсь, я в несколько прыжков добрался до окошка и аккуратно заглянул в него. К несчастью, я оказался прав – в бане действительно резвился не банник – в ней была Славя. К счастью, насколько мне виделось через запотевшее окно и клубы густого пара, вполне довольная жизнью. И, как того и предполагали правила поведения в русской бане – совершенно голая. Первым моим порывом было ворваться в баню, закутать Славю в первые же попавшиеся тряпки, да хоть в свою собственную одежду, и вытащить на улицу. Второй порыв, если уж быть совершенно честным, сходился с первым только в первом пункте. В дальнейшем предполагалось собственным присутствием обеспечивать ее безопасность и, чего уж греха таить, по возможности, подсматривать за ней. Однако я не смог даже шага сделать от окна, чтобы воплотить в жизнь хоть один из этих благородных и не очень порывов – рядом со мной оказался старик. Он бы сошел за обычного человеческого старика, если бы только не был так низок ростом – своей макушкой он не доставал мне даже до пояса. Банник. Нарисовался – не сотрешь. Я успел даже открыть рот, чтобы предупредить его, что если он хоть в масштабе выпавшего волоса посмеет навредить Славе, то я его..., но он махнул рукой. - Да не баись ты, человече, не трону я твою зазнобушку. Нам, банникам, знаешь ли, тоже чувство прекрасного не чуждо. Старичок щелкнул пальцами, и стекло, через которое я глядел на моющую волосы девушку, тут же стало прозрачным донельзя, да и пар между мной и Славей куда-то пропал, хотя в других местах бани он по-прежнему стоял столбом. Я шатнулся от окна, но тут же был остановлен упершимся мне в спину банником. Оставалось только гадать, как не достающий мне макушкой до пояса старичок умудрился упереться в меня как раз между лопаток. - Да не шугайся ты, человече. Не видит она тебя и не увидит, пока я того не дозволю. Реки уж, что пришел. Не на девку же голую полюбоваться, хотя, согласен, причина – уважительная. Напомнив себе, что все русские фольклорные призраки мало того, что очень щепетильны в вопросах правды и лжи, так еще и одну от другой отличают на счет «раз», я изложил баннику проблему, по крайней мере, так, как я ее понимал. И, как мне кажется, достаточно связно, несмотря на то, что постоянно цеплялся взглядом за моющуюся Славю. Некоторое время банник озадаченно молчал. Потом стекло мгновенно затуманилось до полной непрозрачности. Значит, шутки кончились, пошел серьезный разговор. - Вот что, человече. Всего я тебе сказать не могу, сам понимаешь – не положено мне. Сладить они со мной, может, и не смогут, да без людей, сам понимаешь, баня будет никому не нужна, а без топящейся время от времени баньки и мне не жить. Но дело вы затеяли благородное – тяжелое, опасное, но благородное – через то помогу вам посильно. На баню мою можешь рассчитывать смело, коли прятать кого живого придется – она не сильно большая, но кто порог переступит – тот окажется под моей охраной. А в бане с банником сам Люцифер считается. Костяков чужих в лагере можете не искать – чужаков тут нема, а свои, даже немец, к темным этим делишкам непричастны. В старый лагерь вам нужно идти, оттуда зло сочится, но как и какое – то мне неведомо. Как соберетесь – заходите, даже ночью, коли припрет – сил неземных не обещаю, но чем смогу – помогу. И вот еще, человече. Банник еще раз махнул рукой, и прозрачность к окну вернулась вмиг, а пар послушно разбежался по сторонам. Славя стояла возле самого окна и обливалась из бадейки – сверкающая в искусственном свете струйка кристально чистой воды струилась между упругих грудей и стремительно бежала по плоскому животу к... Нет, туда я старался не смотреть. Не потому, что ханжа или девственник, просто не решался злоупотреблять подарком банника. Любоваться красивой нагой девушкой – одно, пылать понятно какими желаниями по отношению к ней же – совершенно другое с точки зрения фольклорного призрака. - Пока она в бане – она тебя не видит, человече, но как выйдет - ховайся сам, тут я тебе не помощник,- банник махнул мне рукой и пошагал в сторону двери. - И на том спасибо,- ответил я, не отводя от Слави взгляда, не забыв, тем не менее, махнуть в ответ хозяину бани на прощание. Наконец, девушка вышла в предбанник, я попытался было в темпе покинуть свою наблюдательную позицию, но Славя оделась на удивление быстро, будто и не ходила по бане полностью обнаженной десять секунд назад. Я успел-то всего несколько шагов сделать, как полностью одетая в свою «пионерскую» форму девушка выскользнула из двери