Кэсси обратила на своего оппонента испуганный лазурно-голубой взгляд, полный напускной твёрдости. Она вдруг ощутила себя совсем опустошённой, разбитой, уставшей и внезапно лишённой и толики жизненных сил. Её ставшие холодными руки скользили по плотной, чёрной ткани шорт, уговаривая себя успокоиться. Берналл то и дело искусывала и без того алые потрескавшиеся губы, а растерянный взгляд, что печально припал к стопам Харриса, выдавал с головой все обуревавшие ее эмоции. Ну нет, не так все должно было быть, не так! Мысли Кэсси на секунду привели её к безотрадному выводу: напрасно, зря, не стоило ей решаться на это, не стоило брать на себя больше, чем она могла бы сделать, потому как ничего, совсем ничего она не может возразить этим жёстким и чёрным, как два дымящихся дула глазам, смотрящим на неё. Почему, почему когда его нет рядом, смелость и отвага разрывают её нутро, а когда этот парень вновь и вновь нахально появляется в её жизни, она вмиг ощущает, насколько на самом деле слаба перед ним.
И вот сейчас два его суровых, гипнотизирующих зрачка глядят на неё свысока и словно бы подсказывают: «не стоит, малышка, у тебя все равно ничего не выйдет». Но между тем Кэсси понимала, что пути назад нет. Она сама влезла в эту игру, сама связала себя с этим человеком, пусть и против воли. И сейчас поздно сматывать удочки, она обязана выглядеть сильной, стойкой, способной отстоять своё мнение, она обязана показать ему, Эрику, что у нее есть зубки, и что иногда она все же способна их продемонстрировать. Она
достойна уважения, и сейчас этот симпатичный засранец прочувствует её негодование в полной мере! И жалеть никого она уж точно не станет. Кэсси считала, что сейчас свалится на него своей бурной речью, как гром среди ясного неба!
Она, изо всех сил выжимая из себя последние остатки мужества, выпрямилась и воззрилась на Харриса снизу-вверх. Он с неприкрытым самодовольством прожигал её стальным взором и пусть делал это совершенно неумышленно, эта уловка стала эдакой его изюминкой, на которую падки были многие ученицы школы.
И он смотрел на нее с этой присущей только ему насмешливой ухмылкой, и Кэсси ничего не могла с собой поделать, только всеми фибрами желая сбить с него эту спесь. Она словно бы разглядела, как в его стеклянных, наполненных чванливой отвагой чёрных глазах, блестели сверкающие огоньки, словно бы сейчас в его голове происходят построения какого-нибудь кровожадного и хитроумного плана явно не в её пользу. Иногда казалось, что Эрик Харрис знает и видит ход событий наперёд, словно у него уже был заранее заготовлен текст того, что он вознамерится ей сказать, настолько он был уверен в себе.
Кэсси Берналл содрогнулась, осознав, что не выдержит никакого натиска в этих и так давящих на нее, покрытых сумраком, кажущихся такими убийственными, стенах. Здесь все пропахло сыростью, хлоркой и ядреным запахом моющих средств; казалось, что этот смрад уже въелся в одежду девушки и её волосы, что вся она была окружена этим зловонием. Когда она вдруг обратила на это своё внимание, то несколько раз подряд коротко чихнула, мысленно чертыхаясь на саму себя за такой прокол в такой невероятно ответственный момент.
Эрик облокотился спиной о стену, скрестив мускулистые руки на груди и приготовившись слушать Кэсси Берналл. Он вспомнил, какими хорошими актерскими данными он обладает, посему, как ему казалось, отменно делает вид, что внимает каждому слову этой глупышки.
