Полицейский участок района Каннам
— Чимин? — Джин удивлённо замирает на месте, держа в руках свой блокнот. — Чимин, что это? — Волосы, — недовольно бурчит Пак, снимая своё чёрное классическое пальто и вешая его на привычное место. Он поправляет короткие рукава несвойственной для него безразмерной серой футболки и кидает довольно внушительную папку на стол. — Ухёк просил передать. И давно ты стал копать под Ким Намджуна? — С тех пор, как он начал мне угрожать, — кивает Сокджин, придвинув к себе папку. — Но почему именно рыжий? Тебе настолько стало скучно жить? Чимин равнодушно пожимает плечами и включает компьютер. Джин сосредоточенно изучает лицо парня, блуждая глазами по тонкому белому шёлковому шарфику, плотно завязанному на шее, по пухлым, сегодня бледным губам с потускневшей ссадиной в правом уголке, по синякам под глазами. Почему именно этот слишком яркий и бьющий по глазам рыжий цвет? Зачем? Чимину ведь так шёл его глубокий чёрный, но что он с собой сделал? Как этот улыбчивый и мечтательный парень смог превратиться в закрытого и раздражительного буквально за выходные? И сейчас перед Джином сидит не Чимин, а кто-то другой — Ким его совершенно не знает. Словно впервые видит. Даже внутренне не чувствует в этом Чимине родного человека, с которым знаком уже где-то два года. От этого сердце ёкает и в мыслях больше ничего не умещается, кроме дурного предчувствия и недоумения. — Так и знал, — усмехается Чимин, покачав головой. — Тело Им Бонсан, четвёртой жертвы, было пронесено на место обнаружения трупа нашим сотрудником. То есть не нашим, а переодетым в нашего. Вот почему никто ничего не видел. Я проверил рапорт младшего следователя, руководившего тогда следственным действиями, и обнаружил расхождение в количестве оперативников. — Интересно, — криво улыбается Джин и перекладывает бумаги в папке. «Ким Намджун, — пробегает глазами по тексту, — двадцать три года. Родился в Сеуле, столице Южной Кореи, 12 сентября … года, младшая сестра, Ким Мари, умерла в возрасте семи лет в результате вооружённого нападения на дом семьи Кимов. Мать — Ким Сара — погибла в автокатастрофе десять лет назад. Отец — Ким Минхёк…». Вздохнув, старший следователь откладывает все листы. В принципе, сразу было понятно, что ничего нового он тут не увидит. Нужного уровня доступа не имеет. Информация на таких опасных людей хранится совершенно в другом месте под неоспоримым и заветным грифом «совершенно секретно». А все эти бумажки, сведения, факты, показания — просто пустышка. Чтобы Сокджин в лишний раз напомнил себе, кто он и где находится. Формальность. И, если честно, это самое его не любимое слово. — Чимин, мне нужно то видео, которое ты хранишь у себя. Самое время показать его руководству, — говорит Сокджин, закрыв папку. Именно оно и откроет ему доступ к нужной информации. — А какое это имеет отношение к делу? — хмурится Пак и всячески избегает любого взгляда. Джин удивлённо вскидывает брови и встаёт. Медленно обходит стол, замечая, как Чимин напрягается ещё больше, и буквально нависает над парнем. — Я тебя сегодня не узнаю, что за резкая смена стиля? А настроение? Ты что, все выходные шлялся по клубам и пропивал остатки самолюбия, пока весь отдел носом землю рыл? Или ты вдруг резко воспылал к Ким Намджуну уважением и пониманием? «Потому что ты такой же — такой же богатенький ублюдок, не воспринимающий других людей всерьёз», — буквально слышит Чимин и сломано улыбается. Чертовски верно. Для всех он именно таким всегда и будет, странным мажорчиком, вдруг решившим поиграть в добропорядочного гражданина и общественного деятеля. Никому даже в голову не придёт, что Чимин никогда таким не был, что в правоохранительные органы он пришёл за спасением и уверенностью в завтрашнем дне, которую так и не получил. — Что я делал, старший следователь Ким, это уже лично моё дело, — равнодушно чеканит Чимин, в упор посмотрев на Сокджина тяжёлым ледяным взглядом. — Вас это не касается. И если у Вас есть какие-то претензии по поводу моей работы, то докладывайте об этом начальству. — Чёрт, извини, — Ким устало массирует