Увенчанные

Родители приехали в Миррамор втроем, провожая Верховного агленианца и решив тоже ненадолго задержаться в столице. Мать взглянула на новый дом Мальги с любопытством, отец — с нежностью — и тихо сказал, что помнит, как мать взяла хозяйство в свои руки сразу после того, как попала в Сигилейф. Мальга с детства любила слушать их воспоминания о былом и поняла, что ее тоска рассеивается вместе с ласковыми взглядами родителей. Склонившись к ее уху, Тириг прошептал, что всегда восхищался их любовью друг к другу. Мальга никогда не видела его матери, но внезапно подумала, что, быть может, она — выданная замуж за хельмгедца, прибывшего в герцогство из жарких пустыней, награда за верность герцогу ор Сигилейф, — не любила по-настоящему ни мужа, ни сына. И порывисто сжала ладонь Тирига. Чувство одиночества в доме, который еще не успел полностью стать ее собственным, схлынуло с первым ужином — не званым и уж тем более не светским, но многолюдным, шумным, веселым. Кальв с Бригой прибыли с небольшим опозданием, но нарочитая суровость остальных тотчас испарилась, как только они увидели живот Бриги, подчеркнутый облегающим платьем. Кальв суетился вокруг, отряхивая ее плащ от снега и протягивая руку, за которую Брига держалась при ходьбе, будто была не беременной, а хрустальной статуэткой. За столом мать тотчас заняла место рядом с ней, давая советы по рациону и обсуждая возможные имена для малыша, Верховный поделился названиями снадобий, облегчающих боли, а отец взмахом руки отпустил слуг и принялся разливать подогретое вино с пряностями по кубкам, словно был не одним из пяти самых влиятельных людей в Сигрии, а простым выпивохой, зашедшим под вечер в таверну. Бриге был налит травяной отвар. Все разъехались далеко за полночь, захмелев и разговорившись, и Мальга твердо решила, что пора выбираться за пределы своего кокона и заводить друзей в этом городе, который был слишком большим, чтобы согреваться по вечерам в одиночку. Прежде чем сесть в карету к мужу, мать отвела ее в сторонку и тихо спросила, не ждет ли и она дитя. С тех пор, как она отдала свою дочь в руки графу, природа успела потускнеть, а дороги занесли снега. Ей казалось, что она проводила Мальгу замуж уже тысячу лет назад. — Не жду, — ответила Мальга. Она была рада, что этот разговор произошел в темноте ночного сада в ожидании кареты, и мать не видела, как перекосилось ее лицо. Казалось, та хотела сказать еще что-то, но смолкла и лишь обняла дочь на прощание. У нее было уже шестеро внуков — пятеро детей старшего сына, Юнидо, и слабенькая, но очаровательная малышка одной из дочерей. Сигилейф вечно был наполнен детским лепетом, и она не мечтала о каждом новом внуке. Но знала, что Мальга хотела ребенка. Она даже подумала, а не оказался ли этот брак горек для молодоженов, но отогнала от себя эту мысль, ведь знала Тирига с детства, трепала его по курчавым черным волосам и незаметно угощала утащенными с кухни пирожками. Этот мальчишка любил ее дочь больше жизни, а Мальга, едва не сбежавшая из дома, когда герцог и герцогиня заявили, что до свадьбы надо выждать два года, любила его. — Сладких снов, — сказала Мальга, и мать ответила тем же, садясь в наконец поданную карету. Верховный бережно отряхнул подол ее платья от снега, чтобы тот не запачкал пол кареты, и отец протянул ему руку, помогая сесть рядом. Они одновременно смахнули снежинки с непокрытых золотистых волос матери. В свои сорок три года герцогиня ор Сигилейф была красивее многих юных дев, впервые представленных ко двору. Мальга помахала им на прощание рукой и постаралась как можно скорее выкинуть из головы последний вопрос, заданный матерью. Получилось это далеко не