ты-моя родственная душа

—Этот мальчик уже ушёл? -зайдя в палату Шото проговорила далеко не молодая медсестра. В эту вечернюю смену дежурство свалилось на её уже старческие плечи. Но узнав причину попадания в это не самое радужное место такого юного мальчика, она пришла в ужас, поэтому первым в её обходе был именно Тодороки. —Да, только что. -невольная улыбка пробивается сквозь вечно равнодушное и холодное лицо каждый раз, когда кто-то заставляет Шото вспомнить Кацуки. Хотя и без этих напоминаний он его никогда не забывал. —Он пробыл тут весь день. —О, мальчик мой, так ты многого ещё и не знаешь. -медсестра начала смеяться, поднося к кровати стул и садясь на него. —Он тут был ещё и целую ночь. Она взяла Шото за руку, мягко сжимая в своей. Почему-то Тодороки не чувствовал с её стороны никакого негатива, лишь переживание и заботу. Она как бабушка, которую мальчику не было суждено увидеть при рождении. Причём ни одну, ни вторую. Поэтому такая забота со стороны старой женщины сбивает с толку, неужели кто-то, помимо Кацуки, может за него переживать? —Этот мальчик устроил тут такой переполох, когда притащил тебя. Несмотря на то, что куда-то очень-очень спешил, он пробыл здесь до того момента, пока тебя не положили сюда. -она вздохнула, с легкой улыбкой заново вспоминая события вчерашнего вечера. —А потом, всего лишь через час снова вернулся и сказал, что будет ночевать либо в твоей палате, либо на коврике возле неё. Он так ругался с заведующим отделения, что тот сдался и разрешил ему остаться с тобой. —Да, наверное он может. -Шото было смешно и одновременно так тепло на душе. Он даже представить не мог, что Бакуго будет ругаться с медперсоналом. Интересно, если Тодороки полетит в космос, Кацуки отправится за ним? Конечно да. Было полной неожиданностью, что медсестра резко соскочила со стула и заключила его в крепкие объятия. И совсем-совсем неожиданно то, что она расплакалась, как маленькая девочка. Будто не видела раньше подобных ситуаций, ведь у медсестёр тяжелая работа. Нужно иметь стальные нервы, чтобы продолжать нормально общаться с человеком, чаще всего пережившим что-то ужасное. Нужно совсем не иметь сердца, или запереть его на тысячу замков, чтобы оставаться хладнокровным в присутствии своего пациента. Но она другая. Это же совсем мальчик. Его ведь не просто избили, это травма на всю жизнь. Но как он может оставаться таким равнодушным? Как он может улыбаться после всего случившегося? У неё богатый жизненный опыт, и с такими сталкивалась. Люди, что уничтожают себя изнутри, чаще всего не показывают своих истинных чувств. Это плохой конец. Она не ко всем так относится. Даже мало к кому, но у этого ребёнка такая чистая душа, как можно было так поступить с ним? Он ведь ещё совсем невинен. Был. —Не избили тебя так, солнце моё, совсем не избили. Мне так жаль. Он обнял её в ответ, прекрасно понимая, она не знает про него ничего. Это не то, что способно сломить его. Он так просто не сдастся, ведь есть человек, который постоянно достаёт его из чёрной-чёрной ямы, затем отмывает и согревает. Ради него Шото не имеет права впадать в отчаяние, ради него он должен продолжать двигаться вперёд. Как же больно оттого, что он чуть не забыл всего этого. —Всё хорошо. -в её руках так тепло, вспоминаются объятия мамы. Но сейчас она уйдёт дальше в обход и он снова останется один. Раньше одиночество было самым лучшим другом, и только Йоараши скрашивал его время от времени, но теперь всё изменилось. Она покинет это место, и Шото останется наедине с этими стенами, холодными и пустыми, как и вся его прежняя жизнь. —Сколько меня здесь продержат? —Не долго, всего неделя осталась. -она отстранилась и легонько погладила его по голове. —Тот блондин сказал, что сам заберёт тебя. И если мы посмеем отдать тебя кому-нибудь другому, то лично придёт по наши души. Проверив состояние Тодороки, медсестра ушла, оставляя пациента на попечение этой пропахшей спиртом и таблетками комнате. *** —Ты мне так и не рассказал, что случилось с моей русалкой. -лежа в крепких объятиях, шепчет