Об Америке

У нее белые-белые волосы, убранные назад, квадратной формы очки, пронзительный взгляд, дорогие штаны. Я сжимаю в руках край простыни и не могу закрыть рот, перестать пялиться. Ее татуировки я увижу потом (зеленые ели на правой руке — от запястья и до локтя, колени забиты, ноги, другая рука). Она молчит. Я думаю, что она не знает русского. Алтнай делает вид, что на этой работе уже год. Она показывает Кристине и Вике, как делать кровать, рассказывает об этом, о том, о Лии (о нашем менеджере), об этом отеле, о том, что пиздецэтовашаперваяработаудачивамэтомоявтораяимнетяжело… Она косится на меня. Я молчу. Я вспоминаю о том, что ненавижу Леру и Лизу в тот момент. Июнь. Кристина и Вика только приехали. Мы тут с середины мая. Я держу в руках край простыни, Алтнай не может заткнуться, ели с чужой руки движутся, и мне на секунду кажется, что я слышу шорох их веток, чувствую запах пихт, трогаю пальцами рябь коры; еду на машине мимо пшеничных полей, застреваю у озера в маминой машине, когда колесо пробивает, застреваю с мамой, мамины глаза, воздух, не чистый, а грязный, березовая роща через пару метров, грибы у дороги, лужи, промокшие кроссовки, мама снаружи машины, новое колесо, дорога, дом (так близ-ко), мама, ее руки на рулевом колесе, озеро… Я выхожу с отеля спустя пару часов и упираюсь глазами в песок. У моих ног ревет океан. Ни одного дерева. Небо синее, земля синяя от воды, на песке лежит мертвый краб… Кристина красивая, очень красивая. *** Мы проводим дни втроем. Пытаемся найти вторую работу, привыкнуть к первой. Июнь. Мы ездим на великах до Фуд Лайона пятьдесят улиц, покупаем много воды за 89 центов, покупаем клубнику, голубику, бананы за 50 центов. Мы едем обратно, раздеваемся, идем на пляж. Вода ледяная. Бескрайняя. Земля синяя. Губы синие. Холодно. Кристина просит ее сфотографировать. Я ложусь на песок и фотографирую. Я вижу все ее тело. Татуировок много. Я не могу сосчитать. Вика громкая. Она говорит: — Привет, море. И идет в ледяную воду. *** Мы возвращаемся домой. Пьем чай. Включаем фильм. Кристина достает машинку, показывает на свои колени, где написано Lo(v|s)er, Wasted, и говорит: — Сама набила. Кристина знает русский и знает, как бить тату. *** Я прошу маму купить клубнику в середине апреля, и она говорит: «не сезон». В начале августа я снова вспоминаю об этом. Она говорит: — Поздно. Я не ем клубнику ровно два года и не помню, сколько лет этим воспоминаниям. *** Америка связывается у меня с клубникой, я ем ее все лето. И с Кристиной. Она трахается с половиной города. *** С первым парнем она гуляет по бродвоку, в аптауне, в самом конце острова, на краю земли. Вика с ней. Вика говорит: они были влюблены и общались задолго до этой встречи. Вика говорит: мои последние отношения закончились тем, что я потеряла друга. Второй — украинец, как и они, Саша. Но Лиза зовет его Сашок. Сашок приходит и остается на ночь, когда мы с Викой одновременно открываем для себя прелести сна на диванах в гостиной. Я помню стук кровати о стенку, смех Лизы, свой собственный смех, наваливающийся сон и глаза Вики. Они говорят за нее: что она в нем нашла? Они говорят: он немного похож на моего друга… Михай, румын. Становится третьим или же пятым… Он говорит: это только на лето, ты не единственная. С болгаром она курит траву на пляже и целуется у соседнего дома. Американцу делает минет. На двух работах много денег, но недостаточно, чтобы остаться. Кристина решает остаться, америка связывается у нее с чем-то своим… Один парень обещает помочь и трахает ее на пляже после того, как они впервые видят друг друга. На следующий день он уезжает, чтобы никогда не вернуться. *** Мы едем вместе до Роял Фармс, чтобы купить мороженое. Вика остается у дома и курит. Прошлой ночью снова приходил Сашок, снова тряслась кровать. Я кручу педали со всей силы, потому что в темноте страш-но. Кристина