☠☠☠
Намджун сотню раз видел, как ломались люди. Как появлялись на запястьях ровные, слегка зажившие шрамы. Как весёлые глаза пустели, и из них вытекали такие же пустые стеклянные слёзы, и всё отпечатывалось чернилами под кожей — на остриях тонких игл. Он видел, как верили в своё излечение безнадёжно больные и как посылали свою жизнь на хуй шестнадцатилетние малолетки. Как менялись испуганные подопытные, превращаясь в неконтролируемый сгусток агрессии. Намджун вообще всё видел, но всё равно каждый раз восхищался тому, как Тэхён умеет себя отдавать. Огненно, воспалённо, красиво. Лёгкая шелковая белоснежная летящая блуза рывком сползает с плеча, покусанные и израненные губы вдыхают аромат чужой шеи, щеки, век. Намджун добирается ладонью до поясницы, пальцами по позвоночнику проводит, нажимает, балуется, щекочет. С нежностью закусывает Тэхёновские губы и вжимает хрупкого парня в холодную парту пустой аудитории. Медленно терзает то верхнюю, то нижнюю губу, грубо раздвигает бёдра, вцепившись до синяков в нежную кожу сквозь обтягивающую ткань джинсов. Рычит, затягивая в более глубокий поцелуй, когда Тэхён пододвигается ещё ближе и вжимается в грудь, до крови вцепившись в плечи. Синеволосая развращённая шлюха. Намджун таких ненавидит, но им восхищается. Фарфоровая, исполосованная плавными чёрными линиями кожа заставляет сердце сжиматься, но не так, как это бывает при влюблённости (совершенно нет), а так, когда ты сильно чего-то хочешь. Вещь. Вантэ — это негласная принадлежность Намджуна, он ему нужен и одновременно нахуй не сдался. Жестокая красная роза слишком хрупка для короны, совсем скоро Джун её переломит. Сначала сдвинет своего отца, а потом скинет с цветочного трона и свою личную шлюху. Просто не стоит доверять Ким Намджуну, не стоит смотреть на него с такой самоотверженной преданностью, посвящать в дела клана, советоваться. Ведь он этого не оценит. И Тэхён это знает. Но он всё равно хватается за шею, жмурится и тлеет, словно брошенная на асфальт недокуренная сигарета. В конце концов, неважно, почему жестокий тиран его сегодня допускает до своего тела, до своих губ, неважно, почему рядом, почему не выбрасывает в мусорный пакет. Тэхён от него с ума сходит. Стойко скрывает выжженное на сердце клеймо, в страсть его преобразует и с улыбкой о ненависти говорит. Такой дурак, но поступить иначе он не может. Потому что Ким Намджун ненавидит привязанность. Поэтому Вантэ давно похоронил все чувства под толстым слоем земли — в лучшей могиле, глубоко-глубоко. Внутри. А Намджун всего лишь по головке его погладил, сделал из него цепную суку, которая должна думать только о деньгах, власти и сексе. Потому что когда ты уступаешь хотя бы однажды, ты становишься марионеткой. Даже не куклой, а именно марионеткой. Только вот Тэхён слишком сильный, чтобы сломаться и поддаться, а Намджун слишком не умеет проигрывать, чтобы кому-то уступить. Никто из них не остановится и не отступится от собственной игры под названием «Вырву твоё сердце и скормлю его псам». Лучшие друзья могут оказаться совсем не лучшими любовниками. Хотя теперь никто уже ничего не чувствует — всё сгорело. Намджун сам щёлкнул зажигалкой, Тэхён подлил бензина, так бывает. Осталась одна зола, собственные желания и цели. Ведь после нескольких лет «дружбы» Намджун хочет весь мир, а Тэхён хочет по-прежнему только Намджуна. Хочет и всё равно остаётся свободным дерзким сучонышем. — Ты совсем ебанутый, — тихо шипит в порывистом поцелуе Тэхён. Потому что Намджун в своих ласках человек увлекающийся, безмерно любящий, ненасытный. Он медленно водит пальцами по позвоночнику, вызывая полнейшее подчинение и сбитые вдохи. Тэхён и не знал раньше, до того, как Джун стал нагло пользоваться этим методом, что это так приятно. Теперь же он готов был всё отдать, чтобы снова почувствовать хоть нечто похожее на этот чистый кайф без примесей. Только такое может подарить один лишь Джун, поэтому Вантэ от него так зависим. — Хочешь трахнуть меня прямо здесь? Лэтс гоу. Тэхён ядовито скалится и подставляет шею. Жаль, что он не видит, как тонкая кожа исчезает в красных губах, как натягивается она под их напором и окрашивается в самые различные оттенки вина, это непростительная обида. Он может только чувствовать приятную будоражащую разум боль и проводить пальцами, замазывая бордовые пятна — лучшее, что Тэхён когда-либо надевал. Намджун зажимает зубами мягкую кожу и внюхивается в лёгкий сладковатый аромат, представляя дорожки ангельской пыли на точёных ключицах. А Вантэ лишь жалеет, что в этот раз не получится ничего записать на камеру, чтобы пересматривать одинокими вечерами, когда всё до ужаса заебало. Последняя пара закончилась, студенты покинули аудиторию, медленно исчезая в бесконечном потоке привычных коридоров, а Намджун всего лишь легонько дотронулся до тонких Тэхёновских пальцев, бездумно наблюдая за потоком. Там, среди обычных людей, мелькает слишком знакомая рыжеволосая макушка. Парень кому-то улыбается. Наверное, Хосок рассказывает своему новому знакомому что-то весёлое, наверное, они сейчас пойдут куда-нибудь вместе, а может, и не пойдут, больнее осознавать другое. Чон Хосок перестал смотреть в сторону Ким Намджуна. Сколько бы Джун ни искал его глазами, Хосока нет рядом. Никто больше не гипнотизирует его спину на парах и не ходит за ним на перерывах. Словно его и не существует. Эта мысль противно скребётся между рёбер, выворачивает наизнанку весь внутренний мир, убивает своим существованием. Намджун от этого сам не свой — бесится. Срывается по малейшим пустякам, чувствует себя бесполезным и пустым. Чёртов Хосок за одну секунду смог превратить его из самого опасного человека в городе в самое безобидное во всём мире ничтожество. Забрал себе всю его гордость, жестокость, силу. И теперь Намджуну милее отрава, мышьяк, яд, только бы не видеть того, кто так нестерпимо раздражает его. Чон Хосок. Он лишь смеётся, сыплет соль на открытые раны, одним своим видом вызывает страшную бурю эмоций — совершенно неконтролируемых животных эмоций — и исчезает, живёт своей, скрытой от Намджуна, жизнью. Игнорирует. Сначала украдкой посматривал в сторону Кима, теперь же вообще его не замечает. И как это у него искусно выходит, что слишком хочется в это поверить. Резкая зима стала для Намджуна действительно ощутимым ударом. И он, на всё наплевав, унизился, стал сам наблюдать за красивым ярким парнем, за что, кстати, люто себя ненавидел, но всё равно продолжал с прищуром наблюдать, как Хосок с лёгкостью находит общий язык абсолютно со всеми, как с радостью улыбается и громко смеётся, как продолжает счастливо жить даже после всех подстав Намджуна. Так ведь не должно быть, Ён Хва так просто не проиграет. Только не Хосоку. — Как же меня всё это бесит, — с яростью произносит Джун, до хруста сжимая худые плечи. — Как же я, сука, его ненавижу. Тэхён приподнимает левую бровь, но ничего не говорит. Похуй. Абсолютно и окончательно. Пусть ненавидит кого хочет, плевать. Однако сколько злобы и отчаяния хранят в себе эти, сказанные на одних лишь эмоциях, слова. И это, хочешь не хочешь, а задевает. Не слабо так задевает. Парень улыбается и сам первый лезет к Намджуну со странно остервенелым и голодным поцелуем. Ведь какого хрена этот подлец вспоминает другого, когда Тэхён под ним чуть ли не течёт? Что такого в этом новеньком, на которого так часто заглядывается Ким Намджун? Тэхён сам лично выцарапает ему глаза, тогда его солнечная улыбка ему уже больше не пригодится. Да и разве можно спокойно наблюдать за тем, как твоего человека уводит какой-то рыжеволосый вертлявый сопляк? — Убей его, — нежно выдыхает в чужие губы Тэхён и выгибается под мокрыми поцелуями, дрожит и оседает, когда горячий язык вылизывает ушную раковину, томно прикрывает ярко подведённые чёрным глаза и закусывает измученные губы. Сладко. Грёбанное болото с его самой любимой