Квартира Чон Хосока
— Хён, как ты себя чувствуешь? Я звонил тебе уже три раза, но ты не брал трубку, — Чонгук обеспокоенно смотрит на Хосока, закрывая за собой дверь в квартиру. Снимает тонкую чёрную ветровку и вешает её в прихожей. По пятам следует за старшим на кухню, примечая непривычный беспорядок и царящую атмосферу напряжённости. Хмурится. — Хён? — Извини, Чонгук-ки, я не ждал гостей, — наконец говорит Хосок, сильнее кутаясь в огромный воротник тёплого вязанного свитера. Чертовски холодно. На улице, в квартире — везде. Где бы Хосок ни находился, этот холод проникает под одежду и заставляет дрожать. Чон бесполезно пытается унять эту дрожь, натягивает на обжигающе ледяные ладони рукава свитера и выдавливает немного наивную и слабую улыбку. — Будешь кофе? Чонгук немного злобно щурится и молчит, разглядывая бледного и словно прозрачного Хосока. Потому что вот только не надо, как обычно, делать вид, что всё в порядке. Чонгуку не пять лет, и у него есть глаза и уши. Во что, чёрт возьми, его хён опять вляпался и насколько это серьёзно? — Ты заболел? — Хосок даже отшатнуться не успевает, как Чонгук прикладывает ладонь к пылающему лбу и вздрагивает. — Хён, нужно срочно вызвать скорую, ты на ногах еле стоишь! — кричит. Разъярённо смотрит на Хосока и вспоминает, что телефон в куртке. — Это всего лишь температура, — тормозит его Хо, устало заглянув в глаза. — Ерунда, просто нужно выспаться, и всё пройдёт. Не пройдёт. Хосок и сам знает, что не пройдёт. Потому что эта «ерунда» не отпускает его уже четвёртый день. И выспаться тоже не получится — вместо сна кошмары. Горсть таблеток и стакан холодной воды снимают лишь часть ломающей его изнутри боли. Суставы мучительно выкручиваются, внутренний жар не даёт сконцентрироваться даже на элементарных вещах, а исходящая ото всюду стужа мелкими иголочками покалывает всё тело. Чонгук нахмурено думает, что же делать и как помочь хёну, даже сквозь рубашку чувствуя, насколько же у Хосока ледяная ладонь. — Как давно у тебя подобное состояние? — неожиданно спрашивает, открывая холодильник в поисках молока, ну или хотя бы чего-нибудь подходящего. — Не знаю точно, где-то с понедельника, — пожимает плечами Хосок. «С субботы», — мысленно признаётся. Правду говорить нельзя, иначе этот малец насильно потащит его к врачу и ещё потом Юнги пожалуется, а брат будет переживать. Ему нельзя, у него скоро операция. — Значит, уже второй день, — озадаченно кивает Чонгук, почёсывая макушку. Четвёртый. — Я видел здесь рядом аптеку, пойду, схожу. Хосок с трудом соскребает себя со стенки, на которую он так хорошо облокотился, и ищет карту. Передаёт её Чонгуку, который сразу отнекивается и качает головой, потому что «не парься, хён, я всё куплю». Это звучит чертовски мило, но Хосока больше ничем не проймёшь. Он настаивает и буквально выпроваживает Чонгука из квартиры. Закрывает дверь и доходит до кровати. Падает на холодную ткань, мучительно прикрывая глаза. Мир вокруг вращается с адской скоростью, Хосок морщится и на какие-то секунды выпадает из реальности, но всё равно потом сразу же всплывает наружу собственного сознания и тяжело дышит. «Завтра, в семь», — мигает айфон. И видит Бог, Хосок давно бы уже его разбил, да это не поможет.☠☠☠
Ап...й университет
На всю аудиторию раздаётся громкий и сумасшедший смех, заставляя радушную пустоту забиваться по щелям, проникать сквозь ряды столов и стульев, биться о прозрачное стекло окон и осыпаться осколками ранящей душу тревоги. Полустёртые надписи на доске, меловая крошка едва заметной пылью уже больше не кружит в воздухе, а лишь свидетельствует о том, что здесь кто-то был, до сих пор присутствует. Смех стихает. — Хочешь мне помочь? — Хосок стирает выступившие мелкие слезинки с уголков глаз и качает головой. — Ты? — он снова срывается на хохот, хватаясь за правый бок и ощущая неприятное головокружение. — Да пошёл ты на хуй, волонтёр хуев. Мне от тебя ничего не нужно. — Не советую так со мной разговаривать, — глаза Намджуна темнеют. Он коршуном нависает над парнем, ментально срывая кровавыми ладонями выстроенный забор из колючей проволоки и пробирается внутрь — шагает сквозь минное поле и с трудом держится на ногах. Только Хосок даже после этого оказывается непреодолимо далеко. Замуровался за тремя бетонными стенами, ров острыми кольями обогатил и душу свою куда-то внутрь спрятал. Теперь и не найдёшь. — Я признаю, что поступил как мудак, и очень хочу это исправить. — Ты слишком поздно начал ломать комедию, — презрительно хмыкает Чон, выталкивая Намджуна из своей головы. Спасать ведь уже нечего. Тэхён всё подчистую снёс. Унизил не только морально, но и делом. Забрал последнее — честь, а с ней ушла и гордость. Подруги. В пьяном угаре тело поцелуями осквернил, на член натянул и причинил такую боль, что жизнь теперь кажется не более чем просто неудачной шуткой. Омерзительно. Потому что «нетронутая задница Хосока Намджуну не достанется». Тэхён этого ни за что не допустит. — Никогда не поздно осознать свои ошибки, — Намджуна бесит, что этот несносный парень совершенно не смотрит ему в глаза. Так не должно быть, так неправильно. Он тянет руку и хватает Хосока за подбородок, немного грубо сжав его. Пусть никогда больше не отворачивается. — Я не мог простить тебе то, что ты меня бросил. Я с ума сходил, как только тебя увидел, но не мог. — И поэтому ты тоже меня бросил, да? — вот он, долгожданный взгляд, но там одна выжигающая органы кислота. Намджун хмурится и на какие-то секунды перестаёт дышать — эта гадость попала в лёгкие. — Я двенадцать лет ждал от тебя хоть строчки, хоть чего-нибудь. В тот день, Ким Намджун, умерла и моя сестра, но я справился с этим. Я продолжил жить дальше, а ты так и остался тем маленьким мальчиком, желающим отомстить всему миру за смерть любимого человека. — Ты ничего не знаешь, — вскрикивает Джун, со всех сил подавляя бушующую ярость и обиду. — Ты ничего, блядь, не знаешь. — Зато я знаю, что ты пытался меня купить, — горько усмехается Хосок. — Мне этого достаточно. Тэхён убил Чона не тем, что насадил на себя, а тем, что сказал в тот момент. «Как я и говорил, ты для Кима не более чем шлюха. Он торговался за твою задницу, но мы не сошлись в цене», — иголками под ногти. Этим Хосока и контузило. — Я никогда никого ни о чём не просил, — Намджун придвигается ближе и дышит хрупкому парню прямо в губы. Смотрит в ярко подведённые глаза, мысленно умоляя Хосока снять эти чёртовы серые линзы, удивляется болезненной бледности и убирает собственные шипы подальше. — Но тебя прошу, возвращайся. Я разберусь со всем сам, а ты просто стой за моей спиной и жди. Я смогу нас защитить. «Пусть даже в твоих руках будет нож, я всё равно буду в тебе уверен, отворачиваясь». Хосок не предаст Намджуна, потому что никогда и не предавал. Даже в детстве, когда Джун увидел свою мёртвую сестру, Хосок в тот вечер его не оставил — держал за руку и тихо с ним плакал. Нет никого ближе и роднее этого рыжего и израненного паренька. А ведь он так отчаянно хотел, чтобы это солнце потухло. Мечта сбылась, и яркое пламя внутри Хосока залили ледяной водой. Нет больше ослепительной улыбки, а на сердце у Намджуна всё та же пустота. Выходит, ненавидеть того, кого искренне любишь, не так-то просто. — Хочешь извиниться? — Хосока током прошибает и за края этого серого мира выносит от одного только «нас». Наверное, он окончательно рехнулся, раз заворожённо следит за чужими губами и уже давно готов сдаться. Глупое сердце согласно закрыть глаза на все обидные слова, на все подножки и плевки. Не имеет значения, что Ким Вантэ вчера вечером в него кончил, что его, скорее всего, в будущем всё равно бросят, что это страшное «в будущем» уже сейчас рвёт на части душу. Хосок наклоняется вперед и поступает слишком жестоко для них обоих — целует. Намджун сразу же подхватывает, без спроса превращая нерешительность в самое стойкое и осознанное желание. Мягко покусывает губы, щекочет языком нёбо, несдержанно