Описывать жизнь людей так, чтобы обрывать описание на женитьбе, это все равно, что, описывая путешествие человека, обрывать описание на том месте, где путешественник попал к разбойникам. Толстой Л.Н.
Их скрепили брачными поясами в одно лето — в дни, когда нестерпимая южная духота еще не успела навалиться на замок и в цветущей роще, где издавна было принято женить местных герцогов, царила приятная прохлада, когда в саду расцвели любимые пионы матери, когда первые летние грозы отступили. Разница в три года стерлась сама собой в те мгновения, пока они смотрели друг другу в глаза у цветочного алтаря. Его брачный пояс был расшит золотыми нитями. Ее брачный пояс был расшит жемчугами, что выловили лучшие собиратели ракушек на южном побережье Сигрии. — Я беру тебя в жены, — сказал он. — Я беру тебя в мужья, — сказала она. Они широко улыбались, но не тем, кому следовало. И так же одновременно подались вперед, чтобы поцеловать своих новоявленных супругов. В тот день, когда Кальв и Мальга ор Сигилейф надели свои брачные пояса, на юге Сигрии разразилась гроза, но к тому моменту их хлопотливые родители, устроившие все торжество, хотя невеста Кальва и настаивала на том, чтобы перенести празднование в Миррамор, уже пригласили гостей в пиршественный чертог. Кальву желали достойно продолжить сигилейфский род, а он отвечал робкими улыбками, благо все равно не был старшим сыном. Среди множества братьев и сестер роль ему была уготована скромная: четвертое дитя, второй сын — обыкновенно таковых готовили к управлению землей наравне с наследником, если с ним вдруг что случится. К сожалению, случалось достаточно часто. Если он не умирал в отрочестве, то мог не успеть обзавестись собственными сыновьями — и власть переходила к младшему брату. Но судьба Кальва была решена еще до его рождения, ведь на смену Юнидо в случае чего должна была прийти старшая сестра — решимости, упрямства, эрудированности и, что немаловажно, властности в ней было больше, чем во всех сыновьях герцога ор Сигилейф, вместе взятых. Да и на свадьбе Кальва и Мальги Юнидо появился со здоровым крошкой-сыном на руках. Никто не стал отговаривать Кальва от переезда в Миррамор, где у его невесты-жены была своя усадьба: и потому, что его родители по возможности шли навстречу желаниям детей, не балуя их притом и не потворствуя им. И потому, что в замке Сигилейф он не был столь важен, как и всякое дитя, родившееся четвертым у своей матери. Мальге желали прийтись по вкусу мирраморскому обществу, хотя пожелания эти были столь же формальны: восемнадцатилетняя, она уже была представлена при дворе и успела его очаровать так же, как ее старшие сестры. И подобно им же, она была достаточно упряма и целеустремленна, чтобы завоевать всякого, кто при первом взгляде на нее осмелится не лишиться рассудка. Впрочем, в отличие от сестер, слажена она была чуть хуже: не такая тонкая и изящная — более крупная, более угловатая, она все же умела сводить с ума мужчин своей чуть простоватой красотой и острым умом. Ее несколько тяжелому лицу больше шли цветочные венки, чем ободки и диадемы, и в свадебное утро Кальв разбудил сестру, принеся ей небольшой венок из малиновых пионов. В нем Мальга и вышла замуж за графа Тирига ор Рилиала — вассала ее отца, общепризнанного, тем не менее, достойным ее руки. На задних рядах портниха ворчала, что, знай она про венок невесты, расшила бы белоснежное свадебное платье такими же розовыми цветами. Никто не стал отговаривать Мальгу от переезда в Миррамор, потому что все знали, что ей будет скучно в графстве Тирига почти на самой границе Сигилейфа и Дарбарга. Она никогда не была ни истинной душой компании, ни легкомысленной любительницей танцев, ни светской львицей, но ее живому уму необходима была обстановка более привлекательная, нежели четыре стены графского замка. «И одна из них — с родовым