трясиной. — Но сначала съешь меня на ужин. Уничтожь. Я тебе помогу. Руки сами по себе тянутся к ремню, звякают им, вычеркивают все сомнения. Губы к губам — скользкий язык проникает глубже, щекочет нёбо, утопает в разврате. Намджун не теряется: нагло сжимает в ладонях ягодицы, трётся пахом и с жаром принимает грязный и мокрый поцелуй. Кожа у Тэхёна тоже по-цветочному нежная и мягкая. Только, сколько бы он ни старался, какое наслаждение бы ни доставлял, Вантэ был и останется не более чем заменой. Так называемой игрушкой-антистресс. Ведь Тэхён сам согласился, привык, что Намджун никого не любит, но теперь резко пустым себя почувствовал. Потому что вот она, благодарность за самоуничтожение, о которой никто его не просил, — так и останешься для Намджуна подделкой. Пиздецки обидно. — Обязательно убью. Только это не твоё дело. «Подожди ещё немного, милый», — хмыкает про себя Джун и снова вгрызается в пухлые, с привкусом вишнёвого бальзама и мандарина, губы. Сегодня утром его люди достали компромат на Хва Ян, Ким Тэхён — следующий. Ведь в городе может существовать только один король, остальные — фальшивки. Даже после всего того дерьма, через которое они вместе прошли, Намджун, не моргнув, избавится от лидера «Розы», Тэхён для него ведь лишь ступень, которую и так давно пора уже было миновать, а он припозднился. Как говорится, движение — это жизнь. Так что пора двигаться дальше. «Слабак. Ничего ты не сделаешь», — Тэхён подавляет наполненную сарказмом и осуждением улыбку. Смутно, сквозь яркие ощущения, осознаёт, что впервые за всё это время усомнился в Ким Намджуне. Эти выводы пугают, заставляют ненавидеть того рыжеволосого паренька ещё сильнее. Всем сердцем. До скрежета зубного. Кровавых слёз. Слепая ярость с издевательской улыбкой подливает масло в огонь. Ногти готовы разорвать сейчас что угодно. Намджун про себя удивляется невиданному до этого напору, сумасшедшему желанию, смерчу. До крови укусив нижнюю губу, Тэхён тешится собственной невысказанной злобой, которая погружает его всё ниже и ниже, и, наверное, ниже уже некуда, но Джун всегда доказывает обратное. Быть тем, кем хочет его видеть Намджун, — без проблем, но видеть, как при этом он всё равно смотрит в другую сторону, — лучше просто убейте. Ведь это, сука, реально так невыносимо, что каждый грёбаный вечер заканчивается одними лишь суицидальными мыслями. Даже у Тэхёна нет столько терпения. Скрип двери, тихие шаги, сладостный триумф… Дыхание сбивается, когда Тэхён поворачивает голову вправо и сталкивается с круглыми глазами Чон Хосока. (Потому что активному Хосоку всегда всё нужно и, естественно, на просьбу преподавателя отнести книги и закрыть аудиторию Чон с радостью кивнул и отправился в путешествие — идиот.) Просто замечательно. Вантэ не может сдержать ядовитой и мстительной ухмылки, громко стонет и прищуривается, не отводя цепкого надменного взгляда ледяных наштукатуренных глаз. Намджун, прикрыв глаза, проводит языком по чернильной розе на нежной шее — символу клана, но на самом деле неразделённой любви. (Такая вот маленькая тайна.) И, притянув ещё ближе, Тэхён показывает идеально ровный средний палец. Стопка учебников глухо валится на пол, когда до Хосока доходит, кто сейчас так страстно зажимает Ким Вантэ. Тело пронизывает тысяча смертельных иголок. Блядство, какое же это блядство. Тот, кого он считал своим лучшим другом на протяжении стольких лет, оказался не просто врагом — свихнувшимся ублюдком. Рёбра от этого трещат, больно, нечеловечески больно и гнусно. Первая непрошеная слеза быстро катится по резко побледневшей щеке. Ким Намджун оборачивается. Хмуро обводит Хосока взглядом и вздрагивает. Сердце с противным хлюпающим звуком обрывается. А Тэхён хохочет во весь голос, увидев вытянувшееся Хосоковское лицо. Пусть этот мальчишка захлебнётся в собственном свете, своей же улыбкой отравится. Идеально. Как же Тэхёну нравится эта развратная и бесстыдная