переносицу. — Я перегнул палку. Просто я чувствую, что у тебя не всё в порядке, вот и переживаю. — Я просто перекрасил волосы, — уже более мягко говорит Чимин, даже слегка улыбнувшись. — Если от этого меняется ещё и твой внутренний мир, то немедленно верни чёрный, — Джин почему-то с неуверенностью тянет руку к щеке парня. Это отвратительное ощущение, что перед ним не его Чимин, до сих пор бьёт куда-то под рёбра. Что ты с собой сделал? Почему ты позволил кому-то себя изменить? Почему перестал бороться? — Ты привыкнешь, — звучит слишком неправдоподобно, словно пустое обещание ребёнку. Пак натянуто улыбается и в дополнение пожимает плечами. — К тому же ты ведь сам всегда говорил, что неважно, в каком мире ты живёшь, важно, какой мир живёт в тебе. — Ерунда, — отмахивается Джин. — Больше никогда меня не слушай. — Нет, мне нравится эта фраза. «Ведь именно она помогла мне не наложить на себя руки. Именно она позволила погрузиться глубоко в себя и закрыть глаза на происходящее. Именно она же показала, как прогнил я внутри, раз спокойно отношусь к тому, что каждый божий день люди умирают в страшных муках, а мы просто разводим руками, прикрывшись лживым сочувствием. Правда в том, что я очень хочу им помочь, но не могу. Я беспомощен. Я ничего не могу. Костяшки разбиты в кровь, губы уродливо искусаны, а кости покрыты трещинами и с трудом держатся. Я даже теперь не уверен, что моя вера в справедливость того стоила.» Чимин только успевает открыть рот, как в кабинет влетает побледневший и взвинченный Ухёк, держа в руках какие-то распечатки и книгу. — Ещё одно тело, — он кладёт на стол бумаги и раздосадовано стучит по нему. — Чве Хёнджу. Сын одного магната. Неделю назад вернулся из Америки. Подчерк тот же: перерезано горло. За день до своей смерти устроил вечеринку в загородном доме. Народу было слишком много, никто и не заметил, как пропал парень. — Проверь весь список приглашённых, потому что преступник сто процентов был там в тот вечер, — устало произносит Джин. — Время смерти? — Ждём заключения. По приблизительным данным где-то между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, — сообщает Ухёк и с опаской поглядывает на Чимина. — И ещё. Когда нашли тело Чве, он сжимал в ладони записку. Она уже передана на отпечатки нашему эксперту. — Что в ней было? — с тревогой в голосе спрашивает Сокджин, нахмурившись. — «Продажному суду веры нет». — Ясно, — коротко кивает старший следователь и всячески старается не уделять этому больше никого внимания. Отдаёт приказы и избегает любого контакта глазами с белым, как снег, Чимином, который опустошённо смотрит на монитор компьютера и молчит. В душе уже ничего не осталось, там голые бетонные стены и пару лучей тусклого света, проникающего сквозь решётку — вот он, его внутренний мир, который живёт в нём. Ну, и к чему были все эти фразы? Они своей красотой поражают, но описывают поистине страшные вещи. Чудовищные. Чимин сжимает салфетку и глупо улыбается. Потому что биологическая смерть не всегда приходит после душевной. Пустота — это не просто слово, это проклятье. — Я следующий, — тихо шепчет Чимин и смеётся. Ведь как бы он ни презирал собственного отца, от этого не уйти, не спрятаться. По его венам течёт кровь лучшего в Сеуле продажного судьи, и всем плевать, что они разные.☠☠☠
Подвал особняка Ким Намджуна
— Никакие обиды никогда не забываются, отец, — смеётся Намджун и сбрасывает пепел зажжённой сигареты прямо на пол. — Ты всегда был слишком жаден и глуп, поэтому предал собственного сына. — Не тебе, судить меня, сынок, — устало смеётся сильно измотанный и помятый Ким Минхёк. Белая рубашка покрылась грязными пятнами, порванный с правой стороны пиджак — пылью. На лице ссадины и засохшие царапины, а в глазах мертвенная пустота и насмешка. Проиграл. Уступил этому сопляку, и теперь стыдно. Даже мысли о скорой смерти не так его беспокоят, сколько то, что Намджун смог обыграть Минхёка. Умирать вообще не страшно, страшно знать, от чьих рук. — Не мне, — соглашается Намджун, затягиваясь. — Но именно я оглашу приговор. Человек сам себя судит, сам заточает в