Пока цветут васильки

— Лисий помет, Беркут! Голос Бересклета, дрожащий от переполняющих его эмоций, разрезал тишину подлеска и отдался эхом где-то в корнях деревьев. Только когда лапы коснулись родной земли и река с ее мелодичным плеском осталась позади, братья смогли остановиться и, наконец, перевести дух. — Я говорил тебе, что это плохая идея! На Бересклета было страшно взглянуть: бедолага выглядел так, будто бы пару минут назад сбежал не от парочки Речных воителей, мирно гуляющих на берегу реки, а от самой настоящей своры собак, свирепых, бешеных, прогнавших его от Лунного камня до самого лагеря Грозового племени. Беркут глядел на брата не без иронии, но в душе понимал, что чувствует себя не лучше. Сердце стучало: воин ощущал, с какой силой оно, вот-вот готовое вырваться наружу, бьется в груди, и чувство страха, вскипевшее где-то внутри при встрече с соседями, до сих пор копошилось за грудиной. Тем не менее, кот не позволил Бересклету заметить этого. Отдалившись от того на пару шагов, в ответ на его слова он лишь небрежно качнул хвостом и продолжили свое движение, так и не обернувшись. — Беркут! Бересклету явно не нравилось глядеть на то, как его братец игнорирует все произошедшее. — Беркут, они видели нас! Теперь на Совете нам обоим придет конец… — Брось. Кто сказал, что мы вообще будем присутствовать на Совете? Он сделал несколько шагов и вдруг понял, что шелест трав позади прекратился. Беркут обернулся: его брат застыл на месте, как вкопанный, и его голубые глаза в ужасе расширились, отчего стали подходить на два небольших озера. Кот пригнул голову, глянул на стоящего с полным непониманием, и голос его дрогнул, когда он сдавленно проговорил: — Нас возьмут туда как новоиспечённых воителей. Нам от этого никуда не деться. Он испытующе уставился Беркуту в морду, но тот не смог выдавить из себя ничего, кроме краткого смешка, от которого бурый котик, как показалось воителю, вздрогнул. Вздрогнул и опустил взгляд к своим лапам, которые вцепились в устилающую тропинку траву. И тогда, когда Беркут развернулся и, как ни в чем не бывало, направился в сторону лагеря, повисшую в воздухе тишину разрезал полный отчаяния возглас: — Да неужели тебе совершенно плевать?! Беркут замер, затем не спеша поднял морду и через плечо бросил краткий взгляд на своего брата. Было ли ему всё равно? Нет, в этом Бересклет сильно ошибался. Беркут чувствовал, что грудь начинает саднить от распирающих ее эмоций. Но было ли в душе кота место сожалению? Ему не было страшно за то, что он нарушил закон, не казался постыдным тот факт, что он опустился до мести, этого ужасного понятия; он не чувствовал себя глупо потому, что втянул в это дело своего братца. Он сожалел об одном: его план провалился. И теперь мысли о том, что он не должен оставлять этого просто так, подобно плетям терновника, терзали сознание и заставляли снова и снова напоминать самому себе, что Речные воители получат по заслугам. — Мне? Плевать? — Бедняга Бересклет до сих пор не мог прийти в себя. Беркут елейно понизил голос. — По-моему, это ты раздуваешь из мухи барсука. Для Бересклета это было последней каплей: Беркут ни на секунду не сомневался в том, что эти слова возымеют своей эффект. Он видел, как опешил бурый котик и как начала опадать и подниматься его грудь в такт сбивчивому дыханию. — Я…? Его голос дрогнул от обиды. Кажется, столь вселенская обида может звучать лишь в голосах детей. Детей и глубоко задетых личностей. — Я раздуваю? В этот момент он готов был сорваться на крик — именно потому Беркут перешёл на лёгкую рысь и, не оставляя брату возможности бросить хоть слово, стремглав бросился к кустам, чья плотная зелёная стена отмечала вход в лагерь Грозового племени. Коты на поляне дружно обернулись, когда Беркут с негромким треском пробрался через лаз и, отряхнув шерстку от приставших к ней изумрудных листочков, преспокойно прошествовал прямиком к палатке воителей. Бересклет вылез следом, но почему-то не поспешил отправляться вслед за братом. Тот лишь саркастично фыркнул, глядя, как он зажался в уголке поляны: бедный наивный кот. Когда же он осознает все реалии этого мира?  — Ой, а где это вы были, мои юные воители? От этого голосе Беркут вздрогнул и почувствовал, как шерсть на спине потихоньку встаёт торчком. Кот обернулся и с нескрываемым презрением заглянул в морду своего бывшего наставника. — Тебя это волнует? Кажется, я больше не твой оруженосец, чтобы ты отслеживал каждый мой шаг. Красно-бурый воин дёрнул ухом, — он явно не упустил этой колкости — но ничего не сказал и только криво усмехнулся. — Гречишная Звезда собирается назвать имена тех, кто пойдет на сегодняшний Совет, — Багульник сделал паузу, будто бы ожидая ответной реакции, но Беркут промолчал, и он размеренно продолжил, — было бы хорошо сводить туда тебя и твоего братца в роли новоиспеченных воителей, а? Если, конечно, предводительница допустит до Совета такого грубияна, как ты. Он выразительно взглянул на Беркута, и внутри у того все буквально сжалось от слепой ненависти. В этот миг ему показалось, что несколько длинных сочащихся кровью царапин выглядели бы на этой наглой морде просто замечательно. Он бы с радостью располосовал нос Багульника, но что-то внутри заставило кота лишь сдавленно шикнуть, хлестнуть себя хвостом по боку и, вложив в одну фразу всю скрывающуюся в теле злобу и холодность, процедить: — Сдался мне ваш Совет. Сами идите на него, а меня не трогайте. Я от этого не многое потеряю. Не намереваясь продолжать этот разговор, он резко вскочил со своего места и зашагал прочь, поднимая в воздух серые клубы пыли. Солнце начало ласкать верхушки деревьев, но его лучи все так же жгли землю, и так прогревшуюся за утренние часы и теперь наделяющую воздух своим жаром. Глядя в небеса, Беркут невольно сощурился. Захотелось спрятаться где-то на окраине лагеря, залечь под склонившимися над травой кустами и погрузиться в их тонкую тень, чтобы закрыть глаза и наконец отдохнуть от кишащей вокруг суеты. Он представил, как хорошо было бы уткнуться носом в собственный хвост и подремать несколько часов, чтобы проснуться в прохладе, когда вечер мягкими шажками начинает ступать по земле, погружая ее в свои бархатные объятия, прогуляться по тихому лесу и вернуться в лагерь в ночи, чтобы понять, что он опустел: ни души. Племя отправляется на Совет. Гречишная Звезда забралась на скалу и, подняв в воздух свой пушистый хвост, провозгласила: — Пусть все коты, способные охотиться самостоятельно, соберутся под Скалой. Известно, что сегодняшней ночью состоится Совет. На нем в рядах своих сопровождающих мне бы хотелось видеть Мотылька, Сойколапа… Слова предводительницы пролетели мимо ушей воителя. Племя уйдет на Совет, и тогда ему не сможет помешать никто. Жёлтые цветочки, что, должно быть, уныло поникнут с уходом солнца, встретят его осыпающейся росой, и он сорвёт их, наберёт полную пасть, чтобы бросить недалеко от Речного лагеря. Думая об этом, Беркут не смог удержаться от язвительной ухмылки. Поддавшись иллюзиям, кот хотел было забраться под растущий поблизости куст, как вдруг собственное имя громом прорезало воздух, заставило содрогнуться, и воин стремительно обернулся. — Беркут и Бересклет. Сегодня в этом составе мы отправимся на поляну Четырех деревьев. Поняв, что произошло, Беркут едва ли не застонал. Он во все глаза уставился на предводительницу. Свет играл на очертаниях ее фигуры и золотил бурую шерсть, будто шкурка была соткана из чистых солнечных лучей. Это придавало ей особенно красивый вид. Она взглянула на серого воина, но он отвёл взгляд в сторону. — Ну что, Беркут, — незлобиво поинтересовался кто-то из сидящих рядом воителей, — первый Совет в качестве воина — честь для тебя? Воин с трудом удержался от того, чтобы не развернуться с взметнувшейся в воздух лапой и утробным шипением. В последний миг совладав с собой, он сглотнул и сквозь сжатые зубы процедил: — Меня тошнит от всего этого: советы, тренировки, честь, достоинство, верность… В горле заклокотало тихое рычание. — Кому это вообще нужно? Он зашагал прочь, ни разу не обернувшись. «Я знаю, что все они меня ненавидят. О каком достоинстве и верности может идти речь, когда тебе в спину летит недоверчивый шепоток? И о какой чести может идти речь, когда родная мать — и та ненавидит тебя.» Сердце болезненно сжалось, и воитель безотчетно царапнул когтями вытоптанную землю. Должно быть, никто не знал, что в Грозовом племени, в племени отважных, готовых сражаться друг за друга до последней капли крови котов, в дальнем углу лагеря, скрытый тенью утесника и ветвей старого ясеня, в одиночестве засел тот, кто ненавидел свою судьбу, свое нежелание служить родному дому и, возможно, изредка желал никогда не рождаться на свет.