Сначала он, по правде говоря, не мог сдержать смех, льющийся сильным напором то и дело наружу, воображая, как эта маленькая недо-что-то пыхтит изо всех своих силёнок и мнит себя такой важной персоной, по воле которой Эрик Харрис, наконец, вспомнит, что ему вообще-то нужно делать. Но вот незадача: Эрик всегда был сам себе режиссёр. Он всегда четко придерживался своего главного принципа: никто и никогда не смеет им вертеть, как захочется. Он не принимал проявления внимания и заботы, советы, которые ему раздавали помощи ради. Он всегда думал только о себе, слушал только свой собственный голос и прекрасно понимал: если когда-нибудь ему не посчастливится влюбиться, ему придется слушать, кивать в знак согласия, позволять сидеть на своей шее, обводить себя вокруг пальца, как последний жалкий каблук. А он ненавидел чувствовать себя жалким, поэтому в тот момент он решил для себя: Эрик Харрис не создан для всех этих сопливых, ванильных любовных игр. Он полностью отдаёт себя музыке и творчеству, целиком и с головой поглощен сейчас в эту сферу деятельности, и этот дурацкий мир грёз, где все исключительно в розовых тонах, тонны сладкой ваты, радуга, единороги и бабочки, ему попросту не нужен.
Он осознал, что никогда не сможет ни о ком заботиться, никогда не сможет мириться с тем, с чем мирятся все эти влюблённые дураки. Он отпетый эгоист, да, отвратительный и никого не любящий по-настоящему, кроме самого себя, но это он, и с этим ничего поделать нельзя, хоть об стену головой бейся. А если он и свяжет себя по глупости с кем-то отношениями, то это будет лишь из соображений собственной выгоды. Но увы, до определённого момента ему и в голову не приходило, что какая-то сумасшедшая способна полюбить его именно таким, каков он и есть — хладнокровным и равнодушным.
Именно поэтому сейчас, когда Кэсси Берналл, которую он вынужден слушать здесь, в этой душной, вонючей каморке, чтобы не привлекать ее воплями к себе лишнее внимание и дабы избежать допроса с пристрастием, он относился к ее строгой решимости легкомысленно и с издевкой. А сейчас, когда она выглядит так глупо, безудержный смешок вырвался наружу, и Эрик в этот раз не смог его не продемонстрировать.
— Не смейся, пожалуйста! — завопила Кэсси, силясь придать своему писку, напоминающему истошный крик умирающей мышки в острых зубах кота, внушающего упорства.
Кэсси нашла в себе силы поднять глаза и теперь могла лицезреть лицо своего обидчика, коего она определённо видела в этом темноволосом, загадочном парне, но смелости это ей не прибавило. В хитром прищуре Эрик Харрис изучал безобидную смазливую мордашку, и что-то в нем екнуло. Он невольно прислушался к своему ныне железно-холодному мёртвому сердцу, доселе вяло и размеренно перекачивающего буйную кипучую кровь. Сейчас мышца билась значительно быстрее и сильнее, и пульсация отдавала гулким стуком в висках. Эта несчастная белобрысая что-то усиленно болтала, и как бы Эрику страстно не хотелось сейчас заткнуть её чуть подрагивающий рот, он не мог этого сделать.
Зажмурившись на миг, он возвратился с небес на землю, полностью вернувшись в сознание и внимательно вперил в нее изучающий взгляд. Начало этого жалкого монолога он не слышал, но сейчас ему пришлось вслушаться и вникать в смысл вылетающих из багрового цвета губ словам.
—…И я устала так жить, понимаешь меня? Нет… Ты не поймёшь. — голос девушки дрогнул, былая, трудом и силами взращиваемая бравада улетучилась из нее, как птичка в открытую дверцу клетки, а решительность покинула плотно сжатые кулаки. Кэсси ощущала, как слабеет, тлеет на глазах, еще миг, и она расплачется, глядя на то, как собеседник ее даже не слушал, в то время как она растратила свои последние силы, чтобы хоть что-то донести до его эгоцентричной особы.