сразу и то ненадолго. Слишком у многих вертелся он на языке, читался во взгляде, который собеседники оценивающе опускали на ее живот. Так сделал каждый, с кем она свиделась на королевском приеме, убедившем Мальгу в двух вещах: ее никто не забыл с тех пор, как герцог ор Сигилейф представил третью свою дочь свету. Рассказывая о том Тиригу в канун приема, Мальга кропотливо перешивала — любовь к шитью, несвойственную знати, ей привила мать — одно из своих платьев. Еще ни разу не надетое с тех пор, как было заказано у лучшего сигилейфского портного, оно хранилось для торжественных случаев — и он представился. В нем она намеревалась появиться при дворе спустя два года после того, как впервые увидела своими глазами королеву. Тириг молчал — он при дворе не был ни разу. — Королева красива? — прозвучала его единственная фраза за вечер. — Я буду красивее, — спокойно откликнулась Мальга и склонилась над шитьем. Вторая вещь — каждый, увидев на приеме юную особу с брачным поясом на платье, норовил первым делом выведать, не беременна ли она. На Мальге платье — глубокого синего оттенка, с несколько завышенной талией, объемными рукавами из полупрозрачной ткани, низким декольте и серебряной искусной вышивкой — сидело точно по фигуре, подчеркивая каждый изгиб ее полноватого, но ладно сложенного тела. Полноватого, но все же слишком тонкого для беременной. Она чувствовала, как оценивающие взгляды скользят по ней, задерживаясь в определенных местах, но не позволила себе смущаться под ними. Она была теперь не одной из очаровательных дочурок герцога с юга, а замужней леди. Пускай за знатностью ее мужа и не стояло ничего, кроме нажитого разбоем богатства его отца-хельмгедца. За весь вечер она трижды танцевала с Тиригом, который от смущения то и дело наступал на подол ее платья, но она не прекращала подбадривающе улыбаться ему, и все вокруг смотрели лишь на ее улыбку и не замечали промахов юного графа. После ужина и пряного вина с мускатным орехом он стал податливее и мягче, сделавшись несколько похожим на Кальва. Мальга была уверена, что брат получил приглашение тоже, но не пожелал появляться без Бриги. С легким злорадством она представила, как будет рассказывать ему об изумительном вечере, который Кальв пропустил. Еще дюжины две раз ее приглашали на танцы другие гости бала. Среди их всех Мальга узнала пожилого барона ор Балис и барона ор Ивиус, вассалов ее отца, часто появлявшихся в Сигилейфе. Последний передал ее в руки своему старшему сыну — смуглому мужчине одного возраста, должно быть, с Юнидо. Их родовой замок находился у самой границы с Хельмгедом, и Мальга позволила себе пошутить, что ей непривычно видеть на севере того, кто явно поцелован солнцем. Следом она танцевала со столичными дворянами, нескольких из которых еще помнила по первому своему появлению в Мирраморе, но те не смущались, когда понимали, что Мальга не помнит их имен. С искренним — как ей казалось или хотелось думать — интересом они спрашивали ее мнение по поводу искусств и крайне воодушевились, узнав, что Мальга играет на арфе. Граф Авриэль сказал, что с удовольствием бы послушал игру Мальги в стенах своего особняка — равно как и его жена, быть может, они знакомы с леди Маденниг? Мальга ответила, что не имела чести, но с радостью познакомится. К тому времени, когда музыка завершилась, они уже договорились увидеться спустя три дня, и граф вернулся к своей миловидной белокурой жене, которая улыбнулась Мальге сквозь толпу. Мальга же нашла Тирига в компании аскетично одетых молодых людей, обсуждавших вопросы теологии. Ее муж явно давным-давно заскучал, но не мог найти формального, никого не обидевшего повода избавиться от