***
Однако самым значимым моментом присутствия Вэй Усяня в Облачных Глубинах были его отношения с Лань Ванцзи. — Ты хотел сказать "отсутствие оных", — фыркнул Цзян Чэн. Вэй Усянь обиженно надул губы, когда Не Хуайсан присоединился к смеху. — Я стараюсь, — проскулил он. — Старайся меньше, А-Сянь, — сухо ответил Не Хуайсан. Даже несмотря на то, что Вэй Усянь продолжал нарушать правила одно за другим, они много времени проводили вместе. И происходило это как раз из-за нарушения правил, а, если быть точнее, из-за того, Лань Ванцзи выполнял в Облачных Глубинах роль их хранителя, и именно он всегда ловил Вэй Усяня на месте преступления. Ну, почти каждый раз. Он слишком уж гордился тем происшествием с курами, чтобы попытаться спрятаться, и поэтому его, по сути, «поймали» все ученики с утреннего урока, которые в эти важные часы обучения спотыкались о землю и спорили друг с другом, с ухмылкой гоняясь за птицами, словно умалишенные. — Кажется, будто он охотится за тобой, — заметил Не Хуайсан, когда Вэй Усянь впервые указал на это в разговоре, — удачи тебе с этим, А-Сянь. Вэй Усянь, уже взрослый молодой человек, в ответ попросту высунул язык. Честно говоря, ему больше нравился Лань Ванцзи, который охотился за ним и ловил за малейшее осквернение чести Лань, чем тот Лань Ванцзи, который вместе с ним переносил наказание. По крайней мере, первый… ему хоть как-то отвечал, даже если и проявлялось это только в драках. По крайней мере, он выглядел живым и смотрел на Вэй Ина, а не в сторону. В библиотеке же, зорко следя за исполнением наказания... Лань Чжань сидел каменным изваянием, полностью посвятив себя работе и игнорируя любые попытки Вэй Усяня привлечь его внимание, как будто тот был глупым летним ветерком, пытающимся разрушить твёрдую гору. Вэй Усянь не знал, что именно в Лань Ванцзи заставляло его так о нём беспокоиться. Но он невероятно точно знал, что хотел, чтобы Лань Чжань смотрел на него. Он хотел, чтобы Лань Чжань слушал его. Он хотел, чтобы Лань Чжань говорил с ним. Вэй Ин, верный самому себе, когда подобное всё же произошло, был совершенно не готов и не знал, что думать и что чувствовать. Это была обычная и привычная рутина: Вэй Усянь, написав минимально необходимое количество строк, тут же начал болтать обо всём и вся, наугад выбирая любые темы, чтобы посмотреть, что же всё-таки вызовет ответ. Сегодня, поняв, что он почти четыре месяца не видел своих родителей, Вэй Усянь начал говорить о них в попытке притупить душевную боль. Он говорил о способности своего отца пьянеть после всего лишь пары чашек алкоголя и о том, что в таком состоянии он всегда поглаживал Вэй Усяня по голове, приговаривая «хороший мальчик, хороший мальчик». Он говорил о своём папе и о том, как он часами писал что-то при тусклом свете свечей и утром приносил отцу для критики. Волосы его в такие моменты торчали во всех направлениях, потому что он всю ночь расстроенно их дёргал. И как только он начал рассказывать о том, как странно его родители вели себя, впервые сталкиваясь с новым растением... — Твои родители... кажется, они добрые люди. Какое-то мгновение он шокировано сидел с разинутым ртом. Это был... голос Лань Чжаня? Это же должен быть он?! В конце концов, они одни находились в библиотеке. Может ли быть... в тот единственный день, когда Вэй Усянь решил не подбирать тщательно каждое слово, а вместо этого позволил им свободно течь, просто чтобы отвлечься... именно в этот день Лань Чжань решил послушать его? Или…. Вэй Усянь чувствовал, как полыхало его лицо, но всё равно нетерпеливо повернулся к Лань Ванцзи. Лань Чжань всё это время слушал его? — Это правда! — весело согласился он. — Они лучшие! — а потом, как идиот, он наклонился к нему и разрушил всё одним лишь предложением. — А какие у тебя родители, Лань Чжань? Лань Ванцзи замер, ослабив хватку на кисти. Его выражение лица в тот момент Вэй Усянь никогда раньше видел; и хотя он гордился тем, что умел вытаскивать из защитного кокона обычно такого холодного Нефрита и заставлять его проявлять хоть какие-нибудь эмоции, даже ему не удавалось вызвать к него такие противоречивые чувства, отобразившиеся на лице. Но тем не менее, не обращая внимания на боль в сердце и поднимающуюся панику, он был уверен, что никогда больше не хотел видеть подобное выражение на его лице. — Лань Чжань?! — встревоженно окликнул его Вэй Усянь. — Что-то не так? Лань Ванцзи, не обращая внимания на слова Вэй Усяня, встал так же тихо, как падают зимой листья. — Время наказания вышло, — сказал он, как будто отвечая тем самым на вопрос Вэй Усяня. А потом он ушёл. Вэй Усянь через минуту вскричал: — Да это же буквально ни на что не отвечает!!!***