Чтобы окончательно не сдуться, Берналл отвела взгляд в сторону. Секундная пауза, и она внезапно продолжила, но уже без той фальшивой непреклонности в голосе:
— Эрик, прошу тебя, избавь меня от этих цепей лживых отношений, которыми я скована. Почему ты выбрал именно меня для своей страшной экзекуции? Этот месяц вымотал меня так, как не выматывали все 16 лет жизни! Я устала! Во мне нет ни грамма усилий, чтобы продолжать делать это все ради… Ради
тебя,— она понимала, что Эрик видит, как её веки дрожат и как наполняются лоснящейся влагой. Кэсси осознавала, что расплачется, как маленькая девочка, но, казалось, она уже не так сильно была на этом зациклена. Верно — ей стало все равно, как он отреагирует и как она будет выглядеть в его глазах. Главное, что она защитила свои непоколебимые честь и достоинство. — В нашей школе пруд-пруди разных девочек, выбирай на свой вкус. А меня оставь в покое. Лане скажешь, что мы расстались, но ты нашёл мне замену — от этого ничего не изменится, ты для нее по-прежнему недосягаем… И вообще! — вдруг закричала она, — я не обязана думать, как спасти твою шкуру. Отныне это твоя головная боль… А я больше не желаю участвовать в этом, избавь меня, пожалуйста, от всех этих игр, Эрик, я не актриса и не твой личный телохранитель от досадливых фанаток! Я выступлю на конкурсе, а после будь любезен забыть мой номер!
Эрик недолго переваривал полученную информацию. Из первых слов, доносящихся до его сознания, он одной лишь мимолетной вспышкой понял для себя все, что Кэсси чесала языком на протяжении этого времени. Имитация храбрости, которую Берналл так долго лепила, вдруг рухнула, и перед Харрисом предстало ее подлинное лицо, которое он всегда видел в Кэсси, даже если она пыталась выглядеть другой — беззащитный маленький комочек, который нужно оберегать, закрыв спиной от всего вражеского мира. Когда он увидел, как маленькая рука утирает стремительно текущие дорожки слез, он почувствовал, как где-то вдали, в чернеющей мгле закрался еле различимый, но вырви глаз яркий лучик света странного чувства, поражающего своей беспрецедентностью. Глаза его блеснули, и он будто вышел из транса, когда наконец до его туманного сознания дошло, что заплаканная, опухшая и раскрасневшаяся Кэсси собирается покинуть это душное, тесное место. Тогда он кинулся к ней, до боли сжал объятиями, прижимая шокированную девушку к своему напрягшемуся торсу. Жилка на его лбу выступила и запульсировала, сильные руки не желали отпускать тонкую фигуру.
Берналл задергалась, как пойманная удавом лань, мышцы которого кольцом сжимались вокруг ее хрупкого тела, ломая все кости изнутри и медленно отнимающие надежду на спасение.
— Не шевелись, Берналл, — рявкнул он, сжимая плоть девушки еще сильнее, Харрис наклонился к ее обнаженному уху. Кэсси обмерла. — Пожалуйста, не нужно вырываться, возьми себя в руки, Кэсс…
Эрик нехотя отпустил её, но сразу же развернул озадаченную Кэсси лицом к себе. Молниеносно прижав её телом к стене, он жадно впился в губы девушки, ощущая, как холодные пальцы Берналл медленно касаются его горячей шеи. Властная рука забралась под светлую шевелюру, другая же — прижимала беспомощное тельце к себе так, будто бы это их последняя встреча, последний шанс прикоснуться друг к другу. Кэсси обмякла в сильных руках, дала волю всем чувствам, что переполняли ее сердце такое долгое время, и которым она не могла дать выхода.
Райли Томпсон с нестерпимым, раздирающим его крепкую грудь любопытством прильнул к хлипкой двери школьной кладовки. Он слышал почти весь эмоциональный монолог Кэсси Берналл, слышал грохот от падения каких-то предметов, низкий, полный недовольства, голос Харриса, а затем ничего. Тишина. Райли боялся, чтобы этот чертов сатанист с садистскими наклонностями не причинил этой милой, умной девушке вреда. А вдруг он ударил её? Вдруг сделал что-то ужасное, чего она совсем не хотела? Все видели, с какой животной жестокостью он поволок Кэсси в эту дыру, словно она его вещь, тряпичная безвольная кукла! Парень стоял, скорчившись у двери и сосредоточившись, нацелил свой слух на происходящее по ту сторону стен, ведь каждый малейший шорох был сейчас важен для него. Он отскочил от деревянной двери, на соплях держащейся на петлях, когда его окликнул Джимми Коллин — товарищ и коллега по баскетбольной команде. Дабы избежать лишних вопросов, одеревенелому Райли против собственной воли пришлось оставить подсобку и нехотя пошкандыбать вслед за другом.