надоедливых аскетов. При приближении Мальги они не сдержали укоризненных взглядов, и та прикусила язык, чтобы не спросить, зачем же они сюда явились, если не одобряют роскоши и удовольствий. — Слава богам, милая! — воскликнул Тириг и, извинившись, впрочем, не слишком искренне, поспешил увести Мальгу в противоположную сторону. — Еще никогда в жизни я не был так рад тебя видеть! — Сказал бы, что увидел тестя в толпе и должен поздороваться, глупыш, — хмыкнула Мальга. После долгих танцев она начала уставать, и Тириг отвел ее в полукруглую открытую залу, где отдыхали и подкреплялись закусками и другие гости. Витиеватые изысканные кресла и крошечные столики на тонких ножках, выполненные по последней моде, не вязались с грубоватой древней архитектурой замка. Мальга по привычке — как всегда делала с отцом — посадила Тирига рядом с собой. Он подал ей тарелочку волованов с грибной начинкой. Все знакомства завязались сами собой. Закуски Мальга разделила, как оказалось, с баронессой Розенной, которая прибыла в Миррамор впервые после долгого времени с двумя детьми («А у вас есть дети, милочка?»), племянницей герцога ор Лювалла — Файнорой, которой вот-вот должны были подыскать достойного мужа («А вы давно замужем?») и молодой графиней и приятельницей Файноры, Гайдой, первым делом сообщившей, что она на третьем месяце беременности («А вы когда собираетесь заводить детей?»). За ужином же их с Тиригом посадили рядом с графом ор Геленри, его сестрой Ирмой и женой Фаеллой. Полгода назад Лиаг ор Геленри похоронил своего отца, а незадолго до того успел потанцевать на свадьбе Мальги и Тирига. Отцы Тирига и Лиага прибыли в Сигрию вместе из Хельмгеда, вместе обосновались в герцогстве, получив землю и титулы за верную службу короне, — и сами юноши водили дружбу с детства, заменив друг другу братьев. Фаелла и Ирма, в свою очередь, были представлены двору вместе с Мальгой, да и в самом замке немало часов они провели в обществе друг друга, играя, занимаясь музыкой или же пересказывая друг другу запрещенную в Мирраморе похабную поэму о прекрасном разбойнике Кристене Безродном. Фаелла большую часть года жила в столице и привезла подругам одну главу этой поэмы. На расспросы она отказывалась отвечать якобы под предлогом того, что не хочет порочить имя человека, доставшего ей эту главу. Запершись в спальне Мальги, где они всегда ночевали втроем, девушки накрылись одеялом — Ирма аккуратно поддерживала импровизированный полог, чтобы тот не загорелся от свечи, — и читали вслух, как лирический герой ограбил карету знатной графини по дороге в Миррамор. Кучер и слуга бежали в страхе в лес, а Кристен забрал кошель графини и попросил ее снять все драгоценности. По мере того, как дрожащая девушка избавлялась от колец, сережек, укрывавших ее пышную белую грудь бус, браслетов и даже расшитого янтарем брачного пояса, в груди прекрасного разбойника все сильнее разгоралось пламя желания. Когда графиня принялась откалывать от платья брошь, разбойник не сдержался и повалил ее на сидение кареты. Ткань туго стягивавшего стан графини лифа треснула, и Кристен прильнул в жарком поцелуе к ее груди, а графиня невольно подалась навстречу и заерзала под ним. Самую интересную часть повествования поэт благополучно опустил, ограничившись метафорами — порой смехотворными, и подруги еще долго цитировали друг другу куски про «орошенный родник наслаждения» или «обнаженный пылающий меч» прекрасного Кристена, — но и этого хватало для того, чтобы разжигать любопытство. Мальга не была уверена, было ли воспоминание о тех вечерах первым, что пришло на ум Ирме и Фаелле, когда они увидели друг друга у длинного дубового стола, но сама едва подавила