и заторопилась мимо меня. Мне оставалось только упасть в кусты, да прикинуться шлангом – Славя обернулась на шорох, но, судя по ее реакции, его источника, сиречь меня, не заметила. Выждав некоторое время, я поплелся за ней, попутно размышляя над словами банника. Резон в них, конечно, был. И все вновь указывало на старый лагерь. Старый лагерь. Наше первое знакомство с ним было невозможно назвать благожелательным, даже если не брать в расчет того, какое впечатление он произвел на нас с первого взгляда. А теперь... теперь наше возвращение в старый лагерь становилось и вовсе неизбежным. Хотя бы потому, что иначе было никак – иначе лагерь Ольги Дмитриевны постоянно будет под ударом. Под ударом будет Славя... Но и помощь банника – это очень, глобально очень кстати. Если все пойдет по самому плохому сценарию, то у нас уже есть три точки, которые могут стать островками относительной безопасности на территории лагеря – наш с Гитлером домик, баня и озеро, вернее, периметр, очерченный границей водного зеркала. Загнать туда людей, и они будут в относительной безопасности от призрачного воздействия, надо только договориться с Юлькой – она тоже должна помочь, но это только тогда, когда у нее измывательное настроение в отношении меня пройдет, то есть завтра. - Горыня, а ты чего тут делаешь? Из задумчивости меня выдернул голос Слави. - Ну, просьбу помочь следить за порядком по ночам еще никто не отменял. А ты что тут делаешь? Жестом заправской фокусницы Славя выудила из-за спины метлу. Картинка была столь красноречива, что я чуть не ляпнул нечто в духе «как, уже улетаешь?» – сдержался в последний момент. - Как что,- изумилась девушка,- уборку навожу. Хоть мусора после дискотеки и осталось на удивление немного, но все равно будет гораздо приятнее завтра утром на линейке стоять на чистой площади. - А еще одна метелочка найдется? Для меня? Явно не ожидавшая ничего подобного девушка вытаращилась на меня, но быстро нашлась: - Там... за памятником есть. Я послушно отправился по указанному адресу, цапнул оттуда одиноко стоящую метлу, развернулся, чтобы идти обратно к Славе и... практически воткнулся в нее. Вопреки моим ожиданиям девушка не отпрыгнула от меня на пару метров, а стояла спокойно, глядя мне прямо в глаза, хотя расстояния между нами никакого не было, от слова «совсем». - Горыня, прости меня, пожалуйста, за... за то, что случилось там, на берегу... я... - Ты ни чем не виновата, Славя. Это мне нужно было быть осмотрительнее и постоянно помнить, что я уже взрослый мужчина, а ты только молодая девушка, еще почти девочка. - Дело не в возрасте,- Славя помотала головой, и я с трудом подавил в себе желание сжать ее в своих объятиях и больше никогда не выпускать,- ты – хороший, Горыня, и я... и я, действительно не против, но... есть нечто такое, что мешает... Не то, чтобы делает это совершенно невозможным, но мешает, понимаешь? - Надо же. как она мне иносказательно о месячных толкует, да еще и очаровательно смущается при этом,- улыбнулся про себя я, но вслух сказал нечто другое,- Славя, давай будем считать, что все произошло так, как должно было произойти, кто бы из нас что в это определение не вкладывал. Не знаю, можно ли назвать это любовью, и насколько вообще этот термин применим для всего, что может происходить между нами, но я меньше всего хочу причинить тебе какое-то неудобство или, не приведи господи, боль. Давай я помогу тебе закончить эту твою уборку, а потом я провожу тебя до домика, если, конечно, ты не против. Девушка возражать не стала. В четыре руки мы быстро закончили уборку, и практически весь путь до домика я мучительно соображал не стоит ли мне взять девушку за руку. Не решился. - Ну вот, тут и расстанемся,- промолвила Славя, поднимая на меня взгляд, хотя всю дорогу сосредоточенно изучала тропинку, по которой мы шли. Мы стояли возле домика, в котором жили мы с Гитлером. Действительно, я же не уточнил, до чьего именно домика я хочу ее проводить. Не отнять – намек оказался достаточно красноречивым. - Спокойной ночи, Славя. - Спокойной ночи, Горыня. Багдад. День 3. Нет, до домика я добрался вполне оперативно и без происшествий. По заведенной недавно привычке постучался в жилище, в котором сам же и живу, получил от Маши разрешение войти... Вошел... И тут же оказался в объятиях, которые иначе как страстными и не назовешь. Да еще и осыпаемый поцелуями... ну, за малым – не с ног до головы. - Эй, эй, ты чего??? Вот еще помешательства с сексуальным подтекстом мне тут не хватало