гобеленом, который мне же еще и ткать», любила с насмешкой приговаривать Мальга, когда приятельницы, помогавшие готовиться к свадьбе, спрашивали ее о дальнейших намерениях молодоженов. Матери она так не отвечала никогда и с почтением взирала на гобелен в гостевой зале, который они с отцом соткали вдвоем. Думая о переезде в Миррамор, Мальга сокрушалась лишь об одной вещи — о расставании с родителями. Недолго, потому что затем она вспоминала о том, что переедет туда с братом Кальвом, собирающимся брать в жены графиню Бригу в тот же день, когда она выйдет замуж за Тирига. Брачную ночь они провели в замке Сигилейф и отправились в столицу нарочито поздно утром, дабы все, кто остался после пира у герцога и герцогини, знали, что молодожены не смыкали глаз до рассвета. За завтраком Кальв и Мальга обменялись короткими улыбками, которые научились адресовать только друг другу, несмотря на разницу в три года, которая порой становится для братьев и сестер роковой. На прощание родители их обняли так крепко, что Мальга пошутила про хрустнувшие кости. Мать смотрела на Мальгу пристально и внимательно, но у них уже была беседа — и вечером, когда она готовила дочь к ночи, помогая расплетать волосы и освобождаться от роскошного платья, и утром, когда Мальга, так и не сумевшая заснуть, выскользнула из спальни и спустилась в кухню за крепким чаем. Мать говорила, что ей не нужно терпеть то, чего она не хочет, но необходимо говорить с супругом без стеснения и направлять его там, где ей того требовалось. Мать говорила, что, если все будет сделано правильно, Мальге не будет больно. А Мальга спросила, проводил ли отец тот же разговор с Кальвом. — Конечно, — строго ответила мать, а затем понизила голос и хихикнула: — Представляешь, как твой легко смущающийся папа заикался при этом? Они рассмеялись и ушли с кухни, захватив с собой оставшееся после пиршества печенье. Все четверо заняли одну карету, и Кальв с Мальгой выглянули из окошка, чтобы помахать на прощание родителям. Те стояли, обнявшись, и крикнули, что будут скучать. Мальга подумала, что скучать тут неразумно — родители часто бывали в Мирраморе и смогут часто видеть ее. Кальв подумал, что все это время был несправедлив к ним и его здесь любят так же сильно, как и старших детей. Здесь — в замке, который он покидал в тот же миг, когда осознал силу родительской любви.***
Тириг любил ее с детства. Он так говорил, а она ему верила, потому как не могла не верить — ей казалось таким естественным, что кто-то может полюбить ее всем сердцем, едва узнав. А Тириг знал хорошо. Сын графа Фриарда, присягнувшего на верность герцогу ор Сигилейф, он часто бывал в замке, и Тириг сдружился с Юнидо и Кальвом так быстро, как умеют только дети. Юнидо предложил ему сыграть с ними во дворе, пока Тириг, скучая, ждал своего отца, а Кальв сказал, что он неправильно держит лук, и показал, как надо. В этот миг для Тирига не было во всем свете никого ближе, чем двое мальчишек — сыновей одного из пяти самых влиятельных людей Сигрии. Мальга думала, что он мог влюбиться в любую из ее сестер — в утонченных старших или очаровательно непосредственных младших, — но выбрал ее. Неказистую на их фоне, от которой было тяжело отвести глаза, крупноватой, широкоплечей, немного полной, с веснушками на носу. В детстве ей было это неважно, но она уже умела оценивать свою внешность объективно. В отрочестве для нее это стало главным, но она научилась обращать свои недостатки в достоинства. И он полюбил ее — и подолгу гулял с ней по саду, отдалившись от Юнидо с Кальвом, и любовался ее пальцами, перебирающими струны арфы, и привозил из Миррамора прелестные подарки, хотя при желании Мальга могла бы скупить весь Миррамор. Их любовь была так же проста и незамысловата, как красота герцогской дочки. Их любовь расцвела под сенью яблоневого сада, и неожиданно