усмешку. Она запомнила их именно таковыми — легкомысленные в силу своего возраста и положения, позволяющего не заботиться о завтрашнем дне, — девушки, потешающиеся над откровенными поэмами, флиртующие с конюшатами, ценящие себя чуть больше, чем следовало бы. Впрочем, это было лучше, чем не ценить вовсе. — Вы давно в столице? — Вернулись на днях из Геленри, — защебетала Фаелла, вышедшая замуж весной, незадолго до Мальги. Бракосочетание проходило в душном зале, потому что вишневое дерево, у которого Фаелла собиралась надевать свой пояс верности, еще не зацвело к назначенной дате. Приехав спустя пару дней домой, Мальга первым делом заявила матери, что выйдет замуж в саду. Та возилась с младшей дочерью, к которой особенно прикипела душой после того, как последние роды прошли не слишком удачно и дитя вскоре умерло. Подняв глаза на Мальгу, она не сразу поняла, о чем та говорит, а первым делом подумала о том, как удивительна жизнь — перед ней стоят две ее дочери, одной вот-вот исполнится восемнадцать, другой едва исполнилось восемь. Одна выпорхнула из гнезда слишком быстро, у другой это далеко впереди. Как короток век, отведенный человеку на земле!.. — Если бы ты послала мне весточку, я бы с радостью приняла вас у себя дома, — довольно улыбнулась Мальга, которой больше радости доставляло называть мирраморский особняк своим домом. — О, милая, мы так устали с дороги, что все это время даже не выбирались из дома! Но, конечно же, вы будете первыми, кому мы нанесем визит! Тириг и Лиаг через их головы переглянулись между собой и улыбнулись мыслям, которые не было нужды высказывать вслух. — Надеюсь, ты не посмеиваешься надо мной? — тихо спросила Мальга Тирига, пока слуги разливали суп. — Нет, я думаю о том, как тебе идет роль хозяйки большого дома, — ласково откликнулся Тириг и под столом накрыл ее ладонь своей. — И о том, как хорошо, что мы решили поселиться в Мирраморе. — Я люблю тебя, глупыш. — И я тебя, мышка Мальга, — Тириг поднял ладонь к губам и невесомо поцеловал ее пальцы.

***

Ее тоска прошла с той поры, как в дом, что она с такой любовью и рвением обставляли, потекли гости. В неделю после приема кухарка графа сбилась с ног от усталости, собирая на стол многочисленным господам. Как и прежде, Фаелла и Ирма сделались вечными спутницами Мальги, а также остались единственными, кто так и не задали рокового вопроса про ребенка. Между тем живот Фаеллы тоже так и не округлился после замужества, и Мальга наслаждалась их разговорами, бесконечно далекими от детских спален и одежд. Хотя порой именно о них ей и хотелось говорить, но за каждой жаркой ночью в объятиях Тирига все так же неизменно приходили девичьи дни. Порой она думала о том, что достойной собеседницей ей могла бы стать Брига, но чем больше приближались роды, тем реже та выходила в люди и чаще принимала гостей в своих комнатах, а Мальга не желала ехать к ней на поклон и признаваться в том, что при всех их с мужем стараниях этого было недостаточно. Их любви было недостаточно. Но иногда Мальга замечала, как Ирма сжимала пальцы Фаеллы в своих, и понимала, что не она одна страдает из-за ребенка, которого никак не могла почувствовать под своим сердцем. Чувство единства, которое давало ей молчание Фаеллы, было дороже любых разговоров с Бригой и ее советов. После подруг в дом последовали гости, знакомые с отцом Мальги и считающие, что обязаны нанести ей визит, а также ее давние приятели, которых она уже и позабыла, и те, кто желали бы стать им с Тиригом приятелями с самой встречи на приеме. Девичий щебет в гостиной Мальга разбавляла игрой на арфе. Она приказала Тиригу заказать в дом самое большое зеркало и поставить напротив