для полного комплекта! - Прости меня, Багдад! Прости-прости-прости-прости!!! - За что опять??? - Это я виновата, это все я виновата, что все пошли в домик, а не в столовую, это я не сказала Ольге Дмитриевне, а ты ведь предупредил меня, что всем нужно в столовую идти. Прости-прости-прости-прости, я не специально, честно. О, Багдад, я так тебя подставила опять, и на этот раз это чуть не закончилось трагически, хотя ты ведь хотел как лучше, я знаю, прости меня, прости, я так перед тобой виновата! Очешуевшая не меньше моего интуиция настоятельно рекомендовала скорее заглянуть под кровать, правда, не уточняя, под чью. Если оставить шкаф как место для оператора, бо снизу ракурс будет совершенно не торт, то Ольга Дмитриевна с возгласом «Вас снимает скрытая камера!» должна появиться именно из-под кровати – больше тут прятаться попросту негде. - Маша. Я аккуратно взял девушку за плечи, чтобы это не выглядело с ее стороны, будто я на что-то там рассчитываю, выпрямил руки и чуть встряхнул старшую вожатую. Попутно отметив, что надетая на нее ночная рубашка отличается таким кроем, что скорее подчеркивает то, что должна скрывать. Не говоря уж о том, что здорово просвечивает. - Что. Черт. Подери. Тут. Происходит??? Да как она это делает-то? Девушка выскользнула из моих рук, словно пальцы мои были сделаны из пластилина. Нет, из тумана, в принципе неспособного кого-либо задержать. И снова прильнула ко мне теми самыми подробностями фигуры, которые в ином месте были бы категорически достойны скорейшего обнажения и детального изучения. - Трахни меня. Спасибо, жеваный крот, что такая просьба прозвучит, я уже догадался (хотя и была она больше похожа на приказ)! Только вот от этой догадки что-то не легче, ну вообще ни капельки! И что мне делать? Нет, опрокинуть Машу на кровать и воспользоваться ее слабостью – это тот самый вариант, что вообще ни разу не вариант. Не сегодня, так завтра эта чертовщина из старого лагеря выберется еще разок попробовать нас на зуб (интуиция согласно кивнула), а тут Маша со мной на психоэнергетическом уровне связана так крепко, что стоит мне оступиться, и я обязательно утяну в могилу и ее. И как бы не куда похуже, чем в могилу. Ситуацию нужно было разруливать, причем срочно. - Маша, посмотри, мне в глаза. Держи мой взгляд и ни за что не отпускай. Держишь? Хорошо. А теперь ответь на вопрос: ты уверена, что это именно ты хочешь близости со мной? Не торопись и хорошенько подумай. Мы знакомы всего половину недели, я не делал никаких попыток хотя бы чисто символически поухаживать за тобой, ну, обычная галантность не в счет. Ты даже не знаешь моего имени, а в сумке у меня лежат самые настоящие наручники, и тебе это прекрасно известно. Ты уверена, что это именно ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? - Ой! Старшая вожатая отпрыгнула от меня так стремительно, будто я резко раскалился градусов примерно до тысячи по Цельсию, следующим движением она уже оказалась возле своей кровати, а третьим юркнула под одеяло, накрывшись им до самой переносицы и глядя на меня большими-большими испуганными глазами. Хорошо, такая реакция на мое явление в домике мне нравится гораздо больше. И вовсе не потому, что красивые даже в состоянии испуга глаза очаровательно хлопают на меня длиннющими ресницами. - Багдад, что... что сейчас было? - Полагаю, ничего неисправимого,- я устало плюхнулся на собственную кровать,- но обещай мне, что если у тебя возникнут еще раз подобные желания, то ты сначала трезво и хладнокровно оценишь, действительно ли ты, действительно ли хочешь, действительно ли интимной близости и действительно ли со мной, и только получив четыре положительных ответа, будешь представать передо мной в таком соблазнительном виде. Ибо, напомню, что ты, на мой взгляд, весьма сексуальная девушка, а я вообще ни разу не железный, понимаешь? Мне едва-едва сил хватает от Леры отбиваться, а тут ты еще меня соблазнить пытаешься. Да еще и с такими крупнокалиберными подходами. Плюс еще тот факт, что Ольга Дмитриевна вроде бы из лагеря еще не уехала, а значит, завтра с утра окажется в курсе, что я тут непотребства не только по вечерам вытворяю, но и ночи напролет. И вот тут мне станет совсем кисло. И всему лагерю, скорее всего, тоже, только попозже. Я разделся, аккуратно развесил одежду по спинке кровати и, выключив свет, забрался в собственную кровать, с удовлетворением отметив, что Маша не воспользовалась темнотой, чтобы оказаться там. Еще один день прожит, и никто не умер. Успех.