ситуация. Чертовски нравится. В отличие от Намджуна. — Извините, — с едва скрываемым бешенством бурчит Хосок и отворачивается, пряча вмиг заблестевшие глаза. Сука. То есть всё это время, пока он корчил из себя полнейшее равнодушие, Ким спокойненько себе трахал университетскую блядь? Что-то внутри резко перегорело. Сорвалось. Сбились все настройки в разрывающейся от проблем голове. И так изломанный на части мир треснул ещё глубже. «Какая же ты сука», — единственная отравленная слеза — больше не дождутся. Хосок медленно стирает её дрожащими пальцами. — Хочешь присоединиться? Вантэ делает просто ахуительные минеты, — издевательски тянет Намджун, замечая, как остолбенел Хосок. Но он не такой — чистый, хороший, выше всей этой грязи. Или нет. Хосок теперь и сам не знает. Потому что, несмотря на всю тошнотворную и выворачивающую кости боль, он по-прежнему не осуждает Намджуна. Так чем же он тогда от него отличается, раз так спокойно принимает столько ужасных вещей? Они все здесь съехавшие с катушек психопаты. — Это только твоя шлюха, — выплёвывает Хосок, до белизны сжимая кулаки. Треснуто улыбается и разворачивается. Разбитое нутро воет, внутренняя мясорубка набирает обороты. Тупая боль оглушает настолько, что Хосок не в силах ничего говорить и игнорирует звонок Юнги, сбито рыдая на корточках в туалете. Сил больше нет это терпеть. И почему такая нужная сейчас ненависть всё равно не появляется? Немного посидев на холодном полу, Хосок шмыгает покрасневшим носом и почти сразу отвечает звонившему Чонгуку, который истерично кричит в трубку, что Юнги увезли в реанимацию. Успокоив Чонгука и сказав, что он нашёл деньги, Хосок в отчаянии стучится головой о кафельные плиты. Ведь никаких денег, естественно, нет и не было. А Намджун благополучно снова внушает себе, что ему абсолютно всё равно. Ведь… «Твоя боль — моя радость.» Такой пиздабол.☠☠☠
На следующий день
— Чонгук, спасибо, что подъехал, — Хосок по-доброму улыбается и хлопает школьника по плечу, достаёт с рюкзака бутылку воды и делает пару жадных глотков. Довольно ветрено, но Чон не чувствует холода, точнее сказать, настолько привык, что уже не обращает никакого внимания. А вот Чонгук наоборот напялил на себя чёрную огромную толстовку и белую, довольно-таки плотную куртку, чёрную шапку и джинсы потеплей. — Ты выглядишь замученным, хён, — подмечает слишком внимательный Чонгук, с тревогой смотря на своего хёна. Бледный, с покрасневшими и непривычно потухшими глазами Хосок продолжает неестественно (скорее, жалко) улыбаться и, кивнув, пожимает плечами. От прошлого солнца и следа не осталось. Сердце от такого больно сжимается. Чонгук хмурится и тоже внутренне сдыхает, не в силах признать, что перед ним сейчас не его самый сильный и надежный хён, а одна лишь вывернутая наизнанку оболочка. Какая мразь сделала его таким? Только покажите её, и тогда… — Волновался за Юнги и не смог заснуть, — вынужденно лжёт и с трудом сдерживается, чтобы не зарыдать в голос, Хосок. Вновь нацепляет натянутую улыбку, только вот Чонгука не обманешь. Он сразу же замечает непривычную фальшивость, исходящую от чужой мимики, взгляда, губ — будто неподъемно тяжёлый камень лёг на плечи старшего, но он не говорит, потому что не имеет привычки перекладывать весь груз на кого-то другого. — Почему мне кажется, что ты… — Я нашёл деньги, — резко вклинивает Хосок, потому что устал уже оправдываться и врать. Реально заебало. … лжёшь. — Да? Но как, хён? — Чонгук радостно улыбается и чуть ли в ладоши не хлопает. Однако спустя пару секунд в голове возникают совсем не радостные вопросы и подозрения. Ведь действительно, как? Откуда у Хосока столько денег? Почку продал? Себя? Откуда? Или это… — Ты знаешь, что Ким Намджун делает с должниками? — с паникой спрашивает школьник и заметно хмурится. «Что же ты наделал, хён?» — читается в его напряжённом взгляде. Даже ладони покрываются холодной влагой, а сердце пропускает пару ударов. Потому