тюрьму и заранее знает, какое наказание его ждёт. Даже самые бесчеловечные убийцы терзаются, но не от грехов своих, а от непреодолимого сумасшествия и краткости мига удовлетворения. И эта война внутри Минхёка самое верное тому подтверждение — он повержен. Убит не правосудием, а таким же жестоким ублюдком. Ведь для беспринципных покорителей нет ничего хуже быть покорёнными. — Взявший меч от меча и погибнет, сынок, — с болью говорит мужчина. Если бы он мог, то громко и заливисто смеялся сейчас, потому что когда-то любимое место палача занял его собственный сын, а сам Минхёк побитой собакой сидит на стуле — жертвой. И все убитые и изувеченные им души собрались сейчас вокруг сотнями святящихся призраков, пьют адское вино и гадко улыбаются. Для них нет ничего прекраснее этого момента. Потому что ради такого и смерть больше не бремя, а вознаграждение. Ради такого можно и подождать хоть десять, хоть двадцать лет. Ведь мёртвым спешить некуда, их больше не ждут и не ищут. Минхёк беспорядочно шарит глазами и замечает в беснующейся толпе грустное лицо своей младшей дочери — Мари. «Что же ты наделал, папочка?» — будто спрашивает она. — Ты предатель, отец, — громко произносит Намджун. — И ты умрёшь, как предатель, потому что я такого не прощаю. Не ты ли учил меня этому? — Я безмерно тобой горд, — с едким сарказмом говорит Минхёк и смеётся. — Ну, и что же ты приготовил для собственного отца, а, сынок? — Я знаю, что многие будут сомневаться, что ты действительно мёртв, поэтому, — Джун тушит зашипевшую сигарету, — я покажу им твою голову, — улыбка на чужом лице меркнет. — Шутки кончились, отец. Пусть все в этой прогнившей стране знают, что я уничтожу каждого, кто попробует пойти против меня. Без исключения. — Нужно было убить тебя ещё тогда в тот день, двенадцать лет назад, — с яростью говорит Минхёк, дёрнувшись на стуле. — Я выиграл, — скалится Джун, взяв со стола острую, как бритва, катану. — Как и тогда, выиграл. Лицо мёртвой Мари всё ближе. Она обнимает Минхёка, дышит холодом в шею. Не злится, не ненавидит, а утешает. Только мужчина в этом светлом образе видит не собственную убитую им дочь, а смерть. Эти пустые глаза всё знают, боль всю чувствуют и готовы её забрать. Только Ким прекрасно понимает, что вовсе не вечный покой его там ждёт. Избавления не будет — он его не заслужил. — Наведи там порядок в аду, пока меня не будет, — лезвие взлетает в воздух. — Ведь даже после смерти я и там займу твоё место. — Но прежде, — Минхёк багровеет и со звонкой сталью смотрит Намджуну в глаза, — ты прочтёшь все те письма, которые писал тебе твой друг детства Чон Хосок, и поймёшь, какая же ты мразь, раз оставил его в тот момент, когда он так в тебе нуждался, — глаза Джуна наполняются горьким осознанием и застывшим внутренним воплем. — А, точно, ты не мог их прочитать. Ведь все письма тормозили на половине пути и присылали мне. Какая жалость. — Иди к чёрту, — орёт Намджун и красный яростный цвет опаляет глаза. Брызгает кровь. Ким стирает её с лица и разжимает ладонь. Катана, приятно звякнув, падает на бетонный пол. Рядом стоящие громилы молча и равнодушно смотрят на севшего прямо в лужу крови и схватившегося за волосы Первого лидера. Он размазывает алую вязку жидкость по вискам, лбу, платиново-белым прядям и подавляет тошнотворные приступы рыдания. Голова Минхёка зияет пустыми рыбьими глазами, но даже в них Намджун видит осуждение и кричит, чтобы её немедленно убрали. Тело тоже. Долг выполнен. Ничто его больше не остановит. Ничто, никто и никогда. Только… Никакие обиды никогда не забываются, отец.☠☠☠
Кафе Indifference