Кэсси подняла свой помутневший небесный взор на парня. Эрик Харрис тяжело дышал, склонившись над ней, и не убирая рук с девичьей талии, он изучал её общее состояние, какова её реакция, как вообще она себя ощущает сейчас. А Кэсси ощущала себя невероятно счастливой, и, что странно, свободной. Вихрь новых незабываемых впечатлений и чувств унёс её куда-то за пределы земного шара, за хрупкими плечами вмиг словно бы выросли крылья. Она даже не обратила внимание, как неряшливо и неуклюже сейчас выглядит: её короткая футболка небрежно задралась, обнажая плоский живот, щеки залились пунцовой краской, сама девушка ощутила странный жар, прильнув кистью руки к горячей щеке. Эрик уткнулся носом в нежную шею Берналл, тело которой тотчас обдала ледяная волна, а затем и целые полчища мурашек, которые выдавали её сейчас с потрохами. Что-то внутри кричало ей, что совсем скоро девушку покинут последние силы, и ватные ноги прекратят свою основную работу. Кэсси с трудом держалась, чтобы не повалиться наземь к ногам Эрика.
— Прости меня, Кролик. — парень словно бы полностью, с головой утонул в волосах Кэсси как в безбрежном благоухающем ромашковом поле. Эрик втянул этот неповторимый аромат и вдруг осознал, что еще никогда ничьи волосы не могли бы повторить его и возродить в нем снова те эмоции, что Эрик ощутил сейчас. Однако он не стал заострять на них свое внимание и продолжил: — За всё прости. — сумев, наконец, выпустить Кэсси из своих объятий, Эрик осторожно вышел в уже тихий коридор.
***
Солнечное ноябрьское утро встретило Кэсси Берналл излишним вниманием учеников школы Колумбайн, когда она вышла из старенькой побитой Хонды и направилась к до блеска начищенным стеклянным дверям. В этот день, ко всему удивлению Кэсси, Эрик Харрис, что совсем на него не было похоже, изъявил желание подбросить её до школы, и хотя она долго отпиралась, так как почему-то ей голову вскружило предательское волнение, все же согласилась, обнаружив, что в ее запасе совсем не осталось времени. С трепетом она осознавала, что возможно по воле треклятой судьбы, звезды сведут ее утром со злобно-хищным лицом Ланы Поппинс, встретить которую она почему-то особенно боялась именно сейчас. Кэсси не до конца понимала, что на самом деле происходит между ней и Эриком, но теперь она не чувствовала себя тряпичной марионеткой, которую тянет за ниточки опытный кукловод. Она впервые за долгое время могла похвастаться тем, что в полной мере ощущает себя самой собой, ощущает себя в хорошем настроении, полной энергичности и желания свернуть горы. Теперь, если все и дальше будет хорошо, она никогда даже не позволит закрасться лишней мысли о том, что она, как Кэсси Берналл, независимая и свободная личность, априори не существует.
Сегодня она молилась во благо высших сил: Лана Поппинс не была одной из тех, кто небольшими кучками курильщиков столпился у входа в школу.
И хотя Лану она не встретила и смогла вдохнуть полной грудью, что сейчас не придется отчитываться и волей-неволей стать объектом нескончаемого потока вопросов, Кэсси попалась в поле зрения Кимберли Стоунс.
— Эй, Кэсс, не хочешь присоединиться?
— Я не курю, Ким, спасибо, — отмахнулась девушка, нахлобучив капюшон осенней парки на лоб. В Литлтоне становилось все холоднее с приходом каждого нового дня, но сегодня было особенно сыро и ветрено. Кэсси все явственнее ощущала, что начинает замерзать. Липкие щупальца холодного ветра забрались под ткань верхней одежды, и девушка зябко поёжилась.