что чёртов Чон Хосок со своей никем и ничем не оправданной самоуверенностью обязательно доиграется. Господи, и почему он просто не может держаться от него подальше? Это что, так сложно? Чонгук не понимает своего наглухо отбитого хёна. — Да хоть на завтрак ест, мне абсолютно похуй, — правой рукой прикуривает первую за весь этот год (бросил) сигарету и выдыхает крепкий дым, забив на недовольное выражение Чонгуковского лица. Моральное разложение успешно началось, но никто пока что этого не понял, а когда поймёт, будет слишком поздно. — Да не брал я деньги у Намджуна. Звучит немного грубовато, но Чонгук не обижается. Наоборот, с лёгкостью выдыхает и кивает. Что ж, и на этом спасибо, остальное, наверное, уже не так страшно. Наивный. На свете есть множество вещей, которые спокойно затмят этого психопата и теперь Хосок сам в этом убедился. — Тогда откуда… — Блядь, просто забей, — шипит на удивлённого школьника старший и тут же, спохватившись, добавляет: — Сейчас важнее Юнги. Я ведь обещал спасти его — и я его спасаю. Внимательно выслушав, Чонгук кивает и, нервничая, массирует шею. Естественно, что Хосок прав, но почему-то его ответ нисколько не успокаивает. И что за сигарета в зубах? Брань? Он очень изменился. Грубость Хосоку не к лицу, да и ложь тоже. Какого чёрта здесь происходит? Верните тёплого и домашнего лучика, пожалуйста, на место. — Что у тебя с шеей, ребёнок? — Хосок заботливо дотрагивается до небольшого синяка и цокает. Чонгук вечно ходит в каких-то царапинах и ссадинах, до смерти неуклюжий и неповоротливый. Вечно собирает все косяки. Совсем ещё маленький и глупый, а требует правды. Не выдержит же. — А, это… ничего такого, я просто… — начинает своё сбивчивое объяснение Чонгук, но что-то странным образом его затыкает. Хосок сразу же, заметив заминку, тут же оборачивается и грустно улыбается. На них смотрит синеволосый, разодетый в шелка, ублюдок. Хосок сразу невзлюбил Ким Вантэ, с первой секунды, с первых слов, с первого мгновения. И чёрт его знает, почему. К тому же, Вантэ сам не питал к нему ничего, кроме презрения и ещё раз презрения. Маленький хрупкий мальчик с тяжёлыми драгоценными камнями на шее и золотой короной в неестественно синих волосах управлял целым кланом, разбрасывался зелёными купюрами, укалывал белые пальчики об серебряные шипы и отвязно улыбался своими пухлыми красными губами. Вполне логично, что Хосок для него не соперник, только Вантэ всё равно почему-то жизни ему не давал, подленько улыбался и кивал в его сторону. Ненавидел, но Хосок не назвал бы это именно ненавистью. Скорее, обидой, скукой, безнаказанностью. Он мог себе это позволить, поэтому и издевался. Почти каждый человек поступил бы также. Хотя, может, за его скукой стоит нечто более серьёзное, чем просто «хочется». Хосок давно наплевал на таких вот ебанутых людей. Дай Бог им здоровья. — Кто это? — у Чонгука даже дар речи пропал на какое-то время. Хосок печально вздыхает и с трудом сдерживается, чтобы не надавать себе по голове своим же рюкзаком. Потому что просить Чонгука встретиться недалеко от универа было его самой худшей идеей. Никогда себя не простит. Младший с восхищением смотрит в сторону гордо вышагивающего в прозрачной чёрной блузе и обтягивающих чёрных джинсах Ким Вантэ. Жадно впитывает каждую деталь, вплоть до крупных золотых серёжек и леденисто-синих линз, красного тинта на губах, крупных перстней и выпуклых тонких ключиц, увешенных дорогущими побрякушками. — Это же… — Ким Вантэ, — хмуро бросает Хосок, отворачиваясь. Чонгук загипнотизировано шепчет: «Вау», — и улыбается. В жизни он ещё красивее. Просто нереально красивый. Уникальная картина, для которой не придумали ещё такой цены, чтобы смело выкупить её. Только Хосок искренне не разделяет и навряд ли будет когда-нибудь разделять совсем ещё детское мнение Чонгука. Ведь более худшего человека он не видел. — Отвернись. Чонгук хмурится, но своего хёна слушает. Нехотя