едет позади. На повороте к дому, под светом от самого яркого фонаря на улице она говорит: — Вчера, когда мы занимались сексом, у меня свело ногу судорогой. Я смеюсь так, что мне становится плохо. До слез, до боли в животе. Она смеется в ответ. Я приезжаю домой первой и рассказываю Вике. Она смеется. Рассказываю Лизе. Она смеется. Рассказываю Лере. *** Мама просит звонить чаще, раз в два-три дня, и я обещаю. Мы прощаемся. *** Кристина решает остаться. Она говорит: я не вернусь в Украину, это точно. Она ищет парня. Она ищет языковые курсы, чтобы сменить визу. Кристина не знает английского, ни грамм. *** Мне снится вода. Мне снится Кристина, ее рука. Оттуда, из пальцев, прямо из ее запястья растет еловая ветвь. Зеленый цвет прошивает ее насквозь, вокруг море. Я с ужасом понимаю, что не помню дом, деревья, прос-тор. Я помню Кристинину руку, ели-пихты, грохочущую ледяную гладь… Я не помню луж посреди лесов. Я не помню маму. *** Мама звонит на следующий день. Она говорит: — Ты обещала. Почему не звонишь? Как дела? Как Америка? Оказывается, прошла неделя. *** Я смотрю на свои запястья, на то, что набила Кристина, и чувствую причастность к чему-то. Я вижу лица всех парней, слышу все их истории, скрип кровати, вижу, как она выбегает в ночь, вешается на шею Михаю, Сашку, американцу, болгару, курит травку, трахается, сидит на песке в дорогих штанах, надевает кофты с длинными рукавами, не надевает ничего… Я опускаю руки вниз, прячу их в плед и слушаю Вику. *** — Я не представляю, как уеду отсюда. Все-таки жизнь с людьми накладывает какой-то отпечаток. Мы тут полгода — это я округлила, конечно, но даже через пару дней я УЖЕ знала, что мне будет сложно со всеми вами расстаться. Четыре часа дня. Жарко. В квартире только я и Вика. Она встает, смотрит на меня и отмахивается. — Мы с тобой еще будем видеться, я почему-то уверена, а вот с остальными… Но знаешь, вы скоро уедете, а я останусь одна. Даже Кристины не будет. И я сойду с ума. Она заворачивается в одеяло и падает на диван. Кристина нашла адвоката и сделала визу. Кристина работала без выходных и заплатила пять тысяч за то, чтобы остаться. Три тысячи за жилье. И еще две у нее осталось на жизнь. Она заплатила что-то еще, что-то, что не назвать ни одним словом ни на одном языке, что-то свое; то, что и мы разделили, потому что все эти месяцы были с ней. Все-таки жизнь с людьми накладывает какой-то отпечаток. Кристина нашла себе парня, который согласился жениться на ней. Со слов Вики, эта история довольно короткая: — Только одно но: я люблю смотреть, как моя девушка трахается с другими. — Это не проблема. — Женюсь. Позже я рассказала Лере, и она была в ужасе. Я пожимала плечами, улыбалась и прятала руки. Что еще оставалось? Дверь открылась. Кристина зашла на середину комнаты и посмотрела на нас с Викой по очереди. — Я тут поняла, что люблю парня, который остался в Словакии. А еще я восьмого числа переезжаю в Нью-Йорк. Там я буду зарабатывать по 500 долларов в день. Я помню, как она смотрела на нас, но не видела. Взгляд ее был каким-то глупым, пустым и больным. Я помню серые ели на ее руке. Цвет менялся из-за загара все лето, все эти месяцы, и в конце концов ветки перестали быть ветками, превратившись в лапы, в чьи-то костлявые пальцы, которые крепко держали ее. Я следила за тем, как дверь комнаты хлопнула, как Вика вытащила наушник и прекратила петь. — Что случилось? Я не смогла ответить. *** На работе Кристина сказала: я вообще-то не всем даю, у меня было только с пятью парнями. Вика нахмурилась: — Только в Америке? — Нет, вообще. — Не может быть. — Может. — Ты всем давала, кто приходил к нам, а о других я вообще молчу. — Нет. Американцу не давала. — Ты ему отсосала. — А, так это тоже считается… Отсосала я только ему и тому парню с пляжа. — Вы же трахались там! — Блин, я забыла… *** — Как дела? — Нормально, мам, как у тебя?