— Брось, Берналл, мы просто поболтаем.
Кэсси вздохнула, но доброта и милосердие, сидящие в глубине её внутреннего мира, никак не дали ей отказать новой подружке, даже несмотря на то, что это подвергает риску её собственное здоровье.
— Как ты поживаешь? Смотрю, у тебя все прекрасно, — сделав недвусмысленный жест в сторону Эрика, который копошился на заднем сидении автомобиля, Ким сделала затяжку и крепче затянула свой кардиган на груди, съежившись от холодного осеннего сквозняка. Берналл, заметив, куда устремился взгляд Стоунс, невольно и сама обернулась в сторону музыканта. Задержав на нем полный нежных чувств лазурно-голубой взгляд, она следила за каждым его движением и за мимикой юношеского лица. Кэсси, кажется, уже полностью смирилась и поддалась самой себе и зову своего сердца: ей нравилось в этом парне абсолютно все. Малейшие родинки и пятнышки, шрамы, ямочки, эти глаза, которые с каждой секундой засасывали бедную девушку все глубже и глубже в недра черной души… Жилистые руки, которые так профессионально владели струнами гитары и безропотно подчиняли себе инструмент, а теперь и её саму.
— Да, Ким, все хорошо! И я помню,
что ты говорила об Эрике и его чувствах ко мне, хотя не имела совершенно никакого представления о наших отношениях. И вот, как видишь, ты ошиблась! — Берналл мгновенно ощетинилась, как дикая кошка, ее зрачки сузились, а взгляд даже и не думал падать на опешивших ребят, стоявших позади Стоунс. Кэсси сама вдруг поразилась своему поведению, однако, чувства, что обуревали её, громогласно твердили девушке о том, что она даже слушать не хочет, что его имя фигурирует в чьих-то разговорах. Берналл удивилась, что подобные мысли посетили её затуманенную голову, и она покорно их приняла, хотя раньше и думать забыла о том, чтобы признать, как её тянуло к Эрику на протяжении всего этого периода, даже с самой первой встречи она не могла выкинуть его образ из мыслей... Он снился ей, и её это коробило и раздражало, иногда Кэсси была готова даже выпить снотворного, не спать вовсе, да что угодно, лишь бы его образ прекратил беспардонно наведываться в ее голову.
— Оу, Кэсс, не стоит, я не хочу тебе зла. Я всего лишь озвучила тот вывод, который появился в моей голове во время собственных наблюдений… Если Харрис тебя любит, я этому только рада.
— Спасибо, Ким. Что-нибудь еще? — Огонек в глазах Кэсси мгновенно погас. Она и сама не знала, что на нее нашло. Но слушать слова о том, что Эрик не испытывает к ней никаких чувств и совершенно безразличен к её судьбе, приносило девушке нестерпимую боль. Какой кошмар, Кэсси! Подумать только, в кого ты умудрилась влюбиться... Эрик Харрис самый беззастенчивый, наглый, развязный и нахальный человек во всей школе! Немыслимо! Казалось бы, они абсолютные противоположности с ним, что вообще могло их привести друг к другу?..
В этот момент нежданно рядом объявился Эрик, в драных на коленках джинсах и кожаной косухе, с гловелеттами, обтягивающие сильные руки и в тяжёлых ботинках на шнуровке. Эрик не остался без внимания всех присутствующих, его рассматривали, как чужеземца, хотя давно уже свыклись с тем, что этот «фрик» расхаживает по коридорам школы. Неприязнь к Эрику Харрису уходила далеко в дебри прошлого, подогревая рождение комплексов неполноценности у парней школы, когда около двух-трёх лет назад гитарист только поступил в Колумбайн и с порога мало-мальски обретал популярность среди женского пола. Порой даже лютая, неистовая ненависть ослепляла их, ведь все самые превосходные девушки школы засматривались именно на него, и, ко всему прочему, обезумевшие, рвали отношения со своими молодыми людьми. Но почему так происходило, понять так никто и не мог. Эрик чем-то выделялся на фоне остальных ребят, а чем же он так цеплял, и по сей день остаётся открытым вопросом.