проникает глубже, обезоружено посмотрев Хосоку в глаза, когда тот также резко отстраняется. Чёрт, а ведь Ким Намджун и правда его любит. И это уже имеет значение. — Тогда встань на колени. Не сможешь? Даже ради меня? Даже ради этого сказочного «нас»? Ведь любовь — это самое настоящее унижение. — Я могу отдать тебе всё, что захочешь, но не это, — рычит Намджун, отчаянно желая ещё раз просто прикоснуться к тёплым губам собственного палача. С Хосоком будет трудно, но без него просто незачем, Боже. Теперь Ким это понимает, но того, кого не сломала сама смерть, никто больше не сломает. Жизнь тем более. — А мне ничего больше и не нужно, — тихо говорит Хосок и делает шаг назад. Намджун никогда никому не уступит. Даже собственному сердцу. — Я люблю тебя, Ким Намджун. Дерьмо, да я до сих пор вижу в тебе хорошего человека, — ещё один шаг. — Но я не займу твою сторону, потому что на ней я буду по-настоящему одинок, пока ты будешь подчинять себе весь мир. Серое небо разбилось и осыпалось осколками, оставляя после себя одну лишь зияющую черноту. — Если ты не со мной, малыш, значит, ни с кем.☠☠☠
Квартира Ким Намджуна
— Ты говоришь, что ненавидишь меня, но при этом сам прыгаешь на мой член, — усмехается Ким Намджун, убирая рыжую чёлку со лба и легонько оглаживая спину. «А тот, кого я люблю, сам от меня отказывается», — мысленно добавляет. — Я же обещал, что после того раза оставлю тебя в покое, но почему ты вернулся? — Потому что ты единственный, кто не считает меня плохим, — устало потягивается Чимин, окончательно разомлевший от стакана виски, долгого сумасшедшего секса и горячего душа после. Он жмётся щекой к груди, обводит пальцами чернильные линии на коже и по одному выкидывает когда-то для него значимые принципы в топку. Красиво горят. Стокгольмский синдром? Чимин не уверен. Эта проблема называется совсем по-другому. Ким Сокджин. Страх. Недоверие. Есть такие секреты, о которых невозможно рассказать. Вот и Чимин не сможет поведать Джину мерзкую правду о том, что несколько лет назад его изнасиловали за каким-то клубом, и теперь он сам раздвигает ноги перед собственным насильником. Сокджин другой, у него хорошие родители, счастливое детство, юность. Он изначально не был создан для всего этого дерьма, и Чимин не имеет право его в это втягивать. Потому что любит и желает ему лучшего будущего. — Твой красавчик следователь всеми фибрами души желает меня закопать, — вспоминает Намджун, ощущая нежную кожу под кончиками пальцев. Сегодня он ласков. — Но лучше бы ему остановиться, пока я не разозлился. И совершенно плевать, что за безопасность этого упрямца Чимин расплачивается собственным телом. — Тебя это беспокоит? — Пак издевательски хмыкает и приподнимается, облокотившись на правую руку, заглядывает в чужие тёмные глаза и видит в них отсвет ночника. Улыбается. — Это, мой золотой, — усмехается Джун, — должно беспокоить только тебя. Шелестит шёлковая простыня. Чимин падает назад на подушку и равнодушно наблюдает, как Намджун полностью обнажённый идёт к небольшому столику и наливает себе виски. Пьёт залпом, задумчиво оглядывает валяющиеся на полу вещи и сжимает стакан в ладони. Чёртов Чон Хосок, тоже сегодня днём был в точно такой же чёрной футболке. И эти рыжие волосы, раскиданные по холодному шёлку, сейчас должны принадлежать совсем другому человеку. Намджун пытался — заставил Пак Чимина изменить свою внешность, носить похожую одежду, даже думать так же, но ничего не прошло. Чон Хосок остался Чон Хосоком, и он всё так же далеко. — Улыбайся, — стакан летит в сторону. — Я хочу, чтобы ты улыбался. Даже улыбка не та.☠☠☠
Полицейский участок района Каннам