Возможно, следовало бы оставить его одного на весь день, а уже завтра подойти в библиотеке со свежей головой, перед этим всю ночь выискивая способы извиниться за непреднамеренное оскорбление Второго нефрита. Но Вэй Усянь никогда не умел долго терпеть и никогда не уклонялся от ответственности за свои действия. Поэтому, естественно, после разговора он проник в цзинши. — Ты... ты... ты...! — Лань Ванцзи, казалось, исчерпал дневной запас недовольства и теперь впал уже в ярость. — Да: я, я, я, — с готовностью согласился Вэй Усянь. В тот момент, когда Лань Ванцзи открыл дверь и увидел, что в комнате над столом наклонился Вэй Усянь, разглядывая лежащие на нём свитки с музыкой, этот самый Вэй Усянь чуть не заполучил дыру в животе от Бичэня. — Бесстыдный! Непристойный! Невоспитанный! — Бичэнь дрожал, будто жаждал проткнуть его плоть раз и навсегда. — Да, да, я такой, — нетерпеливо махнул рукой Вэй Усянь, будто бы не обращая внимания на растущий уровень угрозы в комнате. — Но Лань Чжань, заставить кого-то чувствовать себя плохо и не извиниться за это тут же — это же тоже грубо и невоспитанно! Лань Ванцзи замолчал. Он неровно порывисто дышал, а лобная ленточка криво покосилась. Таким растрёпанным Вэй Усянь его никогда видел, и именно этот факт придал ему смелости продолжить. — Лань Чжань, сегодня в библиотеке я сказал что-то, что, должно быть, тебя разозлило. Мне очень жаль! — он поклонился ниже, чем любому учителю с самого своего приезда в Гусу. Лань Ванцзи дрожал, сжав кулаки. — Ты всегда пытаешься разозлить меня, — сказал он. — Неправда! — Вэй Усянь закричал в ужасе. — В смысле, — поправился он, — это правда, что я часто злю тебя, но моя цель не в этом, Лань Чжань! Я просто хочу, чтобы ты говорил со мной, отвечал мне, а ты никогда этого не делаешь, только если я тебя как-нибудь не провоцирую! Лань Ванцзи всё так же молчал. Приободрённый, Вэй Усянь продолжил. — И тем более, я не хочу заставлять людей, которые мне нравятся, злиться или грустить — а ты мне очень нравишься, Лань Чжань! Поэтому, пожалуйста, — тут он опустился на колени в явно приглашении присесть рядом, — расскажешь мне, что я сделал не так, чтобы я случайно не сделал этого снова? Лань Ванцзи вперил свой очевидно сомневающийся взор в землю. Он хотел приказать мальчику уйти и больше никогда не ступать в цзинши, сказать ему, что это запрещено, но... — Лань Чжань, пожалуйста? (Когда в последний раз хоть кто-то пытался так же понять его? Не брат, который знал его с рождения, не дядя, который никогда не понимал чудовище, дремлющее под его кожей, заставляющее сопротивляться, отвергать, искать этого мальчика снова и снова...) Лань Ванцзи шагнул вперёд и присел рядом. А потом, чувствуя на себе этот добрый, беспокоящийся взгляд, начал рассказывать вещи, которые больше никому не рассказывал. — Мой отец... ушёл в уединении сразу после того, как привёл мою мать в орден. Многие не одобряли подобный поступок, но, поскольку он настаивал, уединение стало... наказанием. — Наказанием? — Вэй Усянь хотел было подвинуться поближе, но от хрупкости момента всё же усидел на месте. — За что? И он вылил на него всю эту грязную, отвратительную историю. Поступки его матери, решение отца. Осуждение ордена, жизнь его родителей вдали друг от друга, пока их детей воспитывал кто-то другой. — Я встречался с матерью очень редко, — медленно проговорил Лань Ванцзи. Вэй Усянь слушал его с огромным терпением, которое никому и никогда раньше не уделял, — …она умерла несколько лет назад, — он снова остановился. — Отца же я не видел. Вэй Усянь прикусил губу, чувствуя, как глаза увлажнились от волнения и беспокойства. Решив уделить внимание лучшей части этой грустной истории, он попытался улыбнуться и спросил: — А что вы с матерью делали в такие моменты? Лань Ванцзи замолчал, словно думая над