— Хочешь купить у меня мою самую любимую шлюху? — заразительно смеётся Тэхён, расслабленно разваливаясь на стуле и запуская ладонь в ярко-синие волосы. — С каких пор ты стал заводить себе фаворитов? — Не купить, а забрать, — хмуро поправляет Намджун и расстёгивает пуговицы пиджака. — Я бы мог просто взять то, что принадлежит мне, но иду на компромисс. — И сколько дашь? — Тэхён, как истинный сумасшедший за одну секунду переключается от глупого смеха до цепкого и циничного равнодушия. Он крутит в руках белую зажигалку и поджимает губы. — А сколько ты хочешь? — иронично вскидывает левую бровь Намджун и опускает взгляд на тонкие пальцы. — Очень некрасиво отвечать вопросом на вопрос, господин Ён Хва, — шипит Тэ, поморщившись. — Однако ваш подход мне нравится. Поэтому, — Ким делает небольшую паузу, задумавшись, — я всего лишь хочу противоядие и уверенности в статусе-кво. — Не разочаровывай меня и никакое противоядие тебе не понадобится, — пожимает плечами Намджун. — В остальном будь уверен. — Я похож на идиота, который верит на слово? — усмехается Тэхён. — Нет противоядия от этой чумы, что ты придумал, нет и Чон Хосока. — А я думал, мы отлично друг друга понимаем, — цокает языком Намджун, недовольно прищурившись. Внешне он выглядит спокойно, но сжатые в кулаки руки выдают его злость. — Значит, ты ошибался, — Тэхён щёлкает зажигалкой и наблюдает за вспыхнувшем пламенем. Пусть Ён Хва делает, что хочет, а Тэ не пойдёт ему навстречу так просто. Не в этот раз, не из-за Чон Хосока. Его до дрожи бесит то, что великий Ким Намджун готов пойти на многое, чтобы вернуть этого мальчишку обратно. Что в нём такого? Чем Тэхён ему уступает? Или даже самые ужасные люди тоже подвержены любви? Если это так, то пусть готовится к тому, что придётся её потерять. — Да, я ошибся, но не на твой счёт, — усмехается Джун. «Я отправил самого чистого и искреннего здесь человека в ряды лживых блядей», — мучительно пробегает в голове на повторе. Ему теперь от этой ошибки вовек не отмыться и не вымолить прощения. Потому что Ким сам безжалостно толкнул в болото единственного, кто действительно его любил. Любил, несмотря на то, кто он и чем занимается. А теперь что? Как вернуть ту нежность и заботу во взгляде? Как доказать, что Намджун всё осознал? — Проси всё, что захочешь, но не противоядие. — Тогда нам не о чем с тобой разговаривать, — пламя тухнет. Тэхён нахально улыбается своими малиновыми губами и с такой же несгибаемой силой смотрит в глаза Первого лидера. «Хочешь войны, ты её получишь», — читается в них заглавными буквами. «Роза» своих людей так просто не отпускает. Таких, как Чон Хосок, впоследствии просто объявляют предателем и ликвидируют в первой же разборке. И Намджун прекрасно это знает, именно поэтому ему нужно, чтобы Тэхён, как глава клана, дал своё официальное разрешение. — Знаешь, почему умер мой отец? — сухо улыбается Ён Хва. — Потому что захотел слишком многого. — Моё решение не изменится, — чётко говорит Тэхён, поправив чёрную кожанку. Решительно. И глупо. Потому что никакие обиды никогда не забываются. Глаза Намджуна озаряются ледяной злобой. Она проникают глубоко под кожу, вскипает на кончиках пальцев и застревает под ногтями. Ким чувствует, как змеи внутри сворачиваются в клубок и презрительно шипят «выстрели». Непоколебимость Тэхёна поражает и одновременно раздражает настолько, что уступить становится невозможно. И Намджун не отступит. Не в его правилах. — Я думал, мы друзья, а мы враги, — разочарованно произносит он и улыбается. — С людьми всегда так. Проявляешь к ним понимание, а они плюют тебе прямо в лицо. Тэхён усмехается и старается не подавать виду, что что-то внутри оборвалось. — Объявляешь мне войну? — вскрикивает. — Из-за мальчишки? — Из-за мальчишки, — по-хамски соглашается Намджун и добавляет: — Мой отец мёртв, ты следующий.☠☠☠
Кафе M & R
— Следователь Ким? — спрашивает нахмуренный парень, просканировав глазами вставшего Джина. — Я Ан Хёну. Вы мне звонили. — Да, спасибо, что пришли, — говорит севший обратно Сокджин и указывает Хёну на место напротив. — Я специально не стал вызывать вас в участок. Думаю, что в кафе обстановка будет намного приятней. Парень сразу же заказывает себе кофе и осторожно поглядывает на молодого и симпатичного следователя, откладывающего телефон в сторону. Джин спокойно улыбается и отпивает с чашки свой слишком сладкий какао. Собирается с мыслями. — Я понимаю ваше беспокойство, ведь не каждому понравится, когда им звонят из полиции, — Хёну уже гораздо смелее улыбается, — но не волнуйтесь. Я всего лишь задам Вам пару вопросов, касаемых вашего