— Идём, Кэсс, время, — увидев своего спасителя, Кэсси вздохнула с огромным облегчением. Только он способен читать её мысли лишь при одном взгляде на её лицо! Подхватив Берналл под локоток, он умчался вместе с парящей над землёй девушкой ко входной двери, и вскоре пара растворилась, исчезнув для чужих глаз.
— Кэсси, — начал вдруг гитарист, — сегодня генеральная репетиция перед конкурсом, ты должна попробовать себя на сцене, — Берналл не успела ничего ответить, так как на входе случайно, но достаточно сильно напоролась на Райли Томпсона со стаканом ароматного, еще горячего кофе в руке. Содержимое стакана в считанные секунды оказалось на куртке Берналл, а оставшееся от напитка — на самом Райли. Парень даже не удосужился взглянуть на закипающего Эрика, сопровождающего девушку, и сразу же принялся сыпать извинениями и искать носовой платок в заднем кармане, чтобы хоть как-то замять свою косолапость перед десятиклассницей.
— Эй, верзила, свали лучше с дороги, если не хочешь с самого утра ходить со сломанным носом, — словив на себе не самый благосклонный взгляд своей спутницы, рука Эрика соскользнула к холодной ладошке Берналл, крепко обхватив сильными пальцами тонкие пальцы девушки.
— Это твой парень, Кэсси? — осведомился ничего не понимающий Райли, глядя зелёными округлившимися шарами то на Харриса, то на Берналл.
— Давай позже обсудим это? Не переживай, все хорошо, до скорого.
Оглянувшись напоследок, Томпсон бросил на быстро удаляющуюся спину короткий взгляд и в следующую секунду был уже на улице, спеша скорее закурить сигарету чтобы забыть картину того, как Кэсси, девушка, которая ему похоже очень нравится, нежилась в объятиях другого.
***
После того, как звонок с урока оглушил уже расслабленных учеников, Кэсси шагнула за порог кабинета, устремившись прямо по коридору к школьным локерам, даже не заметив, как за ней, навязчивым хвостиком увязалась долговязая Поппинс, хищно озираясь по сторонам. Сузив хитрые глазенки, Лана, прежде чем подбежать к ничего не ожидающей Берналл, осмотрела её вдоль и поперёк. Убедившись, что на ней нигде не видно следов возможных плотских утех с Эриком Харрисом, Поппинс бросилась на добычу, словно из засады.
— Привет, Кэсси! Как дела?
Берналл подскочила, схватившись за сердце, и поняла, что сейчас ее душа покинет хрупкое тело. Она испугалась даже не сокрушающего появления Ланы, она просто не представляла сейчас, как и о чем будет с ней говорить. Ведь она так страшилась напороться на неё в школьном дворе, когда она приехала туда, сидя на переднем сидении машины Эрика Харриса…
Когда Кэсси обнаружила, что уже почти у финишной черты, и синие дверцы шкафчиков уже мелькают в конце коридора, девушка мысленно обрадовалась, ведь сейчас она сможет сослаться на плотный график и убежать куда-нибудь, где ее не найдёт эта приставучая Поппинс.
— Прекрасно, Лана, — открыв дверцу шкафчика, куда любопытно заглянула Поппинс из-за спины Кэсси, Берналл, откинув в сторону куртку, под пальцами почувствовала что-то невероятно мягкое. Покопавшись в горе из верхней одежды, девушка отыскала белоснежного плюшевого кролика, к лапе которого на бархатную ленту был привязан маленький свёрток бумаги. И Кэсси, уже забыв, что за её спиной стоит любопытная фанатичка, медленно раскрыла листочек и увидела там только две заглавных буквы: ЭХ. Лана моментально поняла, кто является отправителем, словно в ее беспорядочных мыслях раздался звонкий щелчок, и её карие, узкие глаза тотчас загорелись красным.