тем, что сказать. Наконец он заговорил тихим голосом: — Мама... спрашивала меня о том, как прошёл день. Что я узнал, что я съел. Она была... — его голос дрогнул, — она была доброй. Улыбка Вэй Усяня стала искреннее. — Как я слышу из твоих слов, она была потрясающей. Лань Ванцзи посмотрел на сложенные на коленях руки и резко кивнул в знак согласия. Боже, у его дяди случился бы сердечный приступ, если бы он это услышал. Если бы кто угодно из ордена увидел бы сейчас его, разговаривающего с этим бесстыдным, нарушающим правила хулиганом в уединении своего цзинши, рассказывающего ему о доброте своей матери… скорее всего, этот кто-то подумал бы, что он рехнулся. — Боже, Лань Чжань... это всё звучит просто ужасно. — Вэй Усянь посмотрел на мальчика, сидевшего рядом. Нерешительность наполняла всё его естество. "Лань Чжань не любит прикосновения", — напомнил ему мозг. — "Не зли его, когда пытаешься извиниться как раз за то, что разозлил его!" Но другой голос сказал: "Лань Чжань выглядит одиноким. Хотел бы я обнять его." Вэй Усянь выбрал золотую середину и наклонился вперёд к его ладоням. Лань Ванцзи громко ахнул, потрясенно глядя на его лицо и натыкаясь своими золотыми глазами на чужие серые. — Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, — пробормотал Вэй Усянь, мягко сжимая ладонь. И хотя Лань Чжань всегда выглядел таким холодным, кожа его была очень даже теплой, и это только заставило Вэй Усяня сжать его ладонь покрепче. Лань Ванцзи сказал непонимающе: — Почему... тебе не нужно просить прощения. У меня был... мой брат... дядя... орден... Сердце Вэй Усяня болезненно кольнуло. Кем бы он стал, если бы родители не нашли его? Что бы стало с ним, если бы они не любили его, не заботились о нём, не учили его, как заботиться о себе? Где бы он оказался без их поддержки, объятий, добрых слов и нежных наставлений? — Я знаю, — ответил он, — и я знаю, что мне не нужно извиняться. В конце концов, я ничего не мог с этим поделать. Но... Мне всё ещё жаль, что тебе пришлось пройти через это, — он подумал о тех месяцах на улицах Илина, когда он сражался за выживание в одиночку, надеясь, что его родители вернутся, найдут его и заберут домой. — Должно быть, ты чувствовал себя очень одиноко. Лань Ванцзи всё так же молчал. Через одну долгую минуту перевёл взгляд с Вэй Усяня на их соединённые ладони. Он вспомнил старые времена, которые он проводил на коленях возле небольшого домика, тихого, спокойного, как озеро в безветренный день, ожидая, когда откроется дверь, которая больше никогда не пригласит его внутрь. Вспомнил о слухах о себе повсюду, несмотря на правило не обсуждать человека за его спиной, о том, как все говорили о нем и никогда — с ним. Лань Ванцзи молчал. К счастью, этому человеку, казалось, до его молчания дела не было. Нет, внезапно понял Лань Ванцзи, вспоминая, как тот поклонился и извинился: он волновался. Правда волновался. Волновался настолько, что протянул руку, даже если я и не протянул её в ответ. — Я ничего не могу поделать с прошлым, — продолжил Вэй Усянь, растянув губы в улыбке, — но теперь, когда здесь я, ты больше не будешь одинок, Лань Чжань! Я буду навещать тебя каждый день! Обещаю! Его уши запылали, шея сзади горела, и Лань Ванцзи, глядя на мальчика перед ним, такого яркого, такого теплого, на этот ураган в человеческом обличье, удивился, как он мог вообще надеяться уйти с его пути. Хотел бы он ответить такой же улыбкой, но побоялся, что она не появится сама по себе так же легко: мышцы, отвечающие за это, давно уже задеревенели от неиспользования. Тем не менее, его сердце казалось очень лёгким от переполнявшей его надежды. Какой бы могла быть его жизнь теперь? — Если ты так и будешь получать наказания, у тебя не останется выбора, — ответил он. Мог ли он когда-нибудь, ещё до появления Вэй Ина в своей жизни, представить, что будет разговаривать вот так с кем-то? Вэй Усянь задохнулся от восторга. — Лань Чжань! — воскликнул он и рассмеялся. — Лань Чжань, ты только что пошутил! Кто бы мог подумать, что Второй Молодой Господин Лань будет способен на подобные колкости? — Бесстыдник, — пробормотал Лань Ванцзи, чувствуя румянец на щеках. Но его голос был тих, тон — мягок, и они оба могли сказать, что эти слова шли не от сердца.