***

  — Что ж, в нашем племени все хорошо. Дичь после сезона Голых Деревьев, наконец, начала прибавляться, так что ее теперь хватает, — под одобрительный шепоток в толпе предводитель племени Теней Млечный Путь сделал паузу, а затем продолжил, — недавно мои воители обнаружили на территории запах лисицы, однако он оказался старым, так что мы посчитали, что опасность миновала. Луна стояла высоко в небесах, и звёзды, не скрытые дымкой облаков, россыпями сияли вокруг. Племена давно собрались меж Четырех Деревьев, собрание началось, однако Беркут даже не пытался слушать то, о чем говорят окружающие. Его взгляд лениво скользил по поляне и перескакивал с морды на морду, хоть это так же, как и речи предводителей, не могло заинтересовать его ни на минуту. Где-то сбоку раздался знакомый смех, и кот обернулся, окидывая толпу безразличным взглядом. Все вокруг буквально пестрело от обилия шкурок и морд, одна фигура путалась с другой, но среди всей этой неразберихи воин сразу же заметил двух котов, которые сидели в нескольких лисьих прыжках от него. Скрытые темнотой, оба казались тенями, однако воину не понадобилось долго вглядываться в их силуэты, чтобы понять, кто находился перед ним. Известие о походе на Совет почти доконало Бересклета. Беркут не помнил, чтобы с момента, как Гречишная Звезда выбрала их двоих для похода на Совет, тот улыбнулся хоть раз. Серый воин знал, что котик таит на него обиду. И пусть в голове мелькала мысль о том, что ему стоит подойти и извиниться, он сразу же пресекал ее на корню: как можно извиняться за то, в чем ты не виноват? «Он сам согласился помочь мне. Кто же знал, что все сложится именно так?» Жаль, что Беркут смотрел на ситуацию столь однобоко. Бересклет не улыбнулся ни разу, и только одна персона, эта хрупкая на вид фигурка с черным бархатным мехом и умными голубыми глазами, что сейчас по обыкновению своему блестели из темноты искорками озорства, смогла вырвать его из пелены обид и беспокойства. Это была Незабудка — их соплеменница, ровесница и подруга детства. Сколько Беркут себя помнил, она всегда была рядом с ними, и Бересклет, этот неуклюжий котенок, а впоследствии оруженосец-недотепа, вился вокруг нее, пока его дружеская привязанность не переросла в настоящую влюбленность. Воин видел, какими взглядами его братец глядел вслед этой кошечке, стоило ей пройти мимо и игриво изогнуть хвост в жесте приветствия; от его внимания также не ускользало то, как ласково, трепетно кот обращался с подружкой, стоило ей попросить того о помощи или просто заговорить о том, о сём. «Что ж, все понятно», — думал Беркут, глядя на то, с каким энтузиазмом и теперь Бересклет рассказывает что-то внимательно слушающей Незабудке, и нечто непонятное неожиданно зашевелилось у него в груди. Нечто, напоминающее острый укол ревности. Всё-таки кот не мог не думать о том, что в общении с ними двумя Незабудка предпочла Бересклета. Она не могла мириться с адским характером второго — для самого Беркута это не было секретом — однако некая зависть, слишком слабая, чтобы воспринимать ее всерьез, но, тем не менее, шевелящаяся где-то внутри, зародилась в его душе. Нравилась ли ему Незабудка? Кот не мог дать однозначного ответа на этот вопрос. Млечный Путь уступил место предводителю племени Ветра — поджарому коту по имени Звездоцвет. Его спокойный голос раздался над поляной, но Беркут и ухом не повел в его сторону. Молча он продолжил наблюдать за сидящей в стороне парочкой, принялся рассматривать фигуру своего брата, который весь будто бы подобрался в присутствии дамы, и почему-то в голове созрела мысль, что он хочет немедленно убраться отсюда. Он понял, что хочет уйти как можно дальше, чтобы не видеть их всех: эти пестреющие вокруг морды и четыре черных силуэта на скале, наблюдающих за всеми глашатаев и целителей, Бересклета и наслаждающуюся его обществом Незабудку, каких-то глупых оруженосцев — их всех вместе взятых. Он готов был встать, чтобы деться хоть куда-то он общей суматохи, но тут Бересклет, все это время не замечающий пристального взгляда брата, обернулся, и глаза его как-то странно расширились. Беркут замер.   — Беркут… — Кот увидел, что его брат одними лишь губами произнес это имя и тут же прижал уши к голове, будто бы увидел перед собой саму смерть. — Беркут! Сглотнув чуть нервно, кот кивком указал куда-то вперёд, где, обернувшись, Беркут заметил замершие в раздумьях фигуры. Две кошечки, прижимаясь друг к другу боками, не отрываясь глядели на братьев, и хвосты их начинали подметать пыльную землю под лапами. Одна из них повернула морду, что-то шепнула второй, и та уверенно кивнула в ответ. Мельком Беркут глянул на Бересклета, без слов спросив: неужели? Но не успел он удостовериться в том, что не ошибка, как, словно по призыву неведомой силы, кошки вскочили со своего места и стремглав направились к ним, сверкая глазами. Сердце Беркута с громом ударилось о ребра. Сомнений не осталось: это были Речные коты.