поворачивается и невольно впивается в раздражённого Хосока цепким взглядом. — Даже не думай, — сквозь зубы цедит старший, на что Чонгук лишь закатывает глаза и качает головой. — Не пачкайся. Не пачкайся о таких людей. Ведь в конечном итоге страдать будешь только ты. — Я тебе тысячу раз то же самое про Ким Намджуна говорил, но разве ты хоть раз меня послушал? Так почему это должен делать я? — с обидой припоминает Чонгук. Это справедливо, только Чонгуку лучше сейчас бежать без оглядки, а не пожирать Кима восторженным взглядом. Ведь поладить с такими людьми, стойко перенести все их «приколы» не смог даже Хосок, хотя он всегда был действительно сильным человеком. Только разве скажешь ребёнку «нет», когда он так просит именно это игрушку? Едва ли. Но есть и другой способ. — Потому что ты должен заботиться о Юнги, — грустно шепчет Хосок, на что Чонгук невесело кивает и переводит глаза на своего хёна. Юнги — вот, кто здесь самый сильный. «Когда меня не будет рядом», — не говорит, про себя думает. Внутри будто кислоту залили и сказали, мол, херня, все через это проходят. Ведь деньги просто так с неба не падают.☠☠☠
Flashback
— Я знала, что ты согласишься, — деловито говорит Джокён, криво улыбнувшись. Это была подстава. Хосок никогда бы не смог самостоятельно оплатить столько операций и реабилитацию своему младшему брату. Намджун оказался настоящей мразью, хотя Хосок всё равно ни в чём его не винил, ведь это абсолютно нормально не интересоваться жизнью бывшего друга. Поэтому винить Намджуна во всех своих грехах не было смысла. (Просто Хосок не знал, сколько дерьма наворотил Джун за его спиной.) Да и после всего, что было, обращаться к нему не собирался. Потому что больше он унижаться не будет. Даже под страхом смерти не будет — не стоит он того. Хосок и сам прекрасно со всем справится, без подачек и толчков в спину. — Просто скажи, что нужно делать, — грубо твердит Хосок, посильнее нахмурившись. Вот только не нужно сейчас злорадствовать, нервы, знаете ли, ни к чёрту. «А, нет, ты не в свою мать. Ты совершенно другой, но так даже лучше», — хмыкает про себя Джокён, заметив в чужих глазах тоскливую отчаянность. Близкие люди вообще делают нас слишком слабыми. Хосок тоже, на первый взгляд, выглядит совершенно несгибаемым, сильным, стойким, и он может таким и оставаться, только вот Юнги совсем не такой, а Хосок за него в ответе — дерьмо дело. Потому что разве рискнёт кто-нибудь вытаскивать висящего на крыше высотки человека, когда тот в любой момент может сорваться и потащить вас за собой? Маловероятно. Человеческая природа слишком труслива, мозг лишь прикрывает все свои странные поступки логикой и каким-то великим смыслом. — Будешь развлекать тех, на кого я покажу пальцем, — в своей наглой и резковатой манере проговаривает женщина. Ведь лучше бы её драгоценному племянничку уяснить сразу, на что он сейчас идёт, потому что потом будет чертовски поздно. — Что ж, ладно, — с трудом цедит сквозь зубы Хосок. — Но у меня есть одно условие. Условие? Быстро же он соображает. Это хорошо, далеко пойдёт. Видимо, жизнь уже научила уму разуму. Хотя именно такие вот прошаренные деятели вечно всё портят, пытаясь из всего извлечь выгоду, но вместо этого их находят в ближайшей канаве с простреленной черепушкой. Закономерность. Смертельно важная закономерность. — Выкладывай, — легко взмахивает кистью Джокён и откидывается на спинку стула. Чертовски весело наблюдать за человеком, который думает, что что-то тут решает, а на самом деле, его статус перпендикулярен плинтусу, но да ладно. — Я не буду «развлекаться» с мужчинами, — на одном выдохе говорит Хосок, а Джокён кивает своим мыслям, всё так и должно быть. Этого она и ждала, ведь очень многим это кажется настоящей дикостью. Однако именно на оказании подобного вида услуг и зарабатывают свои кровные деньги самые элитные бордели в городе. А этот мальчишка говорит «не буду». Значит, и денег на операцию