каждый в герцогстве обнаружил, что Мальга способна затмить собой любую красавицу Сигрии. Даже старших сестер. Отец дал им свое благословение, но настоял на том, чтобы выждать два года. Он смотрел на Тирига с легким любопытством человека, который пока не знал, что вырастет из отрока, сравнявшегося годами с Кальвом. С легкой настороженностью отца, который не знал, что судьба уготовила для его маленькой дочурки, и был вправе бояться за счастье, над которым был не властен. Мальга не знала, что у Верховного агленианца в канун их свадьбы был серьезный разговор с Тиригом. Она догадывалась о чем-то подобном и испытывала странную смесь возмущения («Как они смеют сомневаться в моем Тириге, которого я знаю с детства!») и благодарности. Да и мысль о том, что в Мирраморе усадьба Верховного, который был ею любим ничуть не меньше отца или матери, располагается неподалеку от усадьбы графа ор Рилиалла, придавала ей уверенности. Во всем. Престарелый отец Тирига не покидал герцогства на протяжение последних нескольких лет, мать же умерла от чахотки. Он был единственным ребенком в семье и чувствовал себя в вечно заполненном шумном замке Сигилейф непривычно, но счастливо, и Мальге было даже как-то неловко забирать его в Миррамор. В карете у нее не было возможности показать новоявленному мужу свою любовь, и она наверстала упущенное, едва они остановились на ночлег. Затем Тириг заплел ее разметавшиеся русые волосы в косу и сказал, что никогда не видел девушки красивее. — Потому что мы еще не прибыли в столицу, глупыш, — улыбнулась она, хотя помнила, что Тириг был там не раз. Как и она. Ее мужа дома называли по имени: он был знаком всем и каждому, даже слугам, давно свыкшимся с тем, что рано или поздно Тириг станет частью этой семьи. Жену Кальва дома называли графиней. Родители относились хорошо к обеим невесткам — жене Юнидо и нареченной Кальва, — но на ужинах, предшествовавших свадьбе, Тириг и Брига впервые были усажены за один стол, и тогда оказалось, что Тириг давно уже сделался родным в Сигилейфе — подвиг, который графине еще только предстояло повторить. Она была старше Кальва на год, но подобная разница не имела особого значения, хотя порой Мальге и казалось, что брат смотрит на невесту снизу вверх. Она была иной — столичная девушка, разорвавшая помолвку с неким приближенным королевы, о чем в Мирраморе говорили еще целый год. Познакомившаяся с Кальвом на одном из балов и очаровавшая его чем-то, что осталось для остальной семьи загадкой, потому что Брига была молчалива и закрыта. Мальге она казалась по-северному холодной, но в те моменты, когда начинала играть музыка, графиня преображалась и улыбалась широко и лучисто. У нее была идеально прямая осанка, а сундук, с которым она приехала в Сигилейф, был полон роскошных нарядов, расшитых драгоценными камнями. Герцогиня ор Сигилейф ходила в простом зеленом платье, единственным украшением которого служила вышивка в виде цветочного орнамента, и тяжелых ботинках, приспособленных для прогулок по окружающему замок лесу. Брига была светской дамой с головы до пят, и порой Мальга думала, что не могла бы найти ни одной пары, которая подходила бы друг другу меньше, чем Кальв и графиня. И все же они любили друг друга. Одни Совершенные знают, за что. Но она была красива. После свадебного пира Мальга отыскала Кальва и затащила его на темную лестницу, ведущую в подвалы. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, чтобы начинающие разбредаться по своим покоям опьяневшие гости не обнаружили их, и Мальга прошептала, что желает им детей столь же красивых, как Брига. — Не как я? — хохотнул Кальв, и Мальга поняла, что он тоже выпил изрядно вина. Сама она не сделала ни глотка, ограничившись водой, и не позволила пить Тиригу. Она не желала, чтобы после вина он заснул в то же мгновение, когда тело его коснется кровати. — Не льсти себе, глупыш, — сказала она и тут же ласково огладила его по щеке, будто бы сводя на нет собственные слова. Однажды она пожалеет о своих словах. *** У родителей Бриги была усадьба в центре Миррамора, но мысль о том, чтобы жить с ними — посторонними людьми — постоянно вместе, молодоженам показалась не слишком приятной, и по прибытии в столицу Брига тотчас озаботилась тем, что сняла роскошные комнаты в доме на последних этажах. Услышав о том, Мальга повела плечом и усмехнулась: на последних этажах ютится только городская беднота. Кальв, сидевший в кресле напротив нее, ответил, что им с женой нравится завтракать на большом открытом балконе, выходящем в сад. Ей следует прийти к ним в гости и самой убедиться в том, что они живут на широкую ногу. Мальга не ответила, но вечером пожаловалась Тиригу на то, что в браке Кальв стал несносен. — Следи, чтобы в браке не стал несносен я, — шутливо откликнулся Тириг. Но в голосе его звучала завуалированная ревность. И все же они нанесли визит Кальву, выглядевший сперва чрезвычайно формальным, пока Брига не принялась жаловаться на тошноту и не удалилась в спальню. Склонившись к уху Мальги, Кальв пожаловался, что в последние дни его жена чувствует себя нехорошо, и извинился за нее, хотя в его словах больше звучало желание, чтобы его пожалели, нежели вина. Мальга потрепала его по щеке, припоминая, как мать сгибалась пополам от утренней тошноты, когда ждала очередное дитя, и не понимая, почему этого не помнит Кальв. Затем она подумала о том, что с дня их свадьбы прошло не так уж много времени и ее саму мутит разве что только от запаха духов Бриги. В комнатах, снимаемых ее братом, все носило прикосновение его жены. Все было настолько изысканным, что Мальга испытала неловкость за свое простое, в материном стиле, серо-голубое платье. Быть может, ее в нем и могли принять за горожанку, но за столичную диву, проводящую медовый месяц с мужем в Мирраморе — центре всего мира, или за герцогскую дочку — нет. — Должно быть, она беременна, — единственные слова, которые Мальга сказала Тиригу, пока они возвращались к себе домой. Мальга училась называть Миррамор домом. — Значит, ты тоже скоро должна забеременеть, — улыбнулся Тириг и поцеловал ее в шею. Мальга не носила подвесок, и эта ласка ее взбудоражила. — Но я не беременна, — тихо сказала она, но не оттолкнула руки Тирига, когда он потянул вверх подол ее юбки. Карета ехала нарочито медленно по улицам Миррамора. Еще прошло слишком мало времени. Прочувствовав себя хозяйкой незнакомого просторного дома, она со всем пылом, унаследованным от матери, взялась за его устройство. Ни отец Тирига, ни он сам, последние два года почти не отлучавшийся от Мальги в ожидании ее восемнадцатилетия и свадьбы, в дом не приезжали. Перед их приездом вперед были посланы слуги, чтобы привести помещение в порядок и не посрамиться перед новой госпожой, но та все равно обнаружила на каминной полке пыль, нашла диваны и кресла в гостевой зале непригодными и заявила, что не собирается спать в старой темной спальне, пропахшей сырым деревом. Тириг сказал, что в этой постели спали его знатные предки, хотя он и не знал, какие, ведь его отец прибыл из Хельмгеда в Сигрию, а мать не распространялась о своей родне при сыне. Мальга сказала, что тем более даже не пересечет порога спальни и ночевала на диване в гостевой, пока Тириг не заказал новую кровать из филакечского кедра. Все это время он спал на кушетке у ее ног и был уверен, что слуги посмеиваются над молодыми хозяевами, но неожиданно понял, что ему все равно. Мальга приказала убрать все охотничьи трофеи, внушавшие ей отвращение: ее отец, в отличие от родни Тирига, никогда не питал теплых чувств к охоте и передал это своим детям. Вид оленьих рогов в обеденной зале отбивал у нее аппетит. Всю старую мебель она сменила на новую, более изысканную и