бывшего друга Пак Чимина. — Чимина? — переспрашивает парень и опускает глаза. — С ним что-то случилось? — Нет, но именно поэтому мы сейчас с вами и говорим, — качает головой Джин, заинтересованно впитывая слишком странную реакцию Ан Хёну. Приносят кофе. — И ещё, я очень надеюсь, что наш с Вами разговор так и останется между нами. — Конечно, — добродушно кивает парень. Всё, что хотите, проблемы никому не нужны. — Хорошо, — Джин по привычке обводит глазами зал, словно что-то выискивая и не находя. Насчёт более приятной обстановки он не соврал, но не это стало истинной причиной того, что они говорят сейчас здесь. — Скажите, Хёну, каким был Пак Чимин, когда вы ещё с ним общались? — Хорошим другом, — вспоминает парень, держа в правой руке горячую чашку. — Чимин никогда никому не раскрывал, что он из довольно богатой семьи. Часто критиковал золотую молодёжь. Кажется, он их просто ненавидел. «И это в нём так и не изменилось», — хмыкает про себя Сокджин, внимательно слушая. — А почему, не знаете? — если подумать, то как только Пак пришёл в участок, он тоже молчал до последнего о том, кто он и откуда. Будто скрывал. Только зачем? Люди обычно таким гордятся, а не презирают. — Честно, не знаю, — пожимает плечами Хёну, спокойно отпивая кофе. «Не врёт», — подмечает следователь. — Это кажется странным на первый взгляд. Сын почти что миллиардера ненавидит богатых, но я никогда не интересовался причинами. — Ладно, — сдаётся Сокджин. Видно, эту тайну ему ещё предстоит раскрыть. — Хёну, вы знаете Ким Намджуна? — Кто ж его не знает? — усмехается парень, чувствуя недоброе. Потому что даже каждая собака в этом городе понимает, что там, где фигурирует имя Кима, происходит что-то ужасное. Подобная слава не только притягивает, она же и заставляет держаться подальше. Просто не все столь благоразумны и удачливы. — Какие отношения были у Чимина с Ким Намджуном? — аккуратные пальцы на чашке напрягаются. Хёну как-то непонятно опускает глаза и вздыхает. Глупо было предполагать, что полиция не узнает и о таком. Только говорить об этом также откровенно уже не получится, а соврать страшно. Красный или синий — какой провод будем резать? — Я знаю только слухи, — нехотя признаётся парень. — Кажется, они общались. Довольно близко. — Насколько близко? — Джин старается не показывать, как израненное собственными мыслями нутро покрывается ледяной коркой. Он натянуто и сухо улыбается, скорее из вежливости. Стучит пальцами по чашке и боится дышать: грудная клетка треснет. Почему Чимин всё это время ему врал? Знал ли Джин его вообще? Выходит, что не знал. Выходит, что не смог заслужить доверия, когда заслонял собой от пуль. А ведь Чимин стал для него не просто коллегой по работе, Чимин стал для него семьёй. — Я слышал, что Чимин с ним спал. Наш общий знакомый видел, как они вместе выходили из клуба, — всё также напряжённо сообщает Хёну. В его голосе слышится лёгкая толика осуждения. И не понятно, отчего: то ли из-за того, что Пак Чимин занимался сексом с мужчиной, то ли из-за того, кто этот мужчина. Да тут даже не знаешь, что хуже. Джина откровенно перекашивает от одной мысли, что тело любимого человека лежало под этим монстром. В памяти сразу всплывает самодовольная улыбка Ким Намджуна, её хочется немедленно разбить, но не выходит. Господи. — И из-за этого вы перестали общаться? Ты сказал, что он был хорошим другом, — уже без какого-либо интереса интересуется Сокджин. Он поглядывает на часы и хмурится. — Нет, просто он слишком изменился, — тоже равнодушно говорит Хёну. Вся боль из-за раскола их когда-то хорошей дружбы давно прошла. Остались только лёгкое сожаление и неплохие воспоминания, всё. — К тому же, Чимин всегда слишком легко вычёркивал людей из своей жизни. «Тебя тоже скоро вычеркнут», — змеёй искусительницей шепчет разум, но Джин, под столом сжав ладони в кулаки, упорно его игнорирует. Чувствует, как собственная сухая улыбка трещит по швам, и допивает уже остывший и теперь кажущийся отвратительно сладким какао. Ставит на место кружку и в последний раз смотрит на парня. — Спасибо Вам, Хёну, за информацию.