любимому братику тоже, какая жалость, он не увидит. — Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Хосок сталкивается с холодной сталью в мёртвых глазах собственной тёти, но не ломается, взгляда не отводит. Бесхребетный. Сам внутренний стержень выточил, сам его острым кинжалом в сердце всадил, сам же и вытащит, а другие пусть на хуй идут и локти кусают. Хотя всем и так на него плевать, просто так Хосок не сгорит, ни за что и никогда. (Или история о том, как он думал до того, как со всем этим связался.) — Я сказал нет, — также холодно отвечает Хосок и впивается тяжёлым взглядом в женщину. Джокён хмыкает и дёргает бровью. — Говорить ты тоже будешь только тогда, когда я тебе разрешу. Сейчас же закрой свой рот и послушай меня очень внимательно. Твоя задача, так сказать, составлять компанию одному человеку из клана «Розы». Послушаешь, повертишь своей задницей рядом с ним и потом всё мне расскажешь. — Из клана «Розы»? Но разве… — Это не твоё дело, сопляк. Не лезь туда, куда не просят, и вскоре сможешь решить все свои проблемы. То, что Со Джокён работает на «Розу» Хосок узнал совсем недавно. Естественно, что в Сеуле уже с детства все слышали о главных кланах, поэтому и для жившего всё это время в Японии Хосока это не было секретом. Только вот зачем Джокён рыть под свою же кормушку? Видимо, что-то происходит. Только слепой этого не заметит. Наверное, между кланами начались стычки, хотя это меньше всего сейчас волнует Хосока. Абсолютно похуй. — Кто он? — с трудом выдавливает парень, борясь с желанием перевернуть стол, потому что то, на что он сейчас пойдёт, действительно ужасно. Это противоречит всем его правилам, моралям, жизненной позиции, чести, в конце концов, — всему. «К чему мне готовиться?» «Правильно, — хитро улыбается женщина. — Кто он? Это важно». — Лидер. Хосок часто-часто моргает и как умалишённый улыбается. Лидер. Это слово печатью встаёт перед глазами, сотнями уличных фонарей выстраивается, автоматным выстрелом бьёт по безоружным. Оно сулит одни разрушения и безграничную боль, потому что чёртов лидер «Розы» — Ким Вантэ. Синеволосая съехавшая по всем фронтам блядь. Шлюха, а Хосок станет шлюхой шлюхи Ким Намджуна. Самый лучший в мире пранк, учитесь. «Прости, Юнги, это ради твоего блага.» Голубое небо окрасилось в чернила с привкусом долгого истеричного смеха.☠☠☠
— С кем вы воюете? Чего хотите добиться? Ваши лживые молитвы, пустые ученья и вами же осквернённые морали никого из вас не спасут. Монстр, которого вы в надежде на лучшее возведёте на трон, приведёт вас только к худшему. Наши отцы учили: «Не выпускайте тигра из клетки». Но что же сделали вы? Так не вините потом Бога, ведь для тех, кто на стороне Дьявола, Бога нет. Бесспорно, наше будущее требует перемен, но не ценой нашей жизни и жизни наших детей. И сейчас я вынужден признать, что вырастил истинное чудовище, которое сам же и остановлю. Поэтому я сейчас обращаюсь к каждому здесь сидящему: сразитесь за меня сегодня, чтобы спокойно жить завтра. Всё ради нашего совместного будущего, лучшего будущего. Без смертельного оружия в руках настоящего психа. Ким Минхёк делает довольно-таки эффектную паузу и обводит глазами всех присутствующих. С тех пор, как стало известно о подлинных намерениях Намджуна, Минхёк был вынужден готовиться к атаке. Потому что, как он всегда думал, лучше напасть первому и проиграть, чем обороняться и пасть, как зажатые в ловушке позорные трусы. И сейчас, когда Второй лидер уже знает об их «тайном» (от слова всем всё видно, все всё знают) собрании, действовать нужно мгновенно. Инкогнито, так сказать. — Выбор за вами. На следующее утро всё поле было усеяно остывающими трупами тех, кто до конца был верен Минхёку. Пусть земля будет пухом по-настоящему верным солдатам. Они умерли как герои, ради совсем не героических целей. И теперь про них никто и не вспомнит. Ведь всем привычная цена войны слишком высока, чтобы кто-нибудь о ней помнил.