витиевато украшенную, подсмотрев, что сделала со своими комнатами Брига, а посреди гостевой залы поставила точную копию своей арфы, оставленной в Сигилейфе. Место тяжелых мраморных статуэток, изображающих охотнические или религиозные сцены, заняли цветы: Мальга заполнила ими весь дом, и вся дорога от входной двери до зал пропахла пионами. Тириг не умел плести венки. Но Мальге хватало и наблюдать по утрам из окна их спальни, как он в одной рубахе и бриджах срезает в саду цветы, чтобы преподнести ей букет к завтраку. Впрочем, с вещами она управлялась более ловко, чем с людьми, — не начала принимать гостей и самой наносить визиты всем в округе, как только приехала в Миррамор, не завела особо друзей, и в тот момент, когда она решила, что дом уже достаточно облагорожен и приспособлен для комфортной жизни, к ней пришло осознание его пустоты. Опечаленная, Мальга устало опустилась на новую бледно-розовую и с позолоченными ножками кушетку и просидела так пару часов без движения. Вернувшемуся домой Тиригу обеспокоенная служанка первым делом сообщила, что с госпожой что-то не так, и тот кинулся к ее ногам, полагая, что Мальга заболела или — сердце пропустило удар — забеременела?.. — Я совсем одинока, — всхлипнула Мальга, когда почувствовала прикосновение Тирига. — Отведи меня… куда-нибудь!.. Пожалуйста! Тириг отвез ее к Кальву и Бриге. Он прижимал головку жены к груди и с грустью думал, что бедная девочка, выросшая в окружении любящих родителей, братьев, сестер, малышей-племянников, вассалов ее отца и их детей, множества учителей из Миррамора, должна тяжело переносить отлучение от них. У Мальги появился собственный дом, но не собственная семья, а один Тириг не мог заменить ей всех, на кого она привыкла излучать любовь. К тому времени минула не одна луна, и первым делом, как Мальга зашла к брату, она заменила округлившийся живот Бриги и улыбку, какой еще никогда не видела у невестки. Если бы ни крепкая рука Тирига, она бы упала. — В последнее время нам пришлось ограничиться в балах и приемах, потому что беременность дается нелегко, — дружелюбно, словно они были лучшими подругами, посетовала Брига, и Мальга подумала, как же дитя меняет людей. Быть может, и ее родители были совсем другими до того, как у них родился Юнидо?.. — Но вам мы, конечно, рады всегда. Мы же родня. Кальв вышел из-за ее спины, и Мальга подалась было ему навстречу, но вместе нее он обнял Бригу. Даже будучи в положении, Брига очаровывала и не утратила способности сводить с ума одним томным — и просчитанным до мелочей — взмахом ресниц. Мальга не могла радоваться за невестку, потому что вместо теплоты у нее в сердце притаилась злостная обида, как будто Брига забрала ее собственное дитя. «Она станет второй, кто подарит родителям внука. Она — не я», поняла вдруг Мальга. Второй — после Юнидо, потому что одна из ее старших сестер явно не имела намерения выходить замуж, хотя Совершенные знают, сколько раз Мальга заставала ее в чьих бы то ни было объятиях за эти годы. А другая родила лишь дочку, нареченную Флореанной, и то ее роды проходили так тяжело, что Мальга сомневалась, решится ли сестра еще хоть раз возлечь с мужем. А Тириг, с благодарностью принимая приглашение Кальва остаться у них на ночь — за ужином было выпито много вина, и даже Мальга приняла из рук брата кубок, — думал о том, что дитя Бриги и Кальва никогда не будет принадлежать Бриге. Это будет дитя рода Сигилейф, наследник Кальва, но не его жены, мирраморской чужачки. Он думал о том, что, когда Мальга родит, это будут его дети — дети графа ор Рилиалла, его семья, продолжатели его рода, наследники его замка. Эти слова он нашептывал в ночи Мальге, и проникавшая сквозь непривычно огромные окна луна серебрила ее светлые волосы. — Род, замок? — сонно усмехнулась Мальга. — Ты же хельмгедский завоеватель. И заснула у него в руках.