Шото. Вот так вот просто валяться в больничной палате на не самой удобной постели стало уже привычно обоим школьникам. Кацуки каждый день приходит к Тодороки, оставаясь с ним до самого закрытия, а иногда и на всю ночь. Конечно это запрещено, вот только Бакуго чихать хотел на всякие там ограничения, он царь этой жизни, а значит именно ему можно задерживаться здесь на столько, на сколько посчитает нужным он сам, всё равно весь медперсонал уже давно смирился с его постоянным присутствием где-то поблизости, да и какая разница, это проблемы самого Шото, блондин же его личное пространство притесняет. Вот только сам Тодороки совершенно не видит в этом ничего плохого. Ему приятна такая забота от своего парня. Когда он рядом, становится гораздо спокойнее на душе, ведь забывается то страшное событие недельной давности. Вот только тело все прекрасно помнит. Стоит Тодороки, позабыв о своем состоянии, резко сесть, как его будто током прошибает, заставляя откинуться обратно на постель. От безысходности хочется плакать, сколько ему ещё придется лежать здесь? Он ведь абсолютно здоров, просто временные трудности. Сотрудники больницы так не думают, всё таки Шото сын мэра, который кстати ни разу и не навестил собственного ребенка, совершенно забывая про его существование. Но Шото и так нормально, он совсем не хочет видеть отца, как раньше, так и сейчас. Только теперь это желание не ограничено временными рамками, Тодороки желает, чтобы отец навсегда исчез из его жизни, оставил в покое, вдвоем с Кацуки. Пока все именно так и происходит, однако пока не значит всегда. Шото это прекрасно знает, поэтому ждет того момента, когда человек с косой вновь ворвется в его жизнь, начиная свои любимые пытки над родным ребенком. —Ну сколько тебе раз повторять, я не знаю. -раздражённым тоном шипит Бакуго, распахивая глаза и недовольно смотря на своего собеседника. Ему совершенно не нравится врать, тем более если потом Тодороки прибьёт его, наконец узнав правду, но такова столь собственническая натура. Сейчас Шото только в его власти, и Кацуки совсем не хочет, чтобы тот думал ещё о чем-то, а тем более о ком-то, кроме него. —Не ври мне! -точно с таким же раздражением рычит Тодороки, вновь недовольно щурясь на такую наглую ложь и ожидая наконец уже услышать столь желанный ответ. Он внимательно смотрит в красные глаза напротив, вот только Бакуго не сломить, он гораздо терпеливее и упорнее самого Шото, поэтому через три минуты после начала такой ненавистной игры в гляделки, гетерохром резко дергается, вырываясь из чужой хватки и пытаясь встать. Практически получилось, Тодороки почти слез с койки, вот только блондин в последний момент успел отреагировать, хватая своего любимого за талию и не давая больше никуда отстраниться. Шото ещё пару раз брыкается, пытаясь вырваться, вот только сил не хватает, да и пятая точка неприятно ноет в ответ на такие безрезультатные действия своего хозяина. Тодороки угрожающе смотрит на Кацуки, но разве тот хоть чего-то боится? Тем более это всего лишь Шото, его любимый и прекрасный Шото, правда немного покалеченный, но ничего, скоро всё пройдёт и Бакуго вновь завалит его, на этот раз наконец доводя процесс до конца. Он уже представляет, как этот чудесный голос будет громко стонать под ним, прося большего, а сейчас блондин дергает гетерохрома на себя, заставляя упасть на свою грудь, и крепко прижимает к себе, будто пытается задушить. Тодороки совсем не брыкается, ему уже давно прекрасно известно, любые попытки сопротивления этому человеку бесполезны. Ну что ж, видимо такова его судьба, вечно стелиться под кого-то, однако именно под Кацуки сам Шото и не против. Он исключение, единственное и неповторимое. Поэтому гетерохром расслабляется в чужих руках, послушно кладя голову на крепкую грудь. —Что, уже сдался? -с весельем произносит блондин. Ему сейчас очень даже смешно. Тодороки каждый раз так активно сопротивляется, но в конечном итоге всегда сдаётся. Но при этом одновременно ещё и очень грустно. Может именно из-за этого своего качества с ним и случилось то, что случилось? Кацуки трясёт головой. Нет, не нужно об этом думать. Если не ему принадлежит первый раз его Шото, то именно он получит второй, третий и все последующие. Вот только легче от такой мысли не становится. С того дня, как он нашёл побитого и изнасилованного Тодороки в той злосчастной квартире, ему каждую ночь снятся кошмары, в которых он слышит крики Шото, видит как этот урод издевается над ним, однако никак не может дотянуться, чтобы помочь. А эта тварь продолжает вколачиваться в уже измученное тело, никак не останавливаясь, совершенно не обращая внимания на отчаянные мольбы Кацуки прекратить всё это. И только когда выпадает редкий момент поспать в объятиях Тодороки, ему не снится ничего, давая наконец расслабиться и успокоиться, ведь под боком тихо сопит такое родное и любимое существо. Из-за столь поглощающих мыслей Бакуго совершенно не заметил, как ослабил свою хватку. Из мира размышлений вырывает такой прекрасный но очень взволнованный взгляд разноцветных глаз. Шото смотрит так мягко и заботливо, но как-то печально, и Бакуго хочется утешить его, шепча на ухо, что всё хорошо, ничего страшного не произошло. Однако они оба прекрасно понимают, это далеко не так. Поэтому единственное, что остаётся блондину сделать, это погладить Шото по голове, мягко улыбаясь. Тодороки сильный, сильнее кого бы то ни было. Он со всем справится, Кацуки в этом уверен. Гетерохрому так нравятся эти нежные прикосновения, он тянулся бы к ним вечно, покорно подставляясь под чужие ладони. Кацуки сейчас такой мягкий и заботливый, что Шото накрывает волной удовольствия, простых поглаживаний становится совершенно недостаточно, в него упирается точно такое же доказательство чужого возбуждения, как и своё собственное. Тодороки мягко улыбается, большим пальцем растирая невидимое вещество по шладкой щеке блондина и так прямо и открыто смотря в самые прекрасные красные красные глаза. В них столько любви и обожания, что Шото не раздумывая готов отдаться их владельцу хоть прямо сейчас, несмотря на своё не самое наилучшее состояние. Кацуки вплетает ладонь в самые мягкие разноцветные волосы, нежно перебирая красно-белые пряди. Такие необычные, они также прекрасны как и их замечательный обладатель. Однако слишком резко он сжимает руку, наматывая переливающиеся в лунном свете локоны на кулак. Шото болезненно стонет, однако его затыкают собственническим поцелуем, дёргая на себя. И Тодороки кроет от грубости, переплетающейся с необычайной нежностью. В этом и состоит характер Кацуки, он очень мягкий и любящий, но при этом жесткий и эгоистичный. Такие несовместимые сочетания заставляют гетерохрома позорно стонать под ним каждый раз, когда тот прижимает его к себе, яро подчиняя своей воле, и Шото слушается, ему не кажется это чем-то унизительным или отвратительным, просто Бакуго такой, какой он есть. Таким создала его сама природа, и Тодороки не имеет права вмешиваться в эти сложные цепочки чужого разума, чтобы что-то в них поменять. Да и тем более его самого всё очень даже устраивает. Через десять минут Шото все таки начинает сопротивляться, вырываясь из чужой сильной хватки, вот только Бакуго не намерен так просто его отпускать. Он с размаху шлепает Тодороки по пятой точке, наслаждаясь раздавшимся прямо в свой рот громким вскриком, сопровождающимся звонким шлепком. Шото злобно фырчит и прокусывает до крови чужую губу. Ему больно, и Кацуки прекрасно это знает, но всё равно продолжает из раза в раз так делать, не собираясь отказывать себе в удовольствии слушать разные тембры любимого голоса. Поэтому нещадно сжимает в ладони ягодицу Тодороки, заставляя его отпустить свою губу и уткнуться носом в шею, болезненно скуля и горячо дыша в неё. От таких действий со стороны Бакуго покрывается мурашками, желая большего, гораздо большего. Вот если бы не тупой папашка его парня, Шото бы сейчас стоял перед ним на четвереньках, заглушая яркие стоны подушкой. А Кацуки бы безжалостно вбивался сзади, удовлетворяя зашкаливающие потребности в столь прекрасной подтянутой заднице на своем члене. Тодороки приникает губами к чужой шее, безжалостно кусая. Ему тоже нравится хрипловатый голос Бакуго, который сейчас стонет от неожиданности. После всякой такой встречи каждый из них уходит с россыпью засосов и всяческих сине-фиолетовых следов на коже. Бакуго скидывает Тодороки с себя на вторую половину кровати. Залезая на него сверху и хватая за горло. Слишком уж его конфетка разбушевалась, почему-то вновь забывая, кто тут главный. Он яростно смотрит прямо в разноцветные глаза, утихомиривая одним лишь своим грозным и властным взглядом. Всегда действовало и сейчас подействует. Шото вздрагивает от такой резкой реакции на свои действия, покорно расслабляясь и прикрывая глаза. Лучше не идти против такого сильного зверя как Кацуки. Не стоит играть с огнём, обожжешься. У них всегда как у диких зверей, один подчиняет другого, лишая всякой воли. И подстраивается под чужие действия всегда именно Шото. Ему хорошо с Кацуки по-любому, а если тому нужно постоянно доказывать своё превосходство, то Тодороки будет подчиняться, удовлетворяя Бакуго так, как тому хочется, пока это не выходит за границы дозволенного. Именно в этом и есть вся причина, почему Шото позволяет Кацуки с собой всё это вытворять. Блондин всегда чувствует те тонкие грани, когда еще можно ставить Тодороки на колени, хватая за волосы, насаживая таким горячим ротиком на свой член и в конечном итоге кончая туда же. Это лично их грязные игры, лично их общее дело. Бакуго устраивается между разведенными в стороны ногами Тодороки, вжимая своё колено в чужой возбужденный пах. Шото от такого давления давится воздухом, откидывая голову назад и закусывая губу. Все таки они в больнице, а здесь лучше не шуметь, стены картонные и наверняка их уже услышали ранее. Не стоит привлекать к себе лишнего внимания, а то скоро весь город узнает о том, что сын мэра трахается со своим одноклассником в больничной палате, плюя на все рамки приличия. Вот только Кацуки на чужое мнение абсолютно пофиг. Он как не сдерживал своих желаний, так и продолжает не сдерживаться, издеваясь над любовью всей своей жизни. Шото перед ним лежит такой открытый и искренний, что Бакуго хочется выебать его прямо сейчас, и пофиг на всякие запреты. Даже если сейчас кто-то войдёт в эту палату, он не остановится. Пусть все знают, кому принадлежит этот фарфоровый мальчик. Кацуки дотрагивается горячей рукой до холодного живота Шото, всеми органами чувств ощущая, как тот громко выдохнул раскалённый воздух и вздрогнул от таких прикосновений. Вот только это далеко не все. Бакуго ведёт рукой выше, задирая уже порядком поднадоевшую майку и оглаживая чужую грудь. А Тодороки вновь выгибается в спине, громко и часто дыша. Невозможно под напором таких сильных рук оставаться совершенно равнодушным. Бакуго несдержанно рычит, диким взглядом обдавая старые синяки Шото, оставшиеся ещё с прошлого раза с тем уродом. Внутренний собственник дико ревнует, заходясь в оглушительном шипении. Тодороки только и успевает, что заткнуть себя собственной ладонью, ведь в следующий момент Кацуки резко наклоняется к нему и впивается в розовый чувствительный сосок, заставляя приглушенно хныкать. Шото извивается, отчаянно пытаясь скинуть с себя такого неуравновешенного хищника, наконец добравшегося до желанной жертвы. В сознании возникают ассоциации, что Кацуки просто метит свою территорию, опороченную ранее другим, не менее опасным диким зверем. От Тодороки откусывают кусок побольше, упиваясь громким голосом, что не может скрыть всего лишь одна ладонь, да и у кляпа вряд ли получится. Кацуки заканчивает своё занятие, вновь нависая над любимой жертвой, а точнее над тем, что от неё осталось, и Шото убирает ладонь от губ, завороженно смотря в эти умопомрачительные красные глаза. Бакуго будто гипнотизирует, в открытую намекая, что от него бесполезно бежать. Он всё равно найдёт и поймает. И Тодороки кажется, если бы они были дикими кошками, то Кацуки обязательно нагнул бы его, грубо впиваясь в загривок острыми клыками, чтобы не было и мысли на сопротивление, и жёстко беря сзади на глазах у всей стаи, показывая, кто здесь настоящий самец. Он, далеко не двусмысленно намекая всем остальным, кому этот мальчик принадлежит, точно вытрахал бы душу из Шото, что составлял бы единственного члена в его воображаемом гареме. И никого больше не надо, лишь один наверняка разноцветный кот сможет заполнить пустоту в сердце. Это даже немного льстит. Однако что мешает Бакуго поступить точно так же сейчас? Тодороки возвращается в реальность, вновь заглядывая в красные глаза, что раздраженно, но терпеливо ждут внимания к себе со стороны, и с ужасом понимает, ничего ему не мешает так поступить, ничего его не сдерживает от таких действий. И будто услышав чужие мысли, Кацуки с диким рыком падает на Шото, придавливая его своим телом к постели, и впивается резким поцелуем в мягкие губы, сразу проталкивая язык как можно дальше, будто хочет что-то достать из чужой глотки. Тодороки на это только жалобно хнычет, умоляя отпустить. Вот только никто его не слушает, Бакуго продолжает дико трахать чужой рот, налегая все больше и больше, вжимая в себя все сильнее и сильнее. Кое-как блондин просовывает руку между их телами, сильно сжимая чужой сосок и не слыша, а чувствуя громкий вскрик в собственный рот. О да, вот он его мальчик, что не может сдерживать все свои горячие эмоции на вечно равнодушном лице. Бакуго вновь снял с него все эти хрустальные маски, доставая наружу такие заветные, дорогие сердцу чувства. Шото больше никуда не сбежит, он и раньше бы не смог. Бакуго немного отстраняется, разглядывая кристально чистые слёзы на столь любимом лице, и резко приспускает штаны с Шото, оголяя его член, отчего тот жмурится и отворачивается. Нет. Кацуки это совсем не нравится. Он хватает гетерохрома за подбородок, возвращая его голову в прежнее положение. Бакуго нужно смотреть в эти прекрасные глаза. Он хочет утопать в глубине их чувств, что испытывает Шото к нему, даже не пытаясь ничего скрыть. Тодороки разворачивается обратно, покорно выполняя столь требовательное желание, и Кацуки опускается к его лицу, слизывая сладкую влагу с этих мягких щёк и резко накрывая рукой член своего партнера, от чего Шото давится вздохом. Он совсем забыл, что недавно последнее препятствие к его телу было удалено. Он полностью под чужим влиянием, им вертят как куклой, направляя туда, куда захотят. Блондин закусывает сладкую верхнюю губу Шото, начиная водить ладонью по его паху, отчего гетерохром часто и жарко задышал ему в подбородок, сводя с ума такой откровенностью. Темп слишком быстро нарастает, заставляя Тодороки перейти с громких вздохов на протяжные стоны. Кацуки улыбается, отпуская его губу из захвата зубов, но при этом начиная облизывать её, мягко втягивая между своих губ и заботливо посасывая. Такая нежность наверху так сильно контрастирует с небывалой грубостью внизу. Кацуки сжимает сильно, совсем не жалеет, заставляя метаться под собой и вырываться из его власти, вот только бесполезно, с громким рыком Бакуго вновь хватает Шото зубами за губу, пережимая его член у самого основания. И Тодороки плачет. Ещё бы чуть-чуть, и он наконец-то смог бы кончить. Вот только блондин идеально знает его тело, а также момент, когда следует остановиться. Шото так умоляюще смотрит снизу вверх, что Кацуки не может устоять перед взглядом этих разноцветных щенячьих глаз. Громко выдыхая и закрывая на секунду глаза, чтобы успокоить рвущееся наружу сердце, он убирает руку от чужого паха, позволяя наконец с громким выдохом кончить. С каких пор он стал таким великодушным? Тодороки, натягивая обратно штаны, всё равно их и так уже надо стирать, да и тем более всю поношенную одежду у него заботливо забирают, и почему-то не возвращают, берёт Бакуго за плечи и переворачивает, устраивая на постели. Если сначала удовольствие получил Шото, то теперь настала очередь Кацуки, который видимо только этого и ждёт, довольно смотря в ответ. И даже так, когда Тодороки сидит на чужих коленях, находясь немного выше Кацуки, ему кажется, что Бакуго продолжает смотреть на него сверху вниз, хотя ничего при этом и не делает. Неужели Шото и правда его так обожествляет? Наверное. Гетерохром опускается к чужим губам и мягко целует их. Когда инициатива в руках Шото, все проходит гораздо мягче и плавнее, без болезненных укусов и раззадоривающих шлепков, без пошлого шепота в самое ушко и резких грубых действий, без похоти и разврата. Он отстраняется от Бакуго, напоследок ласково ластясь к его щеке и целуя в кончик носа, и стягивает до колен такие мешающиеся штаны. Кацуки упорно сдерживает себя, сцепляя руки за спиной в замок. Ведь сейчас ему хочется грубо схватить Тодороки за разноцветные волосы и резко вставить ему в рот сразу на всю длину, но он терпит сжирающее все внутренности желание, потому что уважает сверх нежную натуру Тодороки, прекрасно понимая, что теперь настало его время. Шото разводит накаченные ноги в сторону, мягко оглаживая ладонью внутреннюю сторону бедра и чуть-чуть, совсем невесомо докасывается до паха, выбивая из груди Кацуки громкий вдох. Бакуго терпеливо ждёт, жмурясь от таких приятных прикосновений. Руки Шото такие нежные, он сам такой нежный, никто бы не подумал, насколько сильно гетерохром любит мягкие объятия и невесомые поцелуйчики, смешанные с ванильными романами про собственные чувства. Но Кацуки уважает всё это, ведь Тодороки нравится ему именно таким. Таким, каким никогда не сможет стать сам Бакуго. Шото, наконец сжалившись над чужими страданиями, берет в холодную руку такой горячий член, и Кацуки тут же кроет от резкого контраста температур, заставляя толкаться в кольцо из ледяных пальцев самостоятельно. Шото, завороженно смотря на это, переводит взгляд на лицо напротив, вглядываясь в красные нетерпеливые глаза. Усмехнувшись, Тодороки сжал руку, отчего послышался неконтролируемый стон. Теперь он властвует, а Кацуки подчиняется, и только от осознания того, кто сейчас так умоляюще на него смотрит, мысленно прося ускориться, и дрожит от предвкушения и возбуждения в его руках, можно вновь кончить. Однако Шото не Кацуки, он не любит издеваться над столь дорогим человеком, заставляя его унижаться, чуть ли не ползая у себя в ногах на коленях. Ему этого совершенно не нужно, такой искренней реакции на свои действия вполне достаточно, чтобы наконец перейти непосредственно к процессу. Тодороки ещё больше разводит в стороны чужие согнутые в коленях ноги, и ложится на живот между ними, придвигаясь к возбужденному паху лицом вплотную и утыкаясь ртом в сочащуюся смазкой головку. Сначала он мягко поглаживает ладонью внутреннюю сторону бедра, попутно следуя за ней языком и нежно целуя в разных местах, с каждым разом подбираясь всё ближе и ближе к самому члену. Бакуго так тяжело контролировать себя, однако он всё ещё удерживает руки в крепком замке за спиной, чтобы ни в коем случае не помешать гетерохрому. Тодороки умеет делать сногсшибательный минет, и Кацуки это прекрасно знает, закусывая уголок губы и откидывая назад голову от предвкушения. Где только Тодороки успел научиться? Это опыт, ответит и тот и другой. Шото тренировался на Бакуго, каждый раз пробуя что-то новенькое и тщательно прислушиваясь к своему партнёру, а точнее к его стонам. Но формула чужого удовольствия на самом деле слишком проста, Тодороки вывел её через чур быстро. Бакуго любит, когда заглатывают глубоко, желательно на всю длину. Вот и весь секрет. Однако от этого проще не становится. Тяжело обхватить такой огромный размер ртом хотя бы наполовину, а тут ещё и целиком нужно. У Шото всего лишь пару раз получалось, но судя по тому, как не на шутку разошёлся Кацуки, сегодня он обязан вновь повторить такой сложный номер. Тодороки наконец добирается до чужого члена, сначала вылизывая его у основания и наслаждаясь участившимся громким дыханием, что даже достаёт до его волос, заставляя их колыхаться, будто в помещении сквозняк. Шото напрягается и жмурится, незаметно дрожа от такого приятного дуновения, будто наслаждение сейчас приносит не он, а ему. Но так нечестно. Поэтому гетерохром наконец берет в рот головку, немного посасывая ее. Затем опускается всё ниже и ниже, доходя до середины. Ну вот опять, дальше никак не получается, рвотный рефлекс и неприятное покалывание в горле не позволяют заглотить ещё больше. Тодороки хнычет от безысходности и собственной беспомощности, поднимаясь вверх по стволу и снова насаживаясь на него. Если никак не получается взять полностью, может тогда удастся доставить удовольствие Кацуки по другому? Попробовать стоит. Шото вновь выпускает член изо рта и массирует языком самый его кончик, отчего слышит несдерживаемое шипение, видимо Бакуго прикусил язык от неожиданности. Мягко улыбаясь себе же, Тодороки вновь начинает мучительно медленно опускаться вниз, резко смыкая губы и крепко захватывая ствол. Вот только на этом моменте Бакуго не выдерживает, расцепляя руки и вплетая в разноцветные волосы ладонь, непроизвольно крепко сжимая их. Он резко дергает голову Шото вниз, заставляя тем самым насадиться полностью, от чего слышит приглушённый скулёж и вздрагивает от отрезвляющего щипка за бедро. Как только блондин отпускает гетерохрома, тот тут же поднимается, выпуская член изо рта и пытаясь отдышаться. Это было очень неожиданно, и немного больно. Тодороки кашляет, понемногу приходя в себя. От такого зрелища с Бакуго спадает пелена неконтролируемого желания. Не стоило это делать так резко. Он, осознавая собственную ошибку, мягко берет Шото за подбородок, заставляя запрокинуть голову наверх и посмотреть прямо в его лицо. На глазах Тодороки вновь выступили слёзы. Кацуки второй рукой нежно стирает их и внимательно осматривает состояние гетерохрома полным неподдельного волнения и безграничной заботы взглядом. Шото окончательно расслабляется, наконец приходя в чувства, и кивает в ответ на немой вопрос Бакуго. Теперь с ним всё хорошо. Тодороки вновь приближается у чужому члену, и Кацуки тут же убирает руки, вот только Шото успевает перехватить правую и переложить её на свою макушку. Пусть лучше уж сам блондин командует всем процессом, самостоятельно направляя Шото как ему захочется. Тодороки вовсе не против такой инициативы. Бакуго сжимает ладонь в разноцветных волосах, и на этот раз плавно и медленно насаживает рот Шото на свой член, теперь уже и сам двигаясь на встречу. С каждым несильным толчком он проникает всё глубже и глубже, ещё немного, осталось совсем чуть-чуть, Кацуки не успевает, он все таки хочет насадить Тодороки полностью прежде, чем успеет кончить. Такая странная цель, однако желание слишком велико, чтобы рассуждать над её абсурдностью. Шото тоже чувствует совсем скорую разрядку партнера, поэтому в последний момент сам заглатывает наконец на всю длину, ощущая, как что-то горячее обжигает ему горло. Снимаясь с чужого члена, Тодороки рассредоточенно смотрит куда-то вниз, проглатывая всё до последней капли. Когда всё это началось? Когда он стал таким открытым? Когда перестал испытывать чувство хоть малейшего стыда за такие бессовестные действия? Из размышлений его вырывает рука, нежно оглаживающая щёку и просящая наконец поднять голову. Шото слушается, он смотрит на такого разрумяненного Кацуки, что тянет его на себя за подмышку, заставляя вновь прижаться к себе. Бакуго крепко целует, слизывая с мягких губ собственную сперму, и чуть ли не мурчит от такого податливого и послушного Тодороки. —Мальчики, вы там закончили? -послышался голос той самой женщины, что так тщательно ухаживает за Шото. Тодороки резко вырвался из чужой хватки, с испугом заглядывая в лицо напротив, вот только там ноль волнения, одна лишь наглая улыбка. Гетерохром хмурится, когда его за руку тянут обратно на себя, вжимая в своё горячее тело. Конечно. Этот чертёнок знал, что в коридоре далеко не пусто. —Да ладно тебе, она понимающая. -успокаивающе шепчет Бакуго в самое ушко, и Тодороки почему-то сразу расслабляется, закрывая глаза и утыкаясь носом в чужую такую надежную грудь. Кацуки печально смотрит на самый любимый стремительно засыпающий силуэт, и с замиранием сердца осознаёт, завтра Шото наконец узнает, что на самом деле случилось с его русалкой.