арфы, так что во время игры всегда могла краем глаза любоваться собой — фигурка, кажущаяся хрупкой и тонкой рядом с внушительным инструментом, светлые волосы, сливающиеся с золотом арфы, нарочито медленно перебирающие струны пальчики. Затем она вдруг сталкивалась взглядом с Тиригом, стоящим в дверях и дожидающимся, когда жена закончит, чтобы позвать гостей к столу. Едва заметно улыбаясь ему и наблюдая ответную полуулыбку, Мальга не могла понять, как их любви может быть недостаточно, чтобы подарить миру дитя. Трижды она пила чай в особняке Верховного агленианца, жарко обсуждая с ним новую моду на прозаические рассказы, сменившую поэтические мотивы. Верховный пообещал познакомить ее с одним писателем, которому покровительствует с конца осени, а Мальга пошутила, что надеется, писатель немолод, а не то ее заревнует Тириг. Верховный был неотъемлемой частью их семьи с давних пор. С ним она не стеснялась ни в темах, ни в выражениях. На прощание он подарил ей серебряную подвеску в виде арфы, которую заказал у энифрадского ювелира. — Знаешь, как на их местном наречии называют арфу? — спросил он. Мальга покачала головой и повернулась к нему спиной, подобрала волосы, чтобы Верховный надел ей на шею подвеску. — Мейлис. Порой так называют дочерей при рождении — и родители свято верят в то, что имя дарит им музыкальные способности. Мальга вздрогнула и обернулась к нему. — Твои сестры старше тебя на шесть и пять лет, — мягко сказал Верховный. — И одна из них не собирается никогда выходить замуж или иметь детей, а другая едва пережила первые роды и жаждет, чтобы они же стали последними. Все в порядке. Никто не заставит тебя заводить детей, если ты этого не хочешь. Никто не посмеет давить на тебя, пока ты под защитой своего отца, мужа… и меня. — Три грозы королевства, — улыбнулась Мальга. Улыбка вышла слабой, но она почувствовала вдруг, что тоска последних месяцев отпускает ее сердце. — Скорее — его основа, — ответил улыбкой Верховный. Он не сказал ничего о ее собственном характере. Это и не требовалось, ведь Мальга всегда была уверена в своих силах. Но порой мучительно хотелось ощутить чужое плечо и опору. Она возвращалась домой по заснеженным улицам в одиночестве. Тириг должен был дожидаться ее в гостиной, чтобы вместе почитать у камина и выпить чай, с которым Мальга забиралась на диван, пренебрегая столиками, ей же выбранными и купленными. Весь путь от дома Верховного до ее собственного можно было бы проделать пешком, но она не хотела пачкать новые сапожки с яркой вышивкой, а кроме того, попросила кучера сделать небольшой крюк по дороге. Ей хотелось побыть немного наедине со своими мыслями, да и наблюдать за падающим в темноте снегом из кареты было приятнее, чем идти по нему самой. Уже почти задремав, Мальга подумала, что надо непременно кому-нибудь пожаловаться — отцу? Верховному? — что улицы надо чистить лучше, но затем карета подъехала к крыльцу ее дома. Кучер соскочил с козел и открыл дверь, протянул ей руку, чтобы помочь выйти и проводить до двери. Мальга выбралась из кареты тяжело, пожалев о лишнем куске шоколадного пирожного с карамелью и орехами, который уговорил ее доесть Верховный. Дверь распахнулась перед ее носом еще до того, как Мальга успела постучать. Застывший на пороге Тириг был растрепан и тяжело дышал. — Что случилось, милый? Не успел спрятать свою любовницу? — рассмеялась Мальга. Взгляд Тирига остался серьезным. У него за плечом замаячило смутно знакомое женское лицо. — У Бриги отошли воды, и Кальв послал за нами служанку, — на одном дыхании сказал Тириг. — Не отпускай кучера, сейчас поедем!.. Он не успел договорить, потому что Мальга согнулась пополам и ее вырвало.