— Выбор этого психа не случаен, — Чимин отрывает глаза от монитора, где открыт документ с показаниями друга последней жертвы — Чве Хёнджу. — То есть он карает не всех, только тех, кто реально в чём-то виноват. — Это не даёт нам по сути ничего, — меланхолично тянет Сокджин, передавая Ухёку папки с законченными делами, чтобы он отнёс их на хранение в архив. — Нет, даёт, — уверенно заявляет Чимин. — И очень многое. Например то, что всего будет девять жертв. Пятая уже умерла. — И почему же? — в голосе старшего следователя слышится насмешка, но уже через секунду он широко открывает глаза и поворачивается в сторону Пака. — Подожди, не хочешь ли ты сказать, что… — Ад Данте, — кивает не менее взволнованный Чимин. — Я давно об этом догадывался, но всё никак не мог связать информацию воедино. Джин внимательно слушает парня, облокотившись на спинку своего любимого кресла на колёсиках. Теребит в руках карандаш и задумчиво щурится. — Поясняю, — Чимин накрывает ладонью книгу, которую перечитал уже, наверное, раза три точно. — Первая жертва — Со Гювон, как первый круг ада. Эта девчонка спонсировала мародёрство, по её приказу были совершены два нападения на настоятелей. В своём Инстаграмме она открыто критиковала любую веру и вообще была очень скандальной личностью. Богохульство, или, в нашем случае, не христианство. И зашитый рот, как символ того, что перед смертью она не может даже помолиться. Чимин внутренне усмехается. Потому что сейчас половина населения точно такие же. Это теперь называется не грехом, а собственной точкой зрения, и ни кем не осуждается. — Чан Али — второй круг. О том, что творилось на её вечеринках, было строго-настрого запрещено говорить, потому что хорошая девочка такого уважаемого в городе человека не могла устраивать оргии и встречаться со своей лучшей подругой. За разглашение такого страшного секрета тебе спокойно могли приставить дуло к виску, естественно, опять же в тайне. Сладострастие. Далее Тан Джиён. Целыми сутками торчала во всяких ресторанах и беспрестанно заливала в сеть фотки различных блюд. Но это не преступление, вся соль в другом. По моим источникам, она под прикрытием благотворительности детским домам спонсировала эти же рестораны, в которых опять же спускала заоблачные суммы. Третий круг — чревоугодие. Чимин замолкает на секунду, стуча ногтями по гладкой обложке. — Им Бонсан была хорошей знакомой моего младшего брата и, судя по его словам, последней скрягой. Единственное, что её волновало, это деньги. Скупость. А Чве Хёнджу терроризировал своих одноклассников из-за всякой ерунды. Как рассказал мне один его приятель, парень постоянно избивал свою девушку и запугивал, поэтому она до сих пор молчала. Гнев. Наш эксперт подтвердил, что перед смертью его тоже довольно сильно избили, практически забили железным прутом, а потом перерезали горло. — Следующий круг? — немного напряжённо спрашивает Джин. — Еретики, или лжеучителя, — отзывается Чимин, прекрасно понимая, что так занимает Кима. Этот ублюдок дал чёткий намёк, что его выбор пал именно на Пак Чимина. И в этом и находится главная неувязка. Ведь Пак, как и множество других людей, попадал под половину этих страшных грехов, но в этом был кристально чист. — Он просто нас запугивает. Отвлекает внимание, не более. — Я думаю, ты абсолютно прав, Чимин, но… — Сокджин замирает на месте, старательно вглядываясь в монитор компьютера. — Пришли результаты по камерам рядом с домом Чве. Они зафиксировали, с кем парень покинул особняк. Чимин сразу же подлетает к следователю, встав сзади кресла. — Ничего не могу понять, лицо не видно, — раздражённо стучит кулаком по столу Джин. Пак сдержанно молчит и сканирует глазами обработанные фотографии с камер. На них Чве Хёнджу улыбается и смотрит в сторону идущего рядом парня, лицо которого скрыто под чёрной кепкой и такой же чёрной маской. Кончики тёмных волос виднеются из-под этой кепки. Такой же рост, как у Чве, среднее телосложение, перчатки. И так на всех фотографиях. Ловить здесь нечего. — Хотя, — Сокджин задумчиво хмыкает, — эта кожаная куртка кажется мне знакомой. — Потому что такие же куртки носит сейчас каждый второй, — качает головой Чимин, и с этим не поспоришь. Ким вновь и вновь перелистывает фотографии, периодически вздыхая. Может, конечно, ему и показалось. — Я сегодня же поговорю со свидетелем, — решает Джин.☠☠☠
— Тебя подвезти, принцесса? Чонгук вздрагивает и оборачивается в сторону остановившейся неподалёку красной панамеры. Поправляет лямку рюкзака и замирает в нерешительности, вспоминая все слова своего хёна по поводу Ким Вантэ. «Он ужасный, хуже этого урода никого не найти, таких нужно обходить за тысячу километров!» И, наверное, хён прав, потому что прекрасно знает Вантэ, только Хосок совершенно не знает Чонгука. Парень смотрит на улыбающуюся синеволосую бестию в слишком идущих ему солнцезащитных очках, на модную чёрную кожаную куртку, такие же кожаные перчатки на руках, уверенно сжимающих руль, и улыбается в ответ. Подходит к машине, внимательно оглядываясь по сторонам, и садится в тачку, хлопнув дверью. — Я же просил не появляться возле школы, — устало повторяет Чон и тянется к губам старшего. Вантэ мягко его целует, поочерёдно закусывая то верхнюю, то нижнюю губу, гладит нежную шею и мурлычет. «Мой маленький вкусный мальчик», — выдыхает в поцелуе. Ласковый, чувствительный, терпкий, совершенный. То, что нужно. Ким отрывается и выкручивает руль. Панамера резко срывается с места, оставляя позади идущих небольшими группами школьников. Чонгуку на них плевать, он недавно в этой школе, никого ещё толком не знает. Даже не пытается с кем-то подружиться. К тому же у Чона уже есть друг — закрытый от всего мира Юнги, всегда радушно улыбающийся только Чонгуку. — А я просил тебя поменьше общаться с Чонами, — напоминает Вантэ, чему-то странно улыбаясь. Он по собственнически сжимает чуть выше колена Чонгука, одной рукой ведя машину. — Мы же договорились, ты не лезешь в мои дела, а я в твои, — легко парирует школьник, смотря прямо перед собой. Панамера легко петляет между другими машинами. Огромные вывески, подобные людям, обещают головокружительный успех, выгоду, перспективы, только никто на них давно уже не смотрит. Привычные улицы, как всегда, полны народа, но никто никого не знает, и это просто восхитительно. Чонгуку всегда было комфортнее с незнакомыми, такой уж он человек — недоверчивый. Всегда держался в стороне в любой ситуации, всегда знал больше чем другие и молчал, потому что так безопаснее всего. Мы рабы того, что говорим, и хозяева того, о чём думаем. — Как там, кстати, Чон Хосок? — спрашивает Тэхён. — Как себя чувствует? — Просто замечательно, — фыркает Чонгук. — Тебя это не должно волновать. «Как и меня твои проблемы.» — Тебя тоже, но именно ты бегаешь для него по аптекам и развлекаешь его больного братца, — морщится Ким Вантэ, боковым зрением замечая, как недовольно надувается Чонгук. — Я не разрешал за мной следить. Вот это совсем не к месту. Чонгук никогда не принадлежал «Розе» и не вступал в отношения с Вантэ, чтобы тот воспринимал его, как личную игрушку. Не кимовское это дело, лезть в его личные привязанности и отношения. И Чонгук, и Вантэ — одинокие волки, оба любят скрытность и свободу. И то, что последний стал слишком допекать, совсем не нравится первому. — Покажи мне хоть одного идиота, который разрешил бы за собой следить, — нервно говорит Тэхён, резко вдарив по тормозам, отчего непристёгнутый школьник чуть не вылетает в лобовое стекло. Сильная рука хватает его за грудь. — Со вчерашнего дня объявлено о мобилизации, наш договор с Ён Хва был расторгнут. — Сочувствую, — грубовато фыркает Чонгук, который до сих пор не может унять сердцебиение после выходки Тэхёна. Он расстёгивает школьный пиджак и немного опускает стекло. Дует лёгкий ветерок. — Мне не нужно твоё сочувствие, — едко шипит Вантэ, дёрнув за галстук испуганного чужой агрессией парня на себя. — Я всего лишь хочу знать, на чьей ты стороне, солнце. «Тебе всё равно придётся кого-то выбрать», — видит Чонгук в холодных глазах напротив. Так сделай же правильный выбор, не ошибись. Потому что от этого зависит чертовски много. Слишком. — Мне жаль, — шепчет Чонгук, ощущая, как каменеют пальцы на шее. — Я